Главные события в истории семиотики 4 page

По оценке знатока истории российской лингвистики ХХ в.

С.И.Гиндина^l, в исследовании «проблем человеческой речи <... > Н.И.Жинкин не знает себе равных в истории отечественной на­уки» (Жинкин 1998, 5). Ниже представлены важнейшие из семио­тических идей Жинкина.

А. О генезисе значения. Незнаковое материальное явление в процессе коммуникации становится знаком в результате означи­вания (семиозиса), благодаря двум операциям: 1) участники кон­кретного коммуникативного акта приписывают некоторому мате­риальному явлению определенное значение и удерживают эту связь в своей памяти; 2) в последующих актах коммуникации, при не­обходимости выразить «то же» содержание, участники коммуни-

1 С. И. Гиндин подготовил К изданию книгу избранных трудов Жинкина (см.

Жинкин 1998), написал к ней вступление и биографический очерк оЖинкине, а также текстологический комментарий к включенным в издание работам.

62 Ч а с т ь пер 8 а Я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

кации усилием своего сознания сохраняют и воспроизводят (по­вторяют) созданную в предшествующем акте связь данной фор­мы с данным значением. «Во всех семиотических моделях управ­ление знаками образует значение. Первоначально всякий знак (сиг­нал) бессмыслен. Осмысление бессмысленного происходит при коммуникации» (там же, 76). «Сами звуки ничего не сообщают, но управление зву-ко-знаками в процессе коммуникаци образует значение» (там же, 76). Управление звуками обеспечивается об­ратной связью: говорящий вслушивается в произносимые звуки и регулирует процесс звукообразования, Т.е. управляетэтим про­цессом.

Б. Главным отличием коммуникации человека от коммуника­ции животных является метаязыковая рефлексия человека (си­мулыанный контроль говоряшего над своеЙ ПОрОЖдаемой речью). Развивая мысли своей статьи «Семиотические проблемы кому­никации животных и человека,> (1973) в подготовительных мате­риалах к новой работе, Жинкин писа.,'I: «Для того, "-'чТобы понять всю чрезвычаЙность указанного сейчас процесса, надо просле­дить его по звеньям. ДеЙствия животного также подкрепляютьсяпо обратноЙ связи. По ситналу тревоги они избегают опасности, эта удача помогает закрепить сигна.i1 в памяти, но при этом не про­исходит оценки самого сигнала... Когда же СИГНaJЮВ становится много и некоторые из них не достигают пели, знаковая система слабеет. Ее усиление может быть достигнуто прежде всего путем обострения восприятия формы знаков. Тогда знаковая система становится саморегулирующеЙся. Объектами знакового ана.i1иза делаются сами знаки той же системы. Это значит, что наряду с языком стал формироваться метаязык. Метаязык и есть то принципиально новое, что появилось у человека и из чего вырос человеческиЙ язык в целом. для того чтобы могла скомпоноваться довольно длинная синтаксическая цепь дискретных знаков, конеч­но, необходимо различать каждыЙ звуко-знак от другого. Это и до­стигается фонематическим слухом. ФонематичесКИЙ слух - это ме­таязыковоЙ слух - слух о правильности своего слуха. <... > Мета­языковую способность человека следует рассматривать как органи­ческое устроЙство его мозга, возникшее как мутация» (там же, 75).

В. Анатомическим органом метаязыкового контроля за произ­ношением является фарuнгс^l; главное анатомическое различие между речевым аппаратом обезьяны и человека состоит в том,

I Фарuнгс, или фарuнкс (греч. pharyпx 'зев, глотка'), - полость глотки; в рече­вом аппарате это первый отдел резонатора, в котором образуется вся сложная реальность звучащей речи; выше фарингса расположены две другие резонатор­ные полости - ротовая и носовая. Фарингс ответствен за недискретные (дыха­тельный и слоговой) компоненты звучания, в то время как рот является артику­лятором, Т.е. производителем дискретных единиц (звуков речи).

Лекция П. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 63

что у человека резонатор с Д в о е н н ы й: в образовании звучания участвуют и фаришс и ротовая (а также носовая) полости, в от­личие от обезьян и новорожденных (у которых фарингс не связан со звукообразованием). К этому Фундамента.i1ЬНО.М:У выводу Жин­кин пришел в исследовании «Звуковая КОМ1f)'никативная система обезьяю> (1960, англ. перевод 1964): «Рентгеноскопия показывает, что фаринга.тrьная трубка гамадРlша не модулирует ни при ослаб­лении, ни при усилении издаваемого звука» (там же, 41).

