Я спал с Джоуи Рамоуном.» Глава 13: Мне восемнадцать и мне всё равно

Джефф не решался сказать мне, что они с Лори брали мою гитару без разрешения. Мы с ним уже ругались из-за моей стереосистемы. Я только-только купил себе первую в своей жизни систему, с новым тюнером, усилителем и проигрывателем пластинок. Деньги я добыл, подрабатывая после школы курьером — паршивая работа, которой некоторое время занимались и я, и Джефф.

Я не возражал, когда Джефф слушал на моей системе радио, но он ещё и ставил на ней свои поцарапанные и выщербленные пластинки. Я купил себе новую иглу и головку звукоснимателя «Пикеринг» за 75 долларов, а Джефф тушил сигареты о свои пластинки. Я сказал ему, чтобы он ставил свои пластинки на старом проигрывателе в гостиной. Но иногда я заходил в комнату и видел, как он поднимает иглу и ставит её обратно по пятьдесят раз, приводя в негодность пластинку и затупляя иголку. Приходилось покупать новую. Характер Джеффа улучшался, но его навязчивый невроз не проходил. Скажем прямо, он становился только хуже.

Я сказал Джеффу, что знаю о том, что они играли на моей гитаре, и что я не против. Это была относительно дешёвая гитара, и я решил, что в ближайшем будущем разобью её на куски и куплю себе классическую гитару. Я хотел научиться читать ноты и стал понемногу изучать теорию музыки.

Всё, что предлагала нам музыкальная культура в мае 1972 года — это либо напыщенная рок-звезда, либо устаревшая рок-звезда-хиппи. Или их сочетание, как герой рабочего класса Джон Леннон, который пел песни типа «представь, что нет собственности», а его фотографировали в особняке за несколько миллионов долларов, где он играл на фортепиано, которое стоило больше, чем многие американцы могли заработать за всю свою жизнь¹. Мы, конечно, любили Леннона и держались за свои старые идеалы, но тут явно что-то прогнило. Группы вроде «Yes» не вызывали у нас ничего кроме недоумения. Что ещё оставалось? Элтон Джон, «American Pie», «Black Oak Arkansas»? Хендрикс умер, «The Beatles» и «The Doors» больше не было. Все казались слишком вычурными, каждый продвигал сам себя, свою философию или свой стиль жизни. Каждый, кроме Фрэнка Заппы и некоторых остальных.

Я начал слушать джаз и классическую музыку. Звуковая дорожка «Заводного апельсина»² разожгла в нас большой интерес к Людвигу ван Бетховену. После этого фильма Бетховена полюбили и Джефф, и даже Джон Каммингз — этот любил представлять, как он под музыку бьёт кого-нибудь «po beitsam»³.

Джефф открыл для себя мир глэм-рока и переслушивал альбомы «Transformer» Лу Рида и «Ziggy Stardust» Дэвида Боуи. К этой музыке он перешёл от калифорнийских групп, таких как «Jefferson Airplane» (позже переименованная в «Jefferson Starship») и «Youngbloods», у которых были песни типа:

Давайте, люди,
Улыбнитесь своим братьям,
Давайте все вместе,
Попробуем любить друг друга.

Стирающий различия между полами глэм-рок и новая эпоха сексуального декаданса в рок-н-ролле стали логичным продолжением эры свободной любви 60-х годов. Людей охватила настоящая сексуальная лихорадка. Но, несмотря на то, что хорошим тоном в 60-х считалось не лезть не в своё дело, гомосексуалисты всё же предпочитали скрывать свою ориентацию — даже в рок-н-ролле. Боуи, Рид и Энди Уорхол сделали всё, чтобы это изменить. Теперь границы пола не отделяли мужчину от женщины, а объединяли их. В каждый момент своей жизни вы могли быть тем, кем хотите быть.

Никто не отрицал, что всё это весьма запутанно.

