Территориальные воды

Вернувшись в 1903 году из Антарктики, Эрнест Шеклтон, видимо, с облегчением забыл обо всех раздорах на «Дискавери». Он был слишком горячим и чувствительным человеком, чтобы пестовать неприязнь к кому‑то и хладнокровно планировать свои действия. Но выход книги «Путешествие на “Дискавери”» в октябре 1905 года все изменил. В Шеклтоне пробудились негодование и жажда мести. С этого момента он задумал организовать новую экспедицию. Его целью стал Южный полюс.

Шеклтон знал, в каком месте своей книги Скотт как бы невзначай исказил факты. Он был рассержен и оскорблен тем, что его изобразили как слабака и неудачника. Он был возмущен тем, что Скотт в книге сделал его – наравне с собаками – ответственным за провал похода на юг. Он заявил протест – Скотт выпустил исправленную версию, в которой тем не менее остался намек на слабость Шеклтона. Но не были исправлены искаженные факты. Душу Шеклтона жгло ощущение несправедливости, но на публике он отрицал дальнейшее стремление добиваться восстановления истины. «Путешествие на “Дискавери”» вызвало в нем настоящую неприязнь к своему бывшему капитану, их отношения были испорчены навсегда.

Но и без «Путешествия на “Дискавери”» Шеклтон рано или поздно мог бы снова отправиться на юг. Книга просто повлияла на настрой и время этого предприятия, побуждая Шеклтона показать себя в лучшем виде, опровергнуть слова Скотта и получить адекватную компенсацию за позор быть списанным по болезни. В нем заговорил ангел мщения.

Шеклтон оставил море и попытался найти удачу на берегу. Испробовав разные варианты, он, наконец, устроился на работу к Уильяму Бёрдмору (позднее ставшему лордом Инвернэйрном), промышленнику из Глазго. С помощью этого удивительно участливого человека к началу 1907 года Шеклтон нашел деньги для реализации своих антарктических планов – и 1 февраля объявил о подготовке к экспедиции. Он хотел достичь Северного полюса со старой базы «Дискавери» в проливе Макмёрдо.

Я изумлен [так Скотт писал Скотту Келти, услышав об этой новости]. Шеклтон всем обязан мне… Я взял его в экспедицию – и я же отправил его домой из‑за слабого здоровья, но при этом я никоим образом не собирался объяснять и предавать гласности причины, которые разрушили бы представления о его характере, – это единственное, что я мог для него сделать.

Все в данном письме было самообманом. Шеклтон попал на «Дискавери» благодаря протекции Ллевелина Лонгстаффа. Скотта же мучила ревность, снедали подозрения, возможно, не давала покоя нечистая совесть. И в одном красноречивом отрывке он раскрывает суть своей обиды:

Я считаю, что каждый исследователь смотрит на некоторые регионы как на свои собственные, Пири – точно. Я уверен, что это касается и Африки.

Обобщение «каждый исследователь» вряд ли оправданно: Нансен, Свердруп, Амундсен придерживались совершенно иных взглядов. А вот упоминание Пири говорит о многом. Тот действительно был убежден, что маршрут, однажды открытый исследователем, является

его капиталом, как золото и серебро в хранилищах банка… никто другой без его согласия не может там ничего использовать, как посторонний не может войти в хранилище банка и забрать находящиеся там сокровища.

Скотт заявил свои права на место зимовки «Дискавери» в проливе Макмёрдо. Он написал Скотту Келти:

Как я полагаю, по правилам игры каждый, кто планирует экспедицию в пролив Макмёрдо, должен удостовериться, что я отказался от идеи отправиться туда снова, – и в этом я прав вдвойне, если шаги такого рода предпринимаются кем‑то из моих людей без моего ведома.

За данной тирадой скрывался страх, что Шеклтон не оставит ему возможности покорить полюс. Поэтому Скотт начал бомбардировать Келти эмоциональными письмами. Он хотел, чтобы Королевское географическое общество закрепило его права на пролив Макмёрдо и остановило Шеклтона, заодно предложив американцам и прочим иностранцам держаться подальше от земель, права на исследование которых должны принадлежать исключительно Скотту.

