Стратегия аппаратной войны и интриг. Особые свойства сталинской деструктивности

Вся политическая жизнь Сталина – от его вступления в партию и до самого последнего часа – явилась цепью беспрерывных интриг, продуманных до мельчайших деталей заговоров и нескончаемой мести. Но политическая жизнь была неотделима от другой, частной, жизни, иными словами, Сталин жил исключительно своими навязчивыми иллюзиями, презрев все остальные ценности, не вписывающиеся в жизнь легендарного политического деятеля. Для придания своему образу исключительности, которой на самом деле ему недоставало в жизни, он методично и беспощадно «расчищал площадку» мифической театральной сцены, желая оставаться на ней в полном одиночестве. Для этого диктатор уничтожал всех, кто представлял собой неординарную личность, чья воля казалась ему способной реализовывать идеи, у кого в душе жил дух сопротивления и самоуважения. Сталин боялся даже яркого фона, настолько двойственной и зыбкой была его самоидентификация. Как отмечал Дж. Кеннан, это был человек, одержимый «ненасытным тщеславием и жаждой власти, которые сочетались с острейшим чувством неполноценности и жгучей завистью к интеллектуальным качествам своих соратников, которыми он не обладал». Но все исследователи феномена Сталина так или иначе признают его уникальные способности к интригам, созданию многоходовых схем и замысловатых механизмов, при которых жертва неминуемо должна была попасть в тщательно подготовленную ловушку. Театрализация актов насилия, использование партийных декораций, обволакивающее окружающих лицемерие были непременными составляющими тактики советского вождя, который с юношеских лет становления в политической борьбе и актах самовыдвижения старался делать ставку на сталкивание своих оппонентов, разжигание нездоровой борьбы и конкуренции между ними, чтобы, воспользовавшись моментом, перейти на более высокую ступень в иерархии руководства. С того времени, как стало известно его имя в революционных кругах Кавказа, он научился исполнять роль серого кардинала, соглядатая, как бы наблюдающего со стороны за происходящим на политической сцене, но имеющего возможность в решающий момент дернуть за нить, странным образом воздействующую на всех игроков.

Агрессивность и жесткость Сталина оказались его несомненными козырями в борьбе с теми, кто рассчитывал на состязания по правилам нормального человеческого общества. Эти качества не раз выручали Сталина в актах внутрипартийной борьбы на иерархической лестнице власти. С одной стороны, он почти ни с кем не сближался, и за годы с начала политической борьбы и до Октябрьского переворота можно отметить теплые отношения Сталина лишь с семьей Сергея Аллилуева да расчетливое сближение с Лениным. В первом случае он обрел замену собственной семье (и, возможно, уже имел виды на младшую дочь, Надежду), в Ленине чувствовал мощь и способности, которых был лишен сам. К остальным же борцам за изменение миропорядка он относился либо с пренебрежительным высокомерием, либо с ярко выраженным подобострастием. Так, в ссылке в Сибири в поселке Монастырском он в ответ на восторженный прием ссыльных во главе с Яковом Свердловым удивил их своей неприступностью и полным отсутствием желания общаться. Зато несколько позже, посещая семью Льва Каменева, бывшего в то время признанным в партийных кругах авторитетом, Сталин относился к хозяину с величайшим почтением как к высшему должностному лицу. Через некоторое время, как только у него появилась возможность возвыситься над Каменевым, он организовал с методичной последовательностью и свойственной его пробудившейся звериной натуре беспощадностью ликвидацию бывшего товарища по партии, знавшего и помнившего о слабостях политического ссыльного Кобы. С другой стороны, Сталин свою развитую с детства способность к агрессии и напору использовал всякий раз, как только его позиции становились шаткими. Возвратившись из ссылки, бывший член Центрального Комитета партии обнаружил, что его вытесняют с занятых позиций. Он тут же, действуя совместно с тем же Каменевым, благодаря напору и нападкам на партийцев фактически захватил управление редакцией газеты «Правда», чем обеспечил себе высокий уровень влияния уже до приезда в российскую столицу Ленина.

