Просто игра

Похмелье меня убивает, и я решаю прогулятца по городу, штобы малость проветритца. По улице Святого Эндрю, где строят новую автобусную станцию. Старая уже совсем разваливалась, и последний раз я там был сто лет назад. На самом деле это было тогда, когда я, Рент, Псих, Франко и Второй Приз ездили в Лондон, загрузившись наркотой. Это была паранойя, прут, чистая паранойя. Если бы нас поймали, это был бы полный пиздец.

Солнца нету, друг, покупатели пытаютца скрытца от моросящего дождя и холодного ветра, и они все норовят пришибить тебя своими пакетами с покупками. Да, покупательская лихорадка у нас здесь налицо, приятель.

Я решил прогулятца, штобы подумать. О Достоевском, об этом его идеальном преступлении. Мерзкая старая процентщица, которую никто не любил, которую никто не стал бы искать, как и мерзкого Чиззи. В газете было написано, што его убили два каких‑то молодых парня, так сказал Чарли в баре «У Николь». Но я зуб даю, это Бегби заставил его так сказать. Нет, Чиззи никому не нужен, никто не будет по нему скучать, потому што он зверь, и он нарк. Вот где облажался Раскольников. Он потому что сломался от психологического давления, он мучился, потому што убил человека. Но я не сломаюсь, нет. Да и прибыли от этого преступления я никакой не поимею, выиграют от этого только мои близкие.

На Роуз‑стрит я вижу его, он весь из себя такой радостный, смеетца, руками размахивает. Потом сует одну руку в карман, а другой обнимает свою девушку.

Я пытался позвонить ему на мобилу, хотел выпить с ним пива, сказать, што хочу забрать Заппу, потому што я по нему скучаю. Эта его девочка, она приятельница той, с которой вроде как встречался Саймон. Близкая подруга, и все такое. Не знаю, занимались они там групповухой или нет, вряд ли, конечно, но так сразу и не поймешь. Ренту‑то – запросто, а вот подружка его явно не из таких. Вот и думаешь: может, да, может, нет. Тут дело такое: Рент знал эту девочку раньше, я в этом уверен. А теперь они идут, держась за руки. Ренту, кажетца, наплевать на Бегби. Кажетца, он вообще не верит, што Бегби опасен. Может, он даже не слышал того, што говорят про Чиззи.

– Урод! Как дела, друг? – говорит он и обнимает меня. – Это Диана.

Она смотрит на меня, вроде как оценивая, потом чмокает меня в щеку, я ее – тоже.

– Как жизнь? – говорю.

– Неплохо, а у тебя? – весело спрашивает она, очень милая девочка, друг, вот што я те скажу. Не похожа на всех остальных телок Рента, он себе обычно других выбирал. Ему всегда нравились бабы, из‑за которых сплошные проблемы, готские или там нью‑эйджеские подруги, с порезами на руках, у которых одни разговоры, што об «излечении» и «росте». Его всегда привлекала темная сторона, друг.

– Ну, понимаешь, я все болтаюсь, по старому Лейту шатаюсь. – Вроде как рэп получился. Даже вот в рифму.

А Рент изменился, друг, да. Раньше он бы мне подыграл, тоже начал бы гнать, а теперь просто стоит – улыбаетца так снисходительно, типа вот какой у меня идиот‑приятель.

– Был на футболе? – спрашивает он.

– Ага. Этот Саузи – просто супер, – говорю я ему. Рентой на мгновение задумываетца.

– Ну да, я, правда, не знаю, какой смысл болеть за команду, которая вечно выигрывает. Это как‑то уж слишком просто, не понтово, одним словом, – говорит он, и не поймешь, то ли серьезно говорит, то ли прикалываетца.

– Ага, я потому и болею за «Хартс», – смеетца Диана. Когда она улыбаетца, ее лицо совершенно меняетца, очень милая девочка.

– Ну, с ними все кончено, детка. Мертвый альбатрос на шее, мертвее некуда, – смеетца он, и они начинают толкатца.

– Ты здесь надолго? – спрашиваю я.

– Да собирался на пару недель, но думаю остатца еще ненадолго. Хочешь пива?

И мы идем в один из этих понтовых баров, для отдыхающих и туристов. Диана уходит в туалет, и Рент шепчет мне:

– Все собирался тебе позвонить, попить пива вытащить, но я не хотел появлятца в городе, ну, с учетом сложившихся обстоятельств. – Он кривитца.

