Глава 14. Все еще полностью одетая и в маске, я выкарабкалась из спального мешка, на цыпочках подошла к двери и прислушалась к храпу Томаса – мне нравилось слушать

КЭТИ

Следующее утро

Все еще полностью одетая и в маске, я выкарабкалась из спального мешка, на цыпочках подошла к двери и прислушалась к храпу Томаса – мне нравилось слушать, как он храпит, – а потом добралась до угла, где во всей своей неприкрытой красе стоял мой маленький биотуалет. Заглянув через сиденье в емкость с чистой, синеватой от химикатов водой, я подумала о том, сколько же будет шума, и сказала себе: Лучше пойти во двор. Пришлось выходить.

И стоило мне оказаться на ступенях веранды, как я замерла от восторга. Я словно шагнула на экран старомодного цветного фильма. Небо было насыщенно‑синим, снег – ярко‑белым, а мое дыхание серебряным облачком растворялось в воздухе. Широкое пространство белого луга и заснеженная линия леса притягивали взглад к замерзшей вершине Хог‑Бэк‑Маунтин. Я медленно оглянулась, наслаждаясь видом огромных дубов во дворе, старого амбара с шапкой снега на крыше и дома. Слой снега с идеально четкими краями выглядел как глазурь на имбирном прянике.

Здесь не было призраков, нет, утром здесь были только добрые духи, которые приглашали меня шагнуть на чистую белую страницу новой жизни.

Приди в себя. Единственный добрый дух в округе вполне жив и спит сейчас в маленькой спальне. Колючая мысль пустила корни и никак не хотела испаряться. Я добрела до зарослей рододендрона, мрачно расстегнула штаны, присела, растопила немного снега, оделась и брыкнула ногами, закапывая предательское пятно, как собака, гребущая землю лапами. Пометила свою территорию.

Томас вышел на веранду в момент, когда я вернулась к ступеням. Ни куртки, ни шапки, просто видение в линялых поношенных джинсах и тяжелых ботинках. Длинные ноги, широкие плечи, блестящая каштановая борода, волосы забраны в хвост, свисающий до середины спины, и эти его теплые обеспокоенные глаза. Он решительно кивнул.

– С утром.

– Доброе утро, – я ткнула пальцем через плечо. – Рододендроны мои.

– Прогуляюсь до розы Шерон.

Я кивнула в ответ. Мы вежливо разминулись, словно знакомые на разных эскалаторах. Я зашла в дом, а он отправился поливать кусты.

С первой минуты мне стало необычайно уютно в его компании, и в то же время меня грызла мысль, что он пока еще не видел ни единого моего шрама. И без шрамов он тоже меня не видел. Даже моих рук. Я была в перчатках.

И собиралась оставить все как есть.

– Я сделаю завтрак, – сказала я, когда он вернулся в гостиную. И протянула ему протеиновый батончик. – Низкоуглеводный.

Он сунул батончик в карман рубашки.

– Хм‑м‑м. Напоминает мне мамины попытки готовить. Давай спустимся в кафе и поделимся с Дельтой рецептом.

– А вот об этом нам нужно поговорить. Я хочу, чтобы ты дал слово, что не скажешь Дельте или кому‑нибудь еще о том, что я здесь. Я выйду в свет, как только буду готова.

– Хорошо. Даю слово. Но дай мне хоть какой‑то ориентир по времени.

– Приду, когда закончатся протеиновые батончики и мюсли.

– На это могут уйти годы.

– Томас, я благодарна тебе за все, что ты для меня сделал. Но мне нужно побыть здесь одной. Это, наверное, единственное в мире место, где я не просто красивое лицо с обложки. Понимаешь? Ничего личного, но я больше не хочу, чтобы ты или Дельта помогали мне.

Я ждала спора, защиты, призыва сгрузить все заботы на его широкие плечи. А он просто выдохнул.

– Хорошо. Если я уйду сейчас, то доеду к кафе точно к завтраку. То есть будет чем закусить твой чудесный батончик. Дай только забрать мою куртку и шапку.

Он зашагал по коридору, а я все смотрела на него и пыталась подобрать челюсть. Он насвистывал на ходу.

Будь осторожна со своими желаниями.