Любопытно, но Сталин почти на всех этапах захвата власти партией и в управлении государством проявил себя никчемным менеджером и бездарным организатором. Пожалуй, ни одно дело, за которое он брался лично, не увенчалось успехом. Он прозевал революцию и долго не мог приклеить свое имя к этому знаменательному для партии событию, он провалил работу на Царицынском фронте, он напрочь загубил порученный ему Лениным Рабкрин, затем прошел через цепь гигантских провалов на внутриполитическом поприще социалистического строительства. Первый пятилетний план привел СССР к глубокому и продолжительному кризису, спасение от которого Сталин усматривал в импорте европейских средств производства. Позже ему пришлось методом жестокого кровопускания собственному народу внедрять в массовое сознание мысль, что проблемы индустриализации вызваны активной подрывной работой и шпионажем западных государств. Множество пропагандистских судилищ стало вынужденной кровавой декорацией к сталинской индустриализации.

Самым же потрясающим, гигантским по размаху оказался просчет Сталина в его ставке на дружбу с Германией. Осознав, какую ошибку он совершил и в какую катастрофу вверг страну, мнимый лидер всех времен и народов впал в тяжелую депрессию. Лишь через три часа после сообщения о нападении Германии Сталин сумел дать команду обороняться. А выступить лично перед народом смог только через 10 дней после начала войны. Р. Такер выдвинул уникальную гипотезу, которая, по всей видимости, является верной. Он утверждал, что Сталин прятался за дружбу с Германией, ибо не верил, что обескровленный им и истощенный Советский Союз выстоит в борьбе с агрессором. Неумолимый и беспощадный захватчик боялся большей силы, чем представлял он сам. Косвенным подтверждением гипотезы знаменитого исследователя является то, в каком отчаянии и удрученном состоянии был Сталин после того, как узнал о стремительном захвате Франции.

Но террор с его показательными процессами продемонстрировал и нечто другое: отсутствие какой‑либо ответственности за чудовищное истребление миллионов невинных людей. Новым приятным открытием советского лидера оказалось то, что он сумел вызвать всеобщий панический страх своей деятельностью. Сталин не преминул воспользоваться страшным оружием, испытывая, вероятно, от массового садизма едва ли не физическое наслаждение. Когда он порой лично указывал, каким образом организовывать пытки, то как будто мстил окружавшим его людям за унижения детских лет и за пренебрежительное отношение к себе во время борьбы за власть. Стоит вспомнить, что Сталин оказался первым, кто после прихода к власти партии большевиков приказал пытать политических заключенных. Именно с этого момента он позволил себе открыто наслаждаться людской болью, заменив садистскими устремлениями присущую человеку жажду любить и творить. Его деструктивное, как гигантский солитер, выползло на свет божий и показалось миру.

Особое удовольствие диктатору доставляло наблюдение за внешними изменениями и внутренней психологической борьбой своего ближайшего окружения. Как указывает Виктор Шейнов, он устраивал высшим функционерам партии чудовищные испытания на верность делу и преданность ему лично, арестовывая их близких и творя по отношению к ним произвол. К примеру, в лагерь была

