Сущность и значение «физического» идеализма

Мы видели, что вопрос о гносеологических выводах из новейшей физики поднят и с самых различных точек зрения обсуждается и в английской, и в немецкой, и в француз­ской литературе. Не может подлежать никакому сомнению, что перед нами некоторое международное идейное течение, не зависящее от какой-нибудь одной философской системы, а вытекающее из некото-

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 321

рых общих причин, лежащих вне философии. Вышеприведенный обзор данных пока­зывает несомненно, что махизм «связан» с новой физикой, — и в то же время показы­вает в корне неправильное представление об этой связи, распространяемое нашими ма­хистами. Как в философии, так и в физике махисты рабски плетутся за модой, не умея с своей, марксистской, точки зрения дать общий обзор известных течений и оценить их место.

Двоякая фальшь проникает собой все разглагольствования на тему о том, что фило­софия Маха есть «философия естествознания XX века», «новейшая философия естест­венных наук», «новейший естественнонаучный позитивизм» и т. п. (Богданов в пре-дисл. к «Анализу ощущений», стр. IV, XII; ср. то же самое у Юшкевича, Валентинова и К⁰). Во-первых, махизм связан идейно только с одной школой в одной отрасли совре­менного естествознания. Во-вторых, и это главное, с этой школой связано в махизме не то, чтд отличает его от всех других направлений и системок идеалистической фило­софии, а то, чтд обще ему со всем философским идеализмом вообще. Достаточно бро­сить взгляд на все рассматриваемое идейное течение в целом, чтобы не могло остаться и тени сомнения в правильности этого положения. Возьмите физиков этой школы: нем­ца Маха, француза Анри Пуанкаре, бельгийца П. Дюгема, англичанина К. Пирсона. Общего между ними много, у них одна основа и одно направление, как признает со­вершенно справедливо каждый из них, но в это общее не входит ни учение эмпириок­ритицизма вообще, ни учение Маха хотя бы об «элементах мира» в частности. Ни того ни другого учения трое последних физиков даже и не знают. Общего между ними «только» одно: философский идеализм, к которому они все без исключения клонят бо­лее или менее сознательно, более или менее решительно. Возьмите философов, кото­рые опираются на эту школу новой физики, стараются гносеологически обосновать и развить ее, и вы увидите тут опять-таки немецких имманентов, учеников Маха, фран­цузских неокритицистов и идеалистов, английских спиритуалистов, русского Лопатина, плюс

322__________________________ В. И. ЛЕНИН

единственный эмпириомонист А. Богданов. Общего между всеми ими только одно, именно то, что они все более или менее сознательно, более или менее решительно, с крутым ли и торопливым уклоном в сторону фидеизма или с личным отвращением к нему (А. Богданов), проводят философский идеализм.

Основная идея рассматриваемой школы новой физики — отрицание объективной реальности, данной нам в ощущении и отражаемой нашими теориями, или сомнение в существовании такой реальности. Здесь отходит эта школа от господствующего, по общему признанию, среди физиков материализма (неточно именуемого реализмом, не­омеханизмом, гилокинетикой и не развиваемого самими физиками сколько-нибудь соз­нательно), — отходит как школа «физического» идеализма.

Чтобы объяснить этот последний термин, который звучит очень странно, необходи­мо напомнить один эпизод из истории новейшей философии и новейшего естествозна­ния. В 1866 г. Л. Фейербах обрушился на Иоганнеса Мюллера, знаменитого основателя новейшей физиологии, и причислил его «к физиологическим идеалистам» (Werke, X, S. 197). Идеализм этого физиолога состоял в том, что, исследуя значение механизма на­ших органов чувств в их отношении к ощущениям, указывая, например, что ощущение света получается при различного рода воздействии на глаз, он склонен был выводить отсюда отрицание того, что наши ощущения суть образы объективной реальности. Эту тенденцию одной школы естествоиспытателей к «физиологическому идеализму», т. е. к идеалистическому толкованию известных результатов физиологии, Л. Фейербах схва­тил чрезвычайно метко. «Связь» физиологии с философским идеализмом, преимущест­венно кантианского толка, долгое время потом эксплуатировалась реакционной фило­софией. Ф. А. Ланге козырял физиологией в пользу кантианского идеализма и в опро­вержение материализма, а из имманентов (которых А. Богданов так неправильно отнес к средней между Махом и Кантом линии) И. Ремке специально ополчался в 1882 году против мнимого подтверждения физиологией

