Судьба настоящего Роберта Фармингтона

Роберт сидел в углу, скрестив ноги по‑турецки, и плакал.

Он думал, что с ним этого никогда больше не случится. Он не плакал с самого детства, с тех пор, когда его отец и мать жили вместе. Странно – он с трудом мог вспомнить, как выглядел отец. Мама всегда говорила, что Роберт на него похож.

Он рассмеялся и вытер слезы. Он даже не мог вспомнить, из‑за чего разревелся, как маленький. Правда, причин для этого у него хватало.

Роберт обвел взглядом гладкие металлические стены. Нужно было держаться и сохранить рассудок еще один день.

Хотя бы еще один день… чтобы потом все началось сначала.

Сенат приговорил его к заключению в этой камере на пятьдесят лет. Насколько он помнил, случилось именно так. Во время последнего заседания Сената он потерял сознание, очнулся здесь и с тех пор никого не видел.

Сколько месяцев прошло? Двадцать? Тридцать? Он потерял счет дням.

Может быть, все так и было задумано? Притупить чувство времени, заставить тебя забыть, кто ты такой, чтобы ты мало‑помалу утратил разум.

Роберт пытался отмечать время, но на стенах камеры из полированной стали было невозможно что‑нибудь нацарапать да и нечем.

Размеры камеры составляли десять на десять шагов. Высота потолка – впятеро больше роста Роберта. До крошечного окошка он не мог дотянуться. За ним слышался шум морского прибоя. Но никаких голосов. Хоть бы крики чаек доносились – и то было бы легче на душе. Хоть какая‑то компания.

Освещение менялось – только так он мог замечать смену дня и ночи. Иногда в окошко залетали капли дождя – единственный вкус свободы и единственное напоминание о том, что внешний мир все же существует.

На него надели комбинезон из пластифицированной бумаги, который невозможно было порвать. В унитаз и раковину, установленные в углу камеры, невозможно было набрать побольше воды, чтобы сунуть голову и захлебнуться. Даже одеяла и того не было, просто мягкий участок на полу и подушка. Все продумано. Нельзя же, чтобы его мучения прервались из‑за такой неприятной мелочи, как самоубийство.

Но в таком настроении он пребывал только первые несколько дней. Теперь Роберту было стыдно об этом вспоминать. Он никогда не считал себя слабаком, ищущим легких решений.

Ради самозащиты он предпринял единственный рациональный поступок: начал проверять себя на вменяемость. Его сознание предоставляло ему полную свободу. Особым фантазером он никогда не был, так что оставались воспоминания.

Сначала он вспоминал все плохое: череду маминых любовников (и своих отчимов), потом – криминальных авторитетов, с которыми якшался во время своих странствий по Европе, долгие одинокие ночи.

Но он заставлял вспоминать и хорошее: Маркуса и обучение ремеслу водителя на автодроме в Сандерхиллсе; то, как он мчался на своем «харлее» по мексиканскому побережью; Фиону – как она выглядела, как от нее пахло, какой она была в ту последнюю ночь в Неваде, когда он обнимал ее.

Он гадал, помнит ли его Фиона.

Неожиданно в металлическую дверь кто‑то постучал, и она гулко завибрировала.

Роберт замер. Ком подступил к горлу.

Очередная галлюцинация? Ему уже слышались голоса, и приходилось петь, чтобы заглушить их. Тогда голоса мало‑помалу затихали.

– Эй, Роберт? Не возражаешь, если я войду?

Говорил человек, но Роберт так давно не слышал человеческих голосов, что не сразу в это поверил.

Он с трудом поднялся и одернул комбинезон.

– Д‑да, – хрипло выговорил он. Кашлянул и добавил: – Да, конечно.

Толстенная дверь приоткрылась, и вошел тот, кого Роберт меньше всего ожидал увидеть: мистер Миме.

Роберта удивило не только его появление. Оказывается, дверь была не заперта – от свободы его отделяло всего несколько шагов.

Мистер Миме был в черных брюках и нарядной рубашке с перламутровыми пуговицами. Седые волосы зачесаны назад, но один завиток выбился и лежал на лбу. От него пахло сигарами и женскими цитрусовыми духами.

– Извини за вторжение. Всю ночь танцевал. Вынужден притворяться, понимаешь? Надеюсь, ты не подумал, что я забыл о тебе, Роберт?

– Забыли обо мне?..

