Двадцать второе марта

Я совершила ошибку, пообещав маме и Бетани, что помогу им написать приглашения к свадьбе. Видите, как отчаянно мне хочется чем‑нибудь заняться.

Сначала мама и сестра делали то, что им удавалось лучше всего: мучили меня, задавая вопросы про Скотти.

– Итак, ты пригласишь Скотти на свадьбу? – спросила сестра.

– Ммм, не знаю еще.

Ее ноздри раздулись и ходили ходуном, показывая, как она раздражена.

– Ты не знаешь? – спросила она. – Мама?!

Вмешалась мама:

– Джесси, когда ты планируешь спросить его?

– Не знаю, – ответила я. – Свадьба через три месяца.

Моя сестра чуть не лопнула от злости:

– Чем ты думаешь, мы занимаемся сейчас? Мы готовим приглашения. Откуда мне знать, посылать его Скотти или нет, если ты сама ничего не решила.

– Ему все равно, получит он приглашение или нет, – ответила я.

– Мне не все равно, – возмущенно фыркнула Бетани. – Надо отправить обязательно.

Уверена, это продолжалось бы несколько часов, если бы сестра не вытащила приглашение и не помахала им у меня перед носом. Прежде чем положить его к остальным, она взглянула на почерк. Вот когда союз блондинок был расторгнут и дела пошли плохо. Настолько плохо, что мне даже было не смешно смотреть на них.

– Это ты называешь каллиграфическим почерком, мама?

– Что ты имеешь в виду?

– Все адреса написаны криво.

– Да никто не заметит.

– Все заметят! Я позволила тебе написать их, потому что ты обещала сделать это профессионально.

– Ты думаешь, что мне нравится это делать? Если бы Грант не настоял на приглашении трехсот гостей, мы смогли бы нанять профессионального каллиграфа.

– Не обвиняй Гранта.

– Но его семья в два раза больше, и у них денег в десять раз больше, чем у нас.

– Мама, это не входит в обязанности жениха.

– На дворе двадцать первый век: время менять традиции. Семья невесты не должна теперь платить за все.

– Конечно, очень плохо, что у тебя не мальчик.

Мэтью Майкл Дарлинг. Родился шестнадцатого августа, умер первого сентября.

Не знаю, что произошло быстрее: вытянулось лицо у Бетани или из глаз мамы полились слезы. Мама выбежала из комнаты, а сестра осталась стоять на месте, зная, что все равно ничего не может сделать или сказать, чтобы вернуть маму обратно.

– Ты просто сука, – сказала я тихим, спокойным тоном, заставляющим грубые слова звучать еще более жестоко.

У Бетани отвалилась челюсть. Она не могла поверить, что я такое сказала.

Мне самой не верилось. Раньше я никогда не говорила ничего подобного членам моей семьи. Я встала и пошла к себе в комнату, не дожидаясь дальнейших событий. Ничто не могло удержать меня. Как я могла в такой ситуации ПРИКЛЕИВАТЬ МАРКИ НА КОНВЕРТЫ?

Через полчаса мама пришла ко мне в комнату и сказала, что совершенно недопустимо говорить подобные вещи сестре. Ее глаза были красными от слез.

– А разве то, что она сказала, допустимо?

– У нее столько дел в голове, – ответила мама, проводя пальцем по пыльному комоду. – Она не хотела обидеть меня. А ты ее хотела. Вот почему я хочу, чтобы ты извинилась.

– Ты права, я действительно хотела ее оскорбить, – сказала я с обидой в голосе. – Но я не буду извиняться. Никогда. Я не жалею об этом и не ожидаю, что ты поймешь меня.

– Почему?

Мне хотелось сказать: «Ты точно такая же, как и она».

– Потому что Хоуп – единственный человек, который меня понимал.

Затем мама в очередной раз прочитала мне нотацию на тему «С тобой бесполезно разговаривать. Хватит плакать по поводу Хоуп». После этого запретила выходить из комнаты весь вечер. О таком благе я и мечтать не могла.