Глава 8. Нэрис вошла в комнату, огляделась по сторонам и, что‑то вспомнив, опустилась на колени у кровати

Нэрис вошла в комнату, огляделась по сторонам и, что‑то вспомнив, опустилась на колени у кровати. Приподняла край длинного покрывала, вгляделась в мягкую пыльную темноту и позвала:

– Эй, ты здесь?

– А куда ж мне деваться‑то? – Под кроватью завозились, засопели, и в руку девушки ткнулась зевающая шерстистая мордочка. – По замку не побегаешь, тут небось свой Хозяин имеется… А ты чего так быстро?

– Кэти, как всегда, подняла панику на пустом месте, – поморщилась Нэрис, выпрямляясь. – У леди оказалось обыкновенное несварение желудка. Так что роды принимать мне не пришлось, слава богу. Вылезай. Я там тебе поесть принесла… И сливок!

– Вот энто мне нравится, – радостно облизнулся брауни, споро выбираясь из‑под кровати и карабкаясь на стол, где его ожидало прикрытое салфеткой угощение. – Сразу бы так! Сливки знатные… – прочавкал он. – Сладкие, жирные…

– Ты кушай, кушай, – улыбнулась девушка, подвигая к оголодавшему другу миску с овсяными лепешками. – Небось натерпелся, пока ехал. Кстати, как тебе все‑таки это удалось?..

– Обыкновенно, – не отвлекаясь от своего занятия, прочавкал домашний дух. – К гонцу твоему в подсумок влез, глаза ему отвел, и всех трудностей‑то… Тока синяков понасажал во всю спину. Резвый жеребчик у парня!

– А как же дом без Хозяина?

– Я все на Белые Уши оставил. Сам волнуюсь теперь, как бы не вышло недогляду… Ить одно дело – мельница, а другое – цельный замок…

– Какие уши? – не поняла Нэрис. – Чьи уши?

– Да ничьи, – отмахнулся свободной лапой брауни. – Имя такое – Белые Уши. Родич мой, с мельницы. Как бы по всему свету не разнес, куда меня понесло… Насмешек не оберусь… А все ты! – Он облизнул испачканную сливками мордочку, сыто икнул и укоризненно посмотрел на воспитанницу: – Папенька с маменькой сил не жалели, растили, уму‑разуму учили – и все впустую! Одна морока с тобой. Такое мое мнение.

– Да что я сделала‑то?! – обиженно ахнула девушка.

Брауни многоопытно вздохнул:

– Покамест ничего… Но я ж тебя с младенчества знаю, занозу этакую! Как где чего случись, так у тебя сразу глаза горят, юбка парусом – и понеслась! Не так, что ли?

– И вовсе нет!

– А кто письма строчит домой? Кто служанок шпионить науськивает? Кто в мужнины дела лезет, о совести да приличиях как есть позабывши? Кто? А?

– Никуда я не лезу! – буркнула предательски краснеющая леди. – Ну подумаешь, было разок, да и то…

– Ну уж не разок, ты мне не ври. Нашла дурачка. О твоих художествах вся Шотландия, поди, знает!

– И пусть знают себе, тебе‑то что?!

– А то, что у меня ответственность, – сердито ответил брауни. – Не чужая, чай! Ты глазами‑то не сверкай, негодница. Думаешь, не вижу, что у тебя на уме? Как про Ирландию‑то сказал, аж взбудоражилась вся!

– Но там же Ивар!..

– И что с того‑то? Служба у него такая, неблагополучная… Его послали – он и поехал, а тебя, кажется, никто об этом не просил.

– А я, может, и не собиралась вовсе!..

– Угу! А я, стало быть, пенек лопоухий, соображения не имеющий? – проницательно прищурился домашний дух, глядя на сконфузившуюся девушку. – Я тебя с малолетства нянчил вот этими вот самыми лапами. И опосля этого ты мне тут сказки рассказывать будешь? Не собиралась она… Еще как собиралась! Только нечего тебе в Ирландии той делать. Такое мое мнение.

– Вот что ты за вредина? – чуть не плача, воскликнула она. – Неужели ты не понимаешь…

– Очень даже понимаю. Потому и приехал, всю родню опозорив. И хоть ты тут изревись вся, из дому не выпущу!

Нэрис вскочила с кресла:

– И что мне теперь – сидеть и ждать, пока меня…

– …не оставят вдовой? – подхватил он знакомую песенку. – Ты хоть новое что придумай, бесстыдница! Знаю я, мужа любишь, оно и правильно… да тока посмотри мне в глаза и скажи – а за ним ли ты туда собралась, а?

– Я… Да ты… – задохнулась от праведного негодования леди Мак‑Лайон, но почему‑то других аргументов у нее не нашлось. Да и какие тут аргументы, когда умница‑брауни, как это ни огорчительно, во всем прав? Чем она может помочь Ивару? Это их мужские игры, к тому же наверняка далеко не безопасные. И в раздираемой войной Ирландии женщине делать нечего, если только она не самоубийца… Но… Ах, как любопытно все‑таки! Такая секретность, такие предосторожности – ведь точно очередное интереснейшее дело! А она совсем ничего не знает. И сидит здесь, у черта на куличках, в полнейшем неведении, от скуки хоть вешайся. Обидно, ну ведь обидно же!