В предисловии к англиЙскому изданию «Механизмов речи» (1968) Жинкин так характеризова.:-т работу фарШIГса: «Главная функция фаринг­са в процессе речи - это регулирование динамики слоговедения, т. е. энергии дыхания, что относится к ведомству вегетативной нервной сис­темы. <... > Выработка механизмов точных расчетов прибавок и убавок энергии происходит в процессе выучк1I. Ведушую роль при этом выпол­няет фарингс. Он является следящей системой, при помощи которой в центра.j1ьное управ..lение афферентируются сведения о нормативных объе­мах и скорости воздуха, поступающего в надставную трубку. Результат на выходе контролируется слухом. <... > При усвоении родной и иностран­ной речи происходит не столько выработка артикуляции, сколько "вы­учка фарингальной трубки". Так как эта трубка входит в систему непро­извольного управ..1ения, то язык усваивается наил.учщим способом без сознательного заучивания правил, даже если такие правила известны науке» (там же, 82-83).

Г. Главное структурное раз.iIичие между языком людей и звуко­выми кодами животных состоит в у р о в н е в о м (иерархическом) строении языка: «ЭТИ элеменгыI (языка человека. - Н. М.] постро­ены иерархически так, что вышестоящий элемент фундирован на нижнем, образуя сложный супразнак» (там же, 74). Отсутствие в коде животных сложных (комбинированных) знаков, по ЖиНКИ­ну, - это прямое следствие неучастия фарингса в производстве сигналов. «... Становится понятным отсутствие у гамадрилов сме­ны согласных и гласных. В резонаторном приборе гамадрила нет регулятора воздушных давлений, поэтому маломощный соглас­ный не может сочетаться с мощным гласным. Вместо ak делается а!, т. е. ротовое k заменяется гортанным ударом» (там же, 41- 42).

В системах звуковых сигналов У животных невозможно создать сложный знак путем сочетания (тех или иных комбинаций) эле­ментарных единиц кода. Поэтому в коммуникации ЖИВОТНЫх эл е­ментарный сигнал совпадает с сообщением, при этом количеств о с о об ще ний (доступных животному) С 0­впадает с набором элементарных сигналов. «Вслед­ствие того, что у обезьян в процессе звуковой сигнализации фа­рингс неуправляем, слог совпадает с сообщением. Внутренний код описывается фиксированным списком сообщений, а код ре­ализации представляет собой отдельный слог (без присоединения

64 Часть первая. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

последующего). Именно эта особенность реаJ[и:запии, связанная с неуправляемостью фарингса, не позволяет разработать в иерархи­ческую глубину внутренниЙ:, языковой код. В результате у обезьян число высказываний фиксировано, а у человека (при значи-тель­ном сходстве речевых органов) - безгранично и слоговая строчка открыта,Ц.i'IЯ продоr,жения» (там же, 82).

д. Речемыслительный пропесс представляет собой и е р ар х и ю кодо В ых переходов информаuии, латентные этапы ко­торой (внутренняя речь) осуществляються на основе двух звеньев (кодов): а) предметно-изобразительного и б) речедвигательного. В работе «О кодовых переходах во внутренней речи» (1964), соста­вившеЙ эпоху в изучении речевого мышления и в развитии се­миотических идеЙ, Ж-чнкив:, основываясь на экспериментальных данных и развивая мысли Выготского о внутреннеЙ речи, вьщви­гает концепцию пред.нетно-uзобразuтельного кода (иногда он ис­пользует термин предлtетно-схе.rяныЦ код). Этот централ:ьный меха­низм речевого мышления имеет знаковую природу, т. е. является кодом. Для него существенны следуюшие черты: во-первых, «это код непроизносимый, в нем отсутствуют материальные признаки натурального языка» (там же, 158); «язык вну-треннеЙ речи свобо­ден от избыточности, свойственной всем натуральным языкам» (там же, 159); во-вторых, «предметныЙ код предстают.яет собоЙ у н и в е р с а л ь н ы й язык, с которого возможны переводы на все другие языки (там же, 159); в-третьих, в коде имеются схемати­ческие и з о б р а ж е н и я, образующие или цепь, или какую-то группировку, в КОТОРЬLХ условно И схематически представлена та ситуация, которая является в данный момент предметом мысли; это схематическое и условное изображение создается сознанием «ad hoc» (по случаю), «ЛИШЬ на время, необходимое для данной мыслительноЙ операции» (там же, 159).

