Вилли, Херберт, Гун, Венше

Это произошло через несколько часов после того, как Винни и Агнес вышли прогуливать своих собак.

На окраине Хальдена по дороге шагал мужчина – Вилли Маттеус тридцати семи лет. На его обветренном лице сверкали голубые глаза. Одежда на нем была добротной, но поношенной и слишком легкой для такого мороза. Что‑то в его наружности и поведении говорило о том, что он не принадлежит к низшему классу работяг и прощелыг.

Тишина вечера была нарушена появлением шумной компании. Гости вышли из виллы и весело прощались с хозяином. Какой‑то мужчина, явно предрасположенный к полноте, тряс руку хозяина.

– Спасибо за превосходный ужин! Было просто сказочно приятно!

– О, нет ничего проще приятно провести время, когда ты рядом, Херберт, – засмеялся в ответ хозяин. – Разве не чудесно быть замужем за таким весельчаком? – спросил он, обращаясь к жене Херберта. – Какое чувство юмора! Какое остроумие! С ним не соскучишься, клянусь!

Жена Херберта смущенно потупилась.

«Ну и скучная же у него жена, – подумал хозяин. – Даже не улыбнулась ни разу на его сногсшибательные остроты!»

С подчеркнутой галантностью Херберт поцеловал руку посмеивавшейся хозяйки.

– Прощайте, сударыня! Ужин удался на славу! А вина! О‑ля‑ля!

Он сделал чисто французский жест большим и указательным пальцами. Вид у его жены был озабоченный.

– Херберт, ты в самом деле думаешь, что сможешь сесть за руль после всего выпитого? Не лучше ли будет, если мы…

– Чепуха, – хвастливо заявил Херберт. – Я никогда не чувствовал себя в такой прекрасной форме.

К ним подошла девятилетняя девочка и нетерпеливо спросила:

– Папа, когда же мы поедем? Ведь мы должны вернуться домой в детское время!

– Подожди немного, болтунья! – ответил Херберт. – Папе сначала нужно со всеми попрощаться.

– Ты уже и так слишком долго прощаешься, – задиристо произнесла девочка.

Когда мимо них проходил Вилли Маттеус, все повернулись в его сторону.

– Извините, – сказал он. – Но не могли бы вы сказать мне, как пройти к вокзалу?

Херберт немедленно стал работать на новую публику.

– К вокзалу? – переспросил он. – К этому большому, уродливому, серому зданию, мимо которого мчатся все бибикалки? Так вот…

И он принялся долго и нудно, пересыпая свою речь плоскими остротами, объяснять, где находится вокзал, тогда как присутствующие просто покатывались со смеху, а жена явно была встревожена.

– Спасибо, – скромно сказал Маттеус. – А не знаете ли Вы, когда отходит поезд на Сарпсборг?

– Он только что ушел, – быстро ответила хозяйка. – А следующий будет не раньше, чем через пять часов.

– Не успел, не успел! – завопил Херберт. Вилли Маттеус прикусил губу.

– Какая жалость! А мне так нужно было на него попасть…

Херберт, олицетворявший собой весь юмор мира, притворно всплеснул руками.

– Ты можешь поехать с нами. Нам по пути, – сказал он незнакомцу.

Маттеус сдержанно поблагодарил, и после прощаний по второму кругу Херберт наконец сел за руль.

Он был в отличном настроении, болтал без умолку, пел и рассказывал сомнительные истории. Его жена Гун и незнакомец сидели молча, лишь изредка улыбаясь из вежливости.

– Не крутись на заднем сидении, Венше, – сказал Херберт своей дочери. – От машины ничего не останется, если ты будешь с такой силой пинать ее ногами.

– Вы думаете продать автомобиль? – вежливо осведомился Вилли Маттеус.

– Нет, не сейчас, но рано или поздно придется заменить его на новый.

Маттеус задумался над его словами. Собственно говоря, человек никогда по‑настоящему не является хозяином своего автомобиля. Думая постоянно о будущей стоимости автомобиля, человек фактически ездит некоторое время бесплатно на автомобиле будущего владельца.

