Книга первая 9 page

окончательно от нее отказаться. Во время какой-нибудь вечеринки, обеда или

спектакля, куда она позволяла ему повести себя, Клайд, как правило,

держался особенно тактично, почти ничего не требуя, - и Гортензия вдруг

становилась такой уступчивой и обольстительной, что это порадовало бы даже

самого требовательного влюбленного. Так продолжалось до конца вечера. И

вдруг у двери своего дома или дома какой-нибудь своей подруги, где она

должна была ночевать, она поворачивалась и без всяких поводов и объяснений

отсылала его после простого рукопожатия или небрежного поцелуя. И если в

такие минуты Клайд бывал настолько сумасброден, что старался силой

добиться от нее ласки, которой он так жаждал, она оборачивалась к нему с

бешенством разъяренной кошки и вырывалась от него, испытывая в этот миг

острую враждебность, происхождение которой сама едва ли понимала. Ей,

видимо, была ненавистна мысль, что Клайд может ее к чему-то принудить. А

он, без памяти влюбленный, не решался действовать энергичнее, так как

слишком боялся потерять ее, и потому покорялся и уходил обычно мрачный и

подавленный.

Но его так сильно влекло к ней, что он не мог долго оставаться вдали от

нее и снова шел туда, где скорей всего можно было ее встретить. В самом

деле, почти все эти дни, несмотря на странное напряжение, которое породила

в нем встреча с Эстой, он жил острыми, сладкими и чувственными мечтами о

Гортензии. Если бы только она и вправду полюбила его... Ночью, в постели,

он думал о ней: ее лицо... складка ее губ, выражение глаз... линии ее

тела, все ее движения, когда она идет или танцует... она мелькала пред

ним, как на экране. В своих снах он ощущал ее восхитительную близость, она

прижималась к нему, все ее дивное тело принадлежало ему, а затем, в

последнее мгновение, когда она, казалось, готова была уступить, он

просыпался, и она исчезала... только призрак!

И, однако, некоторые обстоятельства, казалось бы, предвещали ему успех.

Прежде всего, как и он сам, Гортензия была из бедной семьи - дочь

машиниста, который едва-едва зарабатывал на жизнь. С детства у нее ничего

не было, если не считать мишурных пустяков и безделушек, которые она сама

себе добывала. Она принадлежала к такому низкому общественному слою, что

до последнего времени не могла завести знакомства ни с кем, кроме

мальчишек - подручных мясника или булочника, самых обыкновенных сорванцов

из окрестных кварталов. Но даже и тут она быстро поняла, что может и

должна извлекать выгоды из своей внешности и очарования, - и это ей вполне

удавалось. Многие юнцы не останавливались даже перед воровством, лишь бы

добыть денег для ее развлечений.

Когда она стала достаточно взрослой, чтобы поступить на службу, она

завела знакомство с юношами и мужчинами того типа, который нравился ей, и

скоро поняла, что, не идя на слишком большие уступки и действуя осторожно,

может одеться куда лучше, чем прежде. Однако она была слишком чувственна и

слишком любила наслаждения, и потому ей не всегда хотелось отделять выгоду

от удовольствия. Напротив, часто ее по-настоящему влекло к тем, кого она

просто собиралась выгодно использовать, и наоборот: она не могла заставить

себя кокетничать с теми, кто ей не нравился.

Клайд почти не нравился ей, но она не могла противиться желанию его

использовать. Ей было приятно, что он с такой готовностью покупал ей

каждую мелочь, к которой она обнаруживала интерес: какую-нибудь сумочку,

шарф, кошелек, перчатки - все, что она могла спокойно попросить или

принять, не давая взамен никаких особых прав на себя. И, однако, с самого

начала чутье подсказывало ей, что, если она рано или поздно не уступит, не

даст ему той последней награды, которой он жаждет, она не сможет

бесконечно его удерживать.

Одна мысль особенно не давала ей покоя: Клайд с такой готовностью

тратит на нее деньги, что, пожалуй, можно получить от него и действительно

ценные вещи, - скажем, красивое дорогое платье, или шляпу, или даже

меховой жакет, вроде тех, какие стали теперь носить в городе, не говоря

уже о золотых серьгах или ручных часиках, - она всегда с такой жадностью

заглядывалась на все это, останавливаясь перед витринами магазинов.