Е. Формальная логика и математика (как феномены человече­ского сознания) являются порождениями натурального языка, необходимыми для различения тождественных и нетождествен­ных отношений (между понятиями или высказываниями). В статье «О кодовых переходах во внутренней речи» и затем в посмертно изданной книге «Речь как проводник информации» (1982), Жин­кин развивает мысли о языке как о фундаментальной семиотике, которая порождает другие языки (семиотики) человеческого со- ­знания. При этом он указывает на два класса таких производньix от языка кодов: с одной стороны, это логика-математические языки, а с другой, - «языки художественного мышлению> (там же, 162).

«Фаза порождения математических языков'> рассматривается Жинки­ным как «аспект человеческого мышления и общения». «Взаимодействие внутреннего, субъективного языка и натурал:ьного, объективного обра­зует процесс мышления. МЬПШlение - это общественное, а не индиви-

л е КЦ u Я 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 65

льное явление. Мысли вырабатываются в совместной деятельности цеЙ. Понимание - это перевод с натурального языка на внутренний. ратныЙ перевод - высказывание,> (там же, 161). Взаимодействие это­внутреннего и натурального языка приводит к формированию двух 'гих языков, необходимых для понимания людьми друг друга. ЭТИ IКИ суть формальная логика и математика. Вот как Жинкин представ­:т внутреннюю, мыслительную необходимость логики и математики и связь с обычным языком:

«Для понимания необходима операция отождествления и выполне­1 правил тождественных преОбразованиЙ. В языке должны быть ком­{енты, позволяющие партнерам отличать тождественное от нетожде­енного. При помощи метаязыковоЙ абстракции эта часть натурально­;rзыка может быть вьщелена и предстаВЛ.ена как особыЙ язык, один и

же во всех натуральных языках - это логика. Соблюдение правил ого языка в речах на любом натуральном языке называют логическим шлением.

Далее, натуральный язык может породить такой язык, высказывания котором непереводимы на натуралъный язык: на натуральном языке анавливаются общепонятные положения математики, вводятся сим­ы, определяется их значение и такие правила составления высказы­ий, которые сохраняют истинность ранее принятых положений. От­Ia следует, что правил.ьные высказывания на этом языке не нуждают­3 проверке и понимании, т. е. в переводе на натуральный язык. Таков [к математики,> (там же, 161).

По мысли Жинкина, соединение в естественном языке изоб­ительных и неизобразительных (символических) знаков - это;только важная его черта, что она как бы наследуется теми се­миотиками, которые ПОрОЖдены «HaтypaJIbHbIM языком», - ма­[атикой, логикой, искусствами. Например, в математике эта:ухзвенность» (слово Жинкина) реализуется в оппозиции ее х языков: алгебры (символический язык) и геометрии (изоб­ительный язык); в искусстве слова - в оппозиции поэзии и)зы; в изобразительном искусстве - в конвенциональных эле­пах (включая надписи под картиной) и в элементах изобрази­ьных (там же, 161-162).

ж. Интонация обладает «пере означающей ценностью», спо­iной радикально менять смысл сообщения. Роль речевой ин­[ации всегда хорошо понимали в музыковедении и в театр аль­1(школах. В отечественной традиции Жинкин первым из объек­:ных исследователей речи показал, что в реальном общении:онация в а ж н е е слов: она может пер е о з н а ч и т ь их се­пику. «Так как реализация слоговедения [т.е. слогообразова­[.- Н. М.] в конце концов сводится к механизму речевого ды­ия, то в речь по необходимости будет врываться весь "тем­ft" или, наоборот, "радостный" поток человеческих чувств, бражающих состояние внутренней среды организма. В процессе

66 Ч а с т ь пер в а я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

речи человек не только выражает мысли, но и "выдает с головой самого себя", свое отношение к действительности. <... > Слова имеют значения, но интонация накладывает на них свою пере­означающую печать. В работу пере означения включается не толь­ко интонация, но и весь поток экспрессии - пантонимика, ста­тика и динамика тела говорящего человека. Если бы ничего этого не было, речь представлялась бы как безжизненные звуки, изда­ваемые чурбаном» (там же, 83-84).

