Путь к власти. Асимметричная война с конкурентами

Приход Иосифа Джугашвили в лагерь революционеров стимулировался как суровой неотвратимостью унизительного социального положения, так и сильными психологическими установками на лидерство. Низкий социальный статус на фоне растущих амбиций и внушенной матерью уверенности в своих талантах был в сознании молодого Джугашвили самым мучительным грузом.

Учеба в духовной семинарии с почти тюремными правилами, жесткими ограничительными рамками, способствовавшими смирению, претила склонной к смуте натуре Сталина. В детстве познавший такие мощные раздражители, как физическая боль, насилие и доминирование в социальное группе, Иосиф Джугашвили уже не мог добровольно отказываться от поиска границ действия этих раздражителей. В семинарии он еще больше, чем в общении с отцом, испытывал чувство ущемленной гордости и самолюбия. Уже в то время его природа противилась уравниванию его с другими человеческими существами, а сама по себе перспектива стать священником противоречила воинственному и настороженному характеру Иосифа. Вообще, семинария стала поводом ко второй после противостояния с отцом сильной фрустрации, на почве которой развилось стремление избавиться от болезненных неуютных ощущений безвыходности и ограниченности в свободе действий.

Поэтому когда в духовной семинарии он услышал о тайно действующих революционно настроенных кружках молодежи, то тотчас примкнул к ним. Первое время участие в этих замаскированных очагах свободы сводилось к отвержению существующего миропорядка и получению знаний об альтернативном развитии общества. Однако с появлением специальных знаний неуклонно возрастало и желание молодых людей принять участие в изменении мироздания, выделиться и занять новые позиции на социальной лестнице. Лидер по натуре, Иосиф Джугашвили тонко уловил, что эта деятельность в силу своих рисков, постоянной опасности и угроз может позволить ему выдвинуться и занять особое место в революционной иерархии. Растущая тревожность горца, затянутого в смирительную рубашку семинариста, требовала разрядки. Ему, с одной стороны, было необходимо поле для геройства и признания, а с другой – его подсознание, как сверхточный локатор, искало удовлетворения щемящего желания вновь почувствовать силу тех раздражителей, которые он вынес из раннего периода формирования своей идентичности. Засевшие глубоко в памяти, эти противоречивые ощущения тайно стремились к выходу наружу, возможному лишь в условиях адекватного восприятия поступков общественным мнением. То есть Иосиф Джугашвили не намеревался идти против социальной среды, установленной морали и законов общества. Он не был готов плыть против течения и стать преступником или даже необоснованным нарушителем общественного спокойствия; его определенно сдерживали и путы строгого воспитания. Но скрытое стремление стать героем и добиться за счет своего героизма невиданного уровня свободы, оправдывающей агрессию и насилие, росло в нем с небывалой силой и становилось заметнее всякий раз, когда борьба за новый миропорядок в виде уничтожения угнетателей получала даже негласную общественную поддержку.

Революционное движение для молодого Джугашвили, его кипящего сознания сыграло роль своеобразного клапана: он нашел в нем и необходимые духовные символы, и революционный дух, и ориентиры на будущее в виде судеб признанных обществом борцов, которыми восхищались и из которых в общественном сознании лепили образы героев. На революционеров равнялись не только семинаристы. Тот же Ладо Кецховели, ранее высланный из Тифлиса за подрывную деятельность, стал путеводной звездой для многих из числа восприимчивой к новым политическим веяниям молодежи. Гибель этого несгибаемого грузина только подняла дух остальных, настроив на волну непримиримой борьбы. Но, борясь, Иосиф Джугашвили искал свое личное счастье. Идея перестройки миропорядка представляла интерес, но лишь в контексте личного возвышения и всеобщего признания, причем гораздо более широкого, чем у борцов типа Ладо Кецховели. Он не желал так легко сложить голову и искал иной путь, который бы привел к первенству в рядах единомышленников. Изворотливый ум Джугашвили уже выдвигал новые схемы возвышения, основанные на утверждении своей позиции лидера силой и агрессивным напором, направленным на своих же соратников. Ради перспективы возвышения он также не жалел сил и в приобретении марксистских знаний. Когда необходимость борьбы диктовала свои условия, он мог сосредоточиться и впитывать в себя новые знания, ведь это было его оружие в борьбе за первенство среди своих. Действительно, стоит признать высокий уровень организованности молодого человека. Уже через несколько лет после присоединения к революционному течению он овладел завидными знаниями по теории марксизма, детально познакомился с трудами Ленина, Плеханова и ряда других «апостолов революции». Он без раздумий оставил семинарию и активно включался во все революционные проекты, которые сулили признание. Публичная «просветительская» деятельность в среде рабочих, участие в выпуске газеты «Брдзола», постоянные выступления в кружках стали неотъемлемой частью продвижения в вожаки.