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ____________________ 323

кантианства. Что ряд крупных физиологов гнул в те времена к идеализму и кантианст­ву, это так же бесспорно, как бесспорно и то, что ряд крупных физиков гнет в наше время к философскому идеализму. «Физический» идеализм, т. е. идеализм известной школы физиков в конце XIX и в начале XX века, так же мало «опровергает» материа­лизм, так же мало доказывает связь идеализма (или эмпириокритицизма) с естествозна­нием, как мало доказательны были соответствующие потуги Ф. А. Ланге и «физиологи­ческих» идеалистов. Уклон в сторону реакционной философии, обнаружившийся и в том и в другом случае у одной школы естествоиспытателей в одной отрасли естество­знания, есть временный зигзаг, преходящий болезненный период в истории науки, бо­лезнь роста, вызванная больше всего крутой ломкой старых установившихся понятий. Связь современного «физического» идеализма с кризисом современной физики обще-признана, как мы уже указывали выше. «Аргументы скептической критики, направлен­ные против современной физики, — пишет А. Рей, имея в виду не столько скептиков, сколько прямых сторонников фидеизма, вроде Брюнетьера, — сводятся, в сущности, к знаменитому аргументу всех скептиков: к разногласию мнений» (среди физиков). Но эти разногласия «ничего не доказывают против объективности физики». «В истории физики, как и во всякой истории, можно отличать крупные периоды, которые характе­ризуются различной формой, различным общим видом теорий... Как только наступает одно из тех открытий, которые отзываются на всех частях физики, устанавливая какой-либо кардинальный факт, неизвестный до тех пор или неполно оцененный, так весь вид физики меняется; начинается новый период. Так было после открытий Ньютона, после открытий Джоуля — Майера и Карно — Клаузиуса. То же самое происходит, видимо, после открытия радиоактивности... Историк, который будет впоследствии наблюдать события из

* Johannes Rehmke. «Philosophie und Kantianismus», Eisenach, 1882, S. 15 и след. (Иоганнес Ремке. «Философия и кантианство», Эйзенах, 1882, стр. 15 и след. Ред.).

324__________________________ В. И. ЛЕНИН

некоторого необходимого далека, без труда увидит постоянство эволюции там, где со­временники видят только конфликты, противоречия, раскол на различные школы. Ви­димо, и тот кризис, который переживала физика в эти последние годы, относится к то­му же разряду (вопреки заключениям, сделанным на основании этого кризиса фило­софской критикой). Это типичный кризис роста (crise de croissance), вызванный вели­кими новыми открытиями. Неоспоримо, что кризис ведет к преобразованию физики, — без этого не было бы эволюции и прогресса, — но оно не изменит научного духа» (1. с, р. 370—372).

Примиритель Рей старается соединить вместе все школы современной физики про­тив фидеизма! Это — благонамеренная фальшь, но все же фальшь, ибо уклон школы Маха — Пуанкаре — Пирсона к идеализму (сиречь утонченному фидеизму) неоспорим. А та объективность физики, которая связана с основами «научного духа», в отличие от фидеистского духа, и которую так горячо защищает Рей, есть не что иное, как «стыдли­вая» формулировка материализма. Материалистический основной дух физики, как и всего современного естествознания, победит все и всяческие кризисы, но только с не­пременной заменой материализма метафизического материализмом диалектическим.

Что кризис современной физики состоит в отступлении ее от прямого, решительного и бесповоротного признания объективной ценности ее теорий, — это примиритель Рей очень часто старается затушевать, но факты сильнее всех примирительных попыток. «Математики, — пишет Рей, — привыкая иметь дело с такой наукой, в которой объект — по крайней мере, по-видимому — создается умом ученого или в которой, во всяком случае, конкретные явления не вмешиваются в исследования, составили себе слишком абстрактное представление о физике: стараясь сблизить ее с математикой, перенесли общую теорию математики на физику... Все экспериментаторы указывают на вторже­ние (invasion) духа математики в приемы физических суждений и в понимание физики. Не этим ли влиянием, — которое

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 325

не теряет своей силы от того, что бывает иногда скрытым, — объясняется зачастую не­уверенность, шатание мысли насчет объективности физики, те обходные пути, которы­ми доходят до объективности, те препятствия, которые преодолевают при этом?..» (227).