Однажды, вскоре после того как Клайд нашел сестру, Гортензия проходила

в обеденный час по Балтимор-стрит, недалеко от того места, где ее

пересекает Пятнадцатая улица и где находятся лучшие в Канзас-Сити

магазины. С ней была Дорис Трайн, продавщица из того же универсального

магазина, где служила и она. В окне небольшого и не первоклассного

магазина меховых вещей Гортензия увидела жакет из недорогого бобра. Она

сразу решила, что эта вещь, идеально подходящая к ее фигуре и цвету лица,

совершенно необходима для обогащения ее весьма скромного гардероба. Это

был не такой уж дорогой жакет - возможно, около ста долларов, но зато

именно такого фасона, который давал ей основание полагать, что он

наилучшим образом подчеркнет все достоинства ее наружности. Взволнованная

этой мыслью, она остановилась и воскликнула:

- Ну что за прелестный жакетик! Я никогда не видела ничего прелестнее!

Нет, ты только посмотри на рукава, Дорис! - Она стиснула руку подруги. -

Смотри, какой воротник! А подкладка! А карманы! Ах, боже мой! - Она даже

слегка дрожала От волнения и восторга. - Он такой прелестный, что я и

сказать не могу. Ну точно о таком жакете я мечтаю уж не знаю сколько

времени. Ах ты, моя прелесть! - воскликнула она с нежностью, думая При

этом столько же о том, как она выглядит в этой позе перед витриной и какое

впечатление производит на прохожих, сколько и о самом жакете. - Вот бы мне

такой жакет!

Она в восхищении всплеснула руками. Немолодой сын владельца магазина,

Айсидор Рубинстайн, стоявший в эту минуту так, что она не могла его

видеть, все это заметил и решил, что, если восторженная девица справится о

цене жакета, можно будет набавить двадцать пять - пятьдесят долларов

лишних. В магазине жакет был оценен в сто долларов. "Так, так", - бормотал

он. Но это был человек чувственный, склонный к романтике, а потому он стал

размышлять о том, какой же может быть, мягко выражаясь, практическая

стоимость этого жакета. На что способна пойти понуждаемая бедностью и

тщеславием эта хорошенькая девушка, лишь бы получить такую обновку?

А тем временем Гортензия пожирала глазами жакет и потратила на это весь

обеденный перерыв; потом пошла дальше, упиваясь честолюбивыми мечтами о

том, как неотразима была бы она в таком наряде. Но она не зашла в магазин

спросить о цене.

Поэтому на следующий день, чувствуя, что должна еще раз взглянуть на

жакет, она снова пришла сюда, на этот раз одна; у нее и в мыслях не было,

что она сама его купит. Она только спрашивала себя, как бы добыть эту

вещь, если цена окажется не очень высокой, и пока не могла ничего

придумать. Но снова увидев в окне жакет, а также и мистера

Рубинстайна-младшего, который смотрел на нее с самым любезным и

добродушным видом, она рискнула войти.

- Вам понравился этот жакет, правда? - любезно спросил Рубинстайн, как

только она открыла дверь. - Ну, значит, у вас хороший вкус. Это одна из

самых благородных вещей, какие только бывали в нашем магазине. Что за

красота! А как он будет выглядеть на такой хорошенькой девушке! - Он снял

жакет с выставки и высоко поднял его. - Я видел вас вчера, когда вы стояли

у витрины.

Глаза его блеснули жадным восхищением.

Заметив это. Гортензия почувствовала, что сдержанностью, но не

суровостью она добьется большего уважения и любезности, чем

непринужденностью.

- Да? - только и ответила она.

- Да, конечно. Я сразу сказал себе: "Вот девушка, которая знает толк в

вещах".

От этой лести Гортензия невольно смягчилась.

- Посмотрите-ка, посмотрите! - продолжал коммерсант, вертя перед нею

шубку. - Где в Канзас-Сити вы найдете сейчас что-нибудь подобное?