отправлена жена Молотова, а жену Калинина пытали, чтобы «выбить» компрометирующие мужа показания. Таких случаев бесчисленное множество, и ключевым моментом в их понимании является то, что Сталин явно наслаждался унижением людей. Впрочем, что касается Полины Молотовой, то она была последней, кто имел доверительный разговор с женой Сталина Надеждой перед ее самоубийством (или убийством), а Сталин хорошо знал, что взрывная и почти неконтролируемая эмоциональность женщин может сильно ему навредить. Вообще, он, по всей видимости, считал женщин менее управляемыми и менее подвластными его дьявольской методике «сладкой мести», потому избегал общения с ними, а тех, кто знал хоть что‑то о его темной стороне, предпочитал либо держать подальше, либо просто уничтожал. Кроме, конечно, тех сладострастных случаев, когда женщина служила объектом воздействия на конкурентов‑мужчин. Так, он впервые не удержался и позволил себе насладиться давлением на больного Ленина с помощью грубого оскорбления Крупской. Но тогда ему еще приходилось лавировать между другими лидерами партии, а вот после смерти своей жены и особенно после убийства Кирова Сталин уже совершенно безбоязненно предался своей страсти всепоглощающего доминирования над людьми и пространством. В этом проявилось ужасающее деструктивное начало деформированной личности Джугашвили, последовательно лепившего из себя великого революционера и государственного деятеля Сталина. Диктатор, на самом деле ощущавший неуверенность в себе, нуждался, как больной диабетом в инсулине, в постоянных подтверждениях своего величия. Болезненная неуверенность проявлялась даже в таких мелочах, как ношение обуви на высокой платформе (чтобы казаться выше ростом) или стремление стать на ступеньку выше в групповом фото. Так или иначе, Сталина постоянно жгла мысль, что мантия великого человека, которую он вознамерился на себя надеть, слишком велика для него.

Впрочем, сознательное уничтожение себе подобных не всегда являлось для Сталина самоцелью. Террор был тесно связан с его психологическими комплексами и внутренней дисгармонией. Диктатор действовал так, словно боялся, что вот‑вот на политическом горизонте снова возникнут яркие личности, могучие фигуры, которые сумеют заслонить его. Когда с Троцкими, Кировыми и Горькими было покончено, иррациональная логика советского властителя потребовала принятия любых мер для того, чтобы на советском небосклоне больше не вспыхивали звезды такой величины. Характерно, что еще раньше, с момента обретения полной власти в 1929 году, не только таких потенциальных лидеров, но людей, попытавшихся критиковать или открыто выражать несогласия с его линией, Сталин расценивал как предателей и зачислял в черный список, обрекая в будущем на физическое уничтожение. Конечно, не как личных врагов, а как врагов государства. И он играл на упреждение, отправляя в лагеря, застенки тюрем и просто под пули советской инквизиции тысячи, десятки тысяч людей. По прямым приказам и негласным распоряжениям Сталина народ строем шагал навстречу смерти. Сталин умело создал атмосферу всеобщей напряженности и никогда не покидающего граждан СССР страха. И он вполне мог гордиться собой, потому что похвалы и дифирамбы властелину империи пели из жуткого страха, диктуемого инстинктом самосохранения.

И крайне важными в этом контексте являются описания жизни партийного лидера в 1920‑е годы. Хотя уже в это время Сталин начал открыто проявлять подозрительность и непримиримость к соратникам, многие оценивали его как вполне терпимого и вменяемого. Это может свидетельствовать лишь о том, что в 20‑х годах Сталин еще не достиг абсолюта во власти и опасался демонстрировать свои истинные душевные свойства. Еще не подошло время для пробуждения бесов, и он усыплял бдительность окружающих как достаточно напряженной административной работой, так и тщательной маскировкой своих внутренних побуждений. До тех пор пока почва для открытого проявления деструктивных порывов не была основательно подготовлена, Сталин действовал как настоящий хамелеон: он жил «по– ленински», непритязательно и замаскированно, делая вид, что его беспокоят исключительно партийные дела. Сталин был очень терпеливым, он долго искал людей, способных развить культ его личности в широких массах. И одним из таких людей оказался Лаврентий Берия, которого в награду за свое обожествление Сталин наделил фантастической властью. Утверждение собственного величия было для Сталина всем, ради этого он отодвинул на второй план семью и всех тех, кто искренне желал оставаться его друзьями. Сталин принимал лесть как подарок и даже намекал своим подопечным, чего он от них ожидает в области сотворения мифа о великом государственном деятеле. Воспевателем Сталина номер два стал Лазарь Каганович, особенно проявивший себя после запомнившегося всем безапелляционного заявления о том, что пора менять лозунг «Да здравствует Ленин!» на лозунг «Да здравствует Сталин!».