По какой-то причине всё это оказалось очень близко Джеффу. Джефф не был спортивно сложенным и не выглядел мачо, возможно, из-за повреждений нервов, вызванных тератомой, возможно, из генетической предрасположенности. В конце концов, это не имело значения.

Дэвид Боуи стал для него новым источником вдохновения. Кризис самоидентификации, о котором пел Боуи — это было про Джеффа. Дэвид зацепил его, как и миллионы других ребят, убедил, что все гадкие утята станут прекрасными лебедями, если только будут верить в то, что это возможно. Никто не останется за бортом. Мы думали: «Мы можем быть красивыми! Мы станем звездами!». Особенное впечатление на Джеффа произвели слова песни Боуи «Rock n’ Roll Suicide»⁴:

Неважно, кем или чем ты был,
Неважно, где и когда тебя видели,
Ножи оставляют порезы в твоем мозгу,
Я испытал это, я помогу тебе справиться с болью,
Ты не один.

Мы вообще много слушали Боуи, но вот эту песню Джефф ставил снова и снова, каждый день. Я считал ее текст перенасыщенным эмоциями нытьем — более интеллектуальным чем, скажем, «Beautiful People» певицы Мелани, но настолько же мелодраматичным. Поймите меня правильно. Мне нравились песни группы Лу Рида «Velvet Underground», и большинство вещей Боуи, но в то время большинство творений Рида было посвящено радостям «выхода из шкафа»⁵, а меня это никоим образом не заботило. Я был очень рад за Лу, но мне не было интересно «превращение» в «Бриллиантового пса» или трансвестита из «Венеры в мехах». Мне, скорее, было интересно, когда у меня на яйцах волосы вырастут. Меня не привлекала губная помада или скафандры и ботинки на платформе. Кого-то это привлекало, и по мне так это было нормально. Джеффа, например.

Хотя наблюдать своего старшего брата, экспериментирующего с маминой косметикой в ванной, было немного странно.

В это время наши музыкальные вкусы, наконец, начали расходиться, хотя некоторые вещи все еще нравились нам обоим. Джефф принес домой новый альбом Стиви Уандера, первый, на котором его не называли «Малышом» Стиви. Это был альбом «Music of My Mind», и на нём была песня «Happier Than the Morning Sun»⁶, которую мы полюбили и ставили каждый день. Да и весь альбом нам нравился.

Примерно тогда же я решил научиться играть что-то более сложное, чем задроченные рок-соло. Фальшивые гримасы на лицах «рок-богов», играющих эти невероятно экстравагантные соляки бесили и отталкивали меня. Эти рифы я слышал уже миллион раз. Я вырос из «Crocodile Rock»⁷, а может, это он стал слишком старым для меня. Я отбросил старый хлам и стал искать себе новых идолов. Подавайте мне Мингуса, Джанго Рейнхардта, Майлза Дэвиса и Игоря Стравинского, да побольше!

Джон и Ричард Фрид думали, что я свихнулся.

Когда я купил себе новую гитару, я отдал Джеффу свою Ямаху. Он попросил меня научить его играть и предложил мне плату за уроки из своего «добавочного пособия малоимущим», которое он начал получать. Ему как раз исполнился двадцать один год, и правительство стало выплачивать ему пособие по инвалидности. Я сказал брату, что не возьму у него денег, учиться ему будет очень сложно, потому что он левша, а моя гитара была настроена под правшу. Я смогу научить его только самым простым вещам.

Я заметил как фолк-певец Ричи Хэвенс настраивал свою гитару по аккорду, зажимая баре одним пальцем. Я адаптировал этот приём для Джеффа, используя только две нижние струны.

Обычно, нормальный аккорд состоит из трёх или более нот в ладу, типа того как «The Three Stooges» пели «Hello, Hello, Hello!»⁸.

Играть на двух нижних струнах можно было только зажимая обращённый аккорд, с квинтой и тоникой, (первое «Hello!» и последнее «Hello!»). Этого было достаточно для того, чтобы подразумевать полный аккорд, особенно если вы пели поверх этого и достаточно для того, чтобы сымитировать песню.