– Будь осторожнее, друг, ты знаешь, о чем я, – шепчу я в ответ.

Рент улыбаетца, как будто ему наплевать. Может, и правда наплевать. Мне кажетца, он просто не понимает, насколько Франко опасен. Он же вообще без башни. Отморозок законченный. Мы разошлись, каждый пошел своей дорогой, не знаю, куда уж кого привело, а моя дорога почему‑то вернула меня обратно, в Порт, к старому приятелю Бегби. И теперь у меня в голове все складываетца в одну картину: афера, Достоевский, Рентой и Бегби. Вот прикол: у Рентона есть то, што мне нужно. Бегби – как раз то, что мне сейчас нужно.

Так што я направляюсь обратно в Лейт, и вот што я думаю: если ты живешь в Лейте, ты живешь как бы в двух городах одновременно – в Лейте и в Эдинбурге. Да, именно так. Передо мной появляетца старый порт, зажигаютца фонари, заливая желтым светом все, что было коричневым, серым, синим и белым. И вот я иду и думаю: а ведь мы только немного южнее Санкт‑Петербурга, и, может быть, для Раскольникова все было так же, как и для меня.

Вниз по Бульвару, мимо баров, манящих громкими разговорами, музыкой и дымом. Мимо гадючников с алкашами и какими‑то вообще непонятными ребятами, что тусуютца у входа. Мимо автобусных остановок, где стоят нервные пожилые тетки, может быть, возвращаютца домой из какой‑нибудь задницы после игры в бинго, и старые местные алканавты, и все те, кто уже много лет не живет в Лейте, но все равно остаетца здесь, все эти люди – по‑прежнему жители Лейта, это у них в крови.

Я поворачиваю на Лорн‑стрит, поднимаюсь по лестнице, подхожу к двери в квартиру Бегби и громко стучу. Я слышу за дверью какой‑то шум, как будто кто‑то собираетца уходить. Дверь открываетца, и оттуда вываливаетца здоровяк Лексо.

– Помни, што я тебе сказал, – кричит ему Бегби с озверевшим лицом, а здоровяк Лексо только кивает и проходит мимо меня, отпихнув меня в сторону.

Бегби смотрит, как он спускаетца по лестнице, потом глядит на меня, в первый раз за все время, входит в квартиру и кивает мне, мол, заходи. Я иду за ним, и он захлопывает дверь.

– Этому пидору лучше побольше башкой своей думать, чего он делает. Я, бля, когда‑нибудь точно его убью, этого жирного мудака, не, правда, Урод, – говорит он и проходит на кухню. Открывает холодильник, достает две бутылки пива и протягивает одну из них мне.

– Твое здоровье, парень, – говорю я, озираясь по сторонам. – А што случилось‑то?

Судя по запахам, в квартире есть мелкий ребенок, на кухню выходит девчонка, симпатичная, но какая‑то вся встревоженная, она кивает мне, но Бегби не представляет нас друг другу. Он ждет, пока она заберет из кухонного шкафа утюг и уйдет.

– Этот, блядь, Лексо пытаетца меня наебать. Я, бля, ему говорил, я ему и сейчас сказал, мол, мы с тобой, бля, партнеры, пока не решим обратное… – Франко занюхивает дозу кокса. – А он перестал навещать меня в тюряге, и ни хера мне не сказал про это блядское Тайское кафе, и ваще ничего мне не сказал, што, мол, наш договор расторгнут. А стало быть, половина этого кафе принадлежит мне. И вот он, блядь, приходит и парит мне про долги, и што ему нужно выплатить бабки кому‑то там, я не знаю, штобы разрулить ситуацию с этим кафе, но я, бля, ему говорю, што мы, бля, не о бабках сейчас говорим, а о дружбе, блядь. Вот в чем дело.

Я смотрю на большой нож для хлеба, который лежит на столе. Это было идеально, друг, но не здесь… здесь эта девушка и ребенок. Я втягиваю дорогу.

– Это была последняя, – говорит он и вытаскивает мобильник, – но я щас достану еще.

– Не, не надо, у меня дома еще што‑то есть, пойдем ко мне, посидим, а потом сходим выпьем по пиву.

– Ну, пойдем, бля, – говорит Франко, надевая пиджак. Он кричит своей девушке: – Я пойду, бля, прогуляюсь, – и мы выходим из квартиры.

