Двадцать пятое марта

Мне надо убежать от мамы. Поэтому сегодня я сделала попытку потусоваться с Хай.

– Я рада, что ты мне позвонила, – сказала она. – Я планировала встречу с подружками, но тетя так занята, что не смогла подвезти меня к автобусной станции. Пришлось остаться здесь.

Тетя, у которой остановилась Хай, живет в том же районе, где раньше жила Хоуп, только на другой стороне улицы. Ее дом – точная копия дома Хоуп, за исключением того, что все комнаты расположены зеркально: кухня в доме у Хоуп слева, у Хай справа, гостиная у Хоуп справа, у Хай слева.

Вы понимаете, что я хочу сказать.

Во всяком случае, у меня возникло чувство дежавю, но в котором все в перевернутом виде. Я воскликнула про себя: «Боже мой! Может быть, судьба послала мне Хай, чтобы она стала моей лучшей подругой? Может быть, она – зеркальное отражение Хоуп?» Затем я стала собирать доказательства в поддержку этой мысли.

У Хоуп от природы рыжие волосы.

У Хай – черные, недавно она покрасила несколько прядей в синий цвет.

Рост Хоуп составляет 177 см.

Рост Хай – 153 см.

Хоуп когда‑то играла на саксофоне.

Хай когда‑то играла на флейте.

Я уже почти убедила себя. Но потом, и это прекрасный пример, как я могу превратить любой абсурд в нечто настоящее, я подумала: «Подожди. Если она отражение Хоуп, то ее инициалы должны быть В. X., а не X. В.».

Вот так со сравнением Хоуп и Хай было покончено.

Мне, правда, нравится идти к кому‑нибудь в гости первый раз, потому что я люблю осматривать его или ее спальню. Спальня обнаруживает в человеке то, что для него наиболее важно.

Комната Бриджит. Висящие на виду вырезки из газет, слащаво‑сентиментальные поздравительные открытки (на обороте каждой написано: для Б., любящая тебя, Б.), засушенные гвоздики, прикрепленные к доске объявлений. Толстовка для занятий футболом, висящая на двери. Бесчисленные фотографии с изображением парочки Бриджит и Берк в рамках, воткнутые в зеркало, просто лежавшие повсюду, ожидавшие, когда их поместят в альбом. На них Б. и Б. на вечере встречи выпускников, Б. и Б. на фоне рождественской елки, Б. и Б. в будке моментальной фотографии на пляже.

Вывод. У нас у всех будут неприятности, когда Б. и Б. порвут свои отношения.

Комната Мэнды. Миллионы крошечных дырочек на стенах, единственное доказательство того, что они были увешаны сотнями картинок с изображением горячих «самцов», суперменов, звездных знаменитостей, вырванных из журналов «Вог» и «Севентин».

Эти причудливые картинки были заменены фотографиями размером с бумажник всех ее бывших бойфрендов. Они выглядели как фотографии для документов. Ее не было ни на одной из них. Что над ее кроватью? Там висел плакат с надписью: «ДОБРОПОРЯДОЧНЫЕ ЖЕНЩИНЫ РЕДКО ВЕРШАТ ИСТОРИЮ».

Вывод. Мальчики, мальчики и еще раз мальчики и лозунг феминисток: вместе – это просто фантастика.

Комната Сары. Крутые средства связи (мобильник, телефон‑трубка, пейджер с двусторонней связью, небольшой портативный компьютер) – все рядом с «королевской» кроватью с бело‑золотым мраморным каркасом, с изголовьем в форме морской раковины, покрытой черным атласным стеганым одеялом. Множество различных журналов и тряпья утопало в мягком ковре с высоким ворсом малинового цвета. Профессионально сделанный коллаж скелетов‑моделей и актрис – единственное, что висело на стене, и он совершенно не соответствовал крайне консервативному стилю Шелли, псевдорококо, который так любила мачеха Сары.

Вывод. Несчастная маленькая богатая Макаронница хочет носить нулевой размер одежды и будет рассказывать об этом всем и каждому, кто захочет ее слушать, жалуясь при этом, что у нее не получается этого добиться.

Моя комната. Стены цвета синяка недельной давности с тех пор, когда мы с Хоуп пытались нанести серую краску поверх ярко‑розовой, которой родители покрасили комнату, когда я была ребенком. Десятки пыльных медалей, призов и лент совершенно бесцеремонно свалены на полке в самом дальнем углу комнаты. Несколько постеров из фильмов современных классиков («Шестнадцать свечей», «Будь со мной», «Скажи что‑нибудь»), Потрясающая мозаика – две улыбающиеся подруги.

Вывод. Очевидно, обитатель комнаты на грани шизофрении.

