В антарктическую ночь

Карстен Борчгревинк, старый приятель Амундсена, не устоял перед соблазном занять должность суперкарго[13]на норвежском китобойном судне «Антарктика», задачей которого была проверка сообщения сэра Джеймса Кларка Росса о коммерчески оправданной охоте на китов у берегов Антарктиды. Так люди впервые оказались в море Росса с момента его открытия в 1841 году. Китов не нашли, но у мыса Адэр капитан «Антарктики» Леонард Кристенсен спустил шлюпку и высадился на берег. Борчгревинк отправился с ним. Они стали первыми людьми, ступившими на Землю Виктории. Это произошло 24 января 1895 года. Первый шаг к полюсу был сделан.

В июле того же года в Лондоне организовали шестой Международный географический конгресс, и Борчгревинк спешно преодолел полмира за свой счет, чтобы успеть туда со своими новостями. В Лондоне он сразу же предложил себя в качестве руководителя экспедиции, которая должна была отправиться на мыс Адэр и провести впервые в истории зимовку на Антарктическом континенте. Конгресс принял резолюцию о том, что

исследование Антарктического региона является величайшим по масштабу географическим исследованием из всех когда‑либо предпринятых… эту работу следует провести еще до конца столетия.

После десятилетий забвения интерес к Антарктике возобновился с новой силой.

Первые плоды это принесло Бельгии: офицер военно‑морского флота лейтенант Адриен де Жерлаш готовился возглавить экспедицию. Как говорил сам де Жерлаш, ему хотелось исправить тот факт, что Бельгия «была страной без опыта мореплавания, если не без мореплавателей, [где] слабо развит дух далеких странствий». Приметы времени затронули и эту страну‑.

За четыре года до описываемых событий барон Адольф Эрик Норденшельд, яркая личность, покоритель Северо‑Восточного прохода, предвестник первого пересечения Гренландии Нансеном, уже пытался организовать антарктическую экспедицию. Де Жерлаш вызвался участвовать в ней, даже умолял об этом. Он не получил ответа, да и сама экспедиция не состоялась. Но бельгийский лейтенант всерьез загорелся этой идеей. Если он не может присоединиться к чужой экспедиции, если такой экспедиции просто не существует, значит он должен организовать свою собственную. За этим стояла глубочайшая вера. Бельгия тогда была поглощена делом первостепенной важности – колонизацией Конго. Бельгийский король Леопольд не одобрял ничего, что отвлекало бы его подданных от этой цели, а потому не дал согласия на экспедицию. Получить средства на исследование Антарктики оказалось необычайно трудно.

Однако благодаря непоколебимой решимости де Жерлаш преодолел все трудности, стоявшие на его пути. Каким‑то образом он нашел деньги и приобрел корабль. В лучших традициях полярных исследований им оказалось старое норвежское зверобойное судно, и не какое‑то, а «Патриа» – то самое, на котором Амундсен совершил свое первое плавание в Арктику за год или два до этого. Корабль получил новое имя – «Бельжика» – и 4 июля 1896 года отправился в Сандефьорд для ремонта.

В ту же гавань из Арктики вернулся «Джейсон» с Амундсеном на борту. Это был шанс, которого он так ждал. Руаль записался добровольцем в команду де Жерлаша 29 июля.

Амундсена никто не знал, он был просто одним из многих желающих отправиться на «Бельжике» к таинственному Югу. Де Жерлаш показал его письмо Йохану Брайду, судовладельцу из Сандефьорда, почетному консулу Бельгии и агенту «Бельжики». Комментарий Брайда, написанный на полях письма, гласил: «Возьмите его, друг мой!»

Брайд был старым арктическим шкипером, умевшим оценивать моряков. Без сомнения, де Жерлаш полагался на его советы. Он принял Амундсена в команду. Тот вызвался служить без оплаты, что тоже говорило в его пользу. С другой стороны, де Жерлаш стремился брать в экспедицию только подготовленных полярных путешественников, и в Амундсене, как он сказал, увидел «моряка и лыжника». На его решение также повлиял тот факт, что Амундсен был соотечественником Нансена. Лихорадочное ожидание возвращения Нансена как раз достигло своего апогея.

13 августа он высадился в Вардо, на севере Норвегии. Это было первое известие о Нансене со времени его исчезновения в арктических льдах три года назад. Он сошел на берег как человек, вернувшийся с того света.

Вдвоем с Хьялмаром Йохансеном они ушли с «Фрама» к Северному полюсу, взяв сани, собак и лыжи. Они не достигли полюса, но дошли до 86°14′, самой северной точки из тех, которые когда‑либо покорялись человеку. Это находилось на целых 170 миль дальше финишной черты любого другого полярного исследователя. Нансен и Йохансен оказались к полюсу ближе, чем кто‑либо другой. Одного этого уже было достаточно, чтобы сделать их героями дня, но воображение публики поразили дальнейшие события. Их спасение из дрейфующих паковых льдов стало одним из классических примеров полярных исследований. Пятьсот миль трудностей не сломили дух этих удивительных людей. Все закончилось зимовкой в землянке на одном из арктических островов пустынного архипелага Земля Франца‑Иосифа и удивительной встречей с экспедицией Джексона – Хармсворта. На спасательном корабле экспедиции «Виндворд» Нансен и Йохансен возвратились в цивилизацию. Ровно через неделю после этого «Фрам» вернулся в Норвегию. Он дрейфовал через полярный бассейн, как и предвидел Нансен, и прошел через ужасные испытания во льдах, едва не раздавивших его. В отличие от почти всех остальных арктических экспедиций команда не потеряла ни одного человека. И самое главное – Нансен наголову разбил всех этих специалистов, имевших непререкаемый арктический авторитет и предрекавших ему несчастье. Некоторые из них, конечно, никогда не простили этого Нансену. Но таков был прямой путь к сердцу публики.