Роберт готов был вцепиться в горло мистеру Миме. Он даже сделал шаг вперед, но растерялся.

Больше всего на свете ему хотелось с кем‑нибудь поговорить, с кем угодно – даже с тем, кто его сюда упрятал.

«Ладно, – решил Роберт, – поговорю с ним несколько минут, а уж потом задушу».

– Будет тебе, Роберт. Не надо излишней драматичности. Я пришел мириться. – Мистер Миме обвел камеру взглядом и поморщился. – Слишком хорошо я помню эти стены.

– Вас тоже здесь запирали?

– Другая история и другая причина. Но я помню, как тут бывало тоскливо. Надеюсь, ты себя хорошо чувствуешь?

– То есть в своем ли я уме? – Роберт задумался. Вопрос был серьезный. – Думаю, да. То есть, похоже, я в полном порядке – если вы настоящий, конечно.

Мистер Миме вытащил из кармана тонкий портсигар из красного дерева и вынул сигарету.

– Ты не против?

– Если честно – против. Для вашего здоровья это вредно, а я не выношу табачного дыма.

Мистер Миме с любопытством посмотрел на Роберта и улыбнулся.

– Ты прав. – Он убрал сигарету в портсигар. – Отвратительная привычка. Я часто забываю, как это неприятно для окружающих. – Он сунул руку в другой карман, достал плоскую серебряную фляжку и протянул Роберту. – Я пришел с миром, мой мальчик. Давай‑ка выпей.

Роберт собирался взять у него фляжку. Взять и швырнуть ему в лицо.

Он схватил серебряный сосуд и сделал несколько больших глотков.

Не бренди, не виски, не бурбон. Роскошный жидкий бархат. Жаркое тепло разлилось по груди Роберта, устремилось к рукам и ногам. Дым заклубился вокруг его мыслей… и тут же рассеялся.

Все очистилось. Разум. Зрение.

Роберт вдохнул. Ему показалось, что это первый вдох в его жизни.

– Нет ничего лучше сомы,[96]чтобы начать жизнь сначала, верно? – Мистер Миме убрал фляжку в карман. – Но слишком усердствовать не стоит.

Роберт слизнул с губ последние капли сомы. Напиток словно потрескивал разрядами статического электричества, шелестел пузырьками шампанского, а еще в нем слышался шепот Фионы.

Фиона. Где она теперь? А самое главное – что решил Сенат после того, как его здесь заперли?

– Сколько я здесь? – спросил Роберт. – Не может быть, чтобы уже прошло пятьдесят лет.

Мистер Миме понимающе кивнул, посмотрел на часы, посчитал на пальцах.

– Одиннадцать часов, – наконец сказал он.

Роберт с трудом удержался на ногах. Он пытался соединить эти слова с реальностью. Ему казалось, что он пробыл здесь несколько месяцев, а может быть – лет.

Он прикоснулся к щеке. Она оказалась гладкой. Если бы он пробыл тут долго, у него отросла бы борода. А он не нащупал даже щетины.

– Представь, что сделал бы год с твоим рассудком, – прошептал мистер Миме. – Не говоря уже о пятидесяти.

Роберту хотелось вскрикнуть, броситься к открытой двери и выбежать наружу, пока она не закрылась вновь. Но он каким‑то образом ухитрился обрести прежнее хладнокровие, сложил руки на груди и прислонился к стене.

– Так в чем же дело? Пришли извиниться? Хотите сказать, что вам стыдно за то, что вы мне, так сказать, «выстрелили в спину»?

Мистер Миме насмешливо фыркнул, хлебнул из фляжки и убрал ее в карман.

– Ничего подобного. Я пришел, чтобы помочь тебе бежать.

Роберт задумался. С какой это стати мистеру Миме понадобилось увольнять его, запирать в камере, а потом освобождать?

Может быть, он решил его подставить? Роберт мог только гадать, что сделают с ним сенаторы, если поймают при попытке к бегству. А смысл? Если бы мистер Миме хотел, чтобы Роберт умер, он давно бы об этом позаботился, тем более что сенаторы на последнем заседании были совсем не прочь перерезать ему глотку.

Сенаторы. Все дело было в них.

Теперь Роберт вспомнил все, что происходило во время последнего заседания. Сенаторы много говорили о договоре между Лигой бессмертных и кланами инферналов – «Pactum Pax Immortalis». Лига, может, и хотела бы помочь Элиоту и Фионе, но по закону не имела права вмешиваться в планы инферналов.