Впрочем, и в это время, и позже Иосифу Джугашвили чего‑то не хватало для того, чтобы реально стать признанным всеми лидером. Не исключено, что проблема заключалась в изначальной психологической установке на приобретение пространства силой, на распространенную в среде горцев ставку на физическое и психологическое превосходство и необходимое для этого давление на окружающих. Вполне возможно, что захватнические мотивации, как и более поздние стремления реализовывать свои планы непублично (из‑за кулис), усиливались физическими недостатками. Действительно, непригодный к службе в армии из‑за негнущегося локтевого сустава, молодой человек ростом не выше 160 см, с изъеденным оспой лицом и пожизненным акцентом, должно быть, чувствовал себя не особо уютно в кругу глубоко увлеченных самообразованием и размышлениями над серьезными проблемами мироздания интеллектуалов. Во всяком случае, гипертрофированная агрессивность Джугашвили проявлялась всегда, а Дж. Кеннан даже не исключает возможности участия молодого революционера «в актах бандитизма и шантажа» на начальном этапе революционного движения. Неизвестно, на чем основано такое предположение исследователя, однако оно вполне отвечает характеру самого Джугашвили и его подходам к самореализации. Участие в революционном движении так или иначе оказалось для будущего диктатора своеобразным психологическим освобождением от скованности нормами общественной морали, уникальным полигоном для апробирования и отработки механизмов достижения удовлетворения своих тайных желаний. Фактически в восприятии молодого Джугашвили новая деятельность определенно оправдывала насилие, и это подкупало его, создавая ореол привлекательности всего процесса борьбы за справедливость. Ибо собственная правда Иосифа Джугашвили на поверку оказывалась гораздо проще: пресловутая борьба за справедливость рассматривалась им исключительно как борьба за власть. И развитая до невероятных размеров жажда властвования и демонстрации доминирования в силу особенностей представления Джугашвили о морали отнюдь не исключала актов насилия и жестокой агрессии. Забегая вперед, стоит отметить, что лишь явная угроза потерять все в первые годы советской власти заставила Сталина отказаться от актов прямой агрессии и тщательно упрятать деструктивные порывы в глубину своей звериной натуры. Это случилось, когда он необдуманно позволил себе поощрить насилие со стороны своих ставленников (в частности Орджоникидзе – при решении так называемого грузинского вопроса) и неожиданно наткнулся на недвусмысленный отпор со стороны Ленина. Определенно, Джугашвили не хватало широты мышления, его мозг всегда оказывался скованным рамками слишком однозначных и прямолинейных желаний доминирования. Ему, навязчиво агрессивному и мстительному, недоставало панорамного представления о миропорядке, что отбрасывало его к второстепенной роли последователя, а не вождя. За агрессивностью и мстительностью пряталась глубоко и тщательно скрываемая неуверенность в себе и боязнь несоответствия взваливаемой ноши лидера большевистского движения внутренней ограниченности.