Норвегия ликовала в экстазе патриотической лихорадки. Нансен возник изо льдов, чтобы вернуть соотечественникам национальную гордость и уверенность в себе (все это им было необходимо в борьбе за независимость). Не будучи политиком по складу своей натуры, он сослужил службу лидерам нации. «До сих пор никто не думал, что маленькая Норвегия может участвовать в чем‑то настолько большом, – сказал национальный поэт Бьёрнстерн Бьёрнсон в своей поздравительной речи Нансену в Христиании перед толпой в тридцать тысяч человек. – И этот великий подвиг стал подтверждением собственной силы для целой нации».

Высокий, светловолосый, окруженный аурой непобедимости, Нансен стал для своих соотечественников полубогом. Известный художник Эрик Веренскиольд использовал его образ как модель для иллюстраций к популярному изданию «Саг», вследствие чего Нансен вошел в тысячи норвежских домов в образе средневекового норвежского героя – короля Олафа Триггвасона[14]. То есть в Норвегии национальным идеалом стал полярный исследователь (не самый плохой идеал!).

За границей Нансен произвел эффект, намного превосходивший тот, что вызвал его первый переход через Гренландию. Два фактора стали тому причиной: задуманное имело принципиально иной масштаб и совсем по‑другому было представлено публике. Тогда это была книга, написанная самим Нансеном, теперь – популярные газеты. Его личность приглянулась журналистам, потому что подходила для упрощения идеи, казалась всем понятной, помогала превращать жизнь в кукольный театр известных фигур в новостях. Он не был лишен некоторой доли тщеславия: ходил в черной шляпе матадора и характерном пиджаке, застегнутом до самого горла, который стал известен как «нансеновский жакет». В таком облачении его высокая нордическая фигура в сочетании с присущей ему внутренней меланхолией и эмоциональным пылом стала известна всему миру по фотографиям в газетах. Он мгновенно попал в заголовки и стал публичной личностью. В этом смысле Нансен был эталонным порождением прессы: первым из популярных современных героев‑полярников.

Все еще молодое искусство журналистики нуждалось в подпитке героями для выхода из состояния патриотической горячки и для того, чтобы с этими фигурами масштаба Нансена можно было идентифицировать себя, убегая от единообразия промышленной цивилизации. Исследователь казался подходящим героем, а полярный исследователь, с его легко драматизируемой средой, – тем более. Поэтому появление Нансена, человека из далеких земель, покрытых вечными льдами, сыграло на руку массовой аудитории, ищущей чужих приключений. Его именем открылось то, что не совсем точно назвали героической эпохой полярных исследований. Стало понятно, что Амундсену следовало воспользоваться отраженной славой своего знаменитого соотечественника.

Руаль набрал недостающее количество морских часов – и был назначен на «Бельжику» вторым помощником. Но сертификат он получил всего восемнадцать месяцев назад, а потому мог плавать только в территориальных водах, причем все больше наугад. Его назначили на эту должность с условием, что быстро усовершенствует свои навигационные навыки. Также ему нужно было научиться хоть немного говорить по‑французски и по‑фламандски, чтобы командовать бельгийскими матросами. Он удачно– объединил все потребности, приступив в начале 1897 года к обучению навигации у голландского преподавателя в Антверпене.

Тем временем де Жерлаш провел зиму в Норвегии, осваивая катание на лыжах и практикуясь в норвежском языке. На «Бельжике» требовалось знать языки. Офицеры и команда были частично норвежцами, частично – бельгийцами. Научный персонал объединялся вокруг польского геолога Хенрика Арктовски и румынского зоолога Эмиля Раковицы. Они оказались единственными подходившими для этого добровольцами. Де Жерлаш в силу необходимости попал в столь разноязычную компанию и поневоле поставил масштабный эксперимент по достижению взаимопонимания среди представителей разных наций. Во время апофеоза национализма этот эксперимент дал на удивление идеальные результаты.

«Бельжика» находилась в Сандефьорде на ремонте почти год. Она вышла в Антверпен с костяком команды 26 июня 1897 года. Амундсен вернулся в Норвегию, чтобы здесь присоединиться к экипажу. Из Христиании к ним приехал попрощаться Нансен.

Де Жерлаш, как и Борчгревинк (у которого он, возможно, позаимствовал идею), намеревался высадиться на мысе Адэр и стать первым человеком, перезимовавшим в Антарктике. Попутно он предложил исследовать Землю Грэма и внутренние воды, обогнув практически половину этого еще почти неизвестного континента.