Девушка шмыгнула носом и отвернулась от усмехающегося домашнего духа. «Вот почему я не родилась мужчиной? – насупленно подумала она, терзая в пальцах поясок на платье. – Им‑то все можно!» Она опечаленно вздохнула, потом вспомнила, что, будь она мужчиной, ни о каких мужьях – главах Тайных служб можно было бы и не заикаться, и передернула плечами.

– Ладно. Я же все понимаю… Вы как лучше хотите.

– Разобиделась, – тихонько фыркнул брауни, перелезая со стола к ней на кресло. И примирительно тронул грустную девушку за локоть. – Ты, это самое… Не печалься уж так‑то! Образуется.

– Знаю, – ответила Нэрис, снова тяжело вздохнув, и повернулась к нему. – Ну хоть ты приехал. Все одно не так скучно будет! А что до Ирландии… Да и бог с ней! Все равно меня Тихоня даже к порту не подпустил бы. У него же «приказ»…

– И правильно. Нечего тебе там делать, – повторил домашний дух. И добавил: – Такое мое мнение…

Помолчали. Брауни, поняв, что любопытная девчонка и вправду смирилась, думал уже о другом. О том, как справляется со своими временными обязанностями Белые Уши, о том, узнают ли про его неблаговидный поступок соседи, и о том, как он будет объясняться с тутошним Хозяином. Виданое ли дело – в чужой‑то дом без спросу явиться! Как бы чего не вышло…

Нэрис, оставив в покое пояс, бездумно глядела в окошко. Солнечный день померк, стало еще тоскливее, чем вчера. Вчера хоть какая‑то надежда была, а теперь… Глупо, конечно, надеяться, что брауни решение переменит и позволит ей дать волю своему любопытству. К тому же есть ведь еще и Ульф… «Да пускай хоть они оба вдруг и смягчатся – толку от этого?.. – печально подумала она. – Ну куда я поеду? И зачем? Я ведь даже не знаю, где конкретно сейчас мой муж. Ирландия – она большая. Не будешь ведь по ней вдоль и поперек носиться, у каждого встречного‑поперечного выспрашивать, не видал ли он тут одного шотландского лорда? Тем более если Ивар поехал инкогнито, то я ему еще и все карты спутаю. И точно вдовой останусь, по собственной же глупости!» Осознав сей печальный факт, леди Мак‑Лайон окончательно сникла. Заметивший это брауни ободряюще улыбнулся:

– Не кисни уж, егоза! Успеешь еще дел наворотить… А на меня не дуйся, я ж ить любя. Не чужая, чай!..

– Угу…

– А про то, что из дому не выпущу, – помявшись, сказал он, – так это ж я так, для острастки! Не вздыхай уж так‑то жалостливо, знаю ведь, что в четырех стенах тебе усидеть тяжко… Погода нынче какая славная, можно и погулять маленечко!

– Я уже гуляла, – безразлично отозвалась девушка, откидываясь в кресле. – А тут поблизости ни моря, ни речки даже…

– Поблизости, может, и нету, – хитро прищурился он, зная любимую привычку Нэрис побродить по берегу. – А вот ежели верхами, так и трех часов, считай, не потратишь.

– Здесь есть море?!

– А чего ж ему тут не быть‑то? – развел лапами хранитель очага. – Чай, не пустыня… Да ты погодь, погодь! Вскочила! Куда ты собралась‑то на ночь глядя? Завтра с утречка и покатаешься… Ох уж эти мне детки!.. Ни минуты покою.

Небо над утесом взбухло свинцовыми тучами, тяжелыми, низко висящими. Дышалось с трудом – настолько воздух был пропитан влагой. Серенький рассвет только самую малость разбавлял сгустившуюся за ночь темноту и был не в состоянии разогнать густой туман, окутавший уступы Скеллиг‑Майкла. Безрадостное зрелище… И однако же как тяжело с ним расставаться!.. Аббат Бэннан подавил ностальгический вздох, усилием воли заглушив печаль по родному уже острову, который приходилось покидать в такой спешке и – видит Бог! – против своей воли. Но что ж поделаешь? Долг превыше всего.

Святой отец оторвал взгляд от неприступных стен утеса и перевел его на суетящихся вдалеке у каменного берега паломников. Весть о том, что монахи покидают Скеллиг, привела их в смятение. Кто‑то даже ударился в легкую панику, недоумевая, отчего община приняла вдруг такое решение и что им, паломникам, теперь здесь делать? Горстка послушников, остающихся на острове, общего настроения не улучшила. «Ничего, – подумал отец Бэннан, придирчиво осматривая лодку, на которой братьям предстояло покинуть утес, – паломников заберут отсюда, самое позднее, завтра. Как раз должны привезти с большой земли новых страждущих… Только бы кто из послушников не начал трепать языком о наших несчастиях!» Аббат нахмурился и покачал головой: он знал, что по острову уже пошли разговоры о бедах общины, и знал – это самое неприятное – о том, что некоторые уже всерьез опасаются, не потерял ли Скеллиг‑Майкл Божьего расположения… «Суеверия – корень всех зол!» – убежденно подумал аббат. А вслух сказал:

– Сын мой, не видал ли ты брата Лири?