В какой‑то мере Джугашвили сдерживала и необходимость говорить по‑русски, а также отсутствие присущего интеллектуальной элите воспитания, основанного на глубоком понимании психосоциальных процессов и причинно‑следственных связей. В силу этого у молодого профессионального революционера всегда были могучие соперники из среды колоритной интеллигенции, в его мозгу, как темные тени, витали болезненные навязчивые мысли о том, что многочисленные соратники‑конкуренты только и ждут момента, чтобы оттеснить его от лидерства, выдавить с занятых позиций. Эти фобии очень скоро стали мрачными пожизненными спутниками Иосифа Джугашвили: вечный ужас утраты будущего величия из‑за соперничества и развитое вследствие этого стремление мстить мнимым обидчикам уязвленного тщеславия.

Оценивая «кавказский период» революционной деятельности Иосифа Джугашвили, следует подчеркнуть, что он уже тогда начал строить свою тактику не столько на актах против власти и укреплении очагов коммунистического движения, сколько на агрессивных нападках на соратников, ущемлении прав и возможностей отдельных групп революционного движения. Он уже тогда прослыл отъявленным смутьяном, оказался замешанным в сомнительных внутриорганизационных конфликтах и даже обвинялся в клевете на товарищей, а также противодействии избранию рабочих в управленческие структуры. В силу конфликтов с товарищами ему даже пришлось оставить Тифлис и переехать в Батум. Тем не менее, в целом радикальная деятельность Джугашвили позволила ему произвести на участников революционного движения на Кавказе впечатление несгибаемого бойца и вполне обоснованно рассчитывать на позиции одного из лидеров. Он действительно зарекомендовал себя непримиримым и геройски настроенным борцом (согласно энциклопедиям советского периода, до революции 1917 года он восемь раз был арестован, семь раз попадал в ссылку и шесть раз бежал из Сибири). Впрочем, западные авторы находят этому и другие объяснения. В частности Дж. Кеннан если и не склоняется к этой версии полностью, то все же говорит о веских основаниях полагать, что в период между 1906 и 1912 годами Сталин являлся осведомителем тайной полиции. Среди аргументов исследователь называет заметную лояльность полиции к подрывной работе этого революционера в этот период и, напротив, демонстрацию жесткой позиции после 1912 года (именно в 1913 году он был осужден и сослан в отдаленное место на севере Сибири, где провел долгих четыре года, вплоть до освобождения в результате государственного переворота 1917 года). Но если Джугашвили и содействовал полиции, то вовсе не из‑за денег или желания смягчить свою участь. Единственное, что безраздельно владело его помыслами, была власть, и если царские ищейки могли помочь ему продвинуться в рядах революционеров, теоретически он мог бы принять такое рискованное предложение. А вот после 1912 года, когда Сталин неожиданно был избран в Центральный Комитет, контролируемый большевистской партией, связь с полицией, если таковая имела место, становилась ему явно невыгодной. Таким образом, из этого не до конца проясненного эпизода в биографии будущего тирана можно сделать один вывод: он, бесспорно, был готов жертвовать ради власти и признания всем, его маниакальное стремление к лидерству отметало в сторону не только опасности и риски, но и любые принципы морали и дружбы. Однако эта же ненасытная жажда власти не позволяла ему размениваться по мелочам, амбиций у этого молодого человека было больше, чем у кого бы то ни было. Характерным подтверждением этому может служить опрос Дж. Кеннана среди старых членов партии, оказавшихся на Западе. Хотя большинство из них высказало недоверие к публикуемым документам относительно причастности Джугашвили к сотрудничеству с полицией, все они подтверждали внутреннюю готовность этого человека пожертвовать всем и всеми ради собственных интересов.

Крайне важным для понимания натуры Сталина является следующее замечание многих исследователей его жизни: будни коммунистического строительства не только не приносили ему никакого успеха, но даже отодвигали на задний план в сравнении с другими партийцами. Впрочем, не только будни. Будущий исполин советского строя был совершенно дезориентирован в период революции. До приезда Ленина он даже настаивал на сотрудничестве с Временным правительством. А во время самого Октябрьского переворота от этого человека не последовало ни одной инициативы, он не совершил ни единого шага, который позволил бы считать его причастным к преобразованиям миропорядка. Сталин был во время ленинской революции лишь скромным наблюдателем за происходящим, изредка выполняющим поручения политических лидеров.