И пока Роберт работал на мистера Миме, он тоже не имел на это права.

Мистер Миме посмотрел на часы.

– Ну, ты уже все понял? Или нужно разжевать?

– Понял. Теперь я могу им помочь.

– Понятия не имею, о чем это ты. – Улыбка тронула губы мистера Миме, но мгновенно угасла.

Вся злость, которую Роберт испытывал к своему собеседнику, мгновенно испарилась. Стоило отдать ему должное: мистер Миме думал, опережая всех остальных на три шага.

– Где мои вещи?

Мистер Миме взял из‑за двери небольшой медицинский чемоданчик.

– Я собрал твою одежду и кое‑что добавил от себя.

Роберт поспешно перерыл вещи, лежащие в чемоданчике.

Его кожаная куртка, чистая футболка, аккуратно отглаженные джинсы, ботинки. Он быстро переоделся и почти почувствовал себя человеком.

Кроме того, в чемоданчике лежали пистолет «Глок‑29», три обоймы к нему, мобильный телефон, ключи от мотоцикла, бумажник, стопка крупных купюр и медный кастет, которого у него раньше не было. Роберт примерил кастет.

– Я решил, что он тебе может пригодиться, – объяснил мистер Миме.

Из металла словно струилась сила, согревая руку Роберта.

– Может, и пригодится. Спасибо.

Мобильник зазвонил. Звук настолько удивил Роберта, что он чуть не выронил телефон.

– Вы никому не говорили, что я…

Мистер Миме покачал головой и вздернул брови.

– Думаю, стоит ответить.

У Роберта были нехорошие предчувствия, но он все же последовал совету мистера Миме.

– Алло?

– Что за чепуха. Я же не набирал номер, – послышался из трубки голос Элиота. – Роберт? Это ты?

– Да, я.

Меньше всего Роберт ждал, что ему позвонит Элиот Пост. Он никогда не давал ему номера своего мобильного. Элиот молчал.

– Элиот? Ты меня слышишь?

– Слышу. Скажи, ты был со мной несколько минут назад?

Мистер Миме подошел ближе к Роберту и внимательно прислушался.

– Несколько минут назад я ни с кем рядом быть не мог. Поверь мне. Ты попал в беду?

– Можно и так сказать. Но об этом потом. Как получилось, что ты мне ответил? Ты – или тот, кто был на тебя жутко похож, дал мне этот телефон. Я только что его включил и неожиданно услышал твой голос.

Мистер Миме предупреждающе поднял указательный палец.

– Погоди минутку, не клади трубку, – сказал Роберт Элиоту.

– Тебя клонировали, – объяснил мистер Миме. – Кто‑то скопировал тебя до мелочей и даже продублировал твои личные вещи. Только так все можно объяснить, в том числе и настройки телефона.

– Но разве это возможно?

– По идее, невозможно, – пожал плечами мистер Миме. – Мне известны двое, кто способен сотворить такое, но оба они мертвы. Но по всей видимости, один из них все‑таки жив, и тут появляется много интересных вариантов.

Он дал Роберту знак продолжить разговор.

– Что за беда? – спросил Роберт.

– Слишком много всего, по телефону не расскажешь. Мне пришлось угнать машину. Не исключено, что за мной гонятся.

Голос у Элиота был испуганный, но не такой, как у человека, который боится за свою жизнь. Случилось что‑то еще.

– Погоди. Еще разок, – сказал Роберт. – Ты вел машину?

– Ты сам велел мне – вернее, тот, другой Роберт. Я не знаю. Возможно, это был Луи.

– Луи? Луи Пайпер? Из другого семейства?

Видимо, мистер Миме все понял, поскольку кивнул.

– Думаю, это был он, – продолжал Элиот. – Столько всего произошло и так быстро, а теперь Фиона в ловушке.

Фиона. Естественно. Если в беду угодил Элиот, значит, и она тоже.

– Где ты сейчас?

– В десяти минутах к югу от заведения под названием «Последний закат», на первой автостраде.

– Ладно. Не трогайся с места. Постараюсь добраться туда как можно скорее. Больше никому не звони.

Элиот немного помолчал.

– Ладно… хорошо. Только поторопись, – наконец произнес он.

Роберт нажал кнопку «отбой».

– Если в деле замешано другое семейство, – сказал мистер Миме, – тебе надо мчаться туда пулей.