Он продолжает гнать про Лексо.

– Этот пидор пусть лучше крепко думает, што он делает, или я, бля, убью его, на хуй.

Меня начинает трясти, но не от страха, может быть, от наркоты, и я говорю:

– Да, да, Франко, у тебя это здорово получаетца. Взять, к примеру, Доннелли.

Франко резко останавливаетца посреди улицы и смотрит на меня. От него прямо арктическим холодом веет. Все говорили, тут либо он, либо Доннелли, типа бой не на жизнь, а на смерть. Франко тоже досталось, два тяжелых ранения, потому што тот парень пытался заколоть его заточкой.

– Ты чего сказал, бля?

– Ничего, Франко, пошли, заберем кокс, а потом где‑нибудь посидим.

Бегби еще пару секунд смотрит на меня, потом все‑таки сдвигаетца с места, и мы идем ко мне. Мы поднимаемся по лестнице, и я долго и усердно делаю вид, што ищу по карманам наркоту. Я захожу на кухню и вытаскиваю несколько ножей. Я надеюсь, што меня быстро отпустит.

– Франко, иди сюда, – кричу я. Франко заходит на кухню.

– Ну и где, бля, твоя наркота, придурок никчемный?

– Ты, стало быть, убил Доннелли, – говорю я.

– Ты и половины всего не знаешь, Урод, – смеетца он этак зловеще и вытаскивает мобильник. – Я сейчас сам все достану, от тебя все равно толку хрен, – говорит он, набирая номер.

– Чиззи, зверь Чиззи, – говорю я. Франко резко закрывает мобилу.

– Ты к чему, бля, клонишь? – нервно говорит он и смотрит на меня, и вот от этого взгляда вполне может замерзнуть ад, друг. Когда смотришь в эти глаза, тебе начинает казатца, што у тебя больше нет кожи, и одежды больше нет, ты просто пульсирующая масса из мяса и крови, которая вот‑вот расплещетца по полу.

Не знаю, не то из‑за кокса, не то из‑за нервов, но я рассказываю ему все – про свой план, про то, какую услугу он мне оказал. Но он просто злитца, друг, пока што только злитца, и тогда я решаю перейти к плану Б, я киваю на ножи, которые вытащил, и говорю:

– Да, Франко, друг, я еще кое‑што забыл…

– Какого…

И я бью его по морде, друг, но попадаю не в нос, а в челюсть. На мгновение мне кажетца, я поймал то состояние, в котором обычно бывает Бегби во время своих приступов ярости. И я стою, сжав кулаки, приготовившись к драке, и просто смотрю на него. К моему удивлению, он не бросаетца на меня. Он дотрагиваетца до губы, смотрит на кровь у себя на пальце. Потом он еще пару секунд стоит и таращится на меня.

– ТЫ, БЛЯДЬ, ПСИХБОЛЬНОЙ! – шипит Бегби, потом наклоняетца и бьет меня головой в лицо. Меня складывает пополам, потому што эта боль, чистая, как электрический разряд, попадает прямо в центр мозга. Я получаю еще удар и оказываюсь на полу, не понимая, когда я успел упасть. В глазах стоят слезы, а он бьет меня ногами, и я не могу больше дышать, я блюю, меня всего колотит от шока, и кровь идет горлом. Я не хотел, штобы все было так… убей меня побыстрее, што ли…

– …только, пожалуйста, побыстрее… – говорю я со стоном.

– Я не собираюсь тебя убивать, ебаный в рот! Ты не умрешь! ЕСЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЗАСТАВИТЬ МЕНЯ ТЕБЯ ПРИКОНЧИТЬ, ТЫ ПОКОЙНИК, БЛЯ… ТЫ, БЛЯДЬ…

Бегби на секунду застывает, а я нахожу в себе силы посмотреть вверх, и смотрю на него, и он вроде как собираетца рассмеятца, но потом кривитца и начинает орать:

– ПИДОР, БЛЯДЬ! МЫ, БЛЯ, НЕ СДАЕМСЯ! МЫ, БЛЯ, КРУТЫЕ! МЫ, БЛЯ, ИЗ ЛЕЙТА! ТАКОГО ДЕРЬМА МЫ НЕ ДЕЛАЕМ, ЕБАНЫЙ В РОТ! – Он почти плачет и потом спокойно говорит мне: – Ладно, Урод… не зли меня. – А потом его снова сносит с катушек. – Я, бля, понимаю, чего ты добиваешься! Я ПОНИМАЮ! ТЫ ПЫТАЕШЬСЯ МЕНЯ ИСПОЛЬЗОВАТЬ, ПИДОР ДРАНЫЙ!