Семиотика в западноевропейском структурализ­ме. Структурные методы в гуманитарных исследова­ниях, а затем теория коммуникации, обязанная своим расцветом кибернетике, обусловили популярность семиотических идей и тер­минов практически во всех областях гуманитарного знания - от антропологии и истории до киноведения. Популярность семиоти­ческих представлений, с другой стороны, связана с влиянием «глу­бинной» психологии Фрейда и Юнга «<коллективное бессозна­тельное» и его символика; архетипические структуры сознания и их проявления в «наблюдаемом», позже - «языка мозга» (К Приб­рам) и др.).

«Языковые» И «книжные» метафоры новейших философов ­ мир как Текст (Деррида), мир как Словарь или Энциклопедия (Эко), мир как Книга или Библиотека (Борхес), ушедшая в прошлое куль­тура как Архив (Фуко) и подобные - не новы. Их любило ученое Средневековье: природа как Господня книга, небеса как текст, чи­таемый астрологом (см.: Аверинцев 1977, 207); они вполне по­нятны в Новое время, ср. у Пушкина: Воспоминание безмолвно пре­до мной / Свой длинный развивает свиток; / и с отвращением чи­тая жизнь мою... В философии и семиотике хх в. новым было, во­первых, систематическое развертывание этих образов: представ­ление о культуре как и е р а р х и и кодов, программирующих со­знание и поведение людей; во-вторых, трактовка внесознатель­ных детерминант человеческой психики в качестве общечелове­ческого (универсального и наследуемого) кода коллективного бес­сознательного, Т.е. архетипической семиотики, уходящей корня­ми к началу филогенеза.

«Структурная антропология» Клода Леви-Строса (1958). Французский этнолог, социолог и философ Клод Леви-Строе (р. 1908) был пионером структурных исследова­ний в этнографии. Он первым использовал идеи теории информа­ции и семиотики в антропологии (которую в своих поздних рабо­тах он определял как часть семиотики); (см. об этом в коммен­тариях Вяч. Вс. Иванова в книге: Леви-Строс 1985, 343). В составе книги 17 избранных работ Леви-Строса разного времени, в том

Лекция 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 67

числе три главы о методе исследований и преподавании антропо­логии. В 1985 г. сборник вышел в Москве под редакцией и с приме­чаниями Вяч. Вс. Иванова, а также со статьями Н. А. Бутинова, Вяч. Вс. Иванова и Е. М. Мелетинского в приложении.

Для истории семиотики особенно важны следующие Идеи Леви-­Строса.

А. Трактовка ритуала в качестве семиотического (т. е. кодового) механизма трансляции культуры; обнаружение преемственности и обратимости (во всяком случае, в наблюдаемой практике ша­манства) между ритуалом (как языком символических действий), словесным языком и психическими феноменами (сознания и бес­сознательного). «Итак, мы снова сталкиваемся с понятием мани­пуляции, которое, по нашему мнению, является основным эле­ментом шаманского врачевания. Но традиционные рамки ее дол­жны быть расширены: это или манипуляция действиями, или ма­нипуляция идеями. Общим для них является то, что ОНИ произво­дятся при помощи символов, т. е. значимых эквивалентов означае­мого, относящихся к иному порядку реальности, чем означаемое. <... > Эффективность символики как раз и состоит в той "индук­ционной способности", которой обладают по отношению друг к другу формально гомогенные структуры, построенные на разном материале и разных уровнях живого: на уровне органических про­цессов, неосознанных психических процессов и сознательного мышления» (там же, 178 -179).

Б. Мысль о типологическом сходстве (аналогии или паралле­лизме) структур языка и структур культурной организации соци­ума. В 1951 г. Леви-Строс писал об этом со знаком вопроса: «Не представляют ли собой различные стороны социальной жизни (включая искусство и религию).., явления, чья природа анало­гична природе языка?» (там же, 59). И так отвечал на этот вопрос в 1957 г.: «Не отождествляя общество или культуру и язык, можно приступить К этой "коперниковской революции".., которая будет состоять в толковании общества в целом в зависимости от теории коммуникации. В настоящее время эта попытка возможна на трех уровнях, поскольку родственные и брачные правила служат обес­печению коммуникации женщин между группами, так же, как экономические правила служат для обеспечения коммуникации имущества и услуг, а лингвистические правила для коммуника­ции сообщений» (там же, 78).