Взгляните на эту подкладку! Настоящий меллинсоновский шелк! А косые

карманы! А пуговицы! Вы думаете, все эти мелочи не имеют значения? Другого

такого жакета нет в Канзас-Сити. И не будет. Мы сами придумали этот фасон,

и мы никогда не копируем наших моделей. Мы охраняем интересы наших

покупательниц. Но пройдите сюда, прошу вас! - Он подвел ее к тройному

зеркалу в глубине магазина. - Такой жакет должна носить красивая женщина,

- вот тогда он будет выглядеть всего эффектнее. Позвольте примерить!

И при ярком искусственном освещении Гортензия убедилась, что она

действительно очаровательна в этой шубке. Она вскидывала голову,

изгибалась, поворачивалась во все стороны, прятала маленькое ухо в мех, а

мистер Рубинстайн стоял рядом, глядя на нее с восхищением и чуть ли не

потирая руки.

- Ну вот! - продолжал он. - Посмотрите! Ну, что вы теперь скажете? Я же

говорил, что это как будто специально для вас сшито! Прямо находка!

Настоящая удача. Второго такого жакета не найти во всем городе. Если

найдете - я подарю вам этот.

Он подошел к ней совсем близко, протягивая толстые руки ладонями вверх.

- Да, признаюсь, он шикарно выглядит на мне, - сказала Гортензия. Ее

тщеславная душа изнывала от желания получить эту вещь. - Впрочем, мне

любая шубка пойдет. - Она снова и снова поворачивалась перед зеркалом,

совсем позабыв о Рубинстайне и о том, что ее откровенное восхищение

жакетом может повлиять на цену. Потом прибавила: - А сколько он стоит?

- Ну, видите ли, настоящая цена этому жакету двести долларов, - хитро

начал мистер Рубинстайн, но, заметив тень безнадежности, промелькнувшую на

лице Гортензии, поспешно прибавил: - Это кажется огромной суммой, но мы и

не запросим так дорого. Наша цена - полтораста. Вот если бы вы нашли такой

жакет у Джерика, там вы заплатили бы все двести. Тут у нас маленькое

помещение, не приходится платить большой аренды... А жакет стоит все

двести, до последнего цента.

- Нет, это ужасная цена, просто жуткая! - печально воскликнула

Гортензия и начала снимать жакет. Ей казалось, что у нее отнимают чуть ли

не все самое дорогое в жизни. - У Бигса и Бека за эту цену сколько угодно

жакетов - и бобровые и из норки, и тоже шикарные.

- Может быть, может быть. Но это все не то, - упрямо повторял мистер

Рубинстайн. - Только взгляните на него еще раз. Взгляните на воротник!

Неужели вы думаете, что найдете там такой жакет? Если найдете, я сам куплю

его и отдам вам за сто долларов. Это совершенно исключительная вещь: копия

одного из шикарнейших жакетов, которые продавались в Нью-Йорке перед

началом сезона. Первоклассная вещь. Вам нигде не найти такого.

- Все равно, сто пятьдесят долларов я не могу заплатить, - грустно

протянула Гортензия, надевая свой старый суконный жакет с меховым

воротником и манжетами и направляясь к двери.

- Подождите! Вам нравится этот жакет? - рассудительно сказал

Рубинстайн, решив, что и сто долларов непосильная цена для ее кошелька,

если только его не пополнит какой-нибудь поклонник. - По-настоящему он

стоит двести долларов. Я вам это прямо говорю. Наша цена - полтораста. Но

раз уж вам так хочется получить эту вещь - ладно, я вам уступлю ее за сто

двадцать пять. Это все равно что даром. Такая замечательная девушка,

конечно, без труда может найти дюжину молодых людей, которые с радостью

купят эту шубку ей в подарок. Я бы сам ее вам подарил, если бы знал, что

вы будете милы со мной.

Он весь расплылся в приятнейшей улыбке, и Гортензия, поняв смысл

предложения и вознегодовав (потому что оно исходило от этого человека),

слегка попятилась. В то же время ей вовсе не был неприятен так ловко

ввернутый комплимент. Но все же она не так вульгарна, чтобы позволять

каждому встречному делать ей подарки. Ни в коем случае. Это можно

позволить только тому, кто ей нравится, или, по крайней мере, тому, кто в

нее влюблен.

