Два взгляда на историю древней Руси

Со времени воинствующих русофобов-норманистов XVIII-XIX

веков в исторической литературе насаждается далекая от науки

точка зрения, согласно которой собственно русская история

начинается якобы с призвания варяжских князей, а также с

последовавшего вскоре вслед за этим принятия христианства. А до

той поры пребывал русский народ, дескать, в диком, варварском

состоянии, не говоря уж о том, что славянские племена вообще

являются пришлыми на территории, где они обитают в настоящий

момент. Укреплению данных идей, весьма далеких от

действительности, к сожалению, во многом содействовал

Николай Михайлович Карамзин (1766 -- 1826), задавший тон

в своей «Истории государства Российского» следующей

меланхолической фразой: «Сия великая часть Европы и Азии,

именуемая ныне Россиею, в умеренных ее климатах была искони

обитаема, но дикими, во глубину невежества погруженными

народами, которые не ознаменовали бытия своего никакими

собственными историческими памятниками»1.

Отрицание самобытности и автохтонности древней русской

культуры, а по существу отторжение древнейших корней русского

народа и установление границы его исторического бытия где-то в

IX веке н.э. (некоторые снижают эту ограничительную планку до

IV -- VI веков) было на руку и официальным властям, и

представителям церкви. Первых не интересовало что бы то ни было

за пределами государственно-правовых структур, а их

возникновение однозначно связывалось с появлением первой

правящей династии Рюриковичей. Вторых более чем устраивал тезис

о дикости нравов и культуры русских людей до принятия

христианства. Позиция эта, всячески поощряемая и

культивируемая, дожила до наших дней и заняла доминирующее положение в школьных и вузовских учебниках, научной и популярной литературе, в средствах массовой информации и т.д. В результате повсеместно насаждается мнение, что до определенных (указанных выше) временных пределов русский народ как бы вовсе и не существовал, пребывая во внеисторическом состоянии, а когда возник (вроде бы из небытия) на исторической арене, то просто воспринял идеологию, культуру и государственно-правовые традиции, сложившиеся до него и без него.

По счастью, в русской исторической науке всегда была

сильна и другая струя. Многие выдающиеся и рядовые

исследователи постоянно искали истоки русской самобытности в

самых глубинах человеческой истории, не противопоставляя славян

древнейшим этносам, жившим на территории современной России, и

отыскивая русские корни (и не только их) у народов, испокон

веков обитавших на Севере и в других областях Евразии. Эта

традиция восходит к двум замечательным деятелям отечественной

науки—Василию Никитичу Татищеву (1686 -- 1750) и

Михаилу Васильевичу Ломоносову (1711 -- 1765). Труды

обоих, посвященные древнейшей русской истории, были

опубликованы посмертно; первый том «Истории Российской»

Татищева, где подробнейшим образом рассматривается генезис русского народа, увидел свет даже на год позже ломоносовской «Древней российской истории...» (хотя и создан был почти на два десятилетия раньше). Однако оба русских ученых независимо друг от друга отстаивали одну и ту же мысль: корни русского народа уходят в глубины тысячелетий и затрагивают этносы, издревле заселявшие север Евразии и известные под разными именами античным и иным авторам (к последним можно отнести составителей библейских книг, арабских, персидских, китайских и других хронистов).

Татищев напрямую вел родословную славян (а следовательно, и русских) от скифов, по современным данным появившихся в Причерноморье ориентировочно в VII веке до н.э., ареал же их расселения распространял далеко на Север и в Сибирь, именуя наших далеких северных прапредков скифами [г]иперборейскими. Праотцом славян и русских, исходя из данных вавилонского летописца Бероса, Иосифа Флавия и более поздних историков вплоть до анонимного автора «Синопсиса» XVII века, Татищев считал Мосоха -- шестого сына библейского Яфета (Иафета) и внука легендарного Ноя. А.И.Асов удачно объясняет происхождение имени Моск от протославянского и древнерусского слова «мозг»: в устной речи две последние согласные становятся глухими, и все слово звучит как «моск». От имени Мосоха (Моска) впоследствии образовались наименования: Москва -- сначала река, затем и город на ней, Московия, московиты, москвитяне, москвичи... Яфет (Иафет) же, сын Ноя, по мнению многих, тождественен греческому титану Япету (Иапету), отцу Прометея, жившему, как и все другие титаны (после поражения от Олимпийцев и временного низвержения в Тартар), на Островах Блаженных, на самом краю Земли, то есть на Крайнем Севере—в Гиперборее (о чем речь пойдет впереди).

