О сути войны и мира

Многочисленные мыслители и идеологи, в разное время изучавшие суть и сущность войны и мира, пытались облечь эти понятия в различные определения и формы.

Так, в плане идеального государства, предложенного Платоном, нет внутренних военных столкновений, но воздаются почести тому, кто отличился во «втором величайшем виде войны» – в войне с внешними врагами. Аналогична точка зрения на эту тему и Аристотеля: древние греки видели в иностранцах врагов и считали их и все, им принадлежавшее, хорошей добычей, если только ее можно было захватить. Причины этого кроются, как считают, в уровне экономического развития общества – отсюда прямой переход к проблеме рабства, которое, к примеру, Аристотель считал «общественно необходимым институтом».

Для мыслителей эпохи античности рабство было явлением естественным и даже прогрессивным, поэтому преобладающее большинство мыслителей считали правомерным вести войны против других народов, потому что война являлась основным источником получения рабской силы, без которой не могло существовать рабовладельческое хозяйство.

Например, Гераклит утверждал, что «война есть отец и мать всего; одним она определила быть богами, другим – людьми; одних она сделала рабами, других – свободными». Аристотель по этому поводу писал: «Если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры сами играли на кифаре, тогда и зодчие не нуждались бы в работниках, а господам не нужны были бы рабы».

Аналогичное отношение к рабству было и в Римской империи: римляне называли варварским все, что не было римским, и говорили: «Для варваров – цепи или смерть». Призыв древнеримского мыслителя Цицерона «Пусть оружие уступит место тоге», то есть пусть решает не военная сила, а гражданская власть, фактически не применялся в отношении варваров.

Идеологи эпохи Просвещения ставили вопрос о таком устройстве общества, краеугольным камнем которого была бы политическая свобода и гражданское равенство, выступая против феодального строя с его системой сословных привилегий. Они отстаивали возможность установления вечного мира, но ожидали его не столько от создания особой политической комбинации государств, сколько от все более усиливающегося духовного единения всего цивилизованного мира и солидарности экономических интересов.

К примеру, французский философ‑просветитель Жан Жак Руссо в трактате «Суждение о вечном мире» писал: «Войны, завоевания и усиление деспотизма взаимно связаны и содействуют друг другу, что в обществе, разделенном на богатых и бедных, на господствующих и угнетенных, частные интересы, то есть интересы властвующих, противоречат общим интересам – интересам народа». Он связывал идею всеобщего мира с вооруженным свержением власти правителей, которые, по его мнению, не были заинтересованы в сохранении мира. Аналогичными были взгляды и другого французского просветителя – Дени Дидро. Вольтер же испытывал страх перед движением низов, и сдвиги в общественной жизни мыслил в виде революции сверху, осуществляемой «просвещенным» монархом в интересах нации.

Интересны взгляды на проблемы войны и мира представителей немецкой философии. Так, к примеру, известный философ‑идеалист Иммануил Кант в трактате «К вечному миру», рассматривая проблемы взаимоотношений между независимыми государствами, впервые высказал догадку об объективной закономерности, ведущей к установлению вечного мира, о неизбежности создания на мирных началах союза народов. Здесь, по мнению Канта, происходит то же, что и с отдельными людьми, объединяющимися в государство, дабы воспрепятствовать взаимному истреблению: «Государства вынуждены будут вступить в союз народов, где каждое, даже самое маленькое государство могло бы ожидать своей безопасности и прав не от своих собственных сил, а исключительно от такого великого союза народов».

Свой трактат Кант строит в виде договора, пародируя соответствующие дипломатические документы: сначала идут прелиминарные статьи, затем «окончательные» и даже одна «тайная». В «окончательных» статьях кантовского проекта идет речь об обеспечении достигнутого мира. Гражданское устройство в каждом государстве должно быть республиканским. Основу, на которой возникает международное право, определяет международный союз государств, где реализуется устройство, подобное гражданскому обществу, в котором гарантированы права всех его членов.

Но Союз народов, «федерализм свободных государств» – не всемирное государство, Кант недвусмысленно выступает за сохранение национального суверенитета.