Шеклтона в 1907 году вряд ли можно было обвинить в присвоении идеи Скотта, поскольку он понятия не имел о его антарктических планах. Намерения Скотта к тому моменту оказались известными лишь немногим посвященным. В Адмиралтействе все еще чувствовалось раздражение после истории с «Дискавери», и потому особенно важно было сохранять секретность.

Одним из немногих, к кому Скотт испытывал доверие, был Келти, которому очень нравилось находиться в центре событий. Будучи секретарем Королевского географического общества, он первым узнал о планах Шеклтона, после чего Скотт обрушился на него с упреками за то, что он не остановил этого самозванца. Но в ответ на обвинения Келти мягко напомнил ему о необходимости хранить их намерения в тайне. Здесь Скотту возразить было нечего.

На самом деле Скотт Келти был вовлечен в эту историю гораздо глубже, чем хотел показать. Он привычно пользовался всеми привилегиями своей двойной роли – секретаря Королевского географического общества и специального корреспондента «Таймс». Общество было уникальным местом для детального анализа всей истории изнутри, а какой журналист откажется от этого? Ссора исследователей – слишком хорошая тема, чтобы ее упустить. Вероятно, именно Скотт Келти и стал автором того первого сообщения в «Таймс» о планах Шеклтона, из которого Скотт узнал эту новость. Там же он прочел и ту ужасную, опозорившую его фразу о том, что «первый санный поход экспедиции “Дискавери” мог бы достичь гораздо более высоких широт, окажись он лучше подготовлен».

Скотт был взбешен и немедленно попытался остановить Шеклтона. Это выглядело как попытка наложить дисциплинарное взыскание на младшего офицера. Шеклтон сдержал эмоции – и просто отказался подчиняться. Он напомнил Скотту, как однажды в Антарктике тот заявил, что больше не оставит службу в военно‑морском флоте и не вернется на юг. Не имея рычагов влияния на Шеклтона, Скотт попросил Уилсона о содействии.

Тот действительно мог помочь. Тем более что Шеклтон относился к Уилсону с большим уважением и был искренне привязан к нему, пытаясь, хотя и безуспешно, уговорить его присоединиться к своей экспедиции. Уилсон считал, что Шеклтону следовало «отказаться от всей этой затеи». Сам Уилсон на его месте, несомненно, поступил бы именно так в силу своей склонности к самопожертвованию. Но Шеклтон упорно стоял на своем, невзирая на советы Уилсона, который понял это и сменил тактику. Теперь он настойчиво советовал при разработке плана экспедиции отказаться от идеи использовать старую базу Скотта.

Я думаю, что если ты отправишься в пролив Макмёрдо [писал он] и даже достигнешь полюса, позолота фольги на этом имбирном прянике потускнеет из‑за инсинуаций, которые наверняка возникнут: подавляющее большинство людей решит, что ты перебежал дорогу Скотту, который имел приоритетное право на использование этой базы.

Непреклонность и порядочность Уилсона в итоге одержали верх. Понимая, что в публичной перебранке с офицером военно‑морского флота он непременно проиграет, Шеклтон неохотно сдался. В начале марта он приехал домой к Уилсону, который жил неподалеку от Челтенхэма, и выслушал условия, обязывающие его держаться восточнее 170‑го меридиана западной долготы, оставив Скотту все, что находится к западу от этой точки. После визита к Уилсону он отправил Скотту телеграмму о том, что он отказывается от пути через пролив Макмёрдо. Вместе с тем он написал Скотту Келти следующее: «Поступая так, я сильно уменьшаю шансы на успех из‑за необходимости пройти намного большее расстояние». Без сомнения, именно этого и добивался Скотт!

