Глобальные города и государственная политика

291 В исследовании глобальных городов, как правило, воспро­изводится тезис об уменьшении роли государства в век усилен­ной глобализации.

291 Современный российский контекст по­буждает к критическому рассмотрению противопоставления глобального и локального в российских городах (пусть ни один из них не может в полной мере претендовать на статус глобального города). Государство, как главный экономический агент, играет главную роль в том, каким образом Россия и ее города включены в мировую экономику.

291 Государства и во мно­гих других странах активно переизобретаюг себя как главное

292 территориальное, регулирующее и институциональное усло­вие ускорения глобального накопления капитала. Эрик Суин­геду [Swyngedouw, 1996] называет эту новую конфигурацию территориальной организации государства «глокальным» государством. Оно невозможно без особых мест в городе, в ко­торых и посредством которых поддерживается территориаль­ная, технологическая, институциональная и социальная инф­раструктура глобализации. Поэтому, несмотря на все успехи в дешевой и стремительной передаче информации в любой уго­лок Земли, города — узлы, через которые организована гло­бальная система производства и обмена. Суингеду подчеркива­ет, что дихотомии «глобализация -- местное развитие» можно избежать, если все время учитывать непрерывное социальное производство пространства, которому присущи разнород­ность и конфликтность. Самое важное, что глокализация тес­но связана с властными отношениями в обществе.

292 Иными словами, подчеркнем это снова, представление о глобализации как о процессе детерриториалиэации, который конкретные места делает все менее значимыми, не выдержива­ет критики. Происходит, наоборот, ретерршпориашзация, то есть усиление роли территориальных предпосылок для цир­куляции глобального капитала. Этот процесс происходит в разных пространственных масштабах, в том числе и в масшта­бе государства. Как показывают американский географ Нил Бреннер и британский политический теоретик Боб Джессоп, в мировой экономике города и государства диалектически объе­динены: это государства продвигают свои города как при­влекательные узлы транснациональных инвестиций, и это города остаются точками координат территориальной ор­ганизации государства и местным уровнем управления [см.: Brenner, 1998,Jessop, 1990].

292 Джон Фридман отмечает противоречие между политичес­кой подоплекой территориальных интересов государств и гло­бальным управлением производством [см.: Friedman, 1995:69].

292 Нередко отношения между глобальными городами и террито-293-риальной политикой государств выливаются в битву между глобально мобильными ТНК и неподвижными государствен­ными территориями.

293 Противоречия между интересами транс­национального капитала и национальными интересами со­провождаются самыми разными вариантами социальной и политической борьбы — между ТНК и обитателями городов; между «своим» правительством и обитателями городов; между «глобал изо ванной» и национальной буржуазией; между трудом и капиталом. Управление глобальных городов фрагментирова- но, что тоже усиливает угрозу конфликтов. Так, интересы гло­бального капитала состоят в совершенствовании городской инфраструктуры, то есть строительстве все новых дорог, пор­тов, аэропортов, а также в увеличении привлекательности го­родов для тех, кто управляет его движением. Увеличение при­тягательности состоит и в том, что «неприглядные» граждане должны удерживаться на расстоянии, быть под наблюдением и полицейским контролем. С другой стороны, глобальный го­род — магнит для рабочей силы, прежде всего иммигрантов, которые приезжают в него жить. Возникает задача обеспе­чения социального воспроизводства всех этих людей: строи­тельство жилья, налаживание здравоохранения, образования, общественного транспорта, социальных льгот. Поэтому со­циальная цена глобального города превышает регулятивные способности государства и муниципалитетов. Не случайно Фридман и Уолф называют местное правительство «главным лузером» в этом сочетании глобально навязываемых ограниче­ний.

293 Нарастание глобальной взаимоувязанности экономики оборачивается сокращением дееспособности региональных и городских правительств. Традиционные структуры социально­го и политического контроля за развитием, рынком труда и распределением ресурсов искажаются логикой междуна­родной экономики, влиятельные игроки сообщаются друг с другом вне сферы государственного регулирования. Уйдя из сферы социальной политики, государство увеличивает свою активность в сфере социального контроля.

293 Эрик Суингеду под­-294-черкивает, что правительства пытаются насаждать неолибе­ральную рыночную дисциплину, продвигать ценности эффек­тивности, увеличения собственной востребованности на рын­ке труда [см.: Swyngedouw, 1997b],

294 Эта пропаганда ведется не без лукавства: есть слои населения, которые не могут на равных участвовать в гонке за призовые места в мировой экономике. Тем самым существенные слои населения оказываются из нее исключенными. Страх социального недовольства побуждает государства наращивать авторитарные меры в своей полити­ке. С другой стороны, новая рабочая сила городов состоит из мигрантов и частично занятых людей. Первые включены в культурные и социальные сети, основанные на иных ценнос­тях. Вторые — в силу частичной занятости — не могут претен­довать на связанные с их социальным воспроизводством ре­сурсы.

Итак на привычную многим из нас карту мира, образован­ную территориями государств, сегодня накладывается карта глобальных городов. Но глобальные города остаются и связан­ными с территориями своих государств, и ограниченными политикой своих правительств. Так что сегодня активно пере­плетаются и взаимонакладываются самые разные формы тер­риториальной организации: империи и то, что от них остает­ся, центр и периферия, рынки международные, национальные и местные и конечно же города.