«Всемирное гражданство» Кант ограничивает лишь правом на госте‑приимство в чужой стране. Каждый человек должен иметь возможность посетить любой уголок земли и не подвергаться при этом нападениям и враждебным действиям. Каждый народ имеет право на территорию, которую он занимает, ему не должно угрожать порабощение со стороны пришельцев. Договор о вечном мире венчает «тайная» статья: «Государства, вооружившиеся для войны, должны принять во внимание максимы философов об условиях возможности общего мира».

Другой представитель немецкой классической философии Иоганн Гердер считает, что соглашение, заключенное в условиях враждебных отношений между государствами, не может служить надежной гарантией мира. Для достижения вечного мира необходимо нравственное перевоспитание людей. Гердер выдвигает ряд принципов, с помощью которых можно воспитать людей в духе справедливости и человечности, в их числе – отвращение к войне, меньшее почитание военной славы: «Все шире надо распространять убеждение в том, что геройский дух, проявленный в завоевательных войнах, есть вампир на теле человечества и отнюдь не заслуживает той славы и почтения, которые воздают ему по традиции, идущей от греков, римлян и варваров». Кроме того, к таким принципам Гердер относит патриотизм, чувство справедливости к другим народам. При этом Гердер не апеллирует к правительствам, а обращается к народам, к широким массам, которые больше всего страдают от войны. Если голос народов прозвучит достаточно внушительно, правители вынуждены будут к нему прислушаться и повиноваться.

Резким диссонансом с Кантом и Гердером звучит голос Гегеля. Абсолютизируя превосходство всеобщего над единичным, он считает, что «война приводит в исполнение исторический приговор народам, которые не связаны с абсолютным духом». Согласно Гегелю, война есть двигатель исторического прогресса: «Война сохраняет здоровую нравственность народов в их индифференции по отношению к определенностям, к их привычности и укоренению, подобно тому, как движение ветра предохраняет озера от гниения, которое грозит им при длительном затишье, так же как народам – длительный, или тем более вечный мир».

Проблемы войны и мира занимали умы и многих видных представителей русской культуры.

Так, например, великий русский писатель Лев Николаевич Толстой верил, что бессмысленные и трагические процессы общественной жизни можно и должно остановить. В результате некой нравственной революции, которая выразится в отказе от участия в «делах внешних и коллективных», людям удастся прекратить ход истории. Начало этой революции будет положено всеобщим отказом от воинской службы и уплаты налогов, а высшим ее проявлением станет реализация принципа «непротивления злу насилием».

Сама история, считал Толстой, косвенно способствует этому, доводя человеческие страдания до крайнего предела. «Жизнь, продолжая развиваться и усложняться в прежнем направлении, – утверждает писатель, – усиливает противоречия и страдания людей, приводит их к тому последнему пределу, дальше которого идти нельзя» [103]. Но источником установления на земле царства мира и справедливости явится не история, не развитие социальных институтов и общественных отношений, а нравственная инициатива, подвижничество отдельных людей.

Другой русский писатель и революционер Александр Николаевич Радищев тоже отвергал те положения теории естественного права, которые признавали войну неизбежной и оправдывали право войны. По его мнению, «устройство общества на началах демократической республики навсегда избавит от величайшего зла – войны».

Вторил Радищеву и писатель‑революционер Александр Иванович Герцен, говоря о войне следующее: «Мы не рады войне, нам противны всякого рода убийства – оптом и вразбивку… Война – это казнь гуртом, это коренное разрушение».

Пятитомный труд посвятил проблемам войны экономист Иван Станиславович Блиох. В первых четырех книгах этого сочинения рассматривались технические и экономические предпосылки предстоящей войны начала XIX века. Пятый том носил философско‑политический характер и в основном был посвящен обсуждению возможностей установления всеобщего мира.

В вопросе о всеобщем мире Блиох занимал кантовскую точку зрения: причина войн заключается в анархическом состоянии межгосударственных отношений, в состоянии, которое было характерно для внутренней жизни отдельных народов в догосударственный период их истории. Для осуществления всеобщего мира необходимо, чтобы отношения между государствами строились на тех же формальных началах справедливости, на которых строятся отношения между индивидами и группами внутри современного государства. «Вечный мир, – говорится в книге Блиоха, – имеет свое основание на почве законности, т. е. установлении межгосударственных отношений на той же нравственной и юридической основе, которая обуславливает отношения между единичными гражданами или группами граждан в государстве» [104].