Я показал Джеффу как зажимать медиатор и играть им даунстроук. Я подождал, пока он привыкнет к грифу гитары, и попытался показать ему где на грифе располагаются аккорды, стандартные для гармоний рок-песен. Было непросто, но для левши он неплохо справлялся с этим упрощенным двухструнным методом. Джефф все схватывал на лету, и обучение приносило удовольствие нам обоим. До этого он только играл на барабанах и не пел, так что мы не знали, как у него с музыкальным слухом. Оказалось, что весьма неплохо.

Джефф попросил научить его играть какую-нибудь песню. Он ставил «I’m Eighteen»⁹Элиса Купера раз двадцать на дню, так что я решил начать с нее. В плане аккордов песня была несложная — их в ней было всего три. Я показал Джеффу, на какие лады ставить пальцы, и пел песню, а Джефф менял аккорды. После двух повторений он начал делать всё сам.

Через несколько дней я пришёл домой и застал уже ставшую привычной картину — Джеффа с гитарой. Он к ней очень привязался.

«Привет, Митч, скажи-ка мне, что ты об этом думаешь?» — возбужденно воскликнул Джефф. Он начал играть аккорды «I’m Eighteen».
«Ну да, всё верно, это «I’m Eighteen»», — ответил я ему.
«Да, подожди, подожди», — сказал он, начиная с начала.

Джефф заиграл «I’m Eighteen», но петь стал совсем другие слова:

«I don’t care, I don’t care, I don’t care about this world, I don’t care about that girl. I don’t care».

«Ну, что ты думаешь?» — спросил Джефф, повторив текст дважды.
«Ну, неплохо для начала, — ответил ему я, — но ты не думаешь, что её неплохо бы разнообразить?»
«Хорошо», — сказал он. — «Как насчёт этого?»

Он сыграл те же аккорды в другом порядке, продолжая петь «I Don’t Care» снова и снова.

«Да, правильно, что-то в этом роде», — рассмеялся я. Я, конечно, говорил о словах, но решил подбодрить брата, добавив: «Но для первого раза довольно хорошо».
«Ну, я думаю, что это очень даже хорошо», — ответил Джефф.

Не мудрствуя лукаво, он назвал песню «I Don’t Care».

Она стала первой из написанных песен «Ramones».

Несколько дней спустя он написал ещё одну отличную песню, которую назвал «Here Today, Gone Tomorrow» — на тех же трёх аккордах!

Каждый раз, когда в Нью-Йорк приезжали «The Stooges», Ричард Фрид, Джон и парень с нашей улицы по имени Дуг Колвин ходили на их концерт. Фронтмен Игги Поп стал для них новым героем. Ричард иногда звал с ними Джеффа, и Джефф тоже стал большим фэном «The Stooges». А ещё он подружился с Дугом Колвином.

Отец Дуга служил в армии, и, хотя Дуг родился в Виржинии, рос в Германии — в Берлине и Мюнхене. Его мать была немкой. «Мы жили с другими американскими солдатами. Я рос вне американского общества, и в то же время в нём», — объяснил он много лет спустя.

«Мы переехали на базу в Пирмазенсе, — рассказывал Дуг, — где были старые разбомбленные дома. Мне нравилось лазать там и искать всякие штуки, оставшиеся после войны: старые каски, противогазы, штыки. У меня было тяжёлое детство, и чтобы это компенсировать я жил в мире своих фантазий, научился убегать в него ещё до того, как узнал о наркотиках. Сперва я начал торчать на морфине».

«Когда мы переехали в Америку, — продолжал Дуг, — мы сразу поселились в Форест-Хиллз». Мы с Джеффом жили на 66-й улице, Дуг и Томми жили через дорогу, а Джон на той же улице в квартале от нас, так что все мы были соседями.

С Дугом мы познакомились, когда одновременно вышли из своих домов с гитарными чехлами в руках. Мы немного поговорили о музыке, и тогда он сказал, что его любимые группы — «The Byrds» и «The Beatles». Теперь он говорил только о Игги Попе и «The Stooges».