– Согласен. – Роберт протянул руку. – Дайте мне ключи от вашей машины. Придется украсть лимузин.

Мистер Миме изобразил улыбку Чеширского кота и протянул Роберту ключи.

Роберту хотелось так много сказать мистеру Миме, в частности – как ему стыдно, что он в нем сомневался. Но для этого не было времени. Фиона и Элиот… они в опасности.

Роберт выбежал из камеры.

Он никогда не копался в двигателе лимузина мистера Миме, поэтому точно не знал, какую скорость можно выжать из машины. Но именно это он сейчас собирался выяснить.

Жребий

Элиот сидел на краешке переднего сиденья. Роберт перешел с невообразимой скорости на нормальную.

– Вот подъездная дорожка, – сказал ему Элиот. – Там было не меньше двадцати мужчин с ножами и пистолетами.

Роберт – настоящий Роберт – кивнул, не сводя глаз с дороги.

По крайней мере, Элиот надеялся, что этот Роберт Фармингтон настоящий. Он говорил как Роберт, и походка у него была как у Роберта. И он, как всегда, производил впечатление крутого парня. А самые первые слова, которые от него услышал Элиот, были: «Где Фиона?»

Элиот держал на коленях Леди Зарю. Сможет ли он снова исполнять музыку, которая убивает людей? От этой мысли кровь у него похолодела.

Для самозащиты – да. Чтобы спасти Фиону – да. Он уже доказал, что способен на это. Раньше он никогда не задумывался о том, играть или не играть на скрипке, но теперь ему придется задуматься.

Он провел ладонью по полированной деке. Стоило ему коснуться скрипки – и боль в руке пропадала, а пальцы становились более гибкими.

Другой Роберт – то есть Луи – обратил внимание на его руку, на красную воспаленную полосу. Что он сказал? «Проблематично, но вылечить можно».

Роберт свернул с шоссе. Под шинами лимузина захрустел гравий подъездной дорожки, ведущей к бару «Последний закат».

– Прибыли, – прошептал он.

Все выглядело как в прошлый раз: дюжина «харлеев» и пикапов около крыльца, за стеклянными дверями – мерцание неоновых реклам.

Однако Элиот сразу заметил несколько важных отличий. Окна на фасаде бара были разбиты. На боку одного из пикапов в нескольких местах виднелись следы пуль. Пахло дымом и – что странно – жженой известью.

Роберт открыл дверцу со своей стороны.

– Оставайся здесь.

Элиот недоверчиво посмотрел на него. Наверное, Роберт шутит. Если уж Элиота не испугали древний крокодил, самовозгорающийся псих и база ВВС, напичканная охранниками… Нет уж, теперь Роберт не остановит его словами «тут слишком опасно».

– Ладно, ладно, – покачал головой Роберт. – Только держись позади меня.

Он вышел из машины, сжав в руке пистолет. Элиот выбрался из лимузина и последовал за Робертом. Было тихо. Из бара не доносилось ни музыки, ни голосов. Роберт остановился перед крыльцом и уставился на гравий под ногами.

Поперек дорожки дугой рассыпались брызги запекшейся крови.

Роберт сглотнул подступивший к горлу ком, огляделся по сторонам и пошел дальше, но медленнее.

Элиот обошел кровавые брызги, стараясь не смотреть на них, но это ему не удалось. Красно‑коричневые пятна невольно притягивали к себе его взгляд. Он отвернулся, испуганный тем, что его так зачаровывает вид крови.

Роберт поднял руку и остановился перед входом в бар.

– Все нормально. Дома никого нет.[97]

Он переступил порог и обернулся.

Элиот вошел в бар. Внутри было пугающе тихо. Все лампы были разбиты, тускло горели только неоновые трубки. Столы и стулья превратились в щепки. Как ни странно, бутылки на полках за барной стойкой не пострадали. На стойке даже стояло несколько стаканов, полных виски.

Неужели все это натворил Луи, замаскированный под Роберта?

Взгляд Элиота привлекли к себе две игральные кости, лежавшие на барной стойке. Они были похожи на маленькие рубины и очень напоминали те кости, которые дядя Генри заставил Элиота бросить во время первого заседания Сената. У Элиота даже пальцы зачесались – так ему захотелось прикоснуться к костям.

– Где та комната, в которой дверь?