По настоянию победителя Шеклтон зафиксировал их соглашение в письменной форме. Логика, признания которой требовали от Шеклтона, была такова: поскольку база в проливе Макмёрдо

была открыта Вами и… поскольку мои планы пересекаются с Вашими, Вы попросили меня выбрать другую базу.

Я согласился сделать это… я оставляю Вам базу в проливе Макмёрдо и высажусь на берег в месте, известном под названием Барьерный залив, или на Земле Эдуарда VII, – в зависимости от того, как сложится ситуация. Высадившись в одном из этих мест, я не буду двигаться западнее 170‑го меридиана и не буду предпринимать санных походов к западу от него, если только движение в более восточной области не окажется невозможным в силу физических свойств местности.

В итоге подписанный сторонами документ получился беспрецедентно жестким. Скотт ловко обыграл Шеклтона, а тот, со своей стороны, получил еще один повод для обиды.

7 августа он без лишнего шума спустился вниз по Темзе на «Нимроде», небольшом маломощном зверобойном судне из Ньюфаундленда – единственном корабле, который смог себе позволить. Он действовал, как корсар. Королевское географическое общество практически не замечало его, оставив себе при этом возможность искупаться в отраженных лучах его славы в случае успеха экспедиции. Он был лишен официальной поддержки‑. Но король Эдуард VII, возможно, знавший о приготовлениях Шеклтона больше, чем официально признавал, в последний момент дал «Нимроду» команду зайти в Кауз, чтобы проинспектировать его. Итак, получив монаршую санкцию, Шеклтон отправился на юг и на некоторое время скрылся за горизонтом описываемой истории.

Вернувшись из Антарктики, Скотт дважды просил предоставить ему отпуск – для чтения лекций и написания книги «Путешествие на “Дискавери”» – и дважды этот отпуск получал. Затем в течение шести месяцев он фактически пребывал между небом и землей, и в результате спустя год после своего возвращения на родину – вплоть до осени 1905 года – он так и не получил ни одного предложения занять хоть какую‑то должность. Это была трудная ситуация для лордов Адмиралтейства. Скотт оставался аномалией военно‑морского флота.

К этому моменту он не служил непосредственно в военно‑морском флоте уже более пяти лет, хотя за это время и вырос с довольно перезрелого лейтенанта до очень молодого капитана. Во всем, чего он добился, ему очень помогли влиятельные знакомые.

За время всей своей двадцатилетней службы в военно‑морском флоте Скотт так никогда и не занимал должность старшего офицера. Для управления кораблем требовалось умение командовать. Именно такие должности всегда показывают будущим капитанам, каким образом слова приказов превращаются в действия подчиненных.

Говоря словами одного офицера военно‑морского флота,

нет большей проверки характера… чем командовать большим кораблем. Многие избегают ответственности… но мало кто из капитанов сможет эффективно управлять командой большого корабля, пока сам не пройдет через эту мясорубку, не осознает все трудности – день за днем, не почувствует пульс моря.

Это объясняет многие неприятности «Дискавери». Модель карьеры Скотта до его отплытия в Антарктику свидетельствует как о недоверии руководства к его способности управлять кораблем, так и о тенденции удерживать его в стороне от маршрута, ведущего к командирской должности. Адмиралтейство не торопилось передать в его руки современный линкор – эти десять или двадцать тысяч тонн дорогостоящего железа. Однако после короткого военного обучения и службы на берегу его все‑таки пришлось вернуть на флот. В конце 1905 года Скотта назначили на должность заместителя начальника военно‑морской разведки, которым в то время являлся контр‑адмирал сэр Чарльз Оттли. Свои обязанности на этом посту Скотт выполнял до августа 1906 года. Он работал в одном департаменте с еще примерно двадцатью офицерами, в том числе с капитаном Морисом Хэнки (позднее лордом), будущим секретарем Кабинета министров, но, видимо, произвел на окружающих слабое впечатление. Никто из знакомых или сослуживцев Скотта не мог сказать о нем ничего, что хоть как‑то сравнилось бы с той лестной характеристикой, которую дал Амундсену французский посол в Норвегии. Но Скотт справлялся со своей работой, а это означало, что он был больше склонен к работе с цифрами и документами, чем с людьми и кораблями.