Эти слова были обращены к подошедшему послушнику. Он был совсем еще мальчик – худой, большеглазый, вечно путающийся в полах своего одеяния.

– Нет, отче, – качнул головой тот, аккуратно сгружая в лодку два небольших тюка. – Но братья поднялись наверх, в молельню, и, наверное, брат Лири тоже там. Если пожелаете, я позову его!

– Не стоит, дитя, – улыбнулся отец Бэннан. – Я как раз хотел в последний раз преклонить колени перед святым распятием. Сам схожу. Не много ли поклажи? Вещи братьев уже уложены, провизия тоже… Это что за тюки?

– Прошу простить нас, отче, – потупился паренек, заливаясь багровым румянцем. – Знаю, лодка небольшая… И вы не велели сопровождать… Но мы бы так хотели отправиться с вами! Пожалуйста!

– Гхм… вот же упрямцы!.. Мы – это кто?

– Я, Джеральд, Алби и Годфри, – с готовностью выпалил тот. – Мы не займем много места, отче! И мы будем помогать… Можем грести, разводить костер, нести поклажу… все, что прикажут братья! Пожалуйста, святой отец, позвольте нам поехать с вами!..

– Братья и сами не чураются тяжелой работы, Гален, – сказал аббат. – И я ведь уже объяснял всем вам…

Он замолк. Задумчиво посмотрел в умоляющие глаза парнишки, снова окинул взглядом скалистые уступы Скеллига, нахмурился отчего‑то. И закончил медленно:

– Впрочем, раз угодно Господу сподвигнуть вас на путь, полный лишений и тягот, не мне, ничтожному, противиться. Скажи своим друзьям, дитя мое, что вы все можете поехать.

– Благодарю вас, отче! – вспыхнул искренней радостью Гален. – Я сию же минуту…

– Можешь пока не торопиться, – с мягкой улыбкой остановил его аббат. – Свершите молитву, подкрепитесь перед дальней дорогой… и имейте в виду – больше четверых послушников мы с собой не возьмем. Поэтому остающимся не стоит знать, что вы покидаете остров. Нужно думать не только о себе, сын мой.

– Как скажете, отче, – склонил голову мальчик. И, путаясь в длинном, не по росту, одеянии, направился вверх по тропинке, шепча слова молитвы. Отец Бэннан глядел ему вслед.

Эта четверка – Гален, Джеральд, Годфри и Алби – была неразлучна, несмотря на то что более разных людей на свете, пожалуй, было не сыскать. Пятнадцатилетний сирота Гален, воспитанный монахами‑августинцами, для которого наивысшее счастье – петь церковные гимны и прислуживать на богослужениях; деревенский крепыш Алби, крестьянский сын, соль земли, коренастый, рассудительный и надежный, как дубовый посох брата Даллана; Годфри – человек в возрасте, благочестивый приверженец строгих постов, любимой поговоркой которого была «В здоровом теле – здоровый дух!», при любой погоде купающийся в одних штанах дважды на дню… И, наконец, Джеральд – потомок знатного рода, в прошлом богач и ловелас, знатный охотник и первый красавец графства. Что уж его привело на Скеллиг в самом расцвете лет, не знал никто, кроме отца Бэннана. А последний тайну исповеди не разглашал.

И вот эти четверо людей, младшему из которых было пятнадцать, а старшему – за сорок, сроднились на удивление всем. Работали вместе, вместе молились Господу… и нет ничего удивительного, что уйти следом за монахами они тоже решили все вместе.

– Ну что ж, – задумчиво обронил аббат, шагая следом за исчезнувшим среди обломков скал послушником, – чему быть, того не миновать… А, брат Лири! Вот вы где.

– Хотели меня видеть, отче? – легонько поклонился монах, поднимаясь с камня у подножия ступеней. – Братья сейчас спустятся.

– Это хорошо… – Отец Бэннан огляделся и легонько взял его за локоть. – Давайте пройдемся. Напоследок.

– А как же лодка? – почему‑то обеспокоился брат Лири.

– Я проверил веревку, да и море нынче спокойно, – отмахнулся аббат. И криво улыбнулся, натолкнувшись на прямой, вопросительный взгляд монаха: – Не беспокойтесь, мы должны отплыть, и мы отплывем… Пойдемте же. Мне нужно с вами кое‑что обсудить.

– Как скажете, отче, – снова поклонился брат Лири.

И оба монаха, склонив друг к другу головы, неспешно удалились по тропинке, петляющей меж прибрежными валунами. Запыхавшийся брат Колум, с мешком в руках, успел увидеть только их спины. Открыл было рот, чтоб позвать, потом передумал и спустился вниз, к лодке. В ночной суматохе едва не позабыл о личных вещах! Оно, конечно, и не столь важно, как драгоценные манускрипты и летописи, однако же остаться без сменной одежды и теплого пледа было бы неприятно… Брат Колум, оскальзываясь на камнях, шариком подкатился к стоящей на приколе лодке и удивленно остановился: какой‑то человек, судя по не знавшей бритвы буйной шевелюре – послушник, присев на корточки, ворошил аккуратно уложенные на дно лодки тюки.