Мне удаетца приподнятца на локте, и я стараюсь собратца с мыслями.

– Да… я хочу умереть… Рентой отдал деньги мне, не тебе… тебя он кинул, а меня – нет. Он отдал мне деньги. А я их потратил, на наркоту.

Я не вижу выражения его лица, я вижу только кухонную лампу, но я чувствую, што он смотрит на меня.

– Ты… я понимаю, што ты пытаешься сделать…

– Я много бабок потратил, друг, – я улыбаюсь, несмотря на боль, – извини, дружище…

Франко морщитца, как будто я только што ударил его в живот, и я собираюсь сказать еще што‑нибудь, но чувствую, што меня ударили по лицу, и слышу жуткий отвратительный хруст, судя по всему, он сломал мне челюсть. Боль ужасная, но скоро все кончитца. Потом я слышу его голос, он опять изменился, теперь Бегби как будто бы просит меня:

– У тебя же есть Элисон и ребенок! Што будет с ними, если ты сдохнешь, тварь эгоистичная!

Он снова бьет меня ногами, но я уже не чувствую этих ударов, потому што думаю о его словах… Элисон, маленький Энди… и я вспоминаю то лето, когда мы ездили на Побережье… Лейт… она в широком платье для беременных, и я глажу ее по животу и чувствую, как там шевелитца наш ребенок. И я говорю ей, я плачу от радости и говорю ей, што наш ребенок добьется всего, чего не добился я. И мы оба плачем. А потом – больница, откуда я их забирал. Ее улыбка, его первые шаги, и его первое слово, «папа»… и я вспоминаю все это и понимаю, што все‑таки хочу жить. Франко прав, друг, он прав… я поднимаю руку и шепчу:

– Ты прав, Франко… ты прав. – У меня получаетца только стонать, но это искренние слова. – Спасибо, приятель… спасибо, што помог мне разобратца. Я хочу жить дальше…

Я не вижу лица Франко, только взвихренную темноту, я не вижу его лица глазами, но в сознании я его вижу, я представляю его себе. Лицо у него холодное и злое, и я слышу, как он говорит:

– Слишком поздно, мудила, тебе, бля, надо было подумать как следует, прежде чем пытатца меня использовать…

И он снова бьет меня ботинком.

И я пытаюсь сказать хоть што‑то, но, кажетца, я отрубаюсь, и ничего у меня не получаетца, и я уплываю… темно… холодно… потом меня бьют по щекам, и я прихожу в себя, и думаю, што я в больнице, но вижу перед собой лицо Франко.

– Просыпайся, ублюдок, я не хочу, штобы ты пропустил самое интересное! Потому што ты, бля, подохнешь, я тебя, бля, убью, но я буду делать все медленно и обстоятельно…

И он бьет меня кулаком в лицо, а я вижу только Али, которая улыбаетца мне, и своего сына, и думаю о том, как я буду скучать по ним, а потом я слышу крик Али.

– ДЭННИ! ЧТО ПРОИСХОДИТ… ЧТО ТЫ С НИМ ДЕЛАЕШЬ, ФРЕНК?

Она пришла сюда, вместе с ребенком, нет… а Бегби орет на нее:

– ДА ОН, БЛЯДЬ, БОЛЬНОЙ! УРОД ОТМОРОЖЕННЫЙ! Я ШТО, БЛЯ, ЕДИНСТВЕННЫЙ НОРМАЛЬНЫЙ ЧЕЛОВЕК В ЭТОМ ГОРОДЕ?!

И он уходит, выходит за дверь, а Али подбегает ко мне, садитца рядом и кладет мою голову себе на колени.

– Што случилось, Дэнни? Это из‑за наркотиков? Я выплевываю кровь.

. – Нет, просто во мнениях не сошлись… вот и все… – Я смотрю на своего сына, который испуганно подходит ко мне. – Это была просто игра, мы с дядей Франком чуть‑чуть поиграли… просто поиграли.

Я пытаюсь поднять голову, я пытаюсь быть храбрым, для них, ради них, но у меня все болит, и все медленно начинает кружитца, и я теряю сознание, и проваливаюсь в какую‑то крутящуюся черную дыру.