Иосиф Джугашвили всегда был и ощущал себя слабее тех, кто так же, как и он, претендовал на роль лидера пролетарского движения. Уровень Ленина казался недосягаемым, впрочем, не только для него. Троцкому Сталин заметно уступал в широте взглядов, динамике и диапазоне мышления. Зиновьев, Каменев и особенно Бухарин выигрывали своей интеллигентностью и широтой интеллекта. Свердлов был куда более авторитетным администратором партии. Рыков, занявший формальный пост председателя Совнаркома после смерти Ленина, казался более гибким и динамичным в отношениях с товарищами по партии. Более того, даже партийцы типа Кирова, Фрунзе или Дзержинского порой выглядели привлекательнее в восприятии властной номенклатуры, чем непримиримый грузин. Казалось, сама среда, предполагающая межличностную коммуникацию в своем же социальном окружении, была ему чужда. Но Джугашвили‑Сталин в конце концов сумел переиграть всех. И сделал он это благодаря напористости, последовательности и бульдожьей хватке во всем. Затаенная злоба и зловещая молчаливость выжидающего в засаде хищника, а также демонстрация показного спокойствия позволили этому человеку, фанатично устремленному к власти, победить. Теперь он мог наметить планы окончательного уничтожения своих соперников и начать последовательную многоуровневую и многоплановую борьбу с ними. Его, как смертельную опасность, просмотрели все, кроме Ленина, но последний в то время был уже слишком безнадежно болен, чтобы бороться с надвигающимся злом. Превращение посредственного Иосифа Джугашвили в могучего и непоколебимого вождя Сталина осуществилось благодаря одному из феноменов, присущих деструктивным личностям: в то время, когда претенденты на лидерство совершенствовали свои стратегии, направленные на успех партийной деятельности и достижение реальных результатов в массах, на внутриполитическом поприще и внешней арене, Джугашвили – Сталин вел поиски совсем в ином направлении. Размышления над своей самореализацией всякий раз уводили его мысли к схемам ликвидации конкурентов. А совершенствование своих возможностей и оригинальных инициатив, которые могли бы выделить его как бесспорного лидера, оказывались в этих схемах на втором или даже третьем плане. Хотя было бы неверным считать, что партийные лидеры Страны Советов всю свою энергию устремляли только на процветание нового государства, именно Сталин привнес в соперничество за роль преемника после смерти Ленина яркую деструктивную составляющую, разросшуюся до масштабов катастрофы для всех проигравших.

Осознавая свою слабость как оратора, он понимал, что не был способен зажигать пламенными речами аудиторию, и потому не стремился часто выступать перед большими аудиториями. Р. Такер утверждает: «Бурная политическая деятельность в массах в 1917 году не отвечала натуре Сталина, поэтому он ничем особенным не проявил себя как политический руководитель, как яркая личность». Зато Сталин все больше полагался на свои отточенные во времена подполья способности к тайным интригам, он компенсировал недостаток своих организаторских талантов и скованность в публичной деятельности умением ставить ловушки противникам, агрессивностью и вообще старательной подковерной деятельностью против соратников. С момента Октябрьского переворота 1917 года главным оружием Сталина становится соединение внешней агрессии и напористости с тщательно замаскированной системной подрывной работой в руководящих кругах партии. Во всех он видел соперников и конкурентов и потому считал врагами не меньшими, нежели официально провозглашенные новой властью.