– Утро доброе, сын мой! – на всякий случай сказал брат Колум, не желая застать человека врасплох. Тот вздрогнул от неожиданности и поднял голову. Монах улыбнулся – он узнал Джеральда, послушника, который, зная склонность брата Колума к писательству, частенько привозил ему с большой земли пергамент и чернила. К тому же Джеральд был человек образованный, начитанный, и вести с ним беседы для монаха было сплошным удовольствием.

– Доброе утро, брат Колум. – Разглядев, кто перед ним стоит, послушник улыбнулся в ответ. – Представляете, отец Бэннан все‑таки разрешил нам ехать вместе с братьями! Мы не смели и надеяться… И поэтому собирались в такой спешке, что я едва не оставил на Скеллиге свой молитвенник.

– Так вы его ищете? – Брат Колум вспомнил маленькую книжицу, обтянутую выделанной до шелковистой мягкости кожей, с золотым тиснением – единственное, что осталось у молодого дворянина от прошлой мирской жизни, и понятливо кивнул. Да, такой молитвенник было бы и вправду жаль.

– Я ищу мешок, – помотал головой Джеральд. – Чтобы не занимать лишнего места, мы сложили все наши вещи в два мешка, а не в четыре. Я помогал Годфри и Алби собираться, а Гален второпях позабыл мой молитвенник… вот, ищу, куда бы… Ну наконец‑то! – Он бережно вынул из‑за пазухи завернутую в чистую тряпицу книжку и уложил ее на дно холщовой торбы. И пояснил смущенно: – Нам ведь плыть. А погода скоро совсем испортится. Начнет на волнах подкидывать – могу за борт уронить.

– Не оправдывайся, сын мой! – махнул пухлой ладошкой понимающий брат Колум. – Твое желание вполне естественно…

– Вижу, вы тоже не все успели? – тонко улыбнулся Джеральд, заметив в руках монаха мешок. – Давайте я помогу! Еще ноги промочите.

– Храни тебя Господь, – благодарно ответствовал брат Колум, передавая послушнику свою ношу и присаживаясь на камушек посуше. – Обождем здесь. Остальные вот‑вот должны спуститься.

– Святому отцу виднее, разумеется, – помолчав, осторожно сказал Джеральд. – Однако все же любопытно, брат Колум, отчего вдруг такая суматоха? Неужели из‑за…

– Прошу вас, сын мой! – нервно вздрогнул пугливый монах, не дав ему закончить. – Не будем об этом. К тому же кто мы с вами такие, чтобы обсуждать решения аббата?..

– Простите, брат, – спохватившись, склонил голову послушник. – Это тяжело для вас. Не хотел расстроить.

– Пути Господни неисповедимы, – смиренно проговорил монах, кутаясь в плащ. – А отец Бэннан ничего не делает впустую… А вот и братья! Ну что, все готовы?..

– Пойду позову Галена и остальных. – Джеральд выпрыгнул на берег, поклонился подошедшим монахам и скрылся в тумане.

Брат Филип завертел головой по сторонам:

– А где же аббат? И Августина что‑то не видно.

– Отец Бэннан с Лири куда‑то ушли. – Брат Колум с помощью крепкой руки брата Патрика перебрался со своего валуна в лодку. – Но думаю, вернутся с минуты на минуту. Что же до Августина – он решил остаться. Я сам слышал, как он аббата просил, и тот дозволил… Ах, какое небо черное! Не было бы грозы.

– Будет, – прогудел брат Даллан, устремив к темному небу невидящие глаза. – Я чувствую. Идет непогода!

– Переждать бы лучше… – осторожно высказался брат Филип, качая головой. – А то и вовсе не ехать. Плохая это затея, да простит меня отец Бэннан!

– Филип, – хмуро обронил молчаливый брат Кевин, осуждающе взглянув на товарища. – Не начинай ты сызнова. Не все ли равно, где служить Господу?..

– Я ведь не об этом… – стушевался монах. Хотел еще что‑то добавить, но не успел – сверху, с тропинки, покатились мелкие камешки, и к ожидающим братьям спустился аббат. Он с какой‑то даже благоговейной осторожностью нес в руках потемневший от времени небольшой тяжелый сундучок. Следом за святым отцом шел брат Лири.

– Все здесь? – удовлетворенно констатировал аббат, аккуратно перебираясь в лодку и задвигая свою ношу под узкое деревянное сиденье. Подумал, придавил сундучок с обеих сторон мешками и поднял голову: – А где послушники? Или они передумали?..

– Нет, отче, они сейчас придут. – Брат Колум оглянулся на берег и протянул руку брату Даллану: – Держись!

– Справлюсь, – добродушно усмехнулся слепой монах, постукивая тростью по дереву борта. Он не любил, когда кто‑то обращал внимание на его увечье, однако соседу по келье это прощалось – брат Колум, несмотря на душевную мягкость, был далек от излишней сентиментальности, часто граничащей с ощутимым чувством собственного превосходства… И брат Даллан знал, что тот так же протянул бы руку любому, кому просто по доброте своей захотел бы помочь. Но все же слепой справился сам – взялся одной рукой за скользкий от воды борт, сунул под мышку посох и одним прыжком оказался в лодке. Следом за ним принялись рассаживаться остальные братья. Из тумана вынырнула четверка тяжело дышащих послушников. Пора было отплывать.