Мы с Джеффом первый раз увидели эту группу в июне 1970 года. Джон, который сидел у нас, врубил телевизор и сказал, что будут показывать концерт, который он просто обязан посмотреть. Это был поп-фестиваль в Цинциннати, в котором участвовали такие коллективы как «Mountain», «Grand Funk Railroad», Элис Купер, «Traffic», Боб Сигер, «Mott the Hoople», «Ten Years After», «Bloodrock», «Brownsville Station» и «The Stooges».

Кроме хедлайнеров, выступала куча ужасных групп. В конце концов, на сцену вышли музыканты и начали яростно мочить. К сожалению, из маленького динамика телевизора это звучало как хрип и шум. Из титров мы узнали, что группа называется «The Stooges». Названия уже было достаточно, чтобы завоевать нашу любовь. Вышел Игги в синих джинсах и с голым торсом, покрутился по сцене, поиздевался над зрителями, а потом обмазался какой-то коричневой дрянью, которая была похожа на понос.

«Вы видели?» — кричал Джонни, хохоча. — «Он весь обмазался дерьмом!»
«Нет!» — запротестовал Ричард Фрид. — «Это, наверное… тыквенный пудинг, или что-то такое!»
«Да нет, — возразил Джонни, – я читал про этого парня. Он постоянно таким занимается».

Мы продолжали спорить о том, что это было, а Игги в это время храбро пошёл в толпу зрителей… вернее, над ней.

«Глядите, он хочет пойти в толпу, а они его не пускают, потому что он весь в говне!» — продолжал смеяться Джонни, а мы смотрели на это разинув рот. — «Они держат его за ноги, и он ходит по ним!»

В 1970-м мы с Джеффом не очень понимали, как к этому относиться. Было круто и напоминало нам «Субботний вечер реслинга».

В 1972-м Джефф был здорово завернут на Игги и «The Stooges». Он купил все альбомы Игги, которые вышли со времен того концерта двухлетней давности. Однако времена менялись, и Игги был с головы до ног затянут в глэмовую одежду — серебряные парчовые штаны и верх из шкуры леопарда.

Джефф тоже решил приодеться. Он выкинул свои хиповские шмотки (не в буквальном смысле — его навязчивый невроз не позволял ему что-либо выкидывать) и полностью поменял свой имидж. Моему брату нравилось тусоваться с трансвеститами-поклонниками Уорхола. Ему было комфортно с этими ребятами, и он хотел стать среди них своим. Джефф думал, что у него получится. И чем больше аксессуаров он тащил у матери, тем более искренне я надеялся, что так и случится.

Глиттер-движение в Нью-Йорке было в расцвете. Джефф, Джон, Ричард и Дуг были в нём и должны были выглядеть соответствующе.

В нашем доме жила мамина подруга, которую звали Эдна Глэдис Гир. Мы звали её «Женщиной-яйцом¹⁰ из Форест-Хиллз». Это была невысокая милая женщина, которая недавно переехала в Нью-Йорк с дальнего юга Америки и говорила, характерно растягивая слова. Эдна была портнихой и зарабатывала на жизнь, перешивая на дому одежду. В каждой комнате её квартиры можно было найти внушительное собрание яйцеобразных предметов. Во всем остальном она была относительно нормальной женщиной и наверняка ходила по воскресеньям в церковь.

В один прекрасный момент к Эдне пришёл Джефф — двадцатиоднолетний юноша ростом метр девяносто пять и заявил, что ему нужен облегающий костюм на всё тело, сшитый из блесток или другого блестящего материала, желательно красного или золотого цвета. Он должен быть достаточно длинным, чтобы закрывать его ботинки на восьмисантиметровой платформе.

«Эм-м, ну ладно, Джефф, — ответила Эдна, — если это то, что тебе это действительно нужно».