Единственный человек, которого он временно не рассматривал как врага, был Ленин. Однако тут и проявилась главная хитрость Сталина: признавая Ленина как бесспорного вождя и лидера, тихий и сдержанный, но мрачно – решительный Сталин постарался сблизиться с ним и стать надежным товарищем, способным выполнять любые, даже самые деликатные поручения. И, по всей видимости, развитая интуиция и природная изворотливость не подвели Иосифа Джугашвили, потому что Ленину были нужны преданные и проворные люди, которые способны на продвижение самых радикальных проектов, часто без учета норм морали. Ведь и сам Ленин прошел долгий путь острых дискуссий с тем же Троцким, и Ленину для утверждения себя в качестве вождя также необходимы были преданные сторонники. Впрочем, чем ближе Ленин узнавал Сталина, тем меньше человечности вождь пролетариата обнаруживал в своем молодом сподвижнике. Зато Сталин с лихвой компенсировал свои недостатки рвением в выполнении особых поручений и миссий. Сталин решил очень много собственных проблем за счет беспрецедентного сближения с вождем. Находясь на третьих ролях, он сумел максимально использовать имидж и придать некоторое величие своей неколоритной фигуре.

Говоря о восхождении Сталина, нельзя не подчеркнуть, что его действия против политических соперников в партии во многом оказались логическим ответом на динамичное движение, а чаще – самовыдвижение в лидеры таких фигур, как Троцкий, Каменев, Свердлов, Зиновьев, Бухарин, и еще целого ряда большевиков из так называемой старой гвардии. Каждый из них также являлся непримиримым борцом за власть внутри власти, каждый был умелым аппаратчиком и обладал недюжинными способностями плести интриги. Но дело вовсе не в том, что менее искусный в публичных делах Иосиф Джугашвили был вынужден затаиться и копить не столько злобу и мрачные планы устранения конкурентов, сколько силы, которые позволили бы ему удержаться на большевистском Олимпе, а в том, что его практически никто (!) не воспринимал как претендента на кресло лидера. Более виртуозные политики считали, что другие представляют для них большую опасность (и угрозу устранения), чем тихий бюрократ Сталин. Большинство из них в своих «звездных» устремлениях недооценили молчаливого Кобу, за что и поплатились впоследствии.

Оставили истории немало высказываний о Сталине и тогда еще не скованные страхом смерти большевики. Крестинский дал чисто эмоциональную оценку: «Это дрянной человек с желтыми глазами». Подобным образом высказался и другой старый большевик Иван Смирнов, когда после смерти Ленина наиболее проницательные умы увидели в Сталине будущего диктатора: «Но он же посредственность, бесцветное ничтожество». Бухарин, долгое время работавший со Сталиным, оценил его более емко и точно: «Первое качество Сталина – леность. Второе – непримиримая зависть к тем, которые знают или умеют больше, чем он». И если насчет лености можно поспорить (ведь Бухарин не принимал во внимание колоссальную работу Сталина, направленную на уничтожение своих соратников по делу), то во втором он оказался пророком. Есть еще одна примечательная фраза Бухарина, обращенная к уже отлученному от власти Каменеву, которому он предлагал начать запоздалую совместную борьбу против монстра. «Сталин – это Чингисхан, беспринципный интриган, все подчиняющий стремлению сохранить власть, единственной формулой которого является месть ударом ножа в спину». Но самой важной характеристикой снабдил исследователей Троцкий. «Ленин – гений и новатор, Сталин – наиболее выдающаяся бюрократическая посредственность». Несмотря на субъективизм каждого из этих высказываний (ведь авторы были политическими противниками Сталина), в них вырисовываются четкие контуры деструктивной личности, ориентированной на удовлетворение своих внутренних побуждений компенсационного доминирования, готовой использовать для этой цели все живое, весь мир.