Родословная потомков Ноя и основанные на ней легенды были

когда-то чрезвычайно популярны на Руси2 и породили вереницу

апокрифических сочинений. Насчитывается около ста списков

подобных «повестей»—преимущественно ХVII века; некоторые из

них полностью вошли в хронографы и летописцы (например, в

«Мазуринский летописец»). Публикация данных произведений,

исключительно важных для понимания русской предыстории и

становления национального самосознания, прекратилась еще в прошлом веке. Современные ученые вообще считают их продуктом чистого сочинительства. Сидел якобы некто (и откуда такой прозорливец взялся?), глядел в потолок и от нечего делать сочинял, что в голову придет, а другие потом у него списали. Так ведь получается? Но нет! Безымянные авторы, вне всякого сомнения, опирались на какие-то не дошедшие до нас источники (если не письменные, то устные). Следовательно, ядро этих повестей опирается на действительную историю, хотя и закодированную в виде образов дописьменного творчества народных масс.

Историки-снобы подчеркнуто высокомерно и чуть ли не с

брезгливостью относятся к попыткам свести генезис древних

народов к отдельно взятым предкам или родоначальникам,

рассматривая это исключительно как акт мифопоэтического

творчества. Но факты говорят о другом. Никто ведь не

усматривает ничего крамольного в высказываниях типа: «Иван Грозный взял Казань»; «Петр Великий построил Петербург»;

«Суворов перешел через Альпы»; «Кутузов разгромил Наполеона». Каждому ясно: хотя речь идет о событиях, связанных с деяниями больших масс людей, символизируют их в каждом конкретном случае отдельные личности. Так было в прошлом, так будет всегда. Кроме того, родословие во все времена начиналось с какой-то точки отсчета, и к ней всегда привязывалось конкретное лицо -- пусть даже легендарное.

Татищев не был одиночкой в изучении древнейших корней русского племени. Не менее скрупулезно и панорамно данная проблема проанализирована Василием Кирилловичем Тредиаковским (1703 -- 1769) в обширном историческом труде с подробным, в духе XVIII века, названием: «Три рассуждения о трех главнейших древностях российских, а именно: I о первенстве словенского языка над тевтоническим, II о первоначалии россов, III о варягах-руссах, словенского звания, рода и языка» (СПб, 1773). В этом незаслуженно забытом трактате только вопросу о Мосохе (Мосхе) как прапредке московитов-москвичей посвящено не менее двух десятков страниц. Вывод таков: «...Рос-Мосх есть праотец как россов, так и мосхов... Рос-Мосх есть едина особа, и, следовательно, россы и мосхи суть един народ, но разные поколения... Рос есть собственное, а не нарицательное и не прилагательное имя, и есть предимение Мосхово»3.

Тредиаковский, как никто другой, имел право на вдумчивый

историко-лингвистический и этимологический анализ

вышеочерченных проблем. Всесторонне образованный ученый и

литератор, обучавшийся не только в московской

Славяно-греко-латинской академии, но также в университетах Голландии и парижской Сорбонне, свободно владевший многими древними и новыми языками, работавший штатным переводчиком при Академии наук в Санкт-Петербурге и утвержденный академиком по латинскому и русскому красноречию, -- выдающийся отечественный просветитель стоял вместе с Ломоносовым у истоков русской грамматики и стихосложения и явился достойным продолжателем Татищева в области русской истории.