…Скеллиг‑Майкл – величественный, мрачный – таял в тумане позади. Тяжело бились волны в борта лодки, с громким всплеском мерно опускались в воду весла. Брат Колум обернулся на прощание и вдруг, издав тихий вскрик, приподнялся на своем жестком сиденье.

– Что случилось? – удивленно посмотрел на него аббат.

– Нет, ничего, отче… – тихо отозвался монах, тяжко вздохнув. И понурился: он таки забрал не все.

Его многие годы ведомый дневник, спрятанный от насмешливых братьев в расщелине скалы за молельней, остался на острове, надежно завернутый в холстину и прижатый камнем. Пять долгих лет брат Колум скрупулезно вел свои записи – и в одно мгновение все его труды пошли прахом! Тайник был такой, что ни за что не отыщешь. А пути назад, снова горько вздохнул безутешный монах, уже больше не было.

Нэрис глубоко вдохнула свежий морской воздух и улыбнулась такой счастливой улыбкой, что ее насупленные сопровождающие даже устыдились своего недавнего недовольства ранней прогулкой. Ульф Тихоня, который за последние месяцы малость поотвык вставать до рассвета, тоже долго ворчал, зевая во весь рот, но неугомонная леди, топнув ножкой, заявила, что его «приказом» верховые прогулки не возбраняются. А если он намерен копаться до обеда, она ведь закроет глаза на мерзкие дороги и английские дожди – и таки немедленно отправится в родную Шотландию. Это приказом лорда не запрещено тоже… Перспектива тащиться неделю по холоду и грязище разбудила сердитого норманна лучше кадки с ледяной водой.

И вот теперь, после двух часов бодрой рыси по туманным долинам, пятеро всадников, ерзая в седлах, украдкой зевали и слипающимися глазами таращились на серую морскую гладь, раскинувшуюся внизу под высоким обрывом. На кой черт жене командира так приспичило прогуляться к морю, они не очень понимали. Но жалованье им платили исправно, что уж там – можно и помучиться чуток. Все равно по большому счету с утра до вечера только спят да едят, да в картишки с караульными‑англичанами дуются… А так пусть и холодно и рань невозможная, да хоть какое‑то разнообразие.

Леди Мак‑Лайон, оглянувшись на помятые физиономии спутников, весело фыркнула и, прикрыв глаза, подставила лицо соленому морскому ветру. Капюшон слетел, волосы давно растрепались, ну да и пусть их. Кто ее сейчас тут увидит? Разве что бойцы Ивара, а им без разницы… Хорошо‑то как! Жаль, нынче не солнечно, как вчера, и ветер сильный, и тучи находят с горизонта грозовые, но все равно хорошо! Нэрис любила воду. Особенно когда ее так много. Она любила простор. А сидеть в четырех стенах ей осточертело до смерти. Нет, леди Кэвендиш прекрасная хозяйка, и дом у нее – просто картинка, и библиотека у сэра Дэвида всем на зависть… Но сколько можно‑то уже?! Весна ведь. И так всю зиму в гостиной у камина проторчала, хватит!

Девушка открыла глаза, полюбовалась видом с обрыва (Грейс не обманула, просто дух захватывает!) и, повертев головой, заметила невдалеке, внизу, рыбацкую деревушку. Из глиняных труб тянулся дымок, у стен сохли на распорках сети, возле домиков копошились люди, занимаясь своими делами, – им‑то было не привыкать вставать с рассветом. Отсюда, с высоты обрыва, деревушка казалась очень милой и даже какой‑то уютной. Небольшая, дворов на двадцать, устроившаяся меж двух холмов в самом сердце маленькой каменистой бухты, она была надежно защищена и от ветра, и от штормов… Нэрис, подумав об этом, поежилась. Ветер, несмотря на всю его прелесть, был тем не менее сильный и холодный. Все‑таки еще далеко не лето… К тому же захотелось есть. Боясь проспать все на свете, неугомонная леди встала рано, позавтракать не удосужилась, а наспех сжеванное яблоко, едва ли не силком впихнутое в нее заботливым брауни, желудок не наполнило.

– Ульф! – сказала Нэрис, повернувшись к зевающему во весь рот норманну. – Поедем вниз?

– Вниз так вниз, – безрадостно пробубнил тот. – Куда укажете, госпожа… А домой‑то поворачивать не пора ли?..

– Нет еще. – Она тряхнула головой, окинула смеющимся взглядом кислые лица сопровождающих и добавила, тронув поводья: – Я ужасно проголодалась! И вы ведь тоже, наверное? Как думаете, нам дадут в деревне хоть по ломтю хлеба?

– Хлеба – это вряд ли, – осознав, что леди наконец сказала хоть что‑то дельное, начали просыпаться бойцы. – У них, наверное, у самих с хлебом туго.

– А вот рыбы должно быть вдоволь.