Роберт оглядывался по сторонам, словно ждал, что кто‑то или что‑то может выскочить из тени.

– Около стойки.

Роберт осторожно подошел к выбитой двери и быстро расшвырял в стороны ящики и бочонки. Элиот удивился: от трех мужчин, вломившихся в кладовую, не осталось и следа.

Роберт обвел взглядом кладовую, подошел к двери, изрешеченной пулями, и удостоверился в том, что она закрыта на засов. Потом направился к холодильной камере, осмотрел ее, вернулся и закрыл за собой дверь.

– Вот здесь.

Элиот подошел к стене и провел ладонью по разрисованным кирпичам.

Он вспомнил, как мнимый Роберт втолкнул Фиону в дверной проем и захлопнул за ней дверь. В Новогодней долине было холодно, ниже нуля. Фиона, наверное, уже могла себе что‑нибудь отморозить.

Элиот не понимал, зачем Луи сделал это. Может быть, для того, чтобы защитить его сестру от грубых мужчин из бара? Если так, то почему он и Элиота не вытолкнул за дверь? Правда, Луи дал Фионе куртку – проявил заботу. Совершенно непонятно.

– Теперь тут только кирпичи и краска. Но дверь была здесь.

– Понимаю.

Роберт убрал пистолет в кобуру и уставился на валявшуюся около стены дверную ручку. Похоже, он боялся к ней прикасаться.

К счастью, он не стал спрашивать, как нарисованная дверь могла превратиться в настоящую. Он поверил Элиоту. Ну конечно, ведь он работал на дядю Генри, поэтому, наверное, насмотрелся на разные чудеса.

Однако, хотя Роберт выглядел слишком крутым, чтобы его можно было назвать обычным парнем, Элиот видел в нем человечность. Так приятно было, что тот, кто постоянно имеет дело с безумием, остается более или менее симпатичным – чего никак нельзя было сказать о родственниках Элиота. Жестокие и лживые. Все до одного.

– Скажи, а каково это – работать на Генри?

– Что? – раздраженно спросил Роберт. – Сейчас не время об этом говорить. Нужно придумать, как вернуть твою сестру.

Элиот кивнул, но все же спросил:

– Он… хороший человек?

– Да. Самый лучший, – вздохнул Роберт. На его скулах заходили желваки. Он отвел взгляд от стены и добавил: – Правда. Чаще всего я не понимаю и половины из того, что он говорит и делает, но со мной он всегда был справедлив и даже добр и несколько раз спас мне жизнь.

Элиот догадывался, что Роберт о многом умалчивает, но удовольствовался таким ответом. Он почувствовал, что Роберт ему не врет.

Мальчик наклонился и подобрал дверную ручку. Она была медной, тяжелой, отполированной до зеркального блеска. Элиот воткнул стержень в стену, на старое место, но ничего не произошло.

– В прошлый раз дверь открылась с трудом, будто рассохлась. Может быть, придется потянуть ее вдвоем.

– Я раньше о таких штуковинах только слышал. – Роберт осторожно провел пальцем по нарисованному краю двери. – Боюсь, одной физической силы будет маловато. Нужно что‑то еще.

– То есть?

– Магия – это по твоей части, – пожал плечами Роберт.

Магия? Бабушка усиленно втолковывала Элиоту и Фионе, что ничего подобного не существует, что так «непросвещенные люди объясняют естественные явления». Вот почему она вымарывала все подобные абзацы из книг – чтобы они с Фионой не забивали себе голову разными глупостями.

Но как быть с тем, что он видел собственными глазами? Соухк? Мистер Миллхаус? Крысы, которые присмирели от его музыки и показали ему дорогу к говорящей рептилии? Огонь, который ему подпевал? Населенный кошмарными созданиями туман, который породила его музыка?

Возможно, бабушка запрещала им читать сказки и легенды, потому что все, о чем там говорилось, существовало в действительности. И было опасным.

Но неважно, как это называлось и чем было на самом деле – реальным или воображаемым, мифом или наукой. Тетя Даллас сказала, что некоторые вещи нужно принимать на веру, чтобы общаться с той частью своего разума, которая не наделена речью. И что нужно научиться пользоваться этой частью разума и управлять ею, пока она не начала управлять тобой.

– Хорошо, – прошептал Элиот. – Дай мне несколько секунд.

Он положил Леди Зарю на плечо и прикоснулся смычком к струнам. Выбрал ритм, подобный биению своего сердца. Легкие вибрации помогли ему мыслить яснее.