Такой объем задач соответствовал трем экспедициям, но, когда «Бельжика» выходила из Сандефьорда, денег не хватало даже на одну. Де Жерлашу предстояло найти еще 80 тысяч бельгийских франков, прежде чем он мог отправиться на юг. Он верил, что победит сложившиеся обстоятельства, и для решения проблемы предпринял еще одну поездку в Антверпен. Упорство лейтенанта было вознаграждено – буквально в самый последний момент правительство все‑таки выделило ему грант. Три года унижений и «попрошайничества» де Жерлаша привели к «блестящему» результату. Всего он собрал не более 12 тысяч фунтов стерлингов и на эти смехотворно небольшие деньги снарядил первую современную экспедицию на Антарктический континент.

Отплытие задерживалось по различным непредвиденным причинам. В последний момент отказался плыть доктор. Но тут де Жерлаш вспомнил, что в пестрой толпе добровольцев, не включенных в команду, фигурировал некий доктор Фредерик Кук из Нью‑Йорка, который участвовал в экспедиции Пири на север Гренландии в 1892 году. Он срочно телеграфировал доктору с приглашением занять место в команде. Кук моментально согласился и планировал встретиться с «Бельжикой» в Рио‑де‑Жанейро.

В Остенде за пять дней до отплытия на борт их корабля вдруг поднялся незваный гость – молодой человек со сменой белья, запасным комплектом одежды, огромным запасом энергии и горячей просьбой взять его в экспедицию. Это был поляк Антон Добровольски. Оказалось, что он получил серьезную научную подготовку, позволившую назначить его помощником метеоролога. Он наотрез отказался от любой оплаты и сожалел лишь о том, что недостаточно богат и не может помочь экспедиции деньгами.

23 августа «Бельжика» подняла паруса и направилась на юг, прибыв 22 октября в Рио‑де‑Жанейро. Там к команде присоединился доктор Кук. Будучи состоявшимся полярным исследователем, он с самого начала привлек самое пристальное внимание Амундсена, в особенности тем, что привез с собой двое саней Пири в придачу к тем трем, которые они везли из Норвегии.

Рождество застало «Бельжику» в Лапатайе, в проливе Бигля, недалеко от мыса Горн. В качестве рождественских подарков де Жерлаш вручил офицерам и ученым книги, тщательно подобранные сообразно вкусам каждого. Амундсену достался «Остров Пекбар» Пьера Лоти.

В Большом Янне, герое романа Лоти, Амундсен увидел свои черты. Большой Янн был рыбаком из Бретани, безгранично преданным своему призванию не из‑за того, что оно кормило его, а из‑за огромного удовольствия бороздить море и сражаться со стихиями.

Что за человек был этот Янн с его пренебрежением к женщинам, пренебрежением к деньгам, пренебрежением ко всему…

Когда его упрекали за холостяцкий образ жизни и независимость, он отвечал:

«Однажды я действительно отпраздную свадьбу… но не с одной из девушек округи, нет, – свадьбу с морем».

В штормовых водах у мыса Горн, о свирепости которых уже ходили легенды, «Бельжике» повезло с погодой. Экипаж заметил первый блестящий айсберг с плоской верхушкой 19 января, а на следующий день – Южные Шетландские острова. К этому времени «Бельжика» несколько раз оказывалась на волоске от гибели, налетев на рифы и каким‑то чудом оставшись невредимой. Тем не менее, невзирая на обстоятельства, имея неточные карты, ориентируясь практически наугад, де Жерлаш настаивал на самом быстром продвижении вперед.

«Бельжика» упорно приближалась к границам неизведанного. Практически вслепую она прошла пролив между Снежным островом и островом Смита, став первым кораблем, который это сделал. Почти сразу же после этого во время шторма за борт смыло одного из норвежских матросов по фамилии Виенке, и он утонул.

Нервы у всех были натянуты, воображение разыгралось. Первая смерть. Что предвещала она? Сколько еще жертв понадобится? Кто станет следующим? Вернется ли кто‑нибудь домой?

Амундсен об этом не пишет. В своем дневнике он упрекает в случившемся себя как вахтенного офицера, несущего за эту ситуацию прямую ответственность. Он упрекает себя тем сильнее, что, будучи норвежским офицером, чувствовал особую ответственность за соотечественников, находившихся на борту. Амундсен делает безжалостный вывод: прояви он больше внимания, беда могла пройти стороной. То, что этот Виенке был неосторожен, а он сам поглощен наблюдением за айсбергами, чтобы избежать столкновения, он не считал для себя оправданием. И не искал никаких оправданий.

«Бельжика» вошла в полосу хорошей погоды и приблизилась к побережью Антарктиды с приспущенными флагами. Члены команды, подавленные смертью матроса, с благоговейным страхом бросали первые взгляды на этот странный новый мир: землю пустынную, необитаемую, с темными вершинами скал, испещренными снежными полями, которые спускались к берегам сурового моря.

«Бельжика» оказалась у западного побережья Земли Грэма – людей здесь не было уже более шестидесяти лет. Судну удалось найти вход в пролив, не отмеченный на картах. Де Жерлаш надеялся, что этот пролив ведет в море Уэдделла. По незнанию он думал, что открыл новую землю. Но найденный пролив разделял материк и прибрежный архипелаг. Де Жерлаш назвал его в честь своего корабля, но сегодня он носит имя самого лейтенанта де Жерлаша. Это открытие позволило внести результаты экспедиции в список великих полярных достижений.