Это превосходно сказано. «Шатание мысли» в вопросе об объективности физики — в этом суть модного «физического» идеализма.

«... Абстрактные фикции математики создавали как бы некоторый экран между фи­зической реальностью и тем способом, как математики понимают науку об этой реаль­ности. Они смутно чувствуют объективность физики... они хотят быть, прежде всего, объективными, когда они берутся за физику, они стараются опереться на реальность и удержать эту опору, но прежние привычки берут свое. И, вплоть до энергетики, которая хотела построить мир более прочно и с меньшим количеством гипотез, чем старая ме­ханическая физика, — стремилась скопировать (décalquer) чувственный мир, а не вос­создавать его, — мы все же имеем дело с теориями математиков... Математики все сде­лали, чтобы спасти объективность физики, ибо без объективности — они это очень хо­рошо понимают — не может быть и речи о физике... Но сложность их теорий, их об­ходные пути оставляют чувство неловкости. Это слишком деланно, чересчур изыскан­но, сочинено (édifié); экспериментатор не находит здесь того стихийного доверия, ко­торое внушает ему постоянное соприкосновение с физической реальностью... Вот что говорят, в сущности, все физики, которые, прежде всего, являются физиками, — а имя им легион, — или которые являются только физиками, вот что говорит вся неомехани-стская школа... Кризис физики состоит в завоевании физики духом математики. Про­гресс физики, с одной стороны, и прогресс математики, с другой, привели в XIX веке к тесному сближению этих обеих наук... Теоретическая физика стала математической физикой... Тогда начался период формальной физики, т. е. математической физики, ставшей чисто математическою, — математической физики не как отрасли физики, а как отрасли

326__________________________ В. И. ЛЕНИН

математики. В этой новой фазе математик, привыкший к концептуальным (чисто логи­ческим) элементам, составляющим единственный материал его работы, и чувствуя себя стесненным грубыми, материальными элементами, которые он находил недостаточно податливыми, не мог не стремиться к тому, чтобы возможно больше абстрагировать от них, представлять их себе совершенно нематериально, чисто логически, или даже со­всем игнорировать их. Элементы, в качестве реальных, объективных данных, т. е. в ка­честве физических элементов, исчезли совершенно. Остались только формальные от­ношения, представляемые дифференциальными уравнениями... Если математик не окажется одураченным этой конструктивной работой своего ума..., то он сумеет найти связь теоретической физики с опытом, но на первый взгляд и для непредупрежденного человека получается, по-видимому, произвольное построение теории... Концепт, чистое понятие заменяют реальные элементы... Так объясняется исторически, в силу матема­тической формы, принятой теоретическою физикой,... недомогание (le malaise), кризис физики и ее кажущееся удаление от объективных фактов» (228—232).

Такова первая причина «физического» идеализма. Реакционные поползновения по­рождаются самим прогрессом науки. Крупный успех естествознания, приближение к таким однородным и простым элементам материи, законы движения которых допуска­ют математическую обработку, порождает забвение материи математиками. «Материя исчезает», остаются одни уравнения. На новой стадии развития и, якобы, по-новому получается старая кантианская идея: разум предписывает законы природе. Герман Ко-ген, восторгающийся, как мы видели, идеалистическим духом новой физики, доходит до того, что проповедует введение высшей математики в школы — для ради внедрения в гимназистов духа идеализма, вытесняемого нашей материалистической эпохой (Geschichte des Materialismus von Α. Lange, 5. Auflage, 1896, Bd. II, S. XLIX*). Конечно,

* — А. Ланге. «История материализма», 5 изд., 1896, т. II, стр. XLIX. Ред.

НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 327

это — вздорное мечтание реакционера, и на деле ничего, кроме мимолетного увлечения идеализмом небольшой доли специалистов, тут нет и быть не может. Но в высшей сте­пени характерно, как утопающий хватается за соломинку, какими утонченными средст­вами пытаются представители образованной буржуазии искусственно сохранить или отыскать местечко для фидеизма, который порождается в низах народных масс невеже­ством, забитостью и нелепой дикостью капиталистических противоречий.