Действительно, из всех большевистских лидеров лишь Ленин понимал, какую опасность представляет собой Сталин, и готовил к XII съезду партии «бомбу» в виде отстранения Сталина, но здоровье не позволило ему осуществить свой план. Зато именно на этом форуме в 1923 году проявил себя Троцкий, который неожиданно откровенно продемонстрировал, что готовится занять место Ленина после его смерти. Но в качестве целей Троцкий почему‑то недальновидно выбрал не Сталина, а Зиновьева и Каменева, что позволило Сталину виртуозно сыграть на стороне последних против Троцкого. Сталин использовал старые подпольные методы борьбы, например, руками преданных помощников распространял антитроцкистскую литературу. Он опубликовал также старые письма Троцкого, в которых тот нелестно отзывался о вожде пролетариата. Удар Сталина оказался на редкость точным и эффективным: если до смерти Ленина и до начала его культа это могло рассматриваться как вполне естественные элементы политической дискуссии (в конце концов, и Ленин не гнушался жесткими словечками в отношении оппонентов), то после 1924 года это выглядело предательством и кощунством. В итоге, создав мощный блок против Троцкого, этого претендента номер один за каких‑то два года раздавили, превратив в политический труп. Длительная подковерная работа Сталина способствовала созданию в восприятии партийцев нового понятия – «троцкизм», которое по своему значению становилось противоположностью «ленинизма». Троцкий не выдержал напора многочисленных и тщательно продуманных атак, подав в отставку с поста наркома обороны. Но пока довольные Зиновьев и Каменев потирали руки, Сталин уже плел паутину для них, параллельно сближаясь с набравшим политический вес Бухариным. Маневрирование Сталина происходило так незаметно и маскировалось таким партийно‑политическим пафосом, что неискушенному среднему звену партийцев и чиновников очень сложно было заподозрить Сталина в том, что во главу угла всякий раз были поставлены его личные интересы. Например, для полного уничтожения левой оппозиции во главе с Троцким (к которому примкнули слишком поздно разгадавшие замысел Кобы Каменев и Зиновьев) Сталин использовал шумные партийные дебаты об индустриализации, объединившись в этой борьбе с Бухариным. Уже в 1926 году Сталину удалось вывести Троцкого, Зиновьева и Каменева из состава Политбюро, а еще через год, во время проведения XV съезда партии, исключить из ее членов (то есть отлучить от управления государством) не только основных игроков во главе с Троцким, но и более 70 наиболее видных представителей оппозиции. Среди прочего, это был суровый урок всем тем, кто шел по пятам за лидером и подумывал, на кого сделать ставку в карьере. И если Сталин всегда слыл опасным и неумолимым, то именно в 1927 году он впервые так явно продемонстрировал собратьям по социалистическому строительству, кто есть кто. Он еще не был властелином, но уже представлял собой грозную силу, которая могла служить объединительным фактором для приобретения новых сторонников.

Но как только с Троцким было покончено, Сталин с присущей ему предельной осторожностью принялся за подготовку уничтожения Бухарина. Это был последний крепкий орешек, которому подчинялось правительство (в лице его председателя Рыкова), профсоюзы (в лице их руководителя Томского), могучая партийная газета (главным редактором которой оставался сам Бухарин) и, наконец, Московская парторганизация (возглавляемая Углановым). Но этим позиционным преимуществам Сталин традиционно противопоставил беспринципность и радикализм в методах и формах борьбы, которые опирались на притянутые за уши ленинские догмы. В личной борьбе за власть он всегда оперировал такими понятиями, как «раскол» и «предательство дела партии». В стычке с бухаринцами краеугольным камнем стал вопрос «раскулачивания», но на самом деле таким вопросом мог оказаться любой другой, который мог бы развести Сталина и его умеренных соперников по разные стороны баррикад. Оппозиционеры потерпели поражение как раз из‑за своей умеренности, рационализма и сосредоточения на самом предмете дискуссии, а не на борьбе. Сталин же, действуя беспощадно и бескомпромиссно, благодаря своей бульдожьей хватке сумел привлечь громадное число сторонников и выдавить оппозиционеров из всех занимаемых ими управленческих клеточек в партии и государстве. Нет сомнения, что большинство присоединившихся к Сталину сделали это из чистого страха оказаться в числе поверженных: осознавая правоту Бухарина и его сторонников (как раньше правоту Троцкого с левым оппозиционным крылом), они, тем не менее, ощущали животный напор генсека и поддались ему. Так к своему пятидесятилетию, которое было с помпой отмечено партией в декабре 1929 года, Сталин единолично встал у штурвала партии и империи. Именно с этого момента должность генерального секретаря партии стала ключевой. Фанатическое стремление Сталина к власти, подтвержденное угрозой уничтожения несогласных, переформатировало ее управленческую структуру. Отныне глава правительства (должность, которую занимал Ленин) стал марионеткой в руках того, кто добился власти путем поступательного усиления роли партии.