После службы в военно‑морской разведке Скотт наконец попал на корабль. Впервые в жизни он выступил в роли капитана линкора военно‑морских сил «Викториос». Последний раз он плавал на таком корабле за шесть лет до этого, в качестве лейтенанта‑взрывника на судне «Мажестик».

Возвращение Скотта к службе на флоте со стороны напоминало бегство: казалось, что теперь его пугала перспектива командовать кораблем.

Сэр Клементс Маркхэм, с которым Скотт постоянно поддерживал отношения, демонстрировал характерное для него в таких вопросах безразличие. Он больше не являлся президентом Королевского географического общества. В 1905 году он вышел в отставку, а может, был вынужден покинуть этот пост, дискредитировав себя организацией экспедиции «Дискавери» и участием в ее спасении. Тем не менее даже в отставке он оставался заметной фигурой. В свои семьдесят шесть он все еще был энергичным, искусным интриганом. Многие считали его патриархом Королевского географического общества и оракулом, с которым имело смысл советоваться.

Новая экспедиция, как писал сэр Клементс Скотту, требует «серьезного рассмотрения с разных точек зрения». Ему казалось, что при этом сам Скотт должен был теперь сосредоточить все свои усилия на военно‑морском флоте и думать о повышении по службе.

Скотт в течение года командовал двумя кораблями (вначале это был «Викториос», затем «Албемарл», оба входили в состав Атлантического флота), и каждый раз обстоятельства его назначения были удивительно неблагоприятными. Ему приходилось заменять ушедшего в отставку капитана и возглавлять преданный своему предшественнику экипаж. Команда, уже обученная прежним капитаном, действовала как единое целое. В подчинении Скотта оказывались такие сильные офицеры, как, например, коммандер (впоследствии адмирал) сэр Фишер. В итоге именно они и управляли кораблями, которые были отданы под руководство Скотта. А он сам за два с половиной года сменил четыре корабля.

Старый «арктический» офицер, контр‑адмирал Джордж Эгертон, который в бытность капитаном «Мажестика» написал рекомендацию Скотту для его назначения на «Дискавери», теперь ходатайствовал о его переводе на должность капитана флагманского корабля своей эскадры. Так Скотт и получил под свое командование вначале «Викториос», а затем «Албемарл». В феврале 1907 года, вскоре после того как он принял «Албемарл», тот в ходе ночных маневров у берегов Португалии протаранил «Коммонвелс», другой военный корабль. Никто не погиб, ни один из кораблей не затонул. Но для Скотта последствия были весьма неприятными.

Он был чрезвычайно невезуч как офицер. За шестнадцать лет до этого торпедный катер номер 87 во время его первого опыта командования судном сел на мель там, где это можно было сделать, имея только очень несчастливую судьбу. В море везение для человека настолько важно, что должно стать самой настоящей чертой характера.

Но помимо прочего этот случай рассказал многое о характере Скотта. В момент аварии его не было на мостике. Для остальных капитанов опасность была очевидна. Флотилия шла в плотном строю по четыре корабля (эшелоном) – очень щекотливая ситуация, в которой малейшая ошибка в выборе курса или скорости может привести к трагедии. Кораблям был отдан приказ изменить скорость. Это в любом случае критически важный маневр, а темной ночью и при сильном волнении – вдвойне важный. И именно этот момент Скотт выбрал, чтобы покинуть мостик. Причем лишь для того, чтобы лично отнести Эгертону в его адмиральскую кабину радиограмму, которую сам же и расшифровал. Такие мелкие задачи обычно поручают подчиненным. Но Скотт лично исполнял все поручения старшего по званию и постоянно суетился вокруг него, в то время как должен был беспокоиться о безопасности своего корабля, что является главной заботой любого капитана во все времена.