Помимо завидной эрудиции, Тредиаковский обладал редким

даром, присущим ему как поэту, -- чувством языка и интуитивным

пониманием глубинного смысла слов, что неведомо

ученому-педанту. Так, он решительно поддержал и развил мнение,

упомянутое еще у Татищева, о русскости древнегреческого

наименования «скифы». В соответствии с нормами греческой

фонетики эта слово произносится, как «скит[ф]ы». Второй слог в греческом написании слова «скифы» начинается с «теты» -- Q в русском озвучивании она произносится и как «ф», и как «т», -- причем в течение времени произношение звука менялось. Так, заимствованное из древнегреческого языка слово «театр» до XVIII века звучало как «феатр», а слово «теогония» («происхождение Богов») еще недавно писалось «феогония». Отсюда же расщепление звучания в разных языках имен, имеющих общее происхождение:

Фе[о]дор -- Теодор, Фома -- Том[ас]. До реформы русского

алфавита в его составе (в качестве предпоследней) была буква

«фита»—Q, предназначенная для передачи заимствованных слов,

включающих букву «тета». И слово «скифы» в дореволюционных

изданиях писалось через «фиту». В действительности же «скит»—

чисто русский корень, образующий лексическое гнездо со словами

типа «скитаться», «скитание». Следовательно, «скифы-скиты»

дословно означают: «скитальцы» («кочевники»). Вторично, в

качестве позднейшего заимствования из греческого языка, где оно служило названием пустыни, общая корневая основа «скит» вновь вошла в русское словоупотребление в смысле: «отдаленное монашеское убежище» или «старообрядческий монастырь».

Ломоносов по поводу вопроса: можно ли именовать Мосоха

прародителем славянского племени вообще и русского народа в

частности—высказался гибко и дипломатично. Великий россиянин

не принял бесповоротно, но и не отверг категорически

возможности положительного ответа, оставляя «всякому на волю

собственное мнение»4. Аналогичным образом было расценено и

предположение о вероятном родстве московитов-славян с

Геродотовым племенем месхов, оказавшихся в конечном счете в

Грузии. Что касается самой Геродотовой «Истории», то ее

авторитет для раскрытия генетических корней русского племени

Ломоносов считал непререкаемым. В концентрированном виде такое

же понимание впоследствии сформулировал другой выдающийся

русский историк—Иван Егорович Забелин (1820 -- 1909):

«...Никакая отрицающая и сомневающаяся... критика не может

отнять у русской истории истинного сокровища, ее первого

летописца, которым является сам Отец истории—Геродот»5.

Ныне представление о прямом родстве славяноруссов со

скифами и другими древними народами Евразии считается не иначе

как наивным. Между тем позиция Татищева -- Ломоносова --

Забелина может быть существенно подкреплена за счет аргументов,

заимствованных из исторического языкознания, мифологии и

фольклора. Линия, идущая от историков ХVII—ХVIII веков, была продолжена и закреплена в трудах Дмитрия Ивановича Иловайского (1832 -- 1920) и Георгия Владимировича Вернадского (1877 -- 1973), написавшего по-английски книгу «Древняя Русь» (1938 г.; рус. издание -- 1996 г.), где история русского народа начинается с Каменного века и проводится через последующие этапы: киммерийский, скифский, сарматский и т.д.

Нельзя пройти и мимо исторических сочинений Александра

Нечволодова и Льва Гумилева. Известный в прошлом

археолог и историк русского права Дмитрий Яковлевич

Самоквасов (1843 -- 1911) также отстаивал скифское

происхождение русского народа, а прародину славяноруссов

именовал Древней Скитанией6. Естественно, речь должна идти не об одном только русско-скифском родстве, но и о генетическом единстве множества народов, населявших в древности просторы Евразии.