Но с той самой минуты, как Рубинстайн заговорил об этом, она стала

мысленно перебирать всех знакомых молодых людей, стараясь определить, кто

из них под влиянием ее чар скорее всего мог бы купить для нее этот жакет.

Чарли Уилкинс, например, из табачного киоска в "Орфии", по-своему,

конечно, очень предан ей, но нипочем не сделает ценного подарка, не

получив взамен дорогой награды.

Есть еще Роберт Кейн, очень высокий, очень веселый и очень внимательный

молодой человек, служащий в местном отделении одной электрокомпании; но у

него не слишком доходная должность: он простой клерк. И к тому же он

чересчур бережливый и вечно думает о будущем.

Потом Берт Гетлер - тот самый, что сопровождал ее на танцы в вечер ее

первой встречи с Клайдом; этот просто ветреный малый: он хорош для танцев,

но на него нельзя положиться в таком трудном случае. Он только приказчик в

магазине обуви, получает, вероятно, не больше двадцати долларов в неделю и

рассчитывает каждый пенни.

Однако есть еще Клайд Грифитс, у которого как будто в самом деле

водятся деньги и который, кажется, готов, не раздумывая, тратить их на

нее. Мысль Гортензии работала быстро. Как же ей сразу, без подготовки,

выманить у Клайда такой дорогой подарок? - спрашивала она себя. Она была

не слишком благосклонна к нему, чаще всего обращалась с ним холодно.

Поэтому теперь она вовсе не была в нем уверена. И все же, пока она стояла

здесь, в магазине, и размышляла о цене и красоте жакета, мысль о Клайде не

покидала ее. А мистер Рубинстайн все смотрел на нее, смутно догадываясь о

том, какого рода задача стоит перед ней.

- Вот что, крошка, - сказал он наконец. - Я вижу, вам хочется иметь

этот жакет, - прекрасно... Я тоже хочу, чтобы он был у вас. И я вам сейчас

скажу, что я могу для вас сделать. Этого я не сделал бы ни для одного

человека во всем Канзас-Сити. Принесите мне сто пятнадцать долларов в

ближайшие дни - в понедельник, среду или пятницу, и если жакет еще не

будет продан, я отдам его вам. Даже больше того: я приберегу его для вас.

Что вы на это скажете? До следующей среды или пятницы. Никто другой не

сделал бы для вас этого.

Он самодовольно улыбался, пожимая плечами, и показывал всем своим

видом, что делает ей огромное одолжение. И Гортензия, уходя из магазина,

была убеждена, что если... если только ей удастся получить этот жакет за

сто пятнадцать долларов - это будет замечательно выгодная сделка! И вне

всякого сомнения, она будет одета шикарней всех девушек в Канзас-Сити.

Только бы ей как-нибудь достать сто пятнадцать долларов не позже ближайшей

пятницы.

Гортензия хорошо знала, что Клайд все сильнее и сильнее жаждет добиться

от нее той высшей благосклонности, которая, - в чем она никогда бы ему не

созналась, - была привилегией двух других ее знакомых. Теперь при каждой

встрече Клайд требовал, чтобы Гортензия сказала, как же она на самом деле

к нему относится. Почему, если он хоть немножко нравится ей, она

отказывает ему то в том, то в другом: не позволяет целовать себя, сколько

он хочет, вырывается из его объятий. Она всегда держала слово, когда

назначала свидания другим, и не являлась на свидания или вовсе

отказывалась точно назначить день встречи, когда это касалось Клайда. В

сущности, что у нее за отношения с другими? Может быть, кто-нибудь из них

в самом деле нравится ей больше, чем Клайд? При каждом свидании возникал

все тот же, лишь едва завуалированный, но самый важный вопрос об их

сближении.

И Гортензии нравилось, что она заставляет Клайда непрестанно страдать

от неудовлетворенных желаний, что она мучает его и что всецело в ее власти

облегчить его страдания: некоторый садизм, основой для которого послужил

мазохистский характер любви Клайда.