В. Развитие идей К. Г. Юнга о коллективном бессознательном как об универсальном архетипическом коде (языке), который, по Леви-Стросу, реализуется в «языках» (семиотиках) магических практик и мифологий, искусств, норм поведения (включая взаи­моотношения полов и имущественные обмены), а также в есте­ственных (этнических) языках.

68 Часть первая. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

в антологии (см.: Семиотика 1983); см. также статью Леви-Строса «Структура И форма. Размышление об одной работе Владимира Проппа» (1970), написанную в связи с публикацией английского перевода «Морфологии сказки» Проппа.

Ролан Барт (1915-1980). Р. Барт был одним из основателей парижского Центра по изучению мас­совых коммуникаций (открыт в 1960 г.)1, руководителем Семина­ра «Социология знаков, символов и изображений» при 'Практи­ческой школе высших знаний (см.: Косиков 1989, 7). Барт часто выступал как литературный критик и эссеист, поэтому и в его семиотических работах яркость письма нередко замещает доказа­тельность.

А. Гипотезы о структурном сходстве разноплановых семиоти­ческих феноменов, принадлежащих одному синхронному срезу в истории культуры. Развивая идеи Леви-Строса о корреляции меж­ду коммуникативными и культурными структурами общества, Барт стремился найти такие корреляции не в первобытной культуре (как Леви-Строс), но в современном социуме (он называл такие корреляции соцuо-логuкоЙ). Эти поиски отражены в книгах Барта «Мифологии» (1957), «Системы моды» (1967)2 И др. Барт показы­вал «обратимость» (структурно-семиотическое взаимовлияние и сходство) различных видов знаковой деятельности: фотографии, текста газетного репортажа, фильма и музыки к нему, конструи­рования одежды и бытового поведения.

В «Системе моды,> Барт показал экономику, психологию и семиотику «процесса Моды» (в одежде). Мода призвана «ускорить обновление одеж­ды, которое шло бы слишком медленно, если бы зависило только от износа» (Барт 2002, 332). Возникнув «в нашей цивилизации одновремен­но с зарождением капитализма», Мода является одним из факторов «нео­мании,> (маниакальной жажды «нового»), характерной для послеренес­сансного человека (там же, 336). В семиотике моды Барт видит помимо «реальной одежды» два «вестиментарных кода» (от лат. vestis - 'одежда, платье') - «одежду-образ,> и «одежду-описание»: «Я раскрываю журнал Моды и вижу, что передо мной две разных одежды: одну мне показыва­ют на фотографиях или рисунках, это одежда-образ. Другая - это та же самая одежда, но описанная, преображенная в речь; скажем, справа сфотографировано платье, а слева оно превращается в кожаный пояс выше талии, украшенный розой поверх мягкого платья из шетлаllда» (там же, 36). И далее Барт показывает, что словесный «вестиментарный код»

I С 1973 г. - Междисциплинарный центр СОllиологических, антропологиче­ских и семиологических исследований. О Барте см. также: Вашкевич А. В. Барт 11 ВЭФ. - М., 2001. - С. 82-83; статью с.Н.Зенкина (см.: Барт 2003).

2 «Мифологии» В русском переводе вышли в свет в 1996 Г.; перевод «Системы моды» также опубликован (см.: Барт 2003).

Лекция и. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 69

имеет решаюшее значение ДJIЯ «процесса Моды», потому что слово орга­низует восприятие образа: «слово всегда имеет властную функцию, по­скольку оно, так сказать, делает выбор вместо глаза. Образ запечатлевает множество возможностей; слово фиксирует одну-единственную опре­деленность» (там же, 47); слово «подскажет» черту, которая совсем не так очевидна на фотоснимке (оригинальное, классическое, изящное и т.п.). В конечном счете именно журналы мод (эти «настоящие народные жур­налы» нашего времени, как их называет Барт), их имплицитно дидак­тичный, лестный для читателя и уклончивый сти.пь воспитывают все новых приверженцев Моды.