– Заплатим, ежели чего…

– Не «ежели», а заплатим, – сказала Нэрис. – Я сама и заплачу. Вы же не по своему почину, не поев, сюда ехали!..

– Это дело! – радостно загомонило мигом проснувшееся сопровождение. – Уважила, хозяйка! Тихоня, чего ты мнешься? Поехали!

Норманн отвлекся от пристального разглядывания показавшегося вдалеке из‑за длинной песчаной косы корабля. Нет, не свои, англичане… «От бухты‑то зря отвернули – ветер вон какой! Не снесло бы на камни», – невольно подумал Тихоня, провожая глазами тающее в тумане судно. И, оглянувшись на своих, ткнул пятками в бока лошади. Очень вовремя – оголодавшие соратники во главе с шустрой леди уже вовсю пылили вниз по склону холма. Ульф нахмурился было, что его не подождали, но потом прислушался к звенящей пустоте в желудке и махнул рукой. Со вчерашнего ужина маковой росинки во рту не было. Черт с ними, рыба так рыба. Хотя у тутошней кухарки наверняка на завтрак чего повкуснее было бы…

Жители деревни на угощение не поскупились. Сначала, разумеется, немного напряглись, когда с холма бодрым галопом слетел небольшой отряд, но стараниями Нэрис, подкрепившей свою просьбу милой улыбкой и парой монет, дело уладилось самым замечательным образом. Голодных шотландцев с почетом проводили в дом старосты, усадили за стол и накормили от души. Особенными разносолами, понятно, побаловать не смогли, но свежая жареная рыба, горячий, только что из печи, хлеб и вареные овощи имелись в изобилии… Чему гости и отдали должное со всем усердием. «Лорд Кэвендиш, судя по всему, хороший хозяин! – думала Нэрис, вгрызаясь в большой ароматный ломоть хлеба с маслом. – Это ведь его земли. И крестьяне, я гляжу, не бедствуют. С другой стороны, они ведь живут рыбной ловлей… А рыбка вкусная! Съесть еще или не позориться? Неприлично для леди так набрасываться на еду». Она подняла глаза на дружно чавкающих бойцов, покосилась на улыбающуюся жену старосты, показавшуюся из погреба с кувшином молока, и, мысленно махнув рукой на все приличия, потянула с блюда за хвост жирную макрель. «Я же не дома, – словно оправдываясь, подумала девушка. – И этой доброй женщине наверняка приятно, что мы едим с таким аппетитом ее стряпню. Мне вот, к примеру, точно бы польстило». Макрель успешно перекочевала с общего блюда в тарелку леди. Означенная леди, едва не облизнувшись, склонилась над своей добычей. И тут…

Снаружи раздался пронзительный женский визг. Хозяйка‑рыбачка, вздрогнув, упустила из рук кувшин. Тот разлетелся вдребезги, разбрызгивая молоко на чисто выметенный земляной пол. Женщина метнулась к маленькому грязному оконцу, бросила взгляд на улицу и тут же в ужасе отпрянула. Шотландцы, коротко переглянувшись, повскакивали с лавки, хватаясь за оружие. Нэрис тоже вскочила, намереваясь сию же минуту выбежать из дому и посмотреть, кто там так вопит, но Тихоня, понятное дело, этого не позволил. Зыркнул на госпожу суровым взглядом из‑под бровей и сказал только:

– Обождите здесь!

Леди Мак‑Лайон открыла было рот, чтобы возразить, но тут за стеной снова завизжали, уже на несколько голосов, да так истошно, что все ее любопытство испарилось в один момент. Нэрис быстро кивнула норманну, мол, не беспокойся, не совсем сумасшедшая, вперед всех не полезу, и с размаху плюхнулась обратно на свое место. Проводила глазами исчезающих в темных сенях бойцов, потом посмотрела на мечущуюся по горнице рыбачку и неуверенно спросила:

– Госпожа, что происходит? Почему там так кричат?

Женщина не ответила, продолжая бестолково метаться взад и вперед, натыкаясь на углы, и тихо завывать. Ее стенаний было толком не слышно из‑за шума снаружи… Леди Мак‑Лайон поерзала на лавке, закусила губу и, поняв, что от жены старосты ничего вразумительного сейчас не добьешься, быстро просеменила к окошку. Наклонилась, вгляделась сквозь мутный бычий пузырь в то, что происходило на улице, и резко выпрямилась:

– Кто все эти люди?!

– А‑а‑а… – снова завыла хозяйка. – Разбойники‑и‑и…

– Какие разбойники?! Откуда?

– Морские‑э‑э…

– Пираты, что ли?.. – приоткрыла рот леди. – Но что они на берегу забыли?.. Да еще и здесь? Это же совсем маленькая деревенька, тут и брать нечего…

– У‑у‑у… – выла рыбачка, заламывая руки. – Всех убью‑у‑ут… Все заберу‑у‑ут… Безбожники, убивцы ненасытные‑э‑э!