История не всегда благосклонна к собственным радетелям, подвижникам и летописцам. Примеров тому не счесть. Для русских же поучительна и показательна жизнь и деятельность человека, внесшего неоспоримый вклад в становление и организацию исторической науки в России. Имя его, мало что говорящее современному читателю, -- Александр Дмитриевич Чертков (1789 -- 1853). Он обладал одним из самых богатых в России собраний книжных, рукописных и нумизматических редкостей. На данной основе впоследствии была создана и отстроена (дом с лепным фасадом в начале Мясницкой улицы) знаменитая частная Чертковская библиотека—бесплатная и общедоступная. Здесь, кстати, до перехода в Румянцевский музей работал Н.Ф.Федоров и здесь же состоялось его знакомство с молодым К.Э.Циолковским: длительное общение в стенах Чертковской библиотеки в 1873/74 гг. оказало решающее влияние на формирование космического мировоззрения будущего основоположника теоретической и практической космонавтики. Бесценное собрание Черткова было подарено Москве, некоторое время пребывало в Румянцевском музее (ныне Российская государственная библиотека), в настоящее время книги находятся в Исторической библиотеке, а рукописи—в Историческом музее.

В последние годы жизни Чертков являлся президентом Общества истории и древностей российских и опубликовал во Временнике данного Общества, а также в виде отдельных оттисков (книг) несколько удивительных исторических изысканий: «Очерк древнейшей истории протословен» -- (1851 г.), «Фракийские племена, жившие в Малой Азии» (1852 г.), «Пеласго-фракийские племена, населившие Италию» (1853 г.), «О языке пеласгов, населивших Италию» (1855 г.). Опираясь на глубокое знание древних языков и практически на все доступные ему источники, Чертков указал на языковое и этнокультурное сродство между славяноруссами, с одной стороны, а, с другой, -- с пеласгами, этрусками, скифами, фракийцами, гетами, эллинами, римлянами... Однако открытие ученого-романтика, которого можно с полным основанием сравнить с Генрихом Шлиманом, не стало событием в отечественной и мировой историографии—здесь в почете были совершенно иные ценности: эмпирико-позитивистские, вульгарно-социологические, психологические, структуралистские, семантико-семиотические и т.п.

И сегодня время Черткова еще не наступило—проделанная им колоссальная работа ждет и своего продолжения, и своих продолжателей. Впрочем, современный подход требует не выведения славяно-русского языка из пеласгийского или из этрусского и критского, как это было недавно проделано в книге Г.С.Гриневича «Праславянская письменность. Результаты дешифровки» (М., 1993), а поиска общих истоков всех индоевропейских и неиндоевропейских языков.

Корни русского языка и русского народа находятся гораздо глубже. Истоки Руси уходят в тысячелетние дали и обнаруживают свои начала в той нерасчлененной этнолингвистической общности, с которой, собственно, и начиналось человечество. Происхождение славян, русских и всех других народов, их языков и культур предстает совершенно в другом свете, если проанализировать общеизвестные факты с точки зрения метода археологии языка и реконструкции смысла.

Мировоззрение русского народа уходит во тьму веков и тысячелетий, к тому неведомому времени, когда пестроцвет современных этносов и языков был спаян в единой нерасчлененной этнолингвистической общности племен, обычаев, представлений об окружающем мире и верований. Есть все основания утверждать, что в самых глубинных истоках, на заре становления людского рода все без исключения языки имели общую основу—а следовательно, и сами народы имели общую культуру и верования. К такому выводу приводит анализ самого архаичного и консервативного пласта слов всех языков мира—указательных слов, и возникших позже на их основе личных местоимений всех модификаций. Удается выделить несколько первичных элементов, которые повторяются во всех без исключения языках мира—живых и мертвых, донося до наших дней дыхание Праязыка. Какая-то случайность здесь полностью исключена. О былом единстве языков однозначно говорится уже в Библии, аккумулировавшей в себе древнее знание Востока, Запада, Севера и Юга: «На всей земле был один язык и одно наречие» (Бытие II, I). В дословном научном переводе это звучит еще более точно: «И были на всей земле язык один и слова одни и те же»7. И это не наивная легенда, а непреложный факт.