Б. Механизмы образования сложных знаков. Барт выдвинул по­нятие се.мuологического парадокса, состоящего в том, что знаковые функции приписьmаются тем или иным вещам, которые прежде не были знаками, и наоборот, вещи-знаки могут утрачивать свои знаковые свойства!. Содержание знаковой функции, развившейся вследствие «семиологического парадокса», Барт называет коннота­цией и считает, что таков механизм создания мифов, существую­щих на пограничье языка, обьщеннorо сознания и идеологии²•

Впрочем, хотя подобные процессы и можно назвать парадоксом (осо­бенно если подчеркивать их стихийность и часто полную иррациональ­ность), однако, это обычные явления в жизни языка и других откры­тых естественных семиотик. В обществе постоянно идут процессы со­здания и элиминации (устранения) знаковых свойств «вещей» (явле­ний). Механизмы семиотизации и десемиотизации в литературе и кино были блестяще раскрыты В. Б. Шкловским и Ю. Н. Тыняновым В работах 1920-х гг. (без семиотической терминологии). Например, конкретное пись­мо или дневник при известных условиях могут из бытового факта стать литературным. Шкловский в книге «Моталка» (1927) приводил примеры смысловых возможностей монтажа. Вот один из них: «Шедевром кине­матографической работы я считаю одно изобретение Г. Васильева. Ему нужно было, чтобы человек умер, а он не умирал. Он выбрал момент, когда эта предполагаемая жертва зевала, размножил кадр, и получилась остановка действия. Человек застыл с открытым ртом - осталось только подписать: смерть от разрыва сердца» (Шкловский В. Б. За сорок лет. Ста­тьи о кино. - М., 1965. - С. 61).

В. Поиски межуровневых корреляций, при сущих разным жан­рам письменности. Барт, скорее всего, независимо от идей Чарлза Морриса, задается тем же вопросом, что в свое время и Моррис: можно ли обнаружить в жизненных проявлениях знаков (в их син-

1 Ср. классический случай: Том Сой ер превратил нудную и принудительную работу (покраску забора) в «товар» И развлечение для других (в «Приключениях Тома Сойера» Марка Твена).

2 Ср. заглавия некоторых разделов в его книге «Мифологии>}: «Миф как похи­щенный язык», «Миф как деполитизированное слово», «Необходимость и гра­ницы мифологии»...

70 Ч а с т ь пер в а я. ОСНОВНЫЕ ПОНЯТИЯ И ИСТОРИЯ СЕМИОТИКИ

тактике, семантике, прагматике [см. п. 13] такие особенности, которые соответствуют разным родам и видам художественных текстов, разным литературным направлениям и разным функ­циональным стилям. Барт, как и Моррис, в ряде работ отвечал на этот вопрос положительно - отметив, например, что нарушения линейной последовательности в развертывании текста обычны для повествования, - «в противоположность тому, как это бывает в деловом тексте, развертывающемся в строгой последовательно­сти, прогрессивно» (Барт [1970] 1978, 448)..

Ср. постановку этого вопроса (вне семиотической терминоло­гии) у Виктора Шкловского (см. его работы 1914-1920-х п. «Ис­кусство как прием», «Развертывание сюжета», «Как сделан Дон­ Кихот», «Связь приемов сюжетостроения с общими приемами стиля» И др., позже вошедшие в его книги «О теории прозы» (1925, 1929), «Гамбургский счет» (1928), неоднократно переизданные и пересказанные автором в работах 1960-1990 п.).

г. Мысль об облигаторности языка и факультативности более сложных семиотик. Барт констатировал разную обязательность разных семиотик для членов социума: язык обязателен, а литера­тура факультативна, поэтому язык принудителен, а литература олицетворяет порыв к «безвластию».