Музыка показала ему дорогу к тому, что он искал: к Соухку, Аманде Лейн и даже к Золотому яблоку, лежавшему внутри герметичного контейнера. Значит, теперь нужно было сочинить песню Фионы, которая приведет его к сестре.

Элиот догадывался: показывать кому бы то ни было то, что он знает о своей сестре, нехорошо. Ведь музыка давала ему власть над тем, чему была посвящена. Но никто не должен иметь такой же власти над Фионой.

Первым делом он решил сосредоточиться на двери и двигаться вперед маленькими шагами, постепенно. Найти способ возродить дверь, открыть ее, а уж потом искать сестру.

Элиот вспомнил засыпанную снегом долину, праздник, смех и пение людей и ту музыку, под которую они танцевали. Эту песню мальчик слышал и раньше (несмотря на правило номер тридцать четыре). Она проникала сквозь толстые стены Дубового дома каждую ночь под Новый год.

Элиот начал напевать, но остановился – он все же плоховато помнил мелодию.

– Ты знаешь эту песню? – спросил он, повернувшись к Роберту.

– Кто же ее не знает? – немного раздраженно ответил тот.

– Не мог бы ты спеть ее для меня?

– Ну уж нет. Я петь не умею.

– Мне нужно услышать эту песню, чтобы открыть дверь.

Роберт поморщился, огляделся по сторонам, вздохнул, кашлянул и запел.

Забыть ли старую любовь и не грустить о ней?

Забыть ли старую любовь и дружбу прежних дней?[98]

Мелодия была довольно простой. Элиот сыграл ее, а потом начал импровизировать. Он добавил фразу, напоминающую падающий снег, потом – виртуозный пассаж, в котором зазвучал треск фейерверков, взлетающих в ночное небо над альпийской деревушкой.

Кирпичи в стене начали потрескивать. В кладовой стало холодно.

Элиот продолжал развивать гармонический строй своей пьесы, обогатив ее смехом, звучавшим в долине. Потом извлек несколько звонких нот для описания снега, сверкающего под луной, и игры северного сияния на темном небе.

Дверь материализовалась. Теперь это была не просто краска на кирпичах. Появились доски и металлические скобы. Медная дверная ручка вошла в предназначенное для нее отверстие и со щелчком закрепилась.

Элиот заиграл быстрее и подошел ближе к двери.

Ручка медленно повернулась.

Но музыка неожиданно перестала слушаться Элиота. Он взял восходящую ноту, а прозвучала нисходящая. Снова мелодия ускользала от него.

Рассердившись, он сильнее прижал струны и начал сражаться с Леди Зарей. Он должен был играть свою музыку.

Раненый палец разболелся. Проникший в руку Элиота яд начал подниматься выше.

Что, если музыка знала что‑то такое, чего не знал он? Может быть, лучше дать ей свободу – пусть летит туда, куда хочет его привести?

Элиот неуверенно ослабил руку, зажимавшую струны. Мелодия зазвучала в ритме джиги, он начал невольно притопывать в такт. Но настроение музыки стало более мрачным. Радость сменилась меланхолией, веселье – болью. Все то же самое – но при этом перевернутое, преобразившееся в нечто ужасное.

Щелкнул замок… и дверь распахнулась.

Элиот перестал играть и прижал струны к грифу.

Пожалуй, к лучшему, что музыка пока что не вела его дальше.

Роберт уставился на открытую дверь.

– Отличная работа, – проговорил он, и с его губ слетело облачко пара.

Картина за дверью напоминала то, что можно увидеть в стеклянном новогоднем шаре. Холмы и лес утопали в снегу, сверкающем под луной. Вдалеке виднелась деревня, озаренная свечами и мерцающими гирляндами. Люди пели новогоднюю песню, а когда она отзвучала, в небо взмыли букеты фейерверков.

Все было как в прошлый раз. В точности так же. Ну просто дежавю.

Но сугроб около двери был примят. Судя по всему, именно сюда упала Фиона, когда Луи ее толкнул. Повсюду виднелись следы, полузаметенные снегом.

– Видимо, она пыталась открыть дверь, – сказал Роберт, – а может быть, вообще не смогла ее найти. Не так‑то это просто.

Он покопался в разбросанном по полу хламе, нашел небольшой лом и подпер им дверь.