Старая комната Хоуп. Девчоночьи обои в цветочек, на которых висит десяток картин, набросков и незаконченных работ. Моментальная фотография в рамке с изображением маленького мальчика в комбинезоне, с короткой стрижкой «ежик», который пытается нести плачущую малышку с ярко‑рыжими волосами. Похоронная открытка в память о Хизе Аллене Вивере, засунутая в угол. Маленький книжный шкаф с большим количеством книг о художниках: Моне, Пикассо, Уорхол.

Вывод. Я никогда не узнаю ее новую комнату так же хорошо, как и старую.

Я получила небольшое представление о характере Хай. Она остановилась в гостевой комнате у тети до тех пор, пока ее мама не переедет. Описание такой гостевой комнаты можно найти в любом каталоге магазинов «Поттери Барн» на странице 12 – все от низенькой кровати на колесах до завязок на портьерах цвета меди, от маленького коврика до свежих лилий в вазе.

Вывод: Ее тетя делает приличные деньги, но ей не хватает ни времени, ни воображения.

Единственная вещь, принадлежащая лично Хай, – ноутбук фирмы «Сони» и несколько фотографий в рамках. Я подняла одну, на которой Хай обнимает сухощавого парня в широких спортивных штанах и в белой футболке без рукавов со словами: «ПОЧЕМУ ТЕБЕ ТАК ХОРОШО?», написанными заглавными буквами через всю грудь. Его коротко остриженные волосы были покрашены в желтовато‑коричневый цвет, для того чтобы они сверкали под стробоскопическими источниками света. На руке татуировка: М Л Е У – Мир Любовь Единство Уважение. Мантра рейверов.

– Это Флай, – сказала она с нехарактерным для нее смешком в голосе. – Рейверы, конечно психи, но я люблю его. Ты теперь понимаешь, почему мои предки – нет.

Мне было понятно. Затем я задумалась над тем, что она только что сказала. Предки – во множественном числе. Но до этого она говорила, что она никогда не знала отца, поэтому я предположила, что они с мамой живут одни. Может быть, у нее отчим? Мне не хотелось затрагивать хрупкие ветки ее генеалогического древа, поэтому я опустила это.

Была еще одна фотография Хай в обтягивающем черном платье, кончики волос покрашены в красный цвет в тон помаде. Она стояла рядом с другими шестью девочками в таких же черных платьях, подолы которых были поднято, чтобы продемонстрировать ноги.

Если я собираюсь использовать Хай в качестве замены Хоуп, она должна выбрать меня в качестве замены всей Безмозглой команды. Проведя день вместе с ней в ее доме, я поняла, почему Хай была так недовольна законом, запрещающим использовать мобильники и пейджеры в Пайнвилльской школе, – у нее так много друзей, с которыми ей надо поддерживать связь. За три часа Хай получила не менее двенадцати сообщений. «Это от друга», – говорила она после, услышав мелодию.

– Тебе трудно было расстаться с друзьями? – спросила я после восьмого сообщения.

– Не очень, – ответила она, пожав плечами. – Просто у меня не было постоянных привязанностей.

Она сбила меня с толку. И Хай это поняла, потому что быстро выкрутилась, сказав мне, что она увидится с друзьями, как только закончатся занятия в школе.

Мне надо было это учесть. К счастью, она все еще живет достаточно близко от своих друзей и сможет сделать это. Если бы я могла навестить Хоуп, я не околачивалась бы сейчас в доме у Хай.

– Хочешь Ред Бул? – спросила она, меняя тему разговора.

– Что?

– Ред Бул. Ты никогда не слышала о нем?

– Нет.

– Неудивительно. Я только что получила несколько упаковок из Нью‑Йорка. Мне следовало бы знать, что в пайнвилльском продовольственном супермаркете его нет в наличии.

Последние слова были сказаны с такой презрительно‑ядовитой усмешкой, которая мне не понравилась. Привилегией открыто выражать свое презрение к Пайнвиллю обладают люди, которые прожили здесь всю свою жизнь, а не два месяца.

– Это энергетический напиток, – продолжала она. – Ну это как добавить «дурь» в содовую, но Ред Бул – легальный напиток.

– Думаю, мне не стоит употреблять дури, чтобы не стать еще дурнее, чем я есть.

Нет, мне нужен напиток – жидкий аналог вызывающих забытье лекций по истории, проводимых мистером «Би Джи» Глисоном. Словно у меня нет достаточно веских причин, вызывающих паранойю. Взять хотя бы менструальный цикл, который и не думает возобновляться. А что, если со мной что‑то серьезное? Вдруг я подцепила еще неизвестный науке вирус коровьего бешенства, съев чизбургер с непрожаренным мясом? А что, если я странный экспонат из музея Роберта Рипли «Хочешь верь, а хочешь – нет» – гибрид полумальчик‑полудевочка, и у меня вот‑вот между ногами вырастут «орехи»? А вдруг я генетический мутант, так сказать, побочный продукт межгалактической любовной связи между моей мамой и каким‑нибудь пришельцем с длинным носом? (Это объяснило бы многое, не только отсутствие у меня месячных.)