в актовой лекции, прочитанной при вступлении в должность заведу­ющего кафедрой литературной семиологии в Коллеж де Франс (1977), Барт художественно и экспрессивно заостряет это различие. Вот как он живописует принудительность языка: «В нем [в языке. - Н. М.] с неот­вратимостью возникают два полюса: полюс авторитарного утверждения и полюс стадной тяги к повторению. <... >; знак несамостоятелен, ста­ден; в каждом знаке дремлет одно и то же чудовище, имя которому ­стереотип: я способен заговорить лишь в том случае, если начинаю под­бирать то, что рассеяно в самом языке. <... > Однако нам, людям, не яв­ляющимся ни рыцарями веры, ни сверхчеловеками, по сути дела, не остается ничего, кроме как плутовать с языком, дурачить язык. Это спа­сительное плутовство, эту хитрость, этот блистательный обман, позво­ляющий расслышать звучание безвластного языка, во всем великолепии воплощающий идею перманентной революции слова, - я, со своей сто­роны, называю литературой» (Барт 1989, 549-550). Так семиологичес­кая посылка превращается в лирическую эссеистику. Впрочем, нетрудно видеть, что этот «высокий эссеизм» (слова И. П. Ильина о Барте) не выдержал бы трезвого лингвистического анализа.

См. также русские переводы некоторых других семиотических ра­бот Барта: 1) «Основы семиологии» (1964) / Структурализм: «за» и «против»: Сборник статей. - М., 1975. - С. 114-.163; 2) «Нулевая степень письма» (1953) / / Семиотика 1983. - С. 306 - 349; 3) фраг­мент из работы «Текстовой анализ» (1973) / Новое в зарубежной лин­гвистке. - Вып. IX: Лингвостилистика. - М., 1980. - С. 307 - 312.

Лекция 11. ГЛАВНЫЕ СОБЫТИЯ В ИСТОРИИ СЕМИОТИКИ 71

Мишель Фуко (1926-1984) и его «археология зна­ния». Заглавия трех книг французского историка и философа-постструктуралиста Мишеля Фуко - «Рождение кли­ники: археология взгляда медика» (1963), «Слова и вещи. Архео­логия гуманитарных наук» (1966) и «Археология знания» (1969) ­содержат слово, ключевое для авторской концепции истории зна­ния, - археология. Впрочем, у Фуко контекст слова необычен: речь идет об исторической реконструкции и Д е а л ь н ы х фено­менов - представлений и знаний, в то время как обычная архео­логия изучает м а т е р и а л ь н ы е следы прошлого. Реконструк­ции познавательных систем по своей ответственности сопостави­мы с усилиями понять далекое дописьменное прошлое (исследо­вательская область обычной археологии), а по доказательности ­с материальными свидетельствами старины. Фуко считал, что по­знавательный стиль культуры формируется в глубинах сознания (отсюда его интерес и к психиатрии) в виде м а т р и Ц знаний «<эпистем»), которые выступают как системы мыслительных пред­посылок познания и самопознания. Автор выделяет три таких скачкообразно сменяющих друг друга «эпистемы», которые соот­ветствуют трем эпохам, сменившим тысячелетие Средних веков: 1) Возрождение; 2) классический рационализм; 3) современность (понимаемая широко - как XIX и ХХ вв.).

В книге «Слова И вещи. Археология гуманитарных наук» (1966)1 Фуко ставит вопрос о разном отношении людей к знакам и зна­ков к вещам в разных культурах. По мысли автора, взаимоотноше­ния «слов И вещей» для историка становятся ключом к различе­нию познавательных стилей эпох.

Жак Деррида (1930-2004). Французский философ и семиолог, преподававший в Сорбонне и других гу­манитарных центрах Парижа, Ж.Деррида выступил в 1964 г. (вме­сте с психоаналитиком Жаком Лаканом) с постструктуралистс­кой концепцией теории литературы, названной ими термином деконструкцuя.

Философы находят в деконструктивизме Деррида «радикализацию хайдеггеровской деструкции западноевропейской метафизики» (ВЭФ 2001, 278). Деконструктивисты выступают под флагом сопротивления господствующему в европейской культуре «логоценmрuзму» интерпрета-

1 В заглавии повторено название европейски знаменитого направления в не­мецко-австрийском языкознании начала ХХ в. «Слова И вещи» (нем. Worten und Sachen). Школа оформилась в 1909 Г., когда стал выходить одноименный журнал с публикациями преимущественно по исторической лексикологии и этимоло­гии. В работах самого яркого представителя направления, немецкого и австрий­ского языковеда Гуго Шухардта (1842-1927), ставились вопросы, которые сеЙ-. час относят к семиотике и философии языка.