Неоднократно обосновывался данный тезис и с точки зрения языкознания. Наиболее убедительно это было сделано уже в наше время. В начале ХХ века итальянский филолог Альфред Тромбетти (1866 -- 1929) выдвинул всесторонне обоснованную концепцию моногенеза языков, то есть их единого происхождения. Практически одновременно с ним датчанин Хольгер Педерсен (1867 -- 1953) выдвинул гипотезу родства индоевропейских, семито-хамитских, уральских, алтайских и ряда других языков.

Чуть позже набрало силу «новое учение о языке» советского

академика Николая Яковлевича Марра (1864 -- 1934), где

неисчерпаемое словесное богатство, обретенное многочисленными

народами за их долгую историю, выводилось из четырех

первоэлементов. (После появления известной работы И.В.Сталина

по вопросам языкознания марристская теория была объявлена

лженаучной, а ее приверженцы подверглись преследованиям.) В

середине века наибольшую популярность получила так называемая

«ностратическая» (термин Педерсена), или сибиро-европейская

(термин советских лингвистов), теория; в ней идея Праязыка

доказывалась на основе скрупулезного анализа крупных языковых

семей. (На эту тему было опубликовано несколько выпусков

сравнительного словаря рано погибшего ученого

В.М.Иллича-Свитыча.) Совсем недавно американские лингвисты

подвергли компьютерной обработке данные по всем языкам Земли (причем за исходную основу был взят лексический массив языков северо-, центрально- и южноамериканских индейцев), касающихся таких жизненно важных понятий, как деторождение, кормление грудью и т.п. И представьте, компьютер выдал однозначный ответ: все языки без исключения имеют общий лексический базис. (См.:

Приложение 1).

Обычно вывод о моногенезе языков вызывает скептическое неприятие специалистов. Однако гораздо более нелепой (если хорошенько вдуматься) выглядит противоположная концепция, в соответствии с которой каждый язык, группа языков или языковое семейство возникли самостоятельно и обособленно, а потом развивались по законам, более или менее одинаковым для всех.

Логичнее было бы предположить, что в случае обособленного

возникновения языков законы их функционирования также должны

были быть особенными, не повторяющими (гомеоморфно или

изоморфно) друг друга. Такое совпадение маловероятно!

Следовательно, остается принять обратное. Здесь права Библия, а не ее противники. Как видим, аргументов в пользу языкового моногенеза более чем достаточно.

Всего известно свыше 30 самостоятельных языковых семей --

точная классификация затруднена из-за неясности: на сколько

обособленных языковых семей подразделяются языки индейцев

Северной, Центральной и Южной Америк; в различных

энциклопедиях, учебной и справочной литературе их число

колеблется от 3 до 16 (причем ряд лингвистов вообще

предполагает отказаться от традиционной классификации и перейти

к группировке на совершенно ином основании). Языковые семьи не

равномощны: например, на языках китайско-тибетской семьи

говорит около миллиарда человек, на кетском же языке

(обособленная семья) -- около одной тысячи, а на юкагирском языке (тоже обособленная семья) -- менее 300 человек (и кеты и юкагиры—малые народности России).

Одной из самых больших, разветвленных и всесторонне изученных является индоевропейская языковая семья (рис. 12). Еще в прошлом веке было доказано (и это стало одним из блестящих триумфов науки), что все входящие в нее языки и, следовательно, говорящие на них народы имеют общее происхождение: некогда, много тысячелетий тому назад, был единый пранарод с единым праязыком. Отстаиваемая же в настоящей книге концепция позволяет пойти еще дальше и утверждать: пранарод, праязык и их общая прародина относятся не к одним лишь индоевропейцам, но ко всем без исключения этносам, населявшим Землю в прошлом и настоящем.

Скрупулезная реконструкция смысла исходных

общеиндоевропейских и доарийских слов и понятий приводит к

границе, которую не принято переступать в современной науке,

что, впрочем, свидетельствует о недостаточной развитости

последней. Несмотря на геологические, климатические,

этнические, исторические и социальные катаклизмы, в результате которых исчезло множество народов, культур и цивилизаций, современному человечеству досталось бесценное богатство в виде языка и системы образов мифологического мышления. Стоит правильно подобрать ключ—и перед изумленным взором откроются бездонные глубины. Правда, придется отказаться от большинства бытующих стереотипов.