Сколько времени провела Фиона в Новогодней долине? Элиот выставил руку за порог. На ладонь упали снежинки и несколько секунд не таяли. Было очень холодно. Он сделал шаг назад и сжал замерзшие пальцы в кулак.

– Ее следы ведут к деревне, – сказал Роберт. – Уверен, с ней все в порядке.

Элиот был не так уж уверен в этом. Далеко ли ушла Фиона? Снег мешал точно оценить расстояние, деревня казалась то далекой, то близкой.

– Пожалуй, надо поискать для тебя куртку, – сказал Роберт.

Неожиданно в кармане у Элиота что‑то зажужжало. Он вздрогнул.

Телефон Роберта тоже зазвонил. Оба вынули мобильники.

– Мистер Миме сказал, что это один и тот же телефон, – объяснил Роберт. – Наверное, мне звонят.

– Один и тот же телефон? Но как?..

Роберт промолчал и нажал кнопку ответа.

– Да? – Его лицо сразу помрачнело. – Нет, это не он.

Он был готов разорвать связь.

– Погоди. Это меня?

Элиот раскрыл свой телефон.

– Алло?

– Мой мальчик, – донесся до него голос Луи. – Будь так добр, скажи мистеру Фармингтону, чтобы он не слушал наш разговор, хорошо? Видишь ли, насколько мне известно, у Лиги существуют правила на этот счет.

Роберт упрямо держал телефон рядом с ухом. Он покачал головой.

Элиот бросил на него взгляд, достойный бабушки. Роберт нахмурился, но все же медленно закрыл телефон и сложил руки на груди.

– Очень хорошо, – сказал Луи. – Слухи – очень неприятная вещь. Порой приходится буквально убивать людей, чтобы положить конец слухам.

– Это были вы, да? – спросил Элиот наполовину раздраженно, наполовину заинтригованно. – То есть вы были Робертом… выглядели в точности как он.

– Конечно.

– Но вы говорили, что никогда не будете лгать мне.

Последовала пауза.

– Я не лгал тебе. Разве я говорил, что я – Роберт? Думаешь, твоя сестра пошла бы с нами, если бы я появился в собственном обличье?

Он был прав. Фиона ни за что бы с ними не поехала.

– Но зачем вы привели нас к этой двери? И с какой стати мне вообще с вами разговаривать? Фиона, может быть, замерзла там – и виноваты в этом вы!

Элиот поднес большой палец к кнопке «отбой», но нажать ее почему‑то не смог.

– С твоей сестрой все в полном порядке, – донесся вздох из динамика. – У нее есть все, что нужно. Эта долина – возможно, единственное место, где она будет в безопасности во время очень неприятных событий, которые произойдут сегодня ночью.

Неприятные события? Значит, они будут связаны с семействами. То ли у Сената появились какие‑то планы насчет него и Фионы, то ли у инферналов. Гнев Элиота мгновенно улегся, ему на смену пришло любопытство.

– Вы ведь мой отец, правда? – На этот раз пауза получилась более долгой. Элиот даже подумал, что связь прервалась. – Сэр? Это правда?

– Мы с тобой сегодня ночью должны кое‑что сделать, – сказал Луи, не ответив на вопрос Элиота. – Твоя сестра в этом участвовать не может. Больше я ничего по телефону объяснить не сумею. Ты должен встретиться со мной. Приходи, и я отвечу на все твои вопросы.

– Нет уж, я буду искать сестру. – Элиот растерялся. Он с трудом подбирал слова. – Я вам не доверяю, Луи. Вы никогда не лгали мне, но создается такое впечатление, что вы не были со мной до конца откровенны.

– Слишком много правды вредно для мальчиков. Но я скажу тебе вот что: если сегодня ночью тебя не будет рядом со мной, Элиот, я погибну. Это чистая правда.

– Погибнете? Как? Почему?

– Слишком много подробностей. Их не передашь с помощью этого дурацкого приспособления, – небрежно ответил Луи. – Помимо всего прочего, у меня ухо горит. У тебя тоже?

– Просто ответьте мне.

– Нет. Приходи ко мне, мой мальчик. Встретимся в переулке за пиццерией Ринго. В сумерках.

– Но…

– Решай сам – стоит ли спасать мою жизнь.

Послышался щелчок. Связь прервалась.

– Луи? Луи?