Де Жерлаш и его заместитель лейтенант Жорж Леконт, возможно, чувствовали, что сезон заканчивается, и поэтому торопились изо всех сил.

Когда я пришел в полночь на мостик [писал Амундсен в своем дневнике 29 января, на следующий день после того, как они вошли в пролив], дул штормовой ветер с тяжелым мокрым снегом и густым туманом. Мы просто двигались по ветру. Это опасно, но соблазнительно. Земля находилась по обеим сторонам от нас, но неизвестно, насколько далеко. Офицер, которого я сменил, сказал, что, по его мнению, мы сейчас от нее на достаточно безопасном расстоянии. Это, однако, не ослабило моей решимости выполнять свои обязанности должным образом. Мой взор был устремлен вперед и в подветренную сторону. В половине третьего я увидел по подветренному борту темную полосу, которая, кажется, совсем не двигалась. Времени на решение оставалось мало. Машину на полный вперед, румпель под ветер. Мы оставили эту темную полосу позади. Теперь у меня было больше времени, чтобы хорошо рассмотреть пройденный объект и понять, чт ó именно я увидел. Это был высокий берег, который потом скрылся из виду. Ту темную полосу я видел совсем недолго. В непроницаемой снежной завесе и густом тумане ее было видно всего несколько мгновений до и после самого момента, как судно миновало этот берег. Такие ситуации повторялись неоднократно. Я не сомневаюсь, что это Ты, Господи, направлял и уберег нас.

Оглядываясь назад, Амундсен считал, что только вмешательство высших сил спасло их от кораблекрушения. Этому человеку, несомненно, сопутствовала удача, необходимая всем великим полководцам и исследователям.

Три недели провела экспедиция в проливах, много раз высаживаясь на берег. Иногда такие десанты напоминали эпизоды из вагнеровских опер: масса людей на лоне дикой природы, воздух наполнен звонким стуком геологических молотков и криками встревоженных пингвинов. Таким было первое вторжение людей науки в Антарктику.

Амундсен высадился на остров под названием Двугорбый 26 января, чтобы испытать свои лыжи. Он стал, возможно, первым лыжником на terra firma[15]Антарктиды. Он мог при желании утверждать, что заявил права на Южный полюс.

31 января также стал памятным днем. В этот день начался первый антарктический санный поход, участниками которого стали де Жерлаш, Амундсен, Кук, Арктоуски и Эмиль Данко – офицер бельгийской армии, заплативший за участие в экспедиции. С двумя санями и запасом провизии на неделю они высадились на только что открытый остров Брабант, чтобы осмотреть пролив де Жерлаша[16] с высоты. Это был первый эпизод в цепи грядущих исследований Антарктики.

Участники похода начали с того, что на руках втащили сани на ледяную шапку, покрывавшую остров. С огромными трудностями они карабкались по крутому ледяному склону, обходя расселины в леднике. Те несколько часов навсегда запечатлелись в сознании Амундсена. Оказалось, что в буксировке саней измученными и обливающимися потом людьми не ощущалось ничего славного и героического. Наоборот, это представлялось неприятным, утомительным и глупым занятием.

По завершении восхождения 31 января 1898 года на вершине горы был разбит первый лагерь арктической экспедиции. Вот запись из дневника Амундсена, посвященная этому историческому событию:

Снег был очень рыхлым, и нам пришлось раскопать место под палатку. Трое из нас занимались этим, двое готовили ужин с подветренной стороны саней. В первый раз на это ушло больше всего времени, но в итоге наша небольшая палатка была установлена против порывов ветра и снега. Все, что было необходимо для ночевки, спальные мешки и сухие носки мы положили в палатку, а остальное, тщательно укрыв, оставили в санях. Разлили по мискам обжигающий гороховый суп – и вот уже забыты снег и ветер. Даже в королевском дворце мы не чувствовали бы себя такими счастливыми…

Они покорили вершину и теперь могли наблюдать почти весь пролив целиком. Амундсена, однако, больше интересовало изучение техники полярных путешествий. Поэтому 4 февраля, оставив других участников похода с их теодолитами и планшетами, вместе с доктором Куком он отправился на экскурсию в расщелину, не покоренную ими ранее.

Так состоялось посвящение Амундсена в тонкости «ледяного дела».

Это был длинный переход и трудный день. Мы все время обходили бесчисленные огромные расщелины и были вынуждены срезáть путь через перпендикулярные ледяные стены… Доктор как опытный полярник шел впереди, я за ним… Интересно было наблюдать, как практично и хладнокровно ведет себя этот человек…

После восьми часов непрерывной борьбы со льдом, постоянно подвергаясь опасности, они, наконец, вернулись в лагерь. «Эти экскурсии были чудесны, и я надеюсь, что мне будут часто предоставляться такие возможности», – прокомментировал Амундсен свое путешествие.