Я нахмурилась и начала открывать ящики. Протеиновые батончики, много. Вода в бутылках. Растворимый кофе. Ну да, это будет вкусно с холодной водой. Томас вернулся в гостиную. Он надел куртку, но шапку держал в руках.

– На чердаке стоят коробки с домашними вещами твоей бабушки, – сказал он. – Твой отец нанял людей очистить дом после ее смерти, но Дельта с друзьями спасла большинство безделушек и спрятала. Погреб в хорошем состоянии. Протечек нет, грызуны там не водятся, зато на стенах есть много полок для хранения продуктов. Там ты найдешь ящики, в которых остались пустые банки, короб для угля, но ничего больше. Амбар пуст. Можешь загнать туда «хаммер», если хочешь. Там только несколько мешков с зерном и старое ведро. Зерно я разбрасываю во дворе для диких животных. Если будешь делать это регулярно, индейки и олени будут приходить каждое утро и каждый вечер.

– А енот постоянно живет на перилах веранды?

– Большую часть времени. Его зовут Фред, но он будет отзываться и на Луизу, и на Наглую Морду, и на Пушка, и на «эй, ты». Он любит объедки. Можешь оставлять их на верхней ступеньке, он скажет тебе спасибо.

– Подам на тончайшем фарфоре.

– Теперь относительно отопления.

– Отопления?

– Летом я снял с камина фанеру, прочистил дымоход, даже пару раз растопил его для проверки. Камин в хорошем состоянии, тяга отличная. В сарае осталась поленница. Ах да, еще есть печь Франклина, которой твоя бабушка прогревала кухню. Помнишь? Дельта спасла ее, когда твой отец решил распродать все вещи, теперь она стоит в крытой веранде кафе. Зимой Дельта каждый день растапливает ее ореховыми щепками. Посетителям нравится. Я могу найти Дельте копию, а тебе отдать оригинал.

Я замерла и почти не шевелилась, пока он говорил об огне. Холодные иглы кололи мне лоб. Томас глубоко вздохнул, когда я промолчала в ответ.

– Прости. Я должен был подумать, прежде чем предлагать.

– Я не… развожу… огонь. Никогда.

– Прости. Но, Кэти, тебе стоит попробовать. Ты же замерзнешь здесь.

– Нет, пока у меня есть термобелье и шерсть.

– Как насчет газового обогревателя?

– Ничего, что горит. Разговор окончен. Хорошо?

Возможно, подействовало напряжение в моем голосе, а может, и нервный тик возле левого глаза. Но он оставил тему.

– В экстренной ситуации, – сказал он очень мягко, – звони Дельте. Если ты не появишься в кафе через несколько недель, я приеду сюда и начну поиски твоего тела.

Его тон был хорош. Безразличный, деловой, с тонким намеком на сарказм. Он заставлял меня восстанавливаться. Я поцокала языком.

– Даже не надейся.

– Как один одиночка другому скажу, что я знаю приметы. Ты делаешь, что должна, даже если это ведет тебя к саморазрушению.

– Если найдешь мой объеденный труп в волчьей берлоге, прошу, не думай, что я естественным образом сама бросилась им в зубы в припадке суицидального отчаянья. И не сжигай этот дом, несмотря на приметы. Я недавно изменила завещание в твою пользу.

Он замер. Его взгляд проникал мне в душу, оценивая и пытаясь принять дикость того, что я только что сказала.

– Ты не шутишь? – изумленно выдохнул он.

– Не шучу. Нет.

– Кэти, это не то, чего я…

– Избавь меня от этого раболепия. Но, как я понимаю, ты не станешь сжигать этот дом, зная, что он принадлежит тебе?

Он сделал глубокий вдох. И снова сверкнул на меня глазами.

– Прости, но мы с тобой заключили сделку. Если ты умрешь, дом сгорит.

– Изначальная угроза звучала иначе.

– Я только что ее переделал.

– Но ты всерьез. Ты действительно всерьез.

– Еще как. Если ты убьешь себя намеренно, или даже по неосторожности – скажем, споткнешься и упадешь с крыльца с фатальными последствиями для организма, – или тебя покусает бешеная белка, или убьет метеором, неважно. Это место превратится в тост.

– Я приехала защитить его от тебя.

– Отлично. Так давай, защищай. Живи.

