Двадцатое января

Моя бессонница началась три месяца назад, когда Хоуп сказала, что пересекает линию Мейсона‑Диксона, то есть границу между севером и югом США. С тех пор я научилась ненавидеть каждую клеточку своего тела.

Лежа в темноте, я уговариваю себя поспать, и вдруг осознаю, что мне жарко, когда сворачиваюсь калачиком. Поэтому мне надо переменить положение. Теперь не так жарко, но мне начинают мешать волосы, прилипшие ко лбу. Я этого не могу вынести. Зачесываю волосы назад. Однако пальцы на правой ноге свело судорогой, мне надо их разжать. Потом у меня начинает зудеть спина, приходится ее почесать.

Это длится всю ночь: у меня по очереди возникают проблемы с разными частями тела и в разных сочетаниях. Я испробовала все: теплое молоко, считала овец, даже использовала психологический трюк: я разрешала себе не спать. Ничего не работает. Я сразу же сказала: «Нет снотворным!», потому что не хочу превращаться в человека, которому нужны лекарства, чтобы заснуть или проснуться. И если примера Хиза для меня недостаточно, то, насмотревшись на наркоманов по телевизору, не могу позволить этому случиться со мной.

Единственное положительное воздействие бессонницы на мой организм – это то, что я вижу безумные сны наяву, которые легко вспомнить проснувшись. Возьмем, к примеру, вчерашний сон:

«Я пришла на школьное собрание практически без одежды, в одних трусиках в горошек. Мои соски торчали вперед, приветствуя всех в комнате. Никто не возражал, словно я всегда появлялась на внеклассных мероприятиях почти голой.

Собрание было в полном разгаре, когда ко мне подбежал Скотти, совершенно взбешенный, и завопил:

– Джесс, ты почему демонстрируешь всем свои титьки? Сегодня ведь не среда и не время для шоу „Поддай им в среду“.

Потом вмешивается Бриджит:

– Да ей особо и нечего показывать.

Тут вступает Маркус Флюти:

– Но ей есть что скрывать.

Затем я объявляю всем присутствующим на этом собрании, что провожу эксперимент. Проверяю, насколько каждый чувствует себя комфортно, глядя на мою грудь. Аудитория, в которой теперь все стоят, потому что собралась вся школа, разражается аплодисментами.

Потом Пол Парлипиано шепчет мне на ухо:

– Я думал, что ты это сделала на спор, но теперь, когда знаю, что это эксперимент, я восхищаюсь тобой».

Я бы солгала, если бы сказала, что после этого мы занялись любовью на глазах у восьмисот человек. К счастью для меня, я на этом проснулась. Боже мой, не могу прикоснуться к нему даже в своих снах.

Сны – странная штука, не правда ли? Я имею в виду, что невозможно контролировать то, что ты видишь в них. Подобно тому, когда сегодня я увидела Маркуса Флюти в школе и у меня сердце сначала ушло в пятки, а затем застряло, как комок в горле. Я по‑настоящему забеспокоилась о том, что он как будто знал, что присутствовал в моем сне прошлой ночью. Конечно, он даже не оторвал глаз от своей тетради, в которой что‑то карябал. Он никогда не узнает. Но мне хотелось знать, видел ли меня кто‑то во сне вчера ночью.