Проблемам войны и мира были посвящены многочисленные исследования и известного русского философа Владимира Сергеевича Соловьева, с точкой зрения которого не всегда можно согласиться, особенно в тех случаях, когда философ оправдывает зло и войну, считая, что те служат главным средством на пути к осуществлению мира. Свое отношение к войне Соловьев выстраивает на противоречии между субъективной и объективной нравственностью, которое лежит в основе всей его моральной философии.

С субъективно‑личностной точки зрения, важнейшим элементом которой является чувство жалости, как считал Соловьев, война есть несомненное зло: «Нет и не может быть двух взглядов на этот предмет: единогласно всеми признается, что мир есть норма, то, что должно быть, а война – аномалия, то, чего быть не должно» [105].

Однако, полагал философ, нравственность не может ограничиваться лишь субъективной сферой личной жизни. По своей природе она требует общественного осуществления. И здесь уже недостаточно ни нравственных чувств, ни совести, ни формального долга, так как все эти субъективные начала морали говорят лишь о том, чего мы не должны делать, но не дают никакой позитивной цели нашей деятельности. Вне своего осуществления в общественной сфере мораль превращается лишь в отвлеченное понятие. Поэтому необходимо объективное понимание нравственности как цели «исторического развития». С этой исторической точки зрения, согласно Соловьеву, война уже не является абсолютным злом, потому что она является необходимым элементом человеческой истории.

Вопрос о смысле войны упирается в вопрос о смысле зла вообще. С толстовской точки зрения, считает Соловьев, зла не существует, поскольку Толстой учит, что, если мы не будем сопротивляться злу силой, оно исчезнет. По Соловьеву зло существует и выражается не столько в отсутствии добра, сколько в положительном ему сопротивлении. Поэтому к Царству Божьему нельзя прийти лишь путем самосовершенствования, борьба добра со злом составляет содержание истории, и это содержание есть своего рода оправдание зла: «Бог допускает зло, поскольку имеет в Своей Премудрости возможность извлекать из зла большее благо или наибольшее возможное совершенство, что и есть причина существования зла».

Таким образом, Соловьев принимал довольно традиционную для христианства точку зрения, которую можно обнаружить в трудах Блаженного Августина, св. Фомы Аквинского, св. Иосифа Волоцкого и других: зло допускается Богом для того, чтобы извлекать из него большее добро.

Но какого же рода добро может быть извлечено из войны? Согласно Соловьеву войны в конце концов приводили к тому, что составляет сущность всякого блага, всякого добра, а именно: к единству. «В историческом процессе внешнего, политического объединения человечества, – говорится в «Оправдании добра», – война была главным средством. Войны родов и кланов приводили к образованию государства, упразднявшего войну в пределах своей власти. Внешние войны между отдельными государствами приводили затем к созданию более обширных и сложных культурно‑политических тел, стремящихся установить равновесие и мир в своих пределах… Величайшая из завоевательных держав – Римская империя – прямо называла себя миром – pax romana». Следовательно, нравственный смысл войны заключается в том, что война была и есть главное средство на пути к осуществлению мира.

Не вступая в широкую полемику с воззрениями Владимира Соловьева, отметим лишь то, что среди представителей русской интеллигенции было гораздо больше людей, выступавших против войны, в защиту мира, и считавших, что добро может вполне достойно существовать без зла, а мир – без войны.

В целом же большинство мыслителей различных времен и народов осуждали войну, мечтая о вечном мире и разрабатывая теорию всеобщего мира. Одни из них обращали большее внимание на этическую сторону вопроса, полагая, что агрессивная война есть порождение безнравственности, что мир возможен только в результате морального перевоспитания людей в духе взаимопонимания, терпимости к различным вероисповеданиям, устранения националистических пережитков, воспитания по принципу «Все люди – братья». Другие пытались склонить человечество к миру, рисуя картины всеобщего процветания в обществе без войн и видя главное зло, причиняемое войнами, в хозяйственной разрухе, в нарушении нормального функционирования всей экономической структуры. Третьи считали, что мир между государствами может быть установлен лишь в результате разумной политики просвещенного правителя. Иные разрабатывали правовые аспекты мира, достичь которого они стремились путем договора между правительствами, созданием региональных или всемирных федераций государств.