Несмотря на то, что медики однозначно ставят Сталину безрадостные диагнозы: от прогрессирующих шизоидных черт и приступов паранойяльного психоза (Личко) до прогрессирующей паранойи с определенно выраженной манией преследования (Бехтерев) – величайший вождь всех времен и народов в своей борьбе против мира продемонстрировал редкую последовательность. Сначала он уничтожил старых большевиков, знавших революционера Кобу, порой незадачливого и недалекого, затем он сменил руководство карательного органа – НКВД, убрав оттуда чекистов из старой большевистской гвардии, а заодно и сумев замести следы предыдущих преступлений. Наконец, чтобы обезопасить себя от возможного военного переворота, он истребил всех военачальников, кроме нескольких преданных ему лично командиров, чьи организаторские способности вызывают большие сомнения. Это были люди типа Ворошилова и Буденного, которые ничем не проявили себя как военные специалисты, кроме готовности кричать «ура» во время атаки. Сталину было выгодно окружить себя верными посредственностями – на их фоне его личность в восприятии окружающего мира современников приобретала ореол особой значимости.

Еще одной плоскостью проявления деструктивного в личности Сталина стало его отношение к собственной семье. Несомненно, семья была тем необходимым довеском, который служил фоном для идеального борца за счастье рабочего класса. Кроме того, почтительное и почти благоговейное отношение к Сталину Надежды Аллилуевой, девушки из семьи профессионального революционера, которая была моложе его на тринадцать лет, первоначально и служило той необходимой энергетической подпиткой болезненному самолюбию, требовавшему постоянного подтверждения величия. Но, лишенный способности любить и развивающий в себе лишь жажду поглощения, Сталин со временем начал демонстрировать откровенную враждебность и вопиющую грубость к близким. Сына от первого брака Якова он просто игнорировал, чем чуть не довел до самоубийства (попытка Якова застрелиться имела место), к детям от второго брака практически не проявлял интереса. Жену он довел до самоубийства, чем окончательно подтвердил, что в семье не нуждается. Он даже не появился на ее похоронах и ни разу не навестил ее могилу. Знаковым моментом является тот факт, что время расправы с женой совпадает со временем начала активного действия культа личности. То есть Сталин отыскал иное, более действенное и более масштабное подтверждение своего величия, чем могла дать семья. А развитая с годами асексуальность, возникшая, по всей видимости, в силу направленности энергии на достижение власти, а также неспособность учитывать чьи‑либо потребности, интересы и желания привели к вытеснению семьи как таковой из сознания как фактора, который мешает продвижению его главной идеи‑фантома – властвования над миром. Это подтверждается и некоторыми оценками медиков. Например, руководитель отделения Московского научно‑исследовательского института психиатрии профессор Гофман при изучении личностных характеристик тирана особенно акцентировал внимание на его холодности к детям и внукам, а также на отсутствии привязанности к кому бы то ни было.

И все же Сталин демонстрировал удивительную способность обучаться. И не только из книг, которые с юношеского возраста он постоянно читал и анализировал. Он очень тонко чувствовал, что это может дать существенное прибавление к его политическому весу. Например, уловив могучую энергию Ленина и познакомившись с ленинской «Искрой» во время своего «кавказского периода», он постарался полностью контролировать подобное издание на Кавказе. В результате уже через несколько лет Сталин, тогда еще Коба, добился, чтобы его называли «кавказским Лениным». Позже он постарался, чтобы его новый псевдоним был как можно ближе по звучанию к псевдониму Ульянова.