Тем временем «Король Эдуард VII», флагманский корабль, шедший во главе флотилии, отдав приказ увеличить скорость, сам этого не сделал. Чтобы избежать сближения с ним и возможного столкновения, корабль, находившийся у него за кормой, отклонился вправо, волей‑неволей это же сделали все идущие вслед за ним суда. Но «Коммонвелс», шедший за «Албемарлом», пропустил его сигнал, отвернул слишком поздно – и произошло столкновение. Вина «Албемарла» состояла в том, что корабль не сигнализировал о маневре при помощи сирены, как другие. А Скотт не имел права покидать мостик, когда флотилия меняла курс. Инстинкт капитана должен был подсказать ему, что нужно оставаться на своем посту – все остальные капитаны так и сделали. Ушел один Скотт, что красноречиво свидетельствовало о неумении принимать решения в условиях стресса и неготовности брать на себя ответственность, то есть об отсутствии необходимых для службы личных качеств. Вся карьера Скотта подтверждала эти выводы. Он не мог командовать. Он столкнулся с ситуацией, которая была сильнее него: для удовлетворения амбиций не хватало таланта.

Флотская карьера Скотта оказалась под угрозой, но в тот момент он устоял, потому что по крайней мере частично причиной аварии были признаны строй флотилии и сигналы, которыми он задавался. Основную ответственность нес адмирал сэр Уильям Мэй, командовавший флотилией, но он – старый «арктический» офицер – сказал Скотту, что предпочитает вообще умолчать об инциденте. Так он и поступил, поэтому никого не обвинили – официально. Но пока дело не было окончательно улажено, Скотту пришлось пережить немало неприятных и тревожных моментов.

История с Шеклтоном ворвалась в его жизнь в тот момент, когда он все еще находился под впечатлением от этого инцидента. Возможно, таким совпадением в значительной степени и объясняется его крайне эмоциональная ответная реакция.

Майкл Барн, один из офицеров «Дискавери», с 1905 года пытался организовать свою антарктическую экспедицию. Скотт не обижался на это, поскольку Барн собирался в море Уэдделла, то есть не покушался на то, что Скотт считал своей вотчиной. Но Барн понял, что не сможет собрать необходимые средства. Королевское географическое общество, прекрасно помня о «Дискавери», категорически отказалось содействовать. В Адмиралтействе Барн тоже ничего не добился, даже несмотря на поддержку родственников и интерес самого короля.

Услышав об этом, Скотт понял, как преждевременно обнародованные полярные планы могут навредить карьере. Нужно было выжидать и действовать осмотрительно. В конце сентября 1906 года он отправил Барну письмо, в котором обсуждал возможность отправиться с ним в Антарктику в качестве первого заместителя, а пока предлагал себя в качестве подставного лидера для реализации задуманного. Барн, расстроенный неудачей собственного проекта, согласился работать на Скотта за половинное вознаграждение. Он мог позволить себе это, поскольку имел источник дохода на стороне и рассматривал военно‑морской флот скорее как хобби. Барн был хорошим офицером, но при этом не особенно стремился к повышению по службе.

В этот момент Скотт получил письмо от лейтенанта Эванса, служившего на «Морнинге»:

Я очень разочарован тем, что не буду штурманом [у Барна], но, может, Вы возьмете меня в свою команду?.. Позвольте мне плыть с Вами – обещаю, что у Вас не будет офицера лучше… Я очень увлечен исследованиями Антарктики.

Это была первая заявка на участие в следующей экспедиции Скотта, и поэтому она представляет исторический интерес. Но Скотту еще предстоял долгий мучительный путь, прежде чем он смог приступить к набору добровольцев.

В каком‑то смысле он ясно понимал основную причину неудач «Дискавери». И потому, имея цель заинтересовать потенциальных меценатов новой экспедиции, он написал меморандум с гипнотическим названием «Проблема транспортировки грузов в Антарктике: люди или механизмы?».

Чтобы достичь Южного полюса и вернуться к месту зимовки «Дискавери»… требуется совершить путешествие в 1466 миль. Возможно ли это?