И теперь он смотрел через стекло на ту Норвегию, о которой мечтал столько лет. Они приближались к Сарпсборгу, но он не узнавал свой родной город. Повсюду, насколько видел глаз, были уродливые, четырехугольные, двухэтажные дома, построенные в функционалистском стиле, окрашенные в скучные цвета, с маленькими стереотипными садиками. По этим местам он ребенком бегал и играл; небольшой рощицы, бывшей здесь, уже нет. От того времени и осталось только несколько полуразвалившихся лачуг, да запущенная крестьянская усадьба. Он вспомнил, что сам думал когда‑то снести эти трущобы. Но тогда он ожидал совершенно иного результата…

– Кстати, – сказал Херберт, – мы не представились друг другу. Меня зовут Херберт Соммер.

Последовала напряженная пауза, и Вилли понял, что ему дали возможность вспомнить это имя. Но он его так и не вспомнил.

А Херберт продолжал:

– Знакомо тебе это имя?

– К сожалению, нет, я много лет провел за границей.

– Ясно, это объясняет дело, – удовлетворенно хмыкнул Херберт и сообщил: – Меня хорошо знают в стране. Я конферансье на радио и вообще затейник и хохмач.

При этом он не счел нужным пояснить, что его роль на радио сводится к коротеньким репликам во второстепенном ревю. В своем самолюбовании он не удосужился даже узнать, кто его пассажир.

Но вино начало уже оказывать на него действие, веселье больше не било ключом. О, как хорошо знала Гун все стадии его опьянения! В конце концов его монологи иссякли, и в машине слышалось только фальшивое пение его девятилетней дочери, исполнявшей неизвестно где выученный национальный гимн. Вновь и вновь она повторяла окончание припева, содержащего мрачные слова:

– «Скорбь и смерть идут по его следам».

Она пела до тех пор, пока отец не рявкнул на нее:

– Не могла бы ты прекратить свое гнусавое пение, Венше? Почему бы тебе не спеть одну из моих песенок? Вспомни лучше что‑нибудь веселое! А то «скорбь и смерть»!… Уфф!

Улыбнувшись сидящей рядом с ним девочке, Вилли Маттеус дал ей плитку шоколада. Вежливо поблагодарив, она взглянула на обертку.

– Ой! Какие странные слова!

– Это из Голландии, – с улыбкой сказал он. – Я как раз прибыл оттуда.

Девочка отломила кусочек шоколада и предложила матери. У Херберта же, напротив, при одной мысли о шоколаде мороз пробегал по коже. Лицо у него было кислым и обрюзгшим, казалось, ему не хватает воздуха.

Дорога сделала крутой поворот и автомобиль, едущий на большой скорости, занесло на обледенелом шоссе. Херберт выругался. Навстречу им тоже ехал автомобиль, и Гун Соммер закричала, думая, что столкновение неизбежно. Но встречный автомобиль резко повернул и оказался на обочине, тогда как автомобиль Херберта, виляя и вертясь, врезался в росшее у дороги дерево.

Все были в шоке, никто не осмеливался произнести ни слова. Наконец Гун сказала дрожащим голосом:

– Я ведь говорила, что тебе нельзя садиться за руль в нетрезвом виде!

– Не учи меня уму‑разуму, – огрызнулся Херберт. – Что я мог поделать, если дорога такая скользкая? Об этом должны были побеспокоиться городские власти! Кстати, это шоссе имеет множество изъянов.

– Никто ничего не повредил себе? – спросила фру Соммер.

Девочка заплакала от испуга. Когда выяснилось, что ни у кого повреждений нет, Херберт торопливо ответил:

– Нам нужно поскорее сматываться отсюда, пока об этом не разнюхала полиция. Хотя даже ребенок видит, что дорога здесь плохая, все‑таки…

– Что же произошло с другим автомобилем? – спросила Гун.

– Нас это не касается, – огрызнулся Херберт и вышел из машины, чтобы подтолкнуть ее снова на дорогу. – Если владелец этого автомобиля не умеет управлять машиной, пусть пеняет на себя. Помоги‑ка мне, приятель!

Но Вилли Маттеус вышел из машины в первую очередь для того, чтобы посмотреть, как дела у других. Никто не был серьезно ранен, но нетрудно было заметить, что люди очень рассержены. Вилли увидел, что Херберт самостоятельно подтолкнул машину и уже тронулся с места. Без малейших угрызений совести Маттеус назвал имя Херберта шоферу второго автомобиля – ведь у машины оказалось разбитым лобовое стекло – и после этого покинул место аварии. Оставшуюся часть пути он прошел пешком.