Участники санного похода вернулись на корабль 6 февраля. В тот же вечер Амундсен обобщил все впечатления, пока они не поблекли. При этом он полностью игнорировал историческую ценность похода, в котором принимал участие. Он не преувеличивал значимость открытия, не говорил восторженных– речей по поводу того, что они оказались там, куда не ступала нога человека, а со всей серьезностью и сосредоточенностью отнесся к полученным урокам. Он размышлял о вещах, казавшихся ему более важными. Например, о том, что палатка традиционной формы не подходит, так как

имеет слишком большую площадь сопротивления ветру. Она сделана из водонепроницаемого шелка… это непрактично… поскольку он тяжелее, чем необработанный материал; самая практичная форма… без сомнения, коническая. Ее легче устанавливать, и площадь сопротивления ветру не так велика… У Доктора [эскимосская] одежда из тюленьей кожи, оказавшаяся очень практичной. Она легко сушится… Нужно одеваться легко. В шерстяное. Необходима водонепроницаемая жестянка для спичек. Абсолютно необходимы снегозащитные очки. Местность здесь… один сплошной глетчер [17] … идти в одиночку – чистое безумие. Совершенно необходимо связываться попарно.

Амундсен учился с самого начала, и его учителем был доктор Кук, спутник Пири, один из настоящих профессиональных полярных путешественников. Так что плавание на «Бельжике» оказалось ценным подарком для Амундсена.

Оставаясь на почтительном расстоянии от Земли Грэма, «Бельжика» пересекла Антарктический круг и встретилась с паковым льдом. Его блестящая корка уходила за горизонт, льдины лениво наползали одна на другую с шумом, который один французский исследователь сравнил с «далеким ворчанием большого города на дне долины».

«Бельжика» отклонилась от курса, свернув в сторону от Земли Грэма и следуя вдоль границы пакового льда. Был конец февраля, приближалась зима. В это время года большинство капитанов интересовались бы возвращением домой. Но де Жерлаш не желал покидать ледовый край. Его первоначальный план рассыпался на части. Было очевидно, что он не сможет войти в море Уэдделла с тем, чтобы потом высадиться на Землю Виктории. Попасть туда оказалось невозможно. Но он не хотел отказываться от своих амбиций, по‑прежнему мечтая стать первым человеком, перезимовавшим в Антарктике. Поэтому он загорелся новой идеей и решил повторить стратегию Нансена, намеренно позволив «Бельжике» быть затертой паковыми льдами. Это позволило бы судну попасть дальше на юг, дрейфуя вместе со льдами.

Де Жерлаш опасался признаться в этом открыто, поскольку знал, что большинство членов команды будут против такого плана. Тем не менее его попытки проверить прочность пакового льда вызвали подозрения. После одной из таких попыток 23 февраля Амундсен написал, что

ученые, к сожалению, явно испуганы. Они отказываются идти дальше, во льды. Зачем же, могу я спросить, мы приплыли сюда? Разве не исследовать неизученные районы? Это невозможно сделать, оставаясь на чистой воде.

28 февраля с северо‑востока подул штормовой ветер. Льды вокруг «Бельжики» разогнало. Казалось, само небо посылает де Жерлашу свое благословение. Кто станет спорить с ветром? Он переговорил с Леконтом, стоявшим на вахте, и нашел в нем единомышленника. Торжественно пожав друг другу руки, они повернули корабль на юг, во вспучивающиеся, крошащиеся льдины. Судно двигалось быстрее области шторма, и 2 марта, когда ветер стих, оказалось полностью окруженным льдами, попав в осаду на всю зиму.

«Бельжика» пересекла 71‑ю параллель, и льды продолжали увлекать ее все дальше на юг. Но де Жерлаш по‑прежнему боялся сообщить команде всю правду. Он фальсифицировал записи показаний приборов, чтобы представить дело так, будто они движутся на север, и поддерживать в команде ложные надежды на приближающееся спасение. Лишь Амундсен и Леконт были частично посвящены в тайну.

Когда лед стал двигаться более медленно, де Жерлаш сделал вид, что пытается освободить корабль. Эта попытка потерпела предсказуемое поражение, но, поскольку все видели усилия капитана, он поведал команде о том, что их теперь ждет. Тем не менее его обвинили в нечестной игре. На это Леконт лукаво ответил:

Мы, несомненно, предприняли честную попытку повернуть на север. Но столь же несомненно и другое: мы оба – и де Жерлаш, и я – счастливы, что она не удалась.

Изначально де Жерлаш собирался высадиться вместе с несколькими членами команды на мыс Адэр, отправив «Бельжику» на зиму в Австралию. Люди, которые вот‑вот должны были войти в историю как первые, кто перезимовал в Антарктике, в большинстве своем оказались обманутыми и шли на это не по своей воле.