Ответ был недвусмысленным: «Если посмотреть внимательно на эффективность использования… людей в качестве тягловой силы, становится понятно, что таким способом это сделать нельзя». Собаки тоже не могут быть решением, а следовательно, говорит Скотт, «с практической точки зрения рассматривать эту задачу можно только при условии использования автомобиля». Таким образом, Скотт во всеуслышание заявляет о концепции своей следующей экспедиции:

По моему мнению, можно достичь очень высоких южных широт, возможно, даже дойти до самого Южного полюса при помощи специальных транспортных средств, способных к механическому передвижению по поверхности Великого южного барьера.

Это практически парафраз изначального предложения Скелтона, высказанного им на «Дискавери» в 1902 году. Это в очередной раз показало непоследовательность Скотта и раскрыло его представления о полярных условиях.

В результате своей антарктической экспедиции Скотт заметно охладел к использованию людей в качестве тягловой силы. Кроме того, он перестал упорствовать в своем заблуждении относительно того, что собаки в экспедиции полностью бесполезны. Причиной такого пересмотра позиций стали многочисленные свидетельства, появившиеся после его возвращения. С одной стороны, это были долгие походы Свердрупа на «Фраме» и большое– путешествие Годфреда Хансена к Земле Виктории во время экспедиции Амундсена к Северо‑Западному проходу. С другой стороны, в самой Антарктиде Отто Норденшельд в ходе своего удивительно эффективного перехода ледника Ларсена, который был Барьером Росса в миниатюре, показал миру дорогу на юг как раз с помощью собак[51].

Однако Скотт все равно игнорировал уроки своих успешных соперников и уверовал в технологическую панацею. Он оставался пленником своего образования и своего времени. Королевский военно‑морской флот был в руках материалистов (которые видели в большей и лучшей технической оснащенности гарантию превосходства и успеха, иными словами, ценили машины превыше людей).

Конечно, Скотт мог заблуждаться. Но ориентированный на технический прогресс автор «Проблемы транспортировки грузов в Антарктике» – это уже не тот романтический идеалист, который был автором «Путешествия на “Дискавери”». Человек, утверждающий, что только возможность «механического движения» позволяет «с практической точки зрения» рассматривать задачу достижения полюса, – это уже не автор, который пишет, что «благороднее всего результат, полученный… с помощью тяжелого физического труда». Похоже, Скотт усвоил этот важный урок.

Теперь для него ключом к Южному полюсу стали моторные сани. Но они пока что существовали лишь в виде нескольких экспериментальных образцов, разработанных в Канаде и Швеции. Нужную модель только предстояло создать, и первой задачей Барна стал поиск мецената, которым в конце концов оказался лорд Ховард де Вальден, один из пионеров автомобилестроения.

Препятствия были серьезные. Автомобильная эпоха только начиналась, бензиновые двигатели были ненадежны. Спустя некоторое время Скотт понял, что его технических знаний недостаточно. Требовалась помощь профессионала. Он обратился к Скелтону, создававшему, по словам сэра Клементса Маркхэма, впечатление «чрезвычайно способного человека», выводы которого военно‑морской флот обязательно должен был признать. Скотт связался с ним через Барна, который доложил, что Скелтон, кажется, «немного– обижен тем, что его совета не спросили раньше». Барн смог растопить этот лед, и Скотт написал Скелтону.

Его письмо – интересный документ, демонстрирующий умение хитрить и очаровывать. Скелтону было неуютно на «Дискавери», да и Скотта он не особенно любил. Но он имел изобретательный ум, и проект в таком виде был для него привлекательным. На этом и сыграл Скотт.

После длинного описания ситуации и фраз‑приманок наподобие той, что он «в контакте с королем – и, по сведениям Уилсона, Его Величество снова почтит нас визитом», Скотт становится обезоруживающе откровенным и ссылается на «сложность… моего положения на флоте, [которая] указывает на оправданность хранить пока мысли при себе». И только потом Скотт переходит непосредственно к делу:

Транспорт – это самое главное, а транспортные средства становятся механическими. Неважно, кто первым подумает об этом, поскольку такая естественная мысль может прийти в голову любому.