Что это означает применительно к языку? За последние два века своего существования сравнительно-историческое языкознание добилось крупных успехов в области систематизации языков и установлении родства между ними в рамках отдельных языковых семей, например, индоевропейской, досконально проследило эволюцию фонетических (звуковых), графических (алфавитных), морфологических (словосоставных), лексических (словарных), грамматических и иных форм различных языков. Дальше этого обычно не идут. Более того, исследовательское поле за пределами существующей традиционной границы считается запретной территорией. Но это—всего лишь Terra incognita, ждущая своих первооткрывателей. Действовать им придется решительно и не полагаться на эмпирическую ползучую приземленность традиционных методов.

Многого, скажем, достигли этимологи, чья задача: объяснять

происхождение конкретных слов, раскрывать их генетические

корни, устанавливать первичную структуру и сходство с

лексическими единицами живых и мертвых языков. Этимология— скрупулезная наука: филигранной реконструкции подвергаются, к примеру, звуковой и словообразовательный состав слов с учетом чередования, трансформации и выпадения конкретных звуков. Но в большинстве своем этимологи не стремятся заглянуть далеко вглубь. Индоевропейское языкознание во временном плане доходит до языка священных ведийских текстов и санскрита. Связи же между различными языковыми семьями исследуются очень робко и без надежной исторической базы. Между тем, если исходить из концепции единого происхождения языков мира, -- открываются совершенно новые пути осмысления разных языков и далеких друг от друга культур. На смену традиционной микроэтимологии, ориентирующейся на близкородственные языковые связи, приходит макроэтимология, исходящая из древней языковой общности. Для макроэтимологии традиционный морфологический и фонетический догматизм не играет большой роли, и она допускает лексические и морфологические модификации, незнакомые для микроэтимологии.

Что же такое археология языка и реконструкция смысла? Нагляднее всего это видно на конкретных примерах. Знакомое и всеми любимое слово «весна»—казалось бы, такое русское-прерусское. Однако оно имеет общее основание с другими индоевропейскими языками и восходит к древним общеарийским корням. Достаточно взглянуть на производное от слова «весна» прилагательное «вешний», чтобы увидеть в нем индийского Бога Вишну и более общее русское понятие (Все)вышний, обозначающее высшее безначальное Божество, олицетворяющее главного властелина Вселенной (на что указывает его местоположение -- в «вышине»). По-болгарски и сербохорватски «высокий» звучит как «више» (ср. русскую сравнительную степень «выше»). Не случайно также в эпических песнях Эдды верховный Бог древнескандинавского пантеона Один именуется Высоким.

Одним из первых, кто указал на взаимосвязь слов «вышний»,

«вечный», «вещий» и «вешний» с именем индоарийского Бога Вишну,

был русский писатель и историк-любитель Александр Фомич

Вельтман (1800 -- 1870). Он обратил на это внимание в

первой же своей исторической монографии «Индо-Германе, или

Сайване» (1856 г.). Кроме этого, плодовитый автор-беллетрист

опубликовал еще три собственно исторические книги: «Атилла и

Русь IV—V в.» (1858 г.), «Маги и Мидийские Каганы XIII

столетия» (1860 г.), «Первобытное верование и буддизм» (1864

г.), где содержится немало более чем смелых и

полуфантастических предположений по истории Древней Руси.

Интересно также, что и того же происхождения наименование вишни—прежде всего дерева, а затем уже и его ягод. Другими словами, вишня—это дерево Вишну. На юге России и на Украине вишня издавна была почитаемым деревом—в одном ряду с дубом, березой, ясенем, липой. Существовал обычай вырезать посошки и палочки из вишневого дерева. Считалось, что вишневая палка наделена особой волшебной силой, которая к тому же передается от деда к отцу и от отца к сыну.