– Ты не считаешь, что я смогу здесь выжить, так ведь? Думаешь, мне не хватит яичников, чтобы бороться и выжить.

– Чего не хватит?

– У мужчин яйца, у женщин яичники.

– Наоборот, я знаю, какая ты сильная. Потому уважаю твои решения и не собираюсь унижать тебя высокомерными замечаниями.

– Правда? Даже если в глубине души уверен, что я не выживу в твоих любимых горах? Но я действительно внучка своей бабушки.

– Хорошо. Тогда живи, как жила она. Она в одиночку пережила немало суровых зим. Сама колола дрова, лопатой сгребала уголь, охотилась на оленей и индеек, чтобы добыть себе еду, выращивала овощи, разводила кур и коз. Она была сильной женщиной, которая пережила немало ударов судьбы и никогда не сомневалась в том, что действительно красиво.

– Она была фермером и художницей, – продолжила я. – Искала рубины и делала украшения.

– Все вышеперечисленное и многое другое тоже. Она ценила простое искусство выживания.

– И насколько же вы придерживаетесь правил буддистской чистоты в своей хижине, мистер Меттенич?

– Я? У меня нет электричества, нет канализации, для обогрева я пользуюсь камином. С трех сторон хижина обложена поленницами дров, которые я колол сам. В холодные ночи камин обогревает пространство радиусом примерно в пять футов. В такую погоду я сплю одетым и под пятью одеялами. Как думаете, сойдет вам такая жизнь?

Я виновато поежилась в своих гортексах, шерстяной одежде и сапогах с химическим подогревом.

– Думаю, ты удивишься.

– Ты всегда можешь спуститься в Ков и остаться у Дельты. У нее большой дом, удобная гостевая комната, там у тебя будет много личного пространства и все удобства. Плюс бисквиты.

– Так‑то ты уважаешь мои решения и не смотришь на меня свысока?

– Я просто делюсь информацией. Что с ней делать, зависит только от тебя.

– То есть ты отказываешься представить меня живущей в доме бабушки и получающей от этого удовольствие.

– Это тихое место. Однажды, когда ты будешь готова, тебе захочется снова вернуться в мир. И ты уедешь.

– А что насчет тебя, Томас? Сколько ты еще планируешь прятаться в этих горах?

– Четыре года назад я купил старый мотоцикл и уехал из Нью‑Йорка навстречу смерти. А в итоге оказался здесь. Мое будущее еще не решено.

– Если бы ты был владельцем этого дома, что бы ты с ним сделал?

– Восстановил. Почистил, заменил деревянные панели, но в остальном оставил как есть. Только добавил бы мебель его эпохи.

– И жил бы здесь?

– Я не думаю об этом как о «жизни». Я просто хочу знать, что этот дом защищен.

– Так что бы ты с ним сделал?

– Подал бы прошение о занесении в список национального достояния. Передал группе консервирования зданий, они обработали бы землю и облагородили дом.

– А разве он не заслуживает того, чтобы снова стать домом? Не просто ремонт, а модернизация для удобной жизни. Как по мне, это было бы идеальным сочетанием двух миров.

– Современную жизнь переоценивают. К тому же мне не нужен дом.

– Понятно. То есть ты не проводил бы электричество и канализацию?

– Нет.

– Даже туалета с бачком?

– Я пурист.

– И это, кажется, отбило у меня все желание нанимать тебя в качестве дизайнера реноваций.

Борода, усы и низко надвинутая шляпа мешали мне как следует рассмотреть его лицо, но я была чертовски уверена, что он побледнел.

– Реноваций?

– Очень аккуратных и уместных. Обещаю.

– Я могу руководить. Бесплатно.

– Я подумаю и сообщу тебе решение.

В его глазах было столько тревоги, что у меня сжалось сердце. Никогда раньше мне не приходилось соперничать с домом за мужское внимание. Я ссутулилась.

– Томас, я не собираюсь ничего добавлять, не посоветовавшись с тобой. Если бы не ты, этот дом уже лежал бы в руинах. Спасибо, что позаботился о нем. Давай поговорим о ремонте после того, как я здесь устроюсь.

Его мрачный взгляд смягчился.

– Ты честный игрок. Спасибо тебе.

– А что, ты привык, что большинство женщин играет нечестно?

– Ох, и это сразу после того, как мы помирились.