В значительной степени это была правда. Известно, что Арктовски с «Бельжики» и доктор Шарко, возглавлявший французскую экспедицию к побережью Земли Грэма в 1903–1905 годах, тоже экспериментировали с моторными санями. Возможно, именно это привлекло внимание Скотта к проекту. В любом случае Скелтон высказывал такое предложение еще на «Дискавери» в 1902 году, что подтверждают его собственные дневники.

Кроме того, Барна, как объяснял Скотт в своем письме, можно было бы

с пользой привлечь к поиску людей, связанных с автомобилестроением, [но это] не тот вид деятельности, в котором от Майкла можно ожидать прекрасных результатов.

Вряд ли это было справедливо, поскольку именно Барн познакомил Скотта с лордом Ховардом де Вальденом. Но Барн выполнил свою функцию, и теперь пришла очередь Скелтона:

Я не сказал Вам о своей схеме раньше, поскольку мне казалось, что время еще не пришло… Теперь нужный момент наступил: есть только один человек в целом мире, сочетающий знания условий на юге и инженерный талант, и этот человек – Вы.

Я тешу себя надеждой, что, если снова отправлюсь на юг, Вы непременно присоединитесь ко мне. Но сейчас мне важно не обещание отправиться вместе со мной в случае благоприятного развития событий – сегодня я остро нуждаюсь в Ваших специальных инженерных навыках и знаниях для разработки и воплощения в жизнь проекта… автомобиля, который соберет лорд Ховард… Я отправлюсь на юг только в случае достаточно высокой уверенности в успехе и убежден, что его могут обеспечить лишь совместные настойчивые усилия по созданию необходимой нам машины.

Но далее следовало недвусмысленно серьезное предупреждение о недопустимости огласки:

Вы видите, каково мое положение и насколько безнадежно сейчас пытаться делать все самостоятельно – поэтому я в основном полагаюсь в этом вопросе на Вас.

Скелтон ответил на призыв Скотта телеграммой и уже через неделю приступил к проектированию мотосаней.

Тем временем Шеклтон (без сомнения, вдохновленный Скоттом) тоже работал над созданием моторного транспорта для покорения Антарктики. Готовя «Нимрод» к отплытию, он погрузил на корабль модифицированные мотосани, изготовленные компанией «Эррол‑Джонстон и Ко», которая к тому времени уже находилась на этапе тестирования горюче‑смазочных материалов. Узнав об этом, Скотт сказал: «Мы должны как‑то получить результаты их испытаний». Шеклтон продолжал играть двойственную роль врага и лидера гонки.

Принцип действия саней Скотта основывался на гусеничном ходу. Они оказались первым гусеничным транспортным средством, разработанным специально для движения по снегу, хотя самую первую рельсовую тележку все же изобрели американцы. Идея использовать гусеничный ход была совместной – она принадлежала Скелтону и Хамильтону, одному из инженеров лорда Ховарда де Вальдена. Скелтон в процессе работы над деталями придумал поместить на гусеничную ленту пластины, которые должны были загребать снег.

Этот автомобиль намного опережал свое время. Его создание требовало многочисленных испытаний и четкой проработки каждой детали. В то время многие транспортные средства проверялись в холодных условиях Канады и России, однако Скотт отдал Скелтону распоряжение не «терять время в морозильных камерах», тестируя двигатели. Таким решением он снова продемонстрировал характерное для него нетерпение в тот самый момент, когда требовалось максимальное внимание, не говоря уже о пренебрежении к требованиям технологии и нюансам полярной обстановки.

Между тем, заполучив щедрого мецената и увлеченного доверенного помощника, которые без устали работали над этим проектом, Скотт всецело посвятил себя профессиональным обязанностям и личным делам.

Date: 2015-07-25; view: 344; Нарушение авторских прав