Другая причина, породившая «физический» идеализм, это — принцип релятивизма, относительности нашего знания, принцип, который с особенной силой навязывается физикам в период крутой ломки старых теорий и который — при незнании диалектики — неминуемо ведет к идеализму.

Этот вопрос о соотношении релятивизма и диалектики едва ли не самый важный в объяснении теоретических злоключений махизма. Вот, например, Рей, как и все евро­пейские позитивисты, понятия не имеет о марксовской диалектике. Слово диалектика он употребляет исключительно в смысле идеалистической философской спекуляции. Поэтому он, чувствуя, что новая физика свихнулась на релятивизме, беспомощно ба­рахтается, пытаясь отличить умеренный и неумеренный релятивизм. Конечно, «неуме­ренный релятивизм логически, если не на практике, граничит с настоящим скептициз­мом» (215), но у Пуанкаре, видите ли, нет этого «неумеренного» релятивизма. Подума­ешь, можно аптекарски взвесить немножко больше — немножко меньше релятивизма, и тем поправить дело махизма!

В действительности, единственная теоретически правильная постановка вопроса о релятивизме дается материалистической диалектикой Маркса и Энгельса, и незнание ее неминуемо должно привести от релятивизма к философскому идеализму. Непонимание этого обстоятельства одно уже, между прочим, достаточно, чтобы лишить всякого зна­чения нелепую книжку г. Бермана о «Диалектике в свете современной теории позна­ния»: г. Берман повторил старый-престарый вздор

328__________________________ В. И. ЛЕНИН

о диалектике, которой он совершенно не понял. Мы уже видели, что такое же непони­мание на каждом шагу в теории познания обнаруживают все махисты.

Все старые истины физики, вплоть до считавшихся бесспорными и незыблемыми, оказываются относительными истинами, — значит, никакой объективной истины, не зависящей от человечества, быть не может. Так рассуждает не только весь махизм, но весь «физический» идеализм вообще. Что из суммы относительных истин в их разви­тии складывается абсолютная истина, — что относительные истины представляют из себя относительно верные отражения независимого от человечества объекта, — что эти отражения становятся все более верными, — что в каждой научной истине, несмотря на ее относительность, есть элемент абсолютной истины, — все эти положения, сами со­бою разумеющиеся для всякого, кто думал над «Анти-Дюрингом» Энгельса, представ­ляют из себя книгу за семью печатями для «современной» теории познания.

Такие сочинения, как «Теория физики» П. Дюгема или «Понятия и теории совре­менной физики» Сталло, которые особенно рекомендует Мах, показывают чрезвы­чайно наглядно, что всего больше значения придают эти «физические» идеалисты именно доказательству относительности наших знаний, колеблясь, в сущности, между идеализмом и диалектическим материализмом. Оба автора, принадлежащие к различ­ным эпохам и подходящие к вопросу с различных точек зрения (Дюгем — физик по специальности, 20 лет работавший в этой области; Сталло — бывший правоверный ге­гельянец, стыдящийся выпущенной им в 1848 году натурфилософии в старогегелев­ском духе), воюют всего энергичнее с атомистически-механическим пониманием при­роды. Они доказывают ограниченность такого понимания, невозможность признать его пределом наших знаний, закостенелость многих понятий у писателей,

* P. Duhem. «La théorie physique, son objet et sa structure», Paris, 1906 (П. Дюгем. «Теория физики, ее предмет и строение», Париж, 1906. Ред.).

" J. В. Stallo. «The Concepts and Theories of Modern Physics», Lond., 1882. Есть французский и немец­кий переводы.

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 329

держащихся этого понимания. И такой недостаток старого материализма несомненен; непонимание относительности всех научных теорий, незнание диалектики, преувели­чение механической точки зрения, — за это упрекал прежних материалистов Энгельс. Но Энгельс сумел (в отличие от Сталло) выбросить гегелевский идеализм и понять ге­ниально истинное зерно гегелевской диалектики. Энгельс отказался от старого, мета­физического материализма в пользу диалектического материализма, а не в пользу ре­лятивизма, скатывающегося в субъективизм. «Механическая теория, — говорит, напр., Сталло, — вместе со всеми метафизическими теориями гипостазирует частные, иде­альные и, может быть, чисто условные группы атрибутов или отдельные атрибуты и трактует их, как разные виды объективной реальности» (р. 150). Это верно, если вы не отрекаетесь от признания объективной реальности и воюете с метафизикой, как анти­диалектикой. Сталло не дает себе ясного отчета в этом. Материалистической диалекти­ки он не понял и поэтому часто катится через релятивизм к субъективизму и идеализ­му.