Сталин реально проделал колоссальную работу для отождествления своего имени с именем Ленина. А ведь еще в публикациях и репортажах по случаю десятой годовщины революции его имя даже не упоминалось как имя второго – после Ленина – создателя нового миропорядка. Сталин досконально изучил все труды Ленина и мог наизусть оперировать отрывками или теоретическими позициями. Говорят, один из тезисов о рабоче‑крестьянском правительстве он с тщательностью архивного педанта доказал тремя десятками ссылок на работы Ленина. Он копировал Ленина во всем, и это, наряду с масштабной пропагандой культа личности Ленина, стало предпосылкой нового восприятия образа Сталина в кругах молодых партийцев, тех, что выдвигались самим Сталиным после уничтожения старых рядов. Он, по всей видимости, испытывал патологическую ненависть к старым большевикам только за то, что они были свидетелями революционных событий и понимали истинную роль Сталина в тех событиях. В целом же ставки на Ленина и маневрирование в политической борьбе внутри партии также можно отнести к исключительным преимуществам сталинской выдержки. Тут деструктивное, и прежде всего привычка видеть врагов во всех окружающих, помогало ему, в то время как расслабившиеся или рассеявшие внимание неизменно оказывались на позициях аутсайдеров.

Несмотря на то, что русский не являлся родным его языком, Сталин явно преуспел в оперировании филологическими формулировками, нередко демонстрируя великолепные познания и навыки в суггестии (внушении). И тут он также очень многое почерпнул в ходе пристального наблюдения за Лениным и непрекращающихся попыток походить на этого лидера. Он создал и поддерживал миф о врагах. «Мы окружены врагами. Волки империализма, нас окружающие, не дремлют», – так рисовал Сталин картины всеобъемлющей борьбы. Но при этом, недоверчивый и настороженный, вождь старательно избегал контакта с массами, предпочитая общаться с ними через посредников в виде представителей ЦК и Политбюро, которые смертельно боялись его. Сталин предпочитал скрываться за могучими фигурами Ленина, Маркса и Энгельса. Однако, прячась за спинами признанных лидеров, он приказывал развешивать свои портреты на городских площадях и в общественных зданиях, став через несколько лет после захвата единоличной власти полубогом в глазах всего многомиллионного советского населения. Мифологизация образа достигла апогея, когда в каждой школе, в каждом государственном учреждении вождь неизменно «присутствовал» в виде бюстов, полотен и фотопортретов.

Сталин бесстыдно и самым хамским образом присваивал себе чужие мысли и идеи, свирепо расправляясь с теми, кто высказывал недовольство. Когда Ленин отошел от дел и большевистская верхушка взялась за написание трудов о теоретических основах марксизма‑ленинизма, Сталин весьма преуспел, подбираясь к роли идеолога партии в ходе нескольких последовательных попыток. Наконец в год смерти Ленина он сумел издать небольшую брошюру «Об основах ленинизма», где впервые представил себя в роли главного последователя Ленина. Любопытно, но некоторые исследователи высказывают сомнения в подлинности авторства Сталина, особенно это касается сложных теоретических выкладок, например понятия ленинизма. Тот же Рой Медведев утверждает, что брошюра Сталина стала результатом его тесного сотрудничества с неким Ф. Ксенофонтовым, который годом ранее написал схожую книгу, но сумел издать ее лишь после набирающего политический вес генсека. Существует и переписка между двумя теоретиками ленинизма, в ходе которой Сталин недвусмысленно и очень настоятельно рекомендовал автору не заниматься далее этой тематикой. В 1924 году Сталин все еще был слишком слаб, чтобы открыто расправляться с неугодными; очередь Ксенофонтова наступила лишь в 1937 году, когда его забили насмерть во время допроса. Этот случай говорит еще и о том, что, как на редкость мстительный человек, он никогда не забывал тех, кого он когда‑то посчитал своими врагами. А плагиат был надежным спутником Иосифа Джугашвили‑Сталина в течение всей его карьеры. Еще в начале революционного пути, получив от Ленина задание разобраться и написать статью о национальном вопросе, Сталин успешно заимствовал основную мысль у Карла Каутского, придав материалу за счет обрамления своими собственными рассуждениями новую экспрессию. Таких случаев в арсенале Сталина можно насчитать не один десяток. Примечательно, что Ленин перед смертью упрекал Сталина в отсутствии «элементарной человеческой честности». Создатель советского режима добивался признания своих научных достижений благодаря шокирующей беспринципности и беззастенчивому плагиату.