– Ладно, ладно. Обсудим тендерные вопросы как‑нибудь в другой раз. – Томас задумчиво нахмурился, и я не удержалась от подколки. – Да, я знаю парочку умных слов. Я не училась в колледже, потому что зарабатывала миллионы долларов на съемочной площадке, но могу без ошибок написать свое имя и даже сосчитать до десяти без помощи пальцев.

– Кстати, о пальцах, ты так и собираешься все время носить перчатки? Не говоря уж о маске?

Он задел меня за живое. Я не была готова шутить с ним по поводу моих шрамов.

– Тебе пора идти, – тихо сказала я.

– Ты хоть раз после аварии выходила из дома с открытым лицом? Хоть раз?

Мой пульс зачастил.

– У меня… Проблемы с прессой.

– Больше нет. По крайней мере не здесь. Здесь безопасно. Ты среди друзей. И если ты не освободишься от…

Я начала пятиться.

– Я не дом, который ты можешь отремонтировать. Извини.

Он шагнул ко мне. И протянул руку.

– Парфенон. Римский Колизей. Колокол Свободы. Все они не идеальны, но от этого не менее интересны. Отдай мне маску, Кэти|

Ужас потек у меня по венам, расплавил кости. Сердце грохотало так, словно пыталось выпрыгнуть из груди. Я сделала еще два неуклюжих шага назад и подняла руки, защищаясь от него. Он не попытался меня схватить, не прыгнул вперед, просто сделал еще один шаг, упрямо протягивая руку.

– Сними маску, Кэти.

– Отойди от меня!

– Я знаю, что тебе хватит смелости снять эту дрянь.

Я врезалась спиной в стену гостиной. С такой силой, что у меня клацнули зубы.

– Я не цирковое шоу для провинциалов!

– Если ты примешь свою внешность, все остальные тоже ее примут.

– Я не собираюсь облегчать задачу тем, кто хочет поглазеть на меня! Мы живем в мире, где гоняются за сенсациями, в мерзком испорченном обществе, где продажа фотоснимков чужого страдания считается бесплатным развлечением, где стервятники ничего не боятся! В том числе и моих шрамов! Я хотела быть знаменитостью, но не отказывалась от права на уважение!

Я ударила его по руке.

– Не так уж много лет назад люди водили детей на публичные казни. Для развлечения. Общество не изменилось, Кэти. У него лишь появилось больше возможностей удовлетворять свои худшие потребности.

– Потому я сюда и приехала! Я не хочу больше быть жертвой чьих‑то худших потребностей!

– И можешь всю жизнь прожить, отдавшись своим переживаниям. Пусть гиены получат свой кусок мяса. Им скоро надоест, и они оставят тебя в покое. Пошли они к черту. Я знаю, каково стать жертвой репортеров. Все, кто потерял любимых одиннадцатого сентября, стали лакомой добычей журналистов. Некоторые до сих пор ею остаются. Что я думаю по поводу войны в Ираке? Как я считаю, возможен ли мир на Среднем Востоке? Ненавижу ли я президента? Люблю ли я президента? Что я думаю о планах на Граунд Зироу? Как я отношусь к политикам? Готов ли я голосовать за Сента против Хиллари Клинтон? Мать их. Я приехал сюда, меня стало сложнее достать, и они отцепились. Здесь безопасно. Поверь мне. – Он не отступал. – Отдай мне маску.

Действуем ли мы, подчиняясь внезапному импульсу, или импульс – просто оправдание для подсознательного желания вырваться? Меня полностью захлестнула паническая атака, мне не хватало кислорода, мысли исчезли, реакции стали безумными. Мне хотелось одного – чтобы Томас ушел, позволил мне отдышаться. Я стянула перчатку с правой руки, схватилась за нижний край лыжной маски, запустила искалеченные пальцы в теплую, безопасную шерстяную ткань и сдернула маску с головы. Сунула ее в протянутую руку Томаса.

Холодный воздух ударил в лицо. Волосы под маской смялись и слежались, прилипли к затылку и щеке, открывая мое отвратительное правое ухо. Меня трясло от унижения, злости и боли. Если бы зубы не так стучали, я кричала бы на Томаса, ругая его последними словами.