Однако теперь, когда ей непременно хотелось приобрести жакет, значение

Клайда в ее глазах и ее интерес к нему стали возрастать. Лишь накануне

утром Гортензия сообщила ему самым решительным тоном, что не может

встретиться с ним раньше следующего понедельника, так как все вечера у нее

заняты. Но теперь, когда перед ней встала проблема жакета, она начала

старательно обдумывать, как бы ей немедленно устроить свидание с Клайдом и

при этом не обнаружить своего нетерпения: она уже окончательно решила, что

постарается, если будет возможно, уговорить его купить ей этот жакет.

Конечно, ей для этого придется в корне изменить свое обращение с ним:

придется быть поласковее, пособлазнительнее. Хотя она еще и не призналась

себе в том, что теперь, пожалуй, готова даже уступить его мольбам, именно

такая мысль сверлила ее мозг.

Сперва она никак не могла придумать, что ей делать. Как повидаться с

ним сегодня же или, самое позднее, завтра? Как внушить ему, что он должен

сделать ей этот подарок или "дать взаймы", как она в конце концов назвала

это про себя? Она намекнет ему, чтобы он дал ей взаймы сумму, нужную для

покупки жакета, и пообещает постепенно выплатить долг. (Она прекрасно

знала, что "если только жакет будет у нее в руках, ей никогда не придется

возвращать этот долг). Или, если у Клайда не окажется сразу таких денег,

она постарается убедить владельца магазина согласиться на рассрочку

платежа, с тем чтобы Клайд уплатил эту сумму по частям. И ее мозг тотчас

начал работать в новом направлении: как кокетством и лестью заставить

мистера Рубинстайна согласиться на рассрочку на выгодных для нее условиях.

Он ведь сказал, что с радостью купил бы для нее жакет, если б знал, что

она будет к нему благосклонна.

Сначала Гортензии пришел в голову такой план: она предложит Луизе

Ретерер позвать сегодня вечером брата, Клайда и еще юношу по имени Скал,

который ухаживал за Луизой, в один дансинг, куда она обещала пойти с самым

приятным своим поклонником - продавцом сигар. Теперь она не взяла бы его,

а пошла бы одна с Луизой и Гретой, заявив, что ее кавалер заболел. Она

могла бы уйти пораньше вместе с Клайдом и пройти с ним мимо магазина

Рубинстайна.

Но у Гортензии был хитрый нрав паука, расставляющего для мух свои сети,

и она сообразила, что Луиза может сказать Клайду или Ретереру, чья была

затея позвать их сегодня в дансинг. И может случиться, что Клайд

когда-нибудь упомянет при Луизе о жакете, а этого, конечно, никак нельзя

допустить. Гортензия совсем не желала, чтобы ее друзьям стало известно,

как она устраивает свои дела. Вот почему она решила не обращаться ни к

Луизе, ни к Грете.

Она уже начала по-настоящему тревожиться, не зная, как устроить

свидание с Клайдом, и вдруг увидела его самого. Возвращаясь домой с

работы, он случайно проходил мимо магазина, где она служила, и зашел,

чтобы условиться с нею о встрече в ближайшее воскресенье. К его величайшей

радости. Гортензия приветствовала его самой очаровательной улыбкой и

помахала рукой. В эту минуту она была занята с покупательницей. Но скоро

она освободилась и, подойдя поближе и косясь на контролера своего отдела,

не одобрявшего таких визитов, воскликнула:

- Я только что думала о вас. А вы? Вы не думали обо мне? О покупке

потом. - И прибавила тихо: - Не подавайте виду, что говорите со мной, вон

там наш контролер.

Пораженный необычной нежностью в ее голосе и ласковой улыбкой, которой

она его встретила, Клайд сразу ожил и воспрянул духом.

- Думал ли я о вас? - весело сказал он в ответ. - Как будто я могу

думать о ком-нибудь другом! Знаете, Ретерер говорит, что я на вас

помешался...

- А, этот... - сказала Гортензия, сердито и презрительно надув губы,

так как - странное дело! - Ретерер был одним из тех, кто ею не слишком

интересовался, и она это знала. - Он воображает, что неотразим, -

прибавила она. - А я знаю сколько угодно девушек, которым он не нравится.

- Нет, Том славный, - вступился Клайд, как и подобало верному другу. -

Просто у него такая манера разговаривать. И вы ему нравитесь.

- Ну, уж нет, - возразила Гортензия. - Но я не желаю о нем говорить.