Стоит также обратить внимание на чрезмерное увлечение Сталина атрибутами так называемого приобретенного, или формального, авторитета. Он прекрасно понимал, что воздействие на массы осуществляется как раз этими символами, которые выступают заменителями его личности. И если свою личность с посредственными качествами он тщательно прятал, то его болезненное тщеславие требовало выпячивать эрзацы, ставшие заменителями реального человека. Он инициировал присвоение себе звания Героя Социалистического Труда и Героя Советского Союза, присвоил себе сначала звание маршала, а затем и генералиссимуса. Любопытно, что даже через много лет после его смерти мало у кого возникали вопросы по поводу того, как человек, который никогда не служил в армии, получил высшие военные звания. Не менее интересным для понимания глубинных проблем личности Сталина является его желание не только реально, но и формально иметь статус полного правителя государства: перед войной с Германией он вдруг стал еще и председателем правительства, а с началом войны – председателем Государственного Комитета Обороны и Верховным Главнокомандующим. Кризис государства и народа он мастерски использовал для основательного укрепления своего статуса, пытаясь привить поклонение имени Сталина даже будущим поколениям. Но стоит ли говорить, что все эти действия, присвоения и искусственная масштабизация образа были вызваны одним‑единственным: горьким осознанием своего несоответствия исполняемой роли, требованием вечно гонимого, приглушенного тщеславия получать все новые формальные подтверждения состоятельности личности. Как и все деструктивные личности, в глубине души осознающие неискоренимость собственных психологических проблем, он обожал всякие видимые, материализованные признаки собственного величия, которые, как он полагал, могут надежно прикрыть отсутствие духовного развития. А практическим подтверждением ощущения неполноценности являются факты, указывающие на преклонение Сталина перед авторитетами мирового значения. Он, например, не посмел уничтожить Булгакова и ежился от боязливой мысли, что Горький однажды выскажется о нем нелестно. Всю жизнь во власти он посвятил тому, чтобы приблизиться к лежащему у Кремля Ленину, тайно мечтая о месте рядом с ним. То ему чудилось, что он на пороге вечности, то он, как мальчик‑коллекционер, собирал автографы у признанных политических лидеров других стран.

Как всякая деструктивная личность, Сталин не ведал иного способа влияния на мир, кроме реального физического воздействия. Известный сталинский вопрос: «Сколько дивизий у Папы Римского?» – говорит о многом, и в частности об отсутствии духовного мерила величия и абсолютном непонимании сути гуманитарного влияния на мир. Человек, не способный к созиданию, он усматривал роль сильного исключительно в физическом могуществе, доминировании над более слабым. Чуждый понимания того, что истинное величие человека может быть выражено лишь в созидательных продуктах раскрепощенного и свободного разума, Джугашвили– Сталин сам загнал себя в узкие рамки лишенной перспектив тупиковой формулы жизни: «подавить и заставить бояться – господствовать». В глубине души, осознавая эфемерность своих усилий, этот стоящий над страной и моралью человек в течение всей жизни тайно презирал себя – за неспособность стать великим творцом. Это ужасное и мучительное ощущение порождало ненависть ко всему остальному миру, став источником едва ли не самых грандиозных и чудовищных преступлений за всю историю человечества.

Date: 2015-08-15; view: 338; Нарушение авторских прав