Элиот гневно уставился на телефон. Почему после разговоров с любым взрослым человеком у него всегда возникало чувство отчаяния? В особенности – после разговоров с родственниками. Мальчик с такой силой сжал телефон, что у него задрожала рука.

– Что бы он тебе ни наговорил, – прошептал Роберт, – ты не должен слушать его. Он опасен.

– Знаю.

Элиот так разозлился, что впервые в жизни не мог рассуждать. Ему хотелось кричать. Луи словно нарочно проявился в самый неподходящий момент.

Но с другой стороны, Луи дал ему нечто такое, чего никогда не давали другие взрослые: возможность выбора. Раньше ему только приказывали. Сенат, бабушка – ну, может быть, Си не приказывала, но она не считается.

И теперь Элиот стоял перед выбором: кому помочь? Сестре или тому, кто, вероятно, был его отцом?

Может быть, Роберт прав: Фиона уже дошла до деревни. Наверное, сидит сейчас у огня и пьет яблочный сидр.

А Луи? Действительно ли он погибнет, если Элиот не придет к нему?

– Надеюсь, ты ему не веришь.

Если Роберт сумел подслушать разговор, значит, у него был очень острый слух.

– Даже не думай: я тебя к этому уроду не повезу, – заявил Роберт. – Хочешь помочь ему, а не сестре? Тогда топай в Дель‑Сомбру пешком.

– Не указывай, что мне делать, а что нет, – вспылил Элиот. – Обойдусь без тебя. В четверти мили отсюда есть автобусная остановка. Я спокойно доеду до Дель‑Сомбры до темноты.

Роберт открыл рот, тут же закрыл и вздохнул.

– Ты прав. Семейные дела, дружище. Делай, что должен. А я пойду за Фионой. Помоги мне в этом, а потом я отвезу тебя, куда захочешь.

Разумное предложение, но Элиот ведь не знал, сколько времени понадобится на поиски Фионы. А что, если они заблудятся? Роберт повернулся и направился обратно, в бар.

– Что ты задумал? – спросил Элиот, догнав его.

Роберт остановился у стойки и набрал из вазы пригоршню соленых крендельков. Он рассмотрел их и, похоже, остался недоволен.

– Ты проголодался? Решил перекусить? Нашел время!

– Не совсем так. – Роберт зашел за стойку, порылся там и вытащил большой пакет с крендельками. – Ганзель и Гретель.

– Что?

– След из хлебных крошек. У меня создалось впечатление, что Фиона не видела двери – даже если дверь находилась у нее перед носом.

Элиот догадался, что «Ганзель и Гретель» – намек на персонажей какого‑то мифа или сказки. Из слов Роберта он понял только одно: «след из хлебных крошек».

Роберт направился к кладовке.

– Ну, ты как? – спросил он, обернувшись. – Идешь со мной или нет?

Элиот просто не знал, как быть. Он обязан помочь Фионе. Но Луи сказал, что в Новогодней долине его сестра в безопасности. И Элиот ему верил… до какой‑то степени. По крайней мере, вряд ли Фиона там погибнет.

Он верил Луи и в том, что тот умрет, если Элиот не придет к нему на помощь. Конечно, это возмутительно, но Луи так сказал об этом, что получалось – его судьба зависит от решения сына.

Мальчик буквально разрывался пополам.

Взгляд Элиота упал на барную стойку… на лежавшие на ней игральные кости. Он не мог отвести взгляд от их блестящей красной поверхности.

Мальчик подошел к стойке и прикоснулся к костям. Самые обычные маленькие пластмассовые кубики. Но в его руке они сразу согрелись. Элиот взял кости и потряс в кулаке. Это было приятно.

Что, если бросить жребий? Пусть кости решат, как ему быть. Что делать, если сам он никак не может принять решение?

Он хорошенько встряхнул кости и почувствовал, как воздух вокруг него сгустился.

Это было так просто. Выпадет четное число – тогда он сначала отправится на поиски Фионы.

Выпадет нечетное – тогда он поможет Луи.

– Что ты делаешь? – спросил Роберт с едва заметным испугом в голосе. – Не время в игрушки играть.

– Это не игрушки, – ответил Элиот, и собственный голос показался ему незнакомым. Он стал взрослее, глубже и мрачнее. – И никогда ими не были.

Он бросил кости.

Они запрыгали по стойке, докатились до самого края, замерли… и навсегда изменили судьбу Элиота Поста. Шесть и один.

Семь. Нечетное число. Он отправится к отцу.