Что вы делаете сегодня в шесть часов?

- Вот так раз! - с огорчением воскликнул Клайд. - Неужели вы сегодня

свободны? Какая обида! Я думал, у вас заняты все вечера. Я сегодня

работаю.

Он вздохнул, очень расстроенный мыслью, что Гортензия, как видно,

хотела провести с ним вечер, а он не может воспользоваться этим счастливым

случаем. Гортензия с удовольствием заметила, как он огорчен.

- Да, я обещала встретиться с одним человеком, но мне не хочется, -

сказала она с презрительной гримаской. - Я должна встретиться с ним, но не

пошла бы, если б вы были свободны.

Сердце Клайда учащенно забилось от восторга.

- Эх, если бы мне сегодня не работать! - сказал он, глядя на нее. - А

вы не можете освободиться завтра вечером? Завтра я свободен. А сейчас я

зашел вас спросить - хотите в воскресенье поехать с нами за город на

автомобиле? Один друг Хегленда может достать "пакард", и в воскресенье

днем мы все свободны. Хегленд хочет, чтобы я подобрал компанию, и мы

съездим в Экселсиор-Спрингс. Он славный парень (это было сказано потому,

что Гортензия как будто не слишком заинтересовалась этой идеей). Вы его

мало знаете, но он в самом деле славный. Ну ладно, я расскажу вам о нем

как-нибудь после. А вот как насчет завтрашнего вечера? Я буду свободен.

Делая вид, будто показывает Клайду носовые платки (контролер снова

проходил по отделу), Гортензия думала о том, как досадно, что нужно ждать

еще двадцать четыре часа, прежде чем она сможет показать ему жакет и

приняться за исполнение своего хитрого замысла. В то же время она дала

понять, что ей очень трудно будет освободиться завтра, труднее, чем он

может себе представить. Она даже притворилась, что не совсем уверена,

захочет ли освободиться.

- Делайте вид, что выбираете платки, - тихо сказала она Клайду,

опасаясь, как бы контролер не прервал их. - У меня на завтра уже есть

приглашение. Не знаю, удобно ли отказаться, - продолжала она озабоченно. -

Дайте сообразить.

Она сделала вид, что глубоко задумалась.

- Ну, ладно, кажется, я это устрою, - сказала она наконец. - Во всяком

случае, постараюсь, так и быть, один раз можно. Приходите на угол

Пятнадцатой и Главной в четверть седьмого, - нет, лучше в половине,

хорошо? Я тоже постараюсь прийти. Не обещаю, но постараюсь; думаю, что мне

удастся это устроить. Вы довольны?

Она подарила Клайду одну из самых обольстительных своих улыбок, и он

был вне себя от счастья. Подумать только: наконец-то она ради него

нарушает обещание, данное кому-то другому! Ее глаза ласково сияли, на

губах играла улыбка.

- Верней верного! - воскликнул он, пуская в ход жаргон рассыльных из

"Грин-Дэвидсон". - Конечно, приду, можете не сомневаться. А теперь попрошу

вас об одном одолжении.

- О чем это? - спросила она, настораживаясь.

- Наденьте ту маленькую черную шляпку, знаете, с красными лентами... вы

еще завязываете их под подбородком. Ладно? Вы просто восхитительны в ней!

- Ах вы, подлиза! - засмеялась Гортензия. До чего легко провести

Клайда! - Хорошо, надену, - прибавила она. - А теперь уходите. Вот идет

эта старая рыба. Я уж знаю, он будет ворчать. Только меня это мало

трогает. Значит, в половине седьмого? Ну, пока!

Она повернулась к пожилой покупательнице, которая терпеливо ждала,

чтобы спросить, где продают кисею. А Клайд, дрожа от счастья, что его

неожиданно удостоили такой милости, не чуя под собой ног двинулся к

ближайшему выходу. Он не проявил излишнего любопытства, не стал

дознаваться, чем вызвана эта Внезапная благосклонность.