Джефф уже заказал высокие, по колено, ботинки на платформе в магазине под названием «Granny Takes a Trip», английском бутике, торгующем рок-н-ролльной одеждой. Они недавно открыли филиал на Манхэттене, но у них не нашлось пары мужского 41-го размера, так что Джеффу пришлось ждать, пока ботинки приедут из Лондона.

Эдна сказала Джеффу, что для его костюма у неё есть только мягкая чёрная хлопковая ткань — совсем не блестящая. Джефф был расстроен, но сняв с него мерку, Эдна сказала, что хлопок будет удобнее и прочнее, чем блёстки или что-то подобное. Кроме того, поиски блестящего материала нужного цвета и плотности может занять у неё немало времени.

Джефф согласился на чёрное.

Его ботинки, наконец, приехали из Англии, но Джеффу не понравился их светло-коричневый цвет, и он на несколько часов замочил их в сиреневой краске. Сиреневые ботинки на платформе и чёрный облегающий костюм составили потрясающую комбинацию.

Перерождение Джеффа Хаймана было почти завершено.

Но прежде, чем ворваться на глиттер-сцену, необходимо было позаботиться о некоторых деталях. Джефф привык к своим ботинкам и к своему новому росту (вместе с платформой он был чуть выше двух метров). Он начал просматривать раздел «Частные объявления / Музыка» в газете «The Village Voice», где группы публиковали объявления о поиске музыкантов. Стиль этих объявлений отражал дух того времени. Энди Уорхол пообещал каждому 15 минут славы, а Боуи призывал своих фанатов высвободить свою «внутреннюю Звезду».

Типичное объявление гласило «Дымящиеся Люки ищут симпатичного певца с грубым голосом. Давайте наряжаться, и завтра мы станем звездами. Звонить Дину Дини».

Джефф разместил своё собственное объявление, в котором писал, что хочет присоединиться к группе или собрать свою. Для завершения своего образа и большей уверенности в себе он решил сменить имя.

Осенью 1972 года не существовало автоответчиков и фильтров звонков. Для того чтобы телефон перестал звонить, надо было снять трубку. В день, когда вышла газета с объявлением Джеффа, он сидел в своём костюме (он не расставался с ним с того момента, как костюм был готов) у настенного телефона на кухне. Но когда раздался звонок, я оказался ближе.

«Привет, это Джефф Старшип?» — спросил голос.
«А? Джефф Старшип?» — не понял я, а брат уже отбирал у меня трубку. Он выбрал этот псевдоним, чтобы вознестись к сияющим вершинам глэм-рока¹¹.

Основная глэм-тусовка была не на Манхэттене. И не клуб «Max’s Kansas City», где «New York Dolls» тусовали с такими людьми как Уорхол, Игги и Дэвид Боуи. «Max’s» в то время был скорее кабаре, чем рок-клуб, и там вряд ли можно было увидеть никому не известных молодых ребят. Удивительно, но новая сцена набирала обороты в Квинсе.

Клуб назывался «Coventry» и находился в Саннисайде, на бульваре Квинс, примерно в полутора километрах от моста 59-й улицы. Фактически, это было единственное место в городе, где могли выступать местные группы, играющие свою музыку, если не считать клубов в Вест-Виллидж, которые работали в основном для туристов. Джефф стал завсегдатаем в «Coventry». Джон Каммингз, Дуг Колвин и Ричард Фрид тоже заглядывали туда время от времени, чтобы посмотреть на новые группы. Джефф щеголял в своём чёрном костюме, фиолетовых ботинках и в том, что ему удавалось «одолжить» у мамы.

Костюм Джеффа плотно облегал его тело, чуть расширяясь только ниже колен. Спереди шла молния, которую Джефф расстегивал до пояса, выставляя напоказ безволосую бледную грудь. К поясу, который находился на бедрах, он привязал мамин шифоновый шарф и украсил костюм булавками из её шкатулки с украшениями. Его внешний вид говорил окружающим… если честно, я понятия не имел, что он говорил, но говорил он громко!