В плохо, почти случайно подобранной команде корабля мало кто психически и физически соответствовал требованиям полярных исследований‑. Еще меньше было тех, кто мог справляться с недостатками собственной натуры. Их поджидали все стрессовые факторы длительной полярной экспедиции. Ощущение полной изоляции; теснота небольших помещений; одни и те же лица день за днем и месяц за месяцем; угрозы враждебной среды; свирепый ветер, жестокий холод и, конечно же, темнота полярной ночи, когда солнце месяцами не поднимается над горизонтом. Темнота сама по себе казалась пыткой. Люди на «Бельжике» стали первыми, кому предстояло пройти через все круги ада здесь, на юге. То, что об этих испытаниях уже знали по опыту северных зимовок, было слабым утешением. Кроме того, судно затерялось в не отмеченном на карте море, вдали от неизвестного берега. Люди не знали, смогут ли вообще когда‑нибудь выбраться изо льдов. Их мучили неопределенность и страх. Вдобавок ко всему этому их охватило разочарование, паника и негодование из‑за того, как проходила экспедиция. Два матроса потеряли рассудок. Время от времени каждый из членов команды оказывался на грани безумия. «С точки зрения психики, – позднее писал доктор Кук, – прогноз сводился к превращению корабля в сумасшедший дом».

«Бельжика» была не готова к зимовке во льдах. Зимней одежды на борту хватало лишь для четырех человек, запас продуктов рассчитывался максимум на год. Цинга распространялась со скоростью эпидемии.

Как известно, цинга вызывается недостатком витамина С, необходимого для полноценной жизни. Хотя его функция до сих пор не до конца понятна и изучена. Организм человека, морской свинки и обезьяны, к сожалению, не в состоянии синтезировать его самостоятельно и потому должен получать этот ценный элемент с пищей. Кроме того, витамин С нестабилен, он разрушается в процессе приготовления еды традиционными способами и содержится только в свежих продуктах.

Исторически цинга была заболеванием сообществ, отрезанных от нормальной пищи и вынужденных продолжительное время жить на консервах. Она преследовала корабли, находившиеся в длительном плавании. В былые времена от цинги погибало больше людей, чем от меча. Это был настоящий бич всех экспедиций. Вот яркое (и клинически точное) описание цинги, сделанное Камоэнсом, португальским поэтом эпохи Великих географических открытий, жившим в XVI веке:

От гибельной, неведомой болезни…

…десны гнить внезапно начинали.

И рты страдальцев гниль переполняла

И бедных мореходов отравляла.

Тяжелый смрад, что исходил от гнили,

Грозил нам неизбежным зараженьем[18].

Если цингу не лечить, она всегда ведет к летальному исходу. Когда «Бельжика» отправлялась на юг, действие витаминов оставалось неясным, и причина цинги, таким образом, неизвестной. Но свежие продукты все‑таки считались проверенным средством несмотря на то, что ортодоксальная медицина окружила данную тему искусственными и не совсем адекватными теориями. Доктор Кук, учитывая свой арктический опыт, игнорировал эти теории и возлагал надежды на тюленье мясо с кровью. В своих предположениях он существенно опережал состояние медицины того времени и во многом оказался прав. Лед вокруг «Бельжики» был просто усеян тюленями и пингвинами. Поэтому команда смогла сделать значительные запасы. Шкуры использовали для изготовления одежды, жир – для восполнения потери энергии. Кук хотел, чтобы мясо стало основным продуктом питания в профилактике цинги. Де Жерлаш посчитал это критикой предложенного им выбора продуктов и обиделся. В качестве компромисса он позволил время от времени готовить мясо тюленей и пингвинов для тех, кто хотел этого. Большинство как раз и не хотело, поэтому экспедиция продолжала жить на консервированной пище. Неизбежным следствием стала цинга с опухшими конечностями, побледневшими деснами, выпадающими зубами, глубокой депрессией и психическими отклонениями.

От цинги погиб Данко. Он умер 5 июня, заболев во время зимовки. Питая какую‑то иррациональную антипатию к тюленям и пингвинам, он говорил, что лучше умрет, чем будет их есть. Данко похоронили без всяких церемоний, попросту опустив в полынью. Оставшихся в живых пугали мысли о человеке, плавающем прямо у них под ногами, а жуткие стоны льда не давали покоя ни днем, ни ночью.

20 июня, в канун дня зимнего солнцестояния, когда солнца не было видно уже целый месяц, Амундсен, окруженный болезнями, темнотой, депрессией и психическим нездоровьем, написал:

Завтра солнце заканчивает свои скитания на севере и начинает возвращаться. Я, естественно, буду рад увидеть его снова, но я… не скучал по нему ни секунды. Наоборот, всего это я ждал очень долго. Отправиться сюда меня побудил не детский импульс, нет. Это была зрелая мысль. Я ни о чем не сожалею и надеюсь, что у меня достаточно здоровья и сил для того, чтобы продолжить начатое дело.

Амундсен смотрел на сложившуюся ситуацию как на школу полярных исследований, в которой он получал уроки на будущее. Пока все остальные проходили сквозь круги своего личного маленького ада, он бесстрастно записывал то, чему учился. В самые худшие моменты, даже когда «Бельжика‑» могла быть с минуты на минуту раздавлена льдом, команда готовилась покинуть корабль, а перспективы казались исключительно неблагоприятными, – он не переставал учиться. Он всегда учился.