А на следующий вечер, ровно в половине седьмого, освещенная дуговыми

фонарями, дождем льющими свой яркий свет, на условленном месте появилась

Гортензия. Клайд сразу же заметил, что на ней шляпка, которая ему так

нравилась. И никогда еще он не видел ее такой обольстительной, оживленной,

приветливой. Он хотел сказать ей, как она прелестна и как он счастлив, что

она надела эту шляпку, но она уже начала:

- Ну, скажу я вам, похоже, что я намерена влюбиться в вас по уши!

Нарушаю свои обещания, да еще надеваю для вашего удовольствия старую

нелюбимую шляпу. И чем только это кончится?

Клайд просиял, точно одержав великую победу. Неужели она и впрямь

наконец полюбит его?

- Если б вы только знали, Гортензия, до чего вы хороши в этой шляпке,

вы бы никогда ее не снимали, - сказал он с восхищением. - Вы и не

представляете себе, как вы в ней прелестны.

- Ну да? В этом старье? Вас нетрудно очаровать, - усмехнулась она.

- А ваши глаза - совсем как мягкий черный бархат, - с жаром продолжал

он. - Удивительные глаза! - Он подумал о черных бархатных занавесях в

одном уютном уголке в "Грин-Дэвидсон".

- Как у вас сегодня ловко выходит, - смеялась она, поддразнивая Клайда.

- Придется что-то с вами сделать.

И прежде чем он успел ответить хоть слово, она стала рассказывать

совершенно фантастическую историю о том, что она еще раньше обещала

провести сегодняшний вечер с одним молодым человеком из общества по имени

Том Кири, который давно ходит за ней по пятам, упрашивая пообедать и

потанцевать с ним, и лишь сейчас вечером решила "отставить" его ради

Клайда (на сей раз, по крайней мере). Она позвонила Кири по телефону и

сказала, что не может встретиться с ним сегодня: просто отменила свидание

- и конец. И все-таки, когда она уходила после работы, кто, по-вашему,

ждал ее у служебного входа? Том Кири, собственной персоной, великолепно

одетый, в светло-сером пальто реглан и в гетрах, и тут же стоял его

лимузин. И он повез бы ее обедать в "Грин-Дэвидсон", если бы она только

захотела. Вот это мужчина! Но она не захотела. Во всяком случае, не

сегодня. Однако, если бы ей не удалось пройти мимо незамеченной, он,

конечно, задержал бы ее... Но она первая увидела его и убежала другой

дорогой.

- Видели бы вы, как я бежала! Мои ножки так и мелькали! - самовлюбленно

описывала она свое бегство.

И Клайд был так ослеплен этой картиной и великолепием мистера Кири, что

принял эту жалкую выдумку за чистую монету.

А затем они пошли по направлению к ресторану Гаспи, который, как совсем

недавно узнал Клайд, считался лучше Фриссела. Гортензия то и дело

останавливалась и заглядывала в витрины магазинов: ей необходимо подыскать

себе зимний жакет, сказала она. Тот, что на ней, уже совсем износился, ей

нужен новый. Это рассуждение заставило Клайда призадуматься: не намекает

ли она, что именно он должен купить ей жакет? И не станет ли она

уступчивей, если он купит для нее вещь, которая ей так необходима?

Вот и магазин Рубинстайна, и ярко освещенная витрина, и шубка во всей

ее красе. В соответствии с заранее обдуманным планом Гортензия

остановилась.

- Ах, посмотрите, что за прелесть этот жакетик! - воскликнула она,

разыгрывая такое восторженное изумление, словно впервые увидела эту вещь и

была внезапно поражена ею. - Видали вы когда-нибудь такую миленькую,

прелестную, изящную шубку? - продолжала она, причем ее актерские таланты

возрастали вместе с желанием получить жакет. - Вы только взгляните, какой

воротник, рукава! А какие карманы! Просто поразительно! Мне ужасно хочется

погреть в них руки!

Она исподтишка покосилась на Клайда, стараясь подметить, производит ли

это на него должное впечатление.

А Клайд, возбужденный ее восторгом, с любопытством разглядывал жакет.

Бесспорно, хорошенькая шубка, даже очень. Да, но сколько может стоить

такая вещь? Может быть. Гортензия так расхваливает этот жакет для того,

чтобы Клайд его купил? Но ведь это же, наверно, долларов двести, не

меньше. Клайд понятия не имел, сколько стоят такие вещи. Ему это, конечно,