То же самое Дюгем. С громадной затратой труда, с рядом столь же интересных и ценных примеров из истории физики, какие часто можно встретить у Маха, доказывает он, что «всякий закон физики есть временный и относительный, потому что он прибли­зителен» (280). И ломится же человек в открытую дверь! — думает марксист, читая длинные рассуждения на эту тему. Но в том-то и беда Дюгема, Сталло, Маха, Пуанка­ре, что двери, открытой диалектическим материализмом, они не видят. Не умея дать правильной формулировки релятивизма, они катятся от него к идеализму. «Закон физи­ки, собственно говоря, не истинен и не ложен, а приблизителен», — пишет Дюгем (р. 274). В этом «а» есть уже начало фальши, начало стирания грани между теорией науки, приблизительно отражающей объект, т. е. приближающейся к объективной истине, и теорией произвольной, фантастической, чисто условной, например, теорией религии или теорией шахматной игры.

330__________________________ В. И. ЛЕНИН

Эта фальшь доходит у Дюгема до объявления вопроса о том, соответствует ли чув­ственным явлениям «материальная реальность», метафизикой (р. 10): долой вопрос о реальности; наши понятия и гипотезы — простые символы (signes, p. 26), «произволь­ные» (27) построения и т. п. Отсюда один шаг до идеализма, до «физики верующего», каковую г. Петр Дюгем в духе кантианства и проповедует (у Рея, р. 162; ср. р. 160). А добряк Адлер (Фриц) — тоже махист, желающий быть марксистом! — не нашел ничего умнее, как «поправлять» Дюгема следующим образом: он-де устраняет «реальности, скрытые за явлениями, только как объекты теории, а не как объекты действительно­сти». Это уже знакомая нам критика кантианства с точки зрения Юма и Беркли.

Но ни о каком сознательном кантианстве у П. Дюгема не может быть и речи. Он просто шатается, как и Мах, не зная, на что опереть ему свой релятивизм. В целом ря­де мест он вплотную подходит к диалектическому материализму. Мы знаем звук, «как он существует по отношению к нам, а не таким, каков он сам по себе, в телах, порож­дающих звук. Эту реальность, из которой наши ощущения открывают только внешнее и поверхностное, дают нам возможность познать теории акустики. Они говорят нам, что там, где наши восприятия схватывают только ту кажимость, которую мы называем звуком, реально существует движение периодическое, миниатюрное, очень быстрое» и т. д. (р. 7). Не тела суть символы ощущений, а ощущения — символы (вернее, образы) тел. «Развитие физики вызывает постоянную борьбу между природой, которая не уста­ет давать материал, и разумом, который не устает познавать» (р. 32) — природа беско­нечна, как бесконечна и мельчайшая частица ее (и электрон в том числе), но разум так же бесконечно превращает «вещи в себе» в «вещи для нас». «Борьба между реально­стью и законами физики будет длиться бесконечно; всякому закону, который сформу­лирует физика, реальность противопоставит, рано или поздно, грубое опровержение —

«Замечание переводчика» к немецкому переводу книги Дюгема, Lpz., 1908, J. Barth.

____________________ НОВЕЙШАЯ РЕВОЛЮЦИЯ В ЕСТЕСТВОЗНАНИИ__________________ 331

опровержение посредством факта; но физика неутомимо будет ретушировать, видоиз­менять, усложнять опровергнутый закон» (290). Это было бы совершенно правильным изложением диалектического материализма, если бы только автор твердо держался за существование, независимое от человечества, этой объективной реальности. «... Теория физики не есть чисто искусственная система, сегодня удобная — завтра негодная; это — классификация все более и более натуральная, отражение все более и более ясное тех реальностей, которые экспериментальный метод не может созерцать непосредст­венно» (буквально: лицом к лицу: face à face, p. 445).