В противовес им современные военные теоретики Запада стремятся внушить миру мысль о вечности и неотвратимости войны, представляя войну как надклассовое, общенациональное явление, маскируя ее социально‑политическую сущность и тем самым сдерживая любое антивоенное движение.

Так, западногерманский теоретик В. Пихт утверждает, что «война является главным фактором общественного прогресса, и все высшие культуры выросли из войны». Английский военный теоретик Дж. Фуллер рассматривает войну как «господствующий фактор истории». В свое время в США была распространена теория «абсолютного ядерного сдерживания», сущность которой состояла в том, что «США должны установить мировое господство путем применения или угрозы применения ядерного оружия, прежде всего против социалистических стран». Пропагандируя теорию «ядерного сдерживания», американский генерал Т. Пауэр рассматривает ее как «единственно приемлемое решение проблемы национального спасения». В теории «спасения цивилизации», авторами которой являются американские социологи Р. Страус‑Хупе, С. Поссони и У. Кинтнер, необходимость «спасения» капитализма обосновывается тем, что якобы «борьба против коммунистического мира представляла собой войну, в которой основной ставкой является национальное спасение». А создатели распространенной в США теории «выживания» (Н. Спикмен и др.) заявляют о том, что «выживание есть первостепенная цель внутренней и внешней политики государства, а условием «выживания» является наращивание военной силы, что дает возможность диктовать свою волю тем, кто не располагает такой силой». Западная теория геополитики (авторы – Маккиндер в Англии, Хаусхофер в Германии, Дж. Киффер в США и др.) объясняет причины войны различным географическим положением стран, при котором «стесненные нации ведут борьбу за жизненное пространство». Например, геополитики из бывшей ФРГ на этой основе всячески стремились доказать «необходимость ревизии границ, установленных после Второй мировой войны». Создатели западной психологической теории (Л. Л. Бернард в США и др.) видят источник войны исключительно в человеческой психике – «в агрессивности человеческого интеллекта и массовых психозах, которые якобы возникают в результате подавления обществом человеческих инстинктов». Западные космополитические теории (Н. Эйнджелл и С. Стрейчи в Великобритании, Дж. Дьюи в США и др.) усматривают главную причину военных столкновений «в антагонизме между национальными и общечеловеческими интересами». По их мнению, источник военной опасности заложен в суверенитете наций, а потому необходима ликвидация национальной независимости и суверенитета народов. Разумеется, все эти проекты встретили одобрение и поддержку со стороны реакционных кругов – главным образом США, стремящихся к мировому господству. Западные клерикальные теории пытались подкрепить военные авантюры империалистов «авторитетом Бога», считая, что одним из основных теоретических источников религиозной пропаганды в поддержку империалистических войн служит Библия, дающая возможность трактовать войну как «орудие Бога для борьбы против зла и для наказания грешников».

Весьма любопытны идеи о войне, выдвинутые в книге «О войне» немецким военным теоретиком и историком Карлом фон Клаузевицем. Воспитанный под влиянием немецкой школы философии, он широко развил теорию о войне и влиянии на нее политики.

Вот его определение войны: «Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вообразить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель – сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопротивлению».

Кроме единоборства для Клаузевица характерно еще одно сравнение войны: «Бой в крупных и мелких операциях представляет то же самое, что уплата наличными при вексельных операциях: как ни отдаленна эта расплата, как ни редко наступает момент реализации, когда‑нибудь его час наступит».

Далее Клаузевиц вводит два важнейших понятия, необходимых, по его мнению, для анализа войны: «политическая цель войны» и «цель военных действий».

Политическая цель войны, как первоначальный мотив, должна быть весьма существенным фактором: «Чем меньше жертва, которую мы требуем от нашего противника, тем меньшее сопротивление мы можем от него ожидать. Чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны». Политическая цель имеет тем более решающее значение для масштаба войны, «чем равнодушнее относятся к последней массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между обоими государствами».

Клаузевиц анализирует связь войны с политикой, считая, что «война в человеческом обществе всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами, война есть не только политический акт, но и подлинное орудие политики, продолжение политических отношений, осуществление их другими способами». То, что остается в войне своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств. Согласно Клаузевицу, если война является продолжением политики, точнее, ее последним аргументом, значит, нет неизбежных войн, как и не существует единственно верной политической линии.