Как доктор в поисках клинической объективности, он намеренно держал дистанцию в общении, видя в своих спутниках лишь учебные примеры и преследуя только цели профессиональной подготовки. В начале июля, в полярную ночь, от цинги в той или иной степени страдали все. Де Жерлаш и Леконт казались особенно плохи, и даже Кук стал мрачным и удрученным. Возможно, это был самый тяжелый момент экспедиции. Но Амундсена в эти дни в основном заботили дефекты его одежды из волчьего меха и феноменальная догадка о том, что все психические отклонения, которые он наблюдал у себя, – лишь следствия цинги.

Леконт был убежден, что умирает. Де Жерлаш становился угрюмым и замкнутым. Матросы – все более апатичными. Спас экспедицию доктор Кук. Вначале он поверил сам, что для выживания необходимо принимать мясо пингвинов как лекарство, если трудно рассматривать его в качестве еды. А затем смог убедить в этом своих пациентов. Дольше всего пришлось уговаривать де Жерлаша. Он упорно не желал слышать о каких‑либо иных антицинготных средствах, кроме сока лайма, потому что его использовали в британском военно‑морском флоте. «Что устраивает британский военно‑морской флот, – говорил он, – устроит и меня». Но в конце концов доктору удалось его убедить, и де Жерлаш быстро поправился. Теперь цинга начала отступать, все постепенно выздоравливали – физически. Цену психического излечения команды никто назвать не мог.

Тем не менее атмосфера на судне не всегда была мрачной. Случались и смешные моменты. К примеру, Леконт выпускал в меру непристойный журнал под названием «Юг без женщин». Кстати, здесь вполне уместно затронуть эту запретную тему. Вынужденное сексуальное воздержание всегда было закономерным следствием полярных экспедиций, и проницательный Леконт стал одним из тех немногих людей, кто озвучил эту проблему. Все участники экспедиции реагировали по‑разному. Амундсен, например, в приписанном ему журналом «Юг без женщин» комментарии якобы сказал: «Да, сэр, мне тут нравится», в то время как остальные всячески выражали свою неудовлетворенность. Леконт почувствовал присущие Амундсену аскетизм, женоненавистничество, возможно, даже склонность к монашескому образу жизни, которые были частью его характера.

23 июля солнце вернулось. Оно беспощадно высветило мертвенно‑бледную кожу, всклокоченные волосы и обострившиеся черты лиц людей, постаревших за эти несколько месяцев на много лет. Амундсен поседел. Его характер изменился. Первая полярная ночь в Антарктике, перенесенная человеком, собрала свою дань.

В каком‑то смысле Кук и Амундсен перенесли эту пытку лучше остальных. У них были общие интересы, которые помогли сохранить им психическое здоровье и душевное равновесие. Оба увлекались полярным снаряжением и всю зиму много работали над тем, чтобы улучшить уже имеющееся. Это увлечение сблизило их и вместе с тем отдалило от остальных участников экспедиции.

Вершиной их совместной деятельности стала оригинальная новая палатка конструкции Кука, имевшая аэродинамическую форму для лучшего сопротивления ветру и существенно опередившая свое время. Тестирование нового снаряжения дало в конце июля повод для новых путешествий. Кук и Амундсен в компании с Леконтом решили взять сани и отправиться к айсбергу, видневшемуся на горизонте. Как гордо написал в своем дневнике Амундсен, это был «первый санный переход по паковому льду Антарктики».

После него Амундсен произвел для себя исчерпывающий анализ того, чему научился. Продукты, спальные мешки, палатка, сани, еда – все подверглось тщательной оценке. Лишь одна вещь его устраивала: на паковом льду лыжи оказались лучшим видом транспорта. Он шел на лыжах, испытывая их и соревнуясь с Куком, выбравшим для передвижения снегоступы. Кук буквально при каждом шаге сталкивался с трудностями, а Амундсен нет. Лыжи были быстрее и, распределяя вес тела, позволяли пересекать тонкий лед, не проламывая его.

Амундсен оказался весьма проницателен в рассуждениях о своих спутниках. Это объясняет многие нюансы его поведения по отношению к людям и тот принцип, руководствуясь которым он позднее подбирал себе соратников:

Какое удовольствие отправиться в экспедицию в той компании, которая у нас сложилась! Леконт: невысокий, жизнерадостный, остроумный, никогда не теряющий надежды. Кук: уравновешенный, хладнокровный, бесконечно терпеливый. Помимо прочего, будучи чрезвычайно практичным полярником, он дает возможность научиться множеству мелочей. После общения с эскимосами Северной Гренландии и глубокого изучения всего, что связано с жизнью в полярных условиях, он, без сомнения, больше понимает в этих вопросах, чем большинство его коллег… Он может дать любой совет. И советует деликатно, тактично, без суеты и шума…

Когда солнце поднялось выше и к людям вернулась надежда, де Жерлаш начал собирать долгие формальные заседания для обсуждения планов на приближающийся сезон. В ноябре на одном из таких совещаний Амундсен в первый раз услышал о конфиденциальном соглашении де Жерлаша с Бельгийским географическим обществом, по условиям которого командование в случае необходимости переходит от капитана только к бельгийским офицерам независимо от их звания. Это означало, что третий помощник Мелаэртс, несмотря на свое более низкое положение в корабельной иерархии по отношению к Амундсену, принял бы на себя командование судном вместо него.