Поначалу, мама не была против того, чтобы Джефф брал её шарфы, пояса, бижутерию, ожерелья и браслеты, и даже её жилетки и рубашки, если они на него налезали. Но из-за его невроза, если Джефф что-то надевал на себя, без борьбы он бы с этим не расстался. Облегающий костюм стал его обычной одеждой, и он носил его днем и ночью. Это было то ещё зрелище.

«Одежда очень много значила для Джеффа, — вспоминал Фил Сапиенца, — он доставал мать вопросами о том, хорошо ли смотрится его костюм. Он был одержим своим внешним видом: «Как я выгляжу? Какое я произвожу впечатление?»

Джефф Старшип выходил из Бирчвуд Тауэрс через выход на третьем этаже. Чтобы попасть на улицу, ему нужно было пройти через детскую площадку. Дети забирались на качели и брусья, чтобы поглядеть на Джеффа в облегающем костюме и ботинках на платформе — зрелище, подобного которому им ещё не доводилось видеть (хорошо, что у Эдны не нашлось золотых блёсток). Как и следовало ожидать, они осыпали Джеффа насмешками. Их родители были воспитаны не лучше, и им не приходило в голову одернуть детей и объяснить им, что невежливо показывать пальцем и смеяться над теми, кто отличается от них.

Джефф подавлял свою злобу на маленьких засранцев, но позже она стала вдохновением для песни.

После того как большая часть маминой одежды вернулась к ней, пропахнув пивом, дымом, потом и мочой, а то и не вернулась вовсе, возникла новая и необычная проблема. Мама запретила Джеффу брать её вещи, однако, это его не остановило. Он всё ещё таскал у нее то шарф, то жемчужное ожерелье, то заимствовал пудреницу и пользовался её макияжем. Всё это приводило к весьма странным разговорам между матерью и сыном.

Примерно в то время, как я начал задаваться вопросом «Что будет дальше?», ко мне начала клеиться Лори, стрёмная подружка Джеффа. Все чокнутые подружки Джеффа в какой-то момент начинали ко мне клеиться — может, я казался им более надёжным, а может это просто из-за того, что они были чокнутыми. Если это и беспокоило Джеффа, он ничего мне об этом не говорил. У нас не возникало из-за этого проблем, потому что: 1) как бы ни был я возбуждён, эти девушки меня не интересовали; 2) как бы ни был я возбуждён, я бы никогда так не поступил с Джеффом.

Лори расстраивал тот факт, что Джеффа больше заботят его наряды, чем она.

Это бесило её до такой степени, что они с Джеффом расстались из-за этого. Это был единственный раз, когда я был по-настоящему благодарен костюму и сиреневым ботинкам Джеффа.

1 Речь идёт о песне и видеоклипе «Imagine»↑

2 «A Clockwork Orange» — культовый фильм режиссёра Стэнли Кубрика снятый в 1971 году по роману Энтони Бёрджеса. На альбоме «Ramones» 1984 года «Too Tough to Die» есть несколько отсылок к этому фильму ↑

3 Beitsa — интерпретация слова «bollocks» в русском переводе книги «Заводной апельсин» ↑

4 «Rock n’ Roll Suicide» — песня Дэвида Боуи 1972 года ↑

5 Выражение «come out of the closet» означает публичное признание в гомосексуальной ориентации ↑

6 «Happier Than the Morning Sun» — песня Стиви Уандера 1972 года ↑

7 «Crocodile Rock» — песня Элтона Джона 1972 года — его первый хит в США ↑

8 «The Three Stooges» — американское комедийное трио. ↑

9 «I’m Eighteen» — песня Элиса Купера 1970 года. Рекомендуем к посещению крупнейший российский фэн-сайт — Архивы Элиса Купера. ↑

10 Её инициалы — EGG — образовывали слово «яйцо» ↑

11 Вероятно, что псевдоним был выбран также из-за вышеупомянутой группы «Jefferson Starship» созвучной с его настоящим именем