Махист Дюгем последней фразой заигрывает с кантианским идеализмом: как будто бы открывается дорожка для другого метода, кроме «экспериментального», как будто бы мы не познаем прямо, непосредственно, лицом к лицу «вещей в себе». Но если тео­рия физики становится все более и более натуральной, то, значит, независимо от наше­го сознания существует «натура», реальность, «отражаемая» этой теорией, — именно таков взгляд диалектического материализма.

Одним словом, сегодняшний «физический» идеализм точно так же, как вчерашний «физиологический» идеализм, означает только то, что одна школа естествоиспытателей в одной отрасли естествознания скатилась к реакционной философии, не сумев прямо и сразу подняться от метафизического материализма к диалектическому материализму. Этот шаг делает и сделает

Знаменитый химик Уильям Рамсэй говорит: «Меня часто спрашивали: разве электричество не есть вибрация? Как же можно объяснить беспроволочный телеграф передвижением маленьких частиц или телец (корпускул)? — Ответ на это состоит в следующем: электричество есть вещь; оно есть (курсив Рамсэя) эти маленькие тельца, но когда эти тельца отлетают от какого-либо объекта, то по эфиру распро­страняется волна, подобная волне световой, и эта волна утилизуется для беспроволочного телеграфа» (William Ramsay. «Essays Biographical and Chemical», Lond, 1908, p. 126 (Уильям Рамсэй. «Очерки био­графические и химические», Лондон, 1908, стр. 126. Ред.)). Рассказав о превращении радия в гелий, Рам­сэй замечает: «По крайней мере, один так называемый элемент не может уже теперь быть рассматриваем, как последняя материя; сам он превращается в более простую форму материи» (р. 160). «Почти несо­мненно, что отрицательное электричество есть особая форма материи; а положительное электричество есть материя, лишенная отрицательного электричества, т. е. есть материя минус эта электрическая мате­рия» (176). «Что такое электричество? Прежде думали, что есть два рода электричества: положительное и отрицательное. В те времена нельзя было ответить на поставленный вопрос. Но новейшие исследова­ния делают вероятным, что то, что привыкли называть отрицательным электричеством, есть на самом деле (really) субстанция. В самом деле, относительный вес его частиц измерен; эта частица равняется, приблизительно, одной семисотой доле массы атома водорода... Атомы электричества называются элек­тронами» (196). Если бы наши махисты, пишущие книги и статьи на философские темы, умели думать, то они поняли бы, что выражение: «материя исчезает», «материя сводится к электричеству» и т. п., есть лишь гносеологически-беспомощное выражение той истины, что удается открыть новые формы материи, новые формы материального движения, свести старые формы к этим новым и т. д.

332__________________________ В. И. ЛЕНИН

современная физика, но она идет к единственно верному методу и единственно верной философии естествознания не прямо, а зигзагами, не сознательно, а стихийно, не видя ясно своей «конечной цели», а приближаясь к ней ощупью, шатаясь, иногда даже за­дом. Современная физика лежит в родах. Она рожает диалектический материализм. Ро­ды болезненные. Кроме живого и жизнеспособного существа, они дают неизбежно не­которые мертвые продукты, кое-какие отбросы, подлежащие отправке в помещение для нечистот. К числу этих отбросов относится весь физический идеализм, вся эмпириок-ритическая философия вместе с эмпириосимволизмом, эмпириомонизмом и пр. и т. п.

ГЛАВА VI

ЭМПИРИОКРИТИЦИЗМ И ИСТОРИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛИЗМ

Русские махисты, как мы уже видели, разделяются на два лагеря: г. В. Чернов и со­трудники «Русского Богатства»¹⁰⁵ — цельные и последовательные противники диалек­тического материализма и в философии и в истории. Другая, наиболее интересующая нас здесь, компания махистов желает быть марксистами и старается всячески уверить читателей, что махизм совместим с историческим материализмом Маркса и Энгельса. Правда, эти уверения большей частью только уверениями и остаются: ни один махист, желающий быть марксистом, не сделал ни малейшей попытки сколько-нибудь система­тически изложить действительные тенденции основоположников эмпириокритицизма в области общественных наук. Мы остановимся вкратце на этом вопросе и возьмем сна­чала имеющиеся в литературе заявления немецких эмпириокритиков, а потом их рус­ских учеников.

Date: 2015-08-07; view: 333; Нарушение авторских прав