Но вместо этого, запутавшись в собственном мире, я лишь подняла лицо и, дрожа от унижения, стала искать в его глазах скрытое отвращение. И не смогла найти. В его взгляде не было ничего, кроме спокойного внимания. Томас смотрел на мое уродство с непроницаемым лицом игрока в покер. Он отлично умел прятать свои реакции.

Медленно, не сводя с меня глаз, он сунул руку в карман, достал перочинный нож и выщелкнул лезвие. Несколькими резкими движениями он превратил мою маску в полоски ткани. И бросил их в камин. А потом сложил нож, вернул его в карман и кивнул мне.

– Я принесу из машины бумагу и ручку. Напишу номер моего телефона. Если тебе что‑нибудь понадобится, сразу звони.

Он развернулся и вышел из дома. Мне хотелось кричать, плакать, ударить его, колотить по стенам, свернуться в клубочек на полу и закрыть голову руками. Я не чувствовала себя свободной, я чувствовала себя обнаженной. Он увидел мое лицо и теперь уходит.

Я схватила дробовик и вышла за ним во двор, встала на заснеженной дорожке. Бриллиантовое утро умывало мое лицо холодным ветром, солнце согревало искалеченную кожу, которая не ощущала солнечных лучей с самого дня аварии. Мое изувеченное тело было как батарейка конфликтующих энергий. Я заряжала сама себя.

Взгляд задержался на крайнем столбе бывшего забора. Я помнила штакетник вокруг клумбы, который стоял здесь, когда я была ребенком. Сейчас только одинокий колышек остался охранять ирисы и маргаритки от подступающей дикой природы.

На этот колышек Томас положил свой телефон.

Я прицелилась.

Возвращаясь от машины с листком бумаги, Томас замер, увидев меня с дробовиком.

– Не на… – начал он.

Я нажала на курок. Отдача чуть не опрокинула меня, от звука выстрела мне показалось, что кожу вот‑вот сорвет с головы.

Но этот телефон, невинная символическая жертва моей злости на жизнь в целом и внешний мир в частности, лежал теперь веером осколков на снегу. Кусочки разлетелись метров на десять. Один я потом нашла торчащим из дуба.

Томас, нахмурившись, изучал композицию.

– Мой брат ни за что не поверит.

– Убирайся с моей территории.

Он вздохнул.

– Ладно. План Б. – Томас указал направо, в сторону сарая, леса и дороги к ручью. – Мой участок в той стороне. Держись так, чтобы солнце было за правым плечом, спускайся по склону до самого ручья. Перейдешь ручей, поднимайся на следующий холм. Я живу в первой слева хижине. Впрочем, хижина там одна. Ищи виноградник на поляне. У него необычный рисунок…

– Древо жизни, – мрачно сказала я. – Фрэнка Ллойда Райта. Знаю. Я смотрела. Видела его на снимке со спутника. Он указывает на меня.

– Только не надо его расстреливать.

– Ты уже увидел то, зачем сюда пришел. А теперь просто уходи. Уходи.

Томас ответил мне долгим взглядом, а я заставила себя его выдержать.

– Я знаю, что ты сейчас меня ненавидишь, – сказал он. – И знаю, что ты мне не поверишь. Но мне понравилось то, что я увидел.

– Лжец.

Когда он уехал, у меня подкосились ноги, и я села в снег, повесив голову. В кармане моей куртки лежал тонкий шерстяной шарф. Я достала его и поднесла к лицу, собираясь закутать голову и спрятать обгоревшую половину лица. От старых привычек непросто избавиться. И я почти закончила движение, но тут первые звуки и ощущения достучались до моего сознания. Щебет зимующих птиц. Шепот ветра в лесу. Ощущение воздуха на коже. Тепло солнца. Соблазнительно.

Я украдкой оглянулась, как домашняя кошка, выглядывающая на улицу из‑за двери. Лес, пастбище, небо, дом. Я. Одна. В безопасности. Я так мечтала об уединении и свободе этого места. Томас вытолкнул меня из гнезда в нужном мне направлении. Осталось только попрактиковаться жить на свободе. Руки дрожали. Я уронила шарф на колени. Зачесала волосы назад, подставила лицо солнцу и закрыла глаза.

Как чудесно чувствовать себя свободной!

Date: 2015-07-25; view: 286; Нарушение авторских прав