Ровно через два года после отставки Троцкого, создателя Красной армии и второго человека по реальной роли в Октябрьском перевороте, депортировали в Турцию. Сталин же действовал все активнее. К этому времени историко‑биографические потуги Троцкого уже канули в Лету, и ничто не мешало Сталину перекроить историю на свой лад. При помощи примкнувшего к его лагерю «историка» Ярославского Иосиф Джугашвили начал строить книжный монумент великому революционеру Сталину, а еще до того при помощи уже начавшей действовать партийной машины обеспечил переименование города Царицына (где он якобы воевал в 1918 году) в Сталинград. Его ненасытная ущербность должна была подпитываться все новыми формулами усиления собственных позиций, атрибутов приобретенного или даже силой навязанного авторитета.

Может показаться удивительным, но именно Троцкий «спас» Сталина от неминуемого падения. Во‑первых, он в свое время отказался от блока с Лениным «против бюрократии» (так осторожно сформулировал больной Ленин сталинские схемы наступления) и по неясным причинам не принял предложения стать заместителем Председателя Совнаркома, то есть стать формальным преемником Ленина. А во‑вторых, он сосредоточился не на тех врагах и из‑за этого неожиданно выступил против смещения Сталина с поста генсека (на чем настаивал Ленин), поскольку рассматривал его как временный противовес Зиновьеву, Каменеву и Бухарину. Эта ошибка стоила ему карьеры и жизни, а Сталину позволила возвыситься до чудовищных высот.

Как указывает уже упоминавшийся Дж. Кеннан, на Сталина все время давило тяжелым грузом «бремя личной незащищенности». Сталин, сам ненавидя весь мир, считал, что к нему этот мир относится так же. Именно это толкало Сталина на совершенно неожиданные для его соратников неадекватные действия. Прошло совсем немного времени с момента приобретения абсолютной власти в государстве, и Сталин встал на открытый путь уничтожения своих былых соратников. Теперь, когда любые его действия неизменно трактовались как благо для государства и защита партии, он был опьянен безнаказанностью. На поверхность начали всплывать те раздражители, которые он до этого прятал от окружающих. Теперь пришло время вспомнить о тех людях, которые когда‑то не подчинились ему или чем‑то обидели его самолюбие, а также о тех, кто мог затмить его своей оригинальностью, яркостью и способностью генерировать привлекательные и действенные идеи. Ведь он признавал идеи лишь тех людей, которые дарили их ему, склонясь в низком поклоне.

Но самым губительным и вечно свербящим раздражителем деструктивной натуры Сталина стала его боязнь несоответствия навязанной миру собственной роли и того, что было в действительности. Он содрогнулся от ужаса, что кто‑то недостижимый (например, за границей) или его неблагодарные потомки сумеют разглядеть его реальные устремления. Этот жуткий голос изнутри толкал Сталина на все новые преступления, на уничтожение целого поколения, которое с детства не испытывало животного страха перед его именем. Этот подтачивающий сознание червь заставил Сталина пойти на геноцид 1932–1933 годов, чтобы на деле реализовать свои подходы к национальному вопросу и заставить бояться целые нации и народы. И эта же неизлечимая болезнь оказалась стимулом для формирования совершенной машины репрессий под названием ГУЛАГ, которая, среди прочего, давала Сталину дешевую рабочую силу для создания памятников себе в виде каналов и городов, возведенных на костях заключенных.