– Ну тогда и я не буду, – ответила Хай.

Большая часть дня прошла в ответах на вопросы о жизни в школе и наблюдениях за тем, как Хай что‑то ищет на CD‑стойке. У нее было не менее пятисот дисков: все, начиная с Эйсид Хаус до Зайдеко, но расставленных совершенно бессистемно. Поэтому ей потребовалось время, чтобы найти то, что она искала. CD «Kind of blue» [2], по словам Хай, является самым популярным джазовым альбомом, когда‑либо записанным.

– Послушай, девочка, ты заставляешь Скотти «попотеть» или нет?

– Я и Скотти? Нет, мы просто друзья.

– Но ведь он такой клевый, настоящий мачо, – вздохнула Хай, положив руку на сердце, притворяясь, что сейчас упадет в обморок. – Ты знаешь, сколько пустоголовых девиц в школе хотели бы его попробовать?

– Знаю, – ответила я. – Только я не представляю себя рядом с ним.

– Почему?

Я не слишком‑то хотела рассказывать ей про Пола Парлипиано. Поэтому использовала отговорку номер 2.

– Потому что в школе я не числюсь в «фанах». Я не в команде поддержки. Ненавижу собрания. Не тащусь ни от футбола, ни от других игр. И не могу бухать и оттягиваться.

Она вздохнула:

– То, что ты встречаешься с «качком», еще не означает, что тебе надо быть «фаном». Скотти уже оценил тебя навсегда. Разве он не знает, что ты не можешь стать «фаном»?

Боже мой. Это заговор?

– Ты что пытаешься заставить меня встречаться со Скотти?

Хай улыбнулась:

– Детка, я тебе ничего не навязываю. Я просто говорю, что твои встречи со Скотти смогут изменить иерархию, сложившуюся в Пайнвилльской школе.

Хай – единственный человек, который сможет превратить вопрос о Скотти в оружие борьбы за угнетенных подростков‑пролетариев.

– Ты бы могла стать образцовой подружкой двадцать первого века, так сказать, эталоном для всех остальных в этом миллениуме.

– О, да, – фыркнула я. – Невротичка с плоской грудью, предменструальным синдромом…

– Все, что я хотела сказать, так это то, что ты могла бы революционизировать само понятие популярности, качественно изменив его.

– Только потому, что я не типичный представитель «Фанов».

– Слова‑слова.

До меня дошло. Мои свидания со Скотти – это бунт, это то, что разрушит привычный уклад, точно так же, как и Маркус, носящий футболку с изображением Бэкстрит Бойз, тоже бунтарь. Мы внесем сумятицу в культуру большинства, просто влившись в нее. Теория революционная по своей сути. Но я не могу представить себя целующейся со Скотти и выполняющей… ммм… другие обязанности подружки.

– А что, если меня целиком поглотит эта культура – футбольные игры и вечеринки с пивом – и я превращусь в тупоголовую девицу, у которой на уме одни наряды и парни? – спросила я.

– Хм‑хм.

– Хм‑хм… ну что?

– Если ты хочешь быть правильной, что же ты тусуешься с Бриджит, Мэндой и Сарой?

– А при чем здесь они? – спросила я, хотя знала ответ.

– Ты ненавидишь их.

Еще одно тонкое наблюдение Хай: не в бровь, а в глаз.

Я улыбнулась:

– Это так очевидно?

– Не играй со мной, – сказала она, помахав в воздухе CD. – Ты общаешься с девчонками, которых ты ненавидишь, потому что боишься остаться одна.

Я и в правду опечалилась. Если бы Хоуп была здесь, мне бы не пришлось делать выбор. Вместе мы бы оторвались от Безмозглой команды. Но без нее…

– Это правда?

На этот вопрос был только один ответ. Если бы я сказала его вслух, клянусь, порвала бы с ними сегодня же, раз и навсегда. Но Хай не заставит меня.

– Перестань заблуждаться. Ты обо всех здесь все знаешь, хотя не родилась и не воспитывалась здесь. Ты смотришь свысока на меня и моих подруг.

Я немного подумала, прежде чем дать ей этот ответ, чтобы не выглядеть печальной и чтобы мои слова не звучали надрывно и слезливо.

– Тупоголовые девицы, – сказала Хай, улыбаясь. – Все это такое дерьмо. Мы выше этого. И хотя я не знаю его, Скотти видит что‑то в тебе, что, возможно, означает, что у него есть здравый смысл.

– Может быть, ты права.

Надо сказать, что этот разговор очень воодушевил меня и помог. Слышать, что Хай не только принимает меня, но и ставит нас в один ряд, повысило мою самооценку. Может быть, позже мы будем друзьями. И я не буду чувствовать себя виноватой перед Хоуп. Ведь то, что я подружусь с Хай, вовсе не означает, что я стану меньше дружить с Хоуп.