Де Жерлаш сказал, что был вынужден согласиться с этим требованием под политическим и финансовым давлением. Амундсен счел это оскорбительной дискриминацией. Они поссорились и обменялись желчными записками.

Я последовал за Вами, отказавшись от оплаты [писал Амундсен]. Это был вопрос не денег, но чести. Эту честь Вы оскорбили, отрицая имеющиеся у меня права.

После этого Амундсен подал рапорт об отставке:

Для меня Бельгийская антарктическая экспедиция больше не существует [заявил он де Жерлашу]. Я вижу в «Бельжике» обычное судно, застрявшее во льдах. Моя обязанность – помочь горстке людей, находящихся на его борту. По этой причине, капитан, я продолжу выполнять свои обязанности, словно ничего не произошло, пытаясь делать все от меня зависящее как от человека…

К этому моменту они находились в ледяном плену уже девять месяцев, без всякой надежды дрейфуя по морю Беллинсгаузена на уровне 70° южной широты. Лед по‑прежнему крепко удерживал «Бельжику» – не было видно никаких признаков возможного освобождения. Думать еще об одной зимовке в Антарктике представлялось слишком ужасным. Естественно, терпение у всех было на исходе. Уже три матроса сошли с ума. Кук считал, что психическое состояние де Жерлаша и Арктовски вызывает серьезное опасение. Рождество и Новый год прошли мрачно. Нарастали апатия и безразличие.

И снова, во второй раз, экспедицию спас доктор Кук. Примерно в миле от корабля находилось разводье[19], которое так и не замерзло в течение всей зимы. Кук предложил прорубить к нему канал, чтобы корабль мог выйти в разводье и, когда паковый лед придет в движение, попытаться вырваться из него. Это стало настоящей искрой, реальной целью, вдохновившей его спутников и пробудившей их от «летаргического сна». Попытка прорыва означала возможность действия вместо пассивного ожидания своей участи‑.

11 января 1899 года они начали пилить и взрывать лед. Это было нелегко, то и дело случались неудачи, неожиданности и разочарования. В какой‑то момент люди пали духом и приготовились покинуть корабль, погрузив провизию на сани, чтобы уйти по льду в сторону земли.

Но в два часа ночи 15 февраля 1899 года канал, запертый давлением льда, внезапно невероятным образом открылся. На «Бельжике» снова раздался звук двигателей. После целого года ледового плена оно возрождалось к жизни. Ожившее судно двинулось к разводью. Тем не менее еще месяц оно оставалось взаперти неподалеку от морской глади. И вот 14 марта «Бельжика» обрела полную свободу, хотя под конец лед все‑таки сыграл с ней в кошки‑мышки. Уже почти выйдя на чистую воду и чувствуя себя в безопасности, «Бельжика» внезапно оказалась перед айсбергом. Амундсен так описывает этот эпизод:

Если бы мы не пошли вперед, то непременно пропали бы… инженер поднялся на мостик с сообщением, что он не в состоянии поддерживать такое высокое давление. Он и сам видел всю серьезность положения. Не было нужды просить его прибавить. Затем в мгновение ока он снова оказался внизу, и машина заработала так, как никогда раньше – и никогда потом. Мы пробивались вперед, дюйм за дюймом, фут за футом, метр за метром. И спаслись. В критический момент лед ослаб… Теперь мы быстро плыли на север. Лед становился все реже и реже, двигаться вперед уже не составляло труда. В полдень мы вошли в огромное разводье. В два часа дня оставили паковый лед позади. Так закончилась первая в истории человечества зимовка в Антарктике.

27 марта «Бельжика», давно считавшаяся погибшей, вошла в Пунта‑Аренас[20]. За время ее отсутствия начались Испано‑американская и Англо‑бурская войны; первое судно с турбинным двигателем «Турбиния» преодолело барьер скорости в сорок узлов; был изобретен способ получения сжатого воздуха; Маркони впервые удалось передать звук на большое расстояние– без проводов. Это была первая полярная экспедиция, столкнувшаяся с современными темпами перемен.

В Пунта‑Аренас путешествие завершилось. На второй сезон, так оптимистично обсуждавшийся в ледяной тюрьме, не оказалось ни денег, ни сил.

Де Жерлаш и Леконт повели «Бельжику» домой. Амундсен, все еще храня обиду на капитана, отказался от дальнейшего совместного плавания. Он вернулся в Норвегию на почтовом судне, сопровождая потерявшего рассудок Толлефсена, одного из норвежских моряков, который стал жертвой первой полярной ночи в Антарктике.

Пятьдесят лет спустя Добровольски, тот самый энтузиаст, появившийся на борту «Бельжики» в Остенде, подвел итоги экспедиции де Жерлаша, который не только руководил первой зимовкой в Антарктике, но и открыл многомильный участок континентального архипелага. Его экспедиция привезла с собой метеорологические наблюдения за полный год исследований… положив начало антарктической климатологии; обнаружила первые свидетельства кольцевой области низкого давления, окружающей антициклон Антарктического континента; собрала первую коллекцию [антарктических] океанических организмов… И, наконец, это плавание стало первой школой гениального исследователя Руаля Амундсена – настоящего Наполеона в завоевании полярных территорий.

Date: 2015-07-25; view: 348; Нарушение авторских прав