Только в качестве ответной на критику чистки в 1934–1938 годах он расстрелял 1108 из 1966 делегатов XVII съезда партии. «Я не стремлюсь перечислять все преступления этого человека. Троцкий серьезно обвинял Сталина в том, что он отравил Ленина. Несомненно, он хотел дать Ленину яд. Совершенно ясно, что он или убил сам свою молодую жену в 1932 году, или довел ее до самоубийства в его присутствии. Вероятнее всего, и это подтверждено сейчас, что именно Сталин явился вдохновителем убийства человека номер два в партии – С. М. Кирова – в 1934 году. Сколько высокопоставленных членов самого близкого окружения Сталина, занимая якобы прочное положение, сложили свои головы в результате пагубных акций вождя, мы можем только догадываться. Я называю примерно полдюжины человек, включая писателя Максима Горького, ближайших товарищей по партии Серго Орджоникидзе и А. А. Жданова. Впрочем, смерть последнего вызывает споры. А то, что человек, раскроивший топором череп Троцкому в Мехико в 1940 году, действовал по наущению Сталина, не вызывает никаких сомнений». Этот отрывок из книги Кеннана ярко свидетельствует о настрое Сталина устранять любые раздражители самым радикальным методом. Духовная слабость человека, назначившего себя лидером партии и крупного государства, диктовала необходимость расправ и репрессий. Иосиф Джугашвили стал одним из руководителей Центрального Комитета за счет непримиримости к врагам и напористости, но свое несомненное слабое место – отсутствие оригинального интеллекта и неординарного мышления лидера – компенсировать ему было нечем, кроме тайных расправ над наиболее перспективными соратниками.

Многочисленные чистки рядов партии помогали Сталину решать многие задачи одновременно. Во‑первых, он устранял конкурентов на лестнице власти. Во‑вторых, он ликвидировал всех тех, кто знал человека Иосифа Джугашвили, оставляя в живых лишь тех, кто готов был принимать вождя Сталина. И в‑третьих, Сталин путем устрашения и создания империи ужасов воздействовал на инстинкты своих приближенных и всего народа, не оставляя никаких иных моделей поведения, кроме почитания и рабского благоговения.

И все же почему, став Сталиным, Иосиф Джугашвили повел тайную непримиримую борьбу против своих соратников? Ведь, по логике вещей, он мог бы выдвинуться на первые позиции за счет дальнейших успехов в борьбе с врагами. На первый взгляд, стратегия Сталина выглядит странной и лишенной здравого смысла. Но если вглядеться в структуру личности этого человека, многое станет понятным и совершенно логичным. Внедрившись в ряды большевиков и надев на себя маску борца за идею, воинственный, гордый и мстительный потомок горцев очень быстро ощутил гигантский разрыв между своим узким внутренним миром и широтой взглядов интеллектуалов международного коммунистического движения. Его неспособность к креативному мышлению на фоне их ярких идей давила и унижала его, вызывая все те же ощущения ущербности и углубляя фрустрацию непризнанности. Это гнетущее чувство подкреплялось неспособностью общаться с мировым коммунистическим движением – из‑за незнания иностранных языков. Участие Сталина в трех партийных форумах международного масштаба до 1912 года (времени его усиления в рядах партийной верхушки) обнажило его неспособность к общению с иностранными коллегами и неподготовленность к размаху движения в целом. Он явно почувствовал себя инородным телом, лишенным всяких шансов выдвинуться за счет ярких идей, ораторского искусства и харизматичности. Единственным его преимуществом оказались напористость и непримиримость к врагам, которые блекли на фоне блестящих способностей других лидеров международного движения, настроенных на системную многоплановую борьбу и полную победу. Именно отсутствие желания да и неумение преодолеть свои внутренние барьеры на фоне растущего стремления к власти и неутоленной жажды тщеславия толкали Сталина на путь тайной борьбы с соратниками, развивали желчное желание уничтожать и истреблять лучших из них, оставляя запуганных и преданных товарищей, напрочь лишенных амбиций разделять с ним власть.

Date: 2015-08-15; view: 306; Нарушение авторских прав