Нэрис снова приникла к окошку. Снаружи творилось такое, что у нее волосы на голове зашевелились… Приземистые, смуглые мужчины с лицами натуральных мародеров лавиной захлестнули единственную узкую улочку. Может, и не так уж много их было, но двигались они с такой скоростью, что у бедной леди зарябило в глазах. Вот двое пришлых вытаскивают из дому голосящих женщин. Там, дальше, еще один, с рваным ухом, открывает загон с козами, раздраженно отпихивая сапогом цепляющегося за его ногу зареванного мальчишку лет пяти. Тут же, у распорок с сетями, трое разбойников теснят к стене дома двух рыбаков с вилами… Рыбаки высокие, жилистые, но куда им до нападающих… Резкий выпад – и вилы полетели в сторону. Взмах мечом наотмашь – и один из защитников деревни валится кулем на землю с рассеченным лицом. Уже другой меч взлетает кверху – и второй рыбак, захлебываясь кровью, падает как подкошенный… Нэрис почувствовала, как к горлу подступила дурнота. Это какой‑то кошмар!.. Какой‑то страшный сон. Такого не может быть на самом деле. Не может и не должно!

Девушка зажала себе рот ладонью, чтобы не завыть, как та же рыбачка, и отступила от окна. У нее не было сил смотреть на эту резню. Не было сил слушать крики женщин, детский плач, звон металла и нечленораздельные воинственные выкрики. С той стороны двери раздавался страшный грохот и англо‑шотландская ругань – это четверо бойцов из отряда Ивара рубились насмерть с напирающими захватчиками. Которые, получается, были как раз англичане… «Обычно разбоем занимаются норманны! – промелькнуло в голове у перепуганной леди. – Но эти… Как же такое возможно – английские пираты беспрепятственно вторгаются на земли английского же адмирала, убивают его крестьян, грабят… Но ведь лорд Кэвендиш – военный моряк на службе британской короны! Как этим мерзавцам только смелости хватило?!»

Подумать над ответом на этот вопрос она не успела: в дверь ударило чем‑то тяжелым, с той стороны глухо выругались по‑норманнски, лязгнули железные петли, и в сени влетел встрепанный Тихоня с мечом наголо. Меч был в крови. Нэрис побледнела:

– Ульф!..

– Обождите, госпожа… – Вояка, прижав вздрагивающую дверь плечом, поспешно опускал тяжелый засов. – И откуда только взялись, спаси нас Один?

– Это правда пираты, да, Ульф? – Она рванулась к нему, чтобы помочь, и ахнула: – Господи! Ты же ранен!

– Это пустяки… – прогудел норманн, шаря глазами по горнице. – Хвала богам, живой, и меч из рук не падает… Эй, хозяйка! Выхода второго тут нету?

– Не‑э‑эт… – прорыдала жена старосты, вжимаясь в угол. – Ох, Пресвятая Дева!.. Смерть наша пришла‑а‑а… Всех убьют, деток увезут, скотину заберу‑у‑ут…

Тихоня поморщился. Потом оглянулся на дверь, которая держалась уже буквально на честном слове, и поудобнее перехватил меч.

– Сховайтесь хоть в погреб, госпожа! – отрывисто сказал он, утирая с лица кровь из рассеченной брови. – Глядишь, не заметят… Торопятся, стервятники…

– А ты как же?.. – всполошилась она.

Ульф только рукой махнул, не ответил. Дверные петли жалобно застонали… Девушка сделала поспешный шаг в сторону откинутой дверцы погреба и вдруг замерла как вкопанная:

– Тихоня! А где Шон, Вилли… где все остальные?!

– В погреб! – с незнакомой повелительной интонацией бросил норманн, оставив без внимания ее вопрос.

Леди Мак‑Лайон похолодела:

– Они… их…

– Не время плакать, госпожа. – Ульф замер в черном прямоугольнике сеней, широко расставив ноги и нагнув тяжелую голову. Нэрис, кусая губы, попятилась к спасительному погребу, куда только что нырнула более расторопная рыбачка… Но не дошла – дверь сдалась натиску смуглых захватчиков и слетела с петель, с грохотом обрушившись внутрь дома. Послышался топот сапог, английские ругательства, в узких сенях стало тесно от напирающих снаружи людей.

– Вот же лось норманнский… две стрелы в живот поймал и не чешется!..

– С боков заходите, кретины! Всех в капусту порубает!

– Где тебе с боков, Чарли, тут же не развернуться!..

– По ногам бей…

– Сколько можно копаться, остолопы?! Отлив на носу.

– Навались…

Нэрис, дрожа как осиновый лист и напрочь позабыв о том, что велел ей Тихоня, вжалась в стену возле окошка. Из сеней донесся глухой яростный рык Ульфа, потом страшный грохот, звон оружия, крики боли и звуки падающих тел. Господи, спаси и сохрани!

– Хватит канителиться! – раздался все тот же хриплый бас, недавно ругавшийся «кретинами» и «остолопами». – Вы что, с одним бойцом справиться не можете?!

– Чарли, да ты ослеп, нет? На ем кольчуга, а нам тут тесно…

– Идиоты, – сплюнул голос. – Разойдись! Что вы сюда всей шарагой вперлись?! Проем освободить! Где Громила?

– Тута… – отозвались с улицы.

– Здеся! – рявкнул неведомый Чарли. – Полдеревни положили, а с одним берсерком справиться не могут!.. Громила, что рот раззявил?! Давай!

