Жестом он показал на койку, где, скорее всего, начинал коченеть и покрываться трупными пятнами Рик

- Мы не разбудим его...

Я не знал, как напрямую сказать о том, что я сделал. Я уже видел Лемьена Штальмана над умирающим пациентом. Обычно жёсткий и смелый взгляд превращался в дрожащую трясину ужаса и отчаяния. Вечером в нашу палату положили женщину, которая пыталась остановить шествие джентри к главной площади, расставив флаги и растянувшись у них на дороге. Она не учла, что движение безумных людей невозможно остановить без танков и автоматов, или без чумы и ураганов. Даже пожары никогда не останавливали их. Её привезли за пятнадцать минут до её смерти. Колото-режущие ранения покрыли тело так, что непонятно было, где лицо, а где затылок, где грудь, а где спина. Лем боролся за её жизнь до конца, а после поражения просто улыбнулся, кивнул мне и вышел. Я пошёл за ним незамеченым, до самой двери клозета. В темноте, в одной футболке и трусах я сидел на кафельном полу, прислонившись ухом к крашеному дереву, и слушал как Лем сначала блевал, потом сидел и плакал, я слышал, как шумит вода, слышал его сбивчивое дыхание и мне до противного хотелось зайти, обнять его и успокоить, сказать, что всё в порядке, что в этом нет ни малейшей доли его вины. Сейчас от него уже пахло алкоголем и чем-то ещё. Я сразу понял, что не марихуаной, но запах был свежий и травянистый.

- Это мой враг, Лем.

Мне пришлось рассказать всё про Рика. Точнее всё, что я знал на тот момент. Я рассказал про папу, рассказал, как он поступил с моей мамой, как хотел увезти меня навсегда, как выгнал Рэтли, когда я решил забрать её себе, сколько пациентов искалечил этот человек. Говорил я и о том, что лежать сейчас на больничной койке с обглоданым лицом это явный кармический закон, но никак не мог подвести разговор к тому, что я убил его, что-то не разрешало этого сделать. Возможно сосредоточеный зелёный взгляд. В нём отчотливо читалось желание не знать, желание подняться и уйти, заткнуть уши.

- Вот почему мне здесь одному страшно.

Я так соврал, зная, что завтра утром доктор Лемьен Штальман подойдёт к койке и увидит труп. Рик шёл на поправку, потому его отвезут в морг. То, что это внутривенное отравление поймут все сразу - перекись разъела ранку от иглы, вены и артерии вспухли.

- Не бойся, - Растеряный, запутаный молодой человек смотрел в пол, на кеды, торчащие из под халата, - Я могу просидеть с тобой всю ночь. В больнице сейчас тихо, если что-то случится, меня позовут.

- Лем...

Я не знал о чём говорить. Я тоже опустил взгляд. Иногда молчание - лучший разговор. Лем задрал штанину и достал небольшую флягу, привязаную к голени какими-то испорчеными браслетами. Сделав несколько маленьких глотков, он протянул её мне. Это был ледяной креплёный портвейн, тот, что продают те же старушки, что и траву. Мы пили "через тягу". Это когда ты делаешь вдох дыма, потом пьёшь, а потом выдыхаешь. Обычно мне от алкоголя сильно хотелось спать, но сейчас сон не приходил вообще. Я иногда поднимал голову, чтобы рассмотреть немого собеседника. Чёрные кудри спадали до худых костлявых плеч, в темноте кожа казалась восковой. Не такой сине - мёртвой, как у меня в отражении, а тёплого, слоновой кости оттенка. Руки опять теребили подол халата, перебирали ампулы.

- Лем, неужели ты на самом деле настолько любишь людей?