Папа и падальщики

Когда я проснулся, Генри уже небыло. Его половина шарфа комком лежала на толстой ветке. Палочкой на тыльной стороне резного листочка было нацарапано "извини, мне пора, встретимся на мосту, когда взойдёт луна". Я скатал цветную тёплую полосу и поднёс к лицу, глубоко вдохнув слегка затхлый аромат. На лице отчего-то появилась улыбка и никак не получалось убрать её. Воздух остро пронизывал ноздри азоном, солнце играло алмазами капель, попавших в паутину, бывшая серой трава стала ярче. Я потянулся и спрыгнул с ветки - надо было зайти домой, узнать, как себя чувствует мама.

Крепкая дубовая дверь, чья старинная красота была испорчена ругательствами, высеченными ножём на тёмном дереве, была крепко заперта. Стучать смысла не имело - дверь не запиралась изнутри. Забравшись в своё окно по дереву, я прошёлся по дому. Заветный ящик, в котором лежал кофе, был тоже заперт - не менее крепко.

Когда-то давно у меня был папа. Мы жили в нашем доме, и всё было хорошо. Таких людей, как мой папа не бывает больше. Каждое утро я слушал, как он топает по комнате от кровати к двери, спускается по лестнице, как вспыхивает газ на плите и папа ставит чайник с лёгким скрежетом обожжёного дна о чугунную сетку над горелками. Потом раздавался пронзительный свист - вода превратилась в кипяток, и с первого этажа пахло сигаретой и кофе, дешёвым, растворимым, идеальным...

Мэттью Рангски тогда было три года - маленький я, потягивался и улыбался, предвкушая лёгкую прохладу, кисельно тянущуюся из форточки на кухне, слабое жужжание тостэра, тонкие ломтики хлеба, покрытые такими же тонкими слоями сливочного масла и гречишного, янтарного мёда. Я знал, что спущусь, и меня обнимет мама, возможно, испачкает мою ночную футболку замасленным фартуком, потом папа сядет за стол, расстелет салфетки и придумает новые строчки о том, как прекрасно утро, как неповторим будет новый день, какая красивая мама, какой молодец я, и все приступят к завтраку. У папы была "плохая привычка" шумно отхлёбывать кофе из чашки и делать утрированную гримассу счастья, будто это самое прекрасное, что может быть в жизни. Однажды он сказал своему сыну: "прекраснее первого глотка кофе только вкус губ твоей матери, Мэттью, береги её больше целого мира, больше всего человечества.". Я запомнил это. Я запомнил, что прекраснее запаха кофейных зёрен, чего я не смогу попробовать, как и тёплого чёрного напитка.

Всё время, что я проводил с отцом, я смело могу назвать счастливым детством. О таких моментах мечтает каждый мальчик, у которого нет отца: ходить вместе на рыбалку солнечными мягкими днями, отправляться на уикэнд в поход по огромному дремучему лесу, кататься на мотоцикле, рассуждать о жизни. Зимой, в свете камина, разыгрывать сценки театром теней, он научил меня делать более пятидесяти фигурок и мы импровизировали до полуночи. Иногда он разрешал мне поздно ложиться спать. Он дал мне много знаний и толкал к философской мысли.

Однажды мы шли к лесу через небольшую поляну. Тогда тоже был август, только ясный и тёплый. Повсюду жужжали шмели, в густой траве стрелами проносились ящерицы. Я устал, и мы присели в траву рядом с островком высокого кустарника, в единственный островок тени и тишины. Папа достал термос с холодным молоком и ржаную булку с ветчиной и сыром. Мы с аппетитом сьели свой ланч и стали просто любоваться природой.

"Смотри, Мэтт, видишь этот скелетик листа? Весь куст вместо зелёных листьев, необходимых для процеса фотосинтеза, в скелетиках. Это работа маленьких, зелёно-желтых жучков. В этом году их - полчища. Они выгладывают мякоть листка, оставляя жилкующую сетку. Лист от этого засыхает и немного сворачивается. На первый взгляд пример чистого паразитизма, не правда ли...". Я слушал очень внимательно, любуясь узорами, которые выгрызли жуки паразиты и понимал, что ни одному художнику в голову не пришло бы так преобразовать растение для создания прекрасного. На маленький кусочек ветчины, который я тогда уронил в траву, стали набегать муравьи. "Но в этой жизни есть ещё и побочные эффекты, как ухудшающие этот мир, так и улучшающие. Обрати внимание, какой прекрасный, совершенный, идеальный паразитизм. Как красиво они убили это растение. Гениальный паразитизм. Точно так же существуют люди. Они не приносят пользы этому миру, но то, как они испещряют язвами нашу планету - потрясающий процесс, достойный постоянного восхищения. Да, люди - паразиты, но они достойны любви. Люби людей, Мэтт, люби их."

Паразитизм - всё, что мы можем. Чтобы извлечь мелодию, нужно сделать музыкальный инструмент. К примеру - флейту. Для этого надо срезать ветку дерева. Паразитизм. Для того, чтобы записать свои мысли нужно как минимум, подобно тому, как сделал сегодня Генри, сорвать лист растения. Паразитизм. Любое проявление себя - паразитизм на всём остальном. "Святых нет" говорил папа, "есть только те, кто бездействует, но люди это дерьмовые". Так и сказал, несмотря на то, что мне было всего пять.

Спустя два года паразитов нашли в папе. Он умер от внезапного кровоизлияния в мозг. В морге, после вскрытия нам с мамой сказали, что всё внутри папиной черепной коробки было изъедено ленточными змейками, черви задели крупный сосуд, потому человека не смогли спасти. Я тогда вспомнил разговор о жуках - листоедах и людях. Разве может один паразит атаковать другого?

Меня не пустили осматривать труп. Когда мама вернулась из холодильника, в котором мирно спал человек, который сделал ей меня, в глазах её был ужас, а в руках маленький целлофановый пакетик с белым порошком. На высоком лбу проступил холодный пот. Врач придерживал её за плечо и тихо бормотал "Это поможет справиться вам с шоком, наблюдайтесь у меня раз в неделю. И помните - не больше трёх дорожек в день, вы же не хотите оставить сына одного...". Мама попыталась присесть, и чуть не упала, так её трясло. Врач подхватил её ниже талии и, прижавшись к ней, усадил на стул.

"Береги свою маму, Мэттью, кто теперь кроме тебя о ней позаботится," - сказал мужчина, - "я буду наблюдать её, а ты делай так, чтобы она не нервничала больше. Меня можешь просто называть - дядя Рик."

Рик вскрыл моего папу, подсадил маму на наркотики, запретил мне рисовать. Рик уехал навсегда и я наивно поверил, что всё теперь будет хорошо.

В этом мире есть не только паразиты, есть ещё падальщики. И, как ни парадоксально, паразиты кажутся мне милее санитаров, подбирающих творцов, как падаль.