– Эт можно…

Что‑то тонко просвистело в воздухе. Раздался гулкий удар и скрежет. Замерший в проеме двери Тихоня покачнулся и вцепился левой рукой в стену. Нэрис едва не лишилась чувств – в шлеме старого вояки, наполовину уйдя лезвием в кованое железо, торчал метательный топорик. Кровь брызнула фонтаном.

– Чего встали, олухи?! Дожимай! Где капитан?

Ему что‑то ответили. Что – Нэрис не слышала. Она молча смотрела, как двое мародеров, свалив все еще сопротивляющегося норманна, орудуют мечами, как остальные прорываются в горницу… Они его убили. И ребят Ивара тоже. И ее, наверное, убьют. Потом. О том, что будет перед этим, лучше не думать – всем известно, что это за нелюди…

Очнулась она только тогда, когда обнаружила, что захватчики окружили ее плотным кольцом. И, судя по мерзким ухмылочкам, долго они тут стоять и попусту таращить глаза не намерены.

– То‑то я и думаю – чего это пятеро бойцов за хибару дрались, как черти? – сально заулыбался стоящий ближе всех разбойник с рваным ухом. – Ишь какая цаца! Чистенькая, свеженькая…

– Для себя небось берегли, да не случилось, – в тон Рваному Уху захихикал тощий лохматый пират, хватая обмершую от ужаса девушку за руку. – Ты глянь‑ка, Чарли, и колечко недешевое. А ну‑ка…

– Да погодь! – отпихнул его еще один, с маленькими заплывшими глазками и в заляпанном кровью, протертом до дыр камзоле. – Куда поперед старших прешь?! Мне этот норманн чуть хребет не перешиб! А стало быть, и добыча моя…

– Харя не треснет?! – набычился все тот же, с рваным ухом. – Ну‑ка, грабли подобрал и отвалил подальше, пока второй раз по хребту не огреб! Кабы не я, вы б тут еще час валандались!

– Чарли, не борзей! – набычился оппонент. – Добыча поровну. Ну хошь, бери цацку, а девку нам?

У Нэрис все поплыло перед глазами. От запаха крови и мужского пота замутило… И сквозь оглушающее биение собственного сердца она услышала чей‑то повелительный голос:

– Что здесь за собрание? Чарли, Громила, Джек! Вам жить всем надоело?.. Отлив уже начался!

– Капитан… – прошелестело в толпе взбудораженных мародеров.

Девушка моргнула, борясь с дурнотой. И увидела, что в горницу, пригнувшись, входит высокий темноволосый мужчина с золотой серьгой в ухе. Мужчина был статный, такой же смуглый, как и остальные, но одет не в пример лучше… И определенно с военной выправкой. «Это их главарь? – подумала Нэрис. – Они его назвали капитаном. В какие одежды только не рядится зло! Впрочем, мне вряд ли от этого будет легче… Ох, Ивар! Зачем ты уехал? Зачем отправил меня в эту проклятую Англию? Зачем я вообще потащилась на эту чертову прогулку?! Господи, будь милостив, дай мне умереть до того, как кто‑нибудь из этих свиных рыл до меня дотронется!»

– Капитан, – услужливо высунулся вперед один из разбойников, – не серчай! Глянь‑ка лучше, что за жемчужину мы в этом клоповнике нашли!

– Хм. – Тот подошел поближе и окинул внимательным взглядом девушку, которая стояла ни жива ни мертва. – И правда. Кто бы мог подумать, какой улов знатный! Чарли, хваталки убрал. Быстро! Не про твою честь.

– Не по правилам, кэп… – нахмурился Рваное Ухо.

Темноволосый повернул голову:

– Если б ты соображал так же, как мечом машешь, цены бы тебе не было, Чарли. Ты не видишь, кто перед тобой? Знатная дама, замужняя и богатая к тому же, если я не ошибаюсь… А я в таких вещах не ошибаюсь. И когда мы получим за нее хороший выкуп, всем хватит… Разойтись, дубье! Хоть пальцем ее тронем – и вместо золота получим шиш! Я понятно объяснил?!

– Да, капитан… – нестройным хором протянули пираты. – Прости, погорячились…

– Вот то‑то же, – усмехнулся он и снова повернулся к Нэрис. – Не бойтесь, леди. Никто не причинит вам вреда. Даю слово.

Она молчала. Капитан ободряюще улыбнулся и хотел что‑то добавить, но тут с улицы послышался топот ног и в дом влетел еще один потрепанный разбойник:

– Капитан! Капитан здесь? Уходить надо! Королевская эскадра на горизонте!

– Дьявол их побери… – Правильные черты темноволосого исказила злобная, полная ненависти гримаса. – Прыткий, зараза! За милю нас чует… Что встали?! Добычу в лодки – и на корабли! Или вы по нашему доблестному адмиралу соскучились?!

– А женщина? – поинтересовался Чарли. Капитан усмехнулся:

– Уж с ней я как‑нибудь и без вашей помощи справлюсь. Шевелитесь! Мало нам отлива, так еще и этого сторожевого пса черти принесли со всей эскадрой…

Date: 2015-07-25; view: 293; Нарушение авторских прав