Глава 8. «Конская голова» и «Слепая курица»

«Конская голова» и «Слепая курица»

Шла первая неделя занятий. Чаще всего по расписанию у меченосцев были уроки антропософии, которую преподавала их декан – профессор Ледович (Мила заметила, что между собой меченосцы всегда называли ее только по имени – Альбина).

На уроках антропософии они узнали, что заклинания бывают трех видов: бытовые, служебные и заклинания стихий. Некоторые были простые, такие как «Свет» или «Погасни». Но были и сложные, по крайней мере никто из меченосцев таких слов прежде не слышал: «Апертус», «Тенебрас», «Аннексио», «Коллапсо» и другие.

Одни открывали все, что заперто. Другие нагоняли кромешную тьму. Третьи заставляли разные предметы по приказу лететь прямо в руки. А четвертые взрывали все, что угодно: от тюбиков с зубной пастой до громадных арбузов Ориона.

Оказалось, что куратор, которым у меченосцев был Горангель, нужен был не только для того чтоб в первый день привести их в школу. Задачей Горангеля было познакомить меченосцев с тем, как живут белорогие. И однажды, вместо того чтобы идти в класс на урок, меченосцы спустились с Думгротского холма вслед за Горангелем по старой каменной лестнице с шаткими деревянными перилами к усадьбе белорогих.

«Конская голова» была большой деревянной одноэтажной усадьбой. А так как людей в ней обитало много, то эта усадьба простиралась до самого подножия гор в одну сторону и до невысокого подлеска в другую. Возле деревянных ворот усадьбы, сбитых из необтесанных бревен, застыли два белых гарцующих единорога. Точно такой же был и на гербе, на воротах усадьбы. Только на гербе был один единорог, а в скульптуре их было двое. Они были повернуты друг к другу лицом, и со стороны казалось, что они переговариваются при помощи взглядов. Когда Мила подошла поближе, то увидела, что оба единорога деревянные, просто покрашены белой краской. Кто‑то очень постарался, вырезая из дерева этих чудесных животных.

Подул ветер, и бело‑зеленый флаг над парадным входом усадьбы затрепетал, напоминая хлопающую крыльями большую птицу, взмывающую в небо.

Следуя за Горангелем, они прошли мимо огородов: длинных грядок с великолепными громадинами‑арбузами и оранжево‑желтыми дынями. Потом потянулась длинная цепь амбаров, сараев и разных личных пристроек. Возле одной кем‑то аккуратно была уложена поленница, а рядом валялись большие топоры и неубранная гора отрубленных сучьев.

Не доходя до псарен и конюшен, они встретили Ориона. Старик сегодня был одет в серые мешковатые штаны и серую рубаху, подпоясанную все тем же зеленым поясом. Услышав от Горангеля, что он ведет ребят к псарням, Орион загадочно произнес: «Ах, к псарням!» – и решил к ним присоединиться.

– Здесь мы все и живем, – сказал Орион, шагая впереди всех. – Мои белорогие и я.

– Профессор, – обратился к старику Мишка Мокронос, – а вы сами где учились?

– Сам‑то? – повторил Орион и ответил, окая на каждом слове: – Само собой, в Белом роге. Я вообще здешний. И отец, и дед, и я, понятное дело, – все в Плутихе выросли. Я эти места как свои пять пальцев знаю. Лучше меня, если надо, проводника не найдешь. Но вам одним дальше Троллинбурга ходить не положено.

– Нам это уже говорили, – капризным тоном сказала Алюмина.

Орион искоса глянул в ее сторону, но промолчал.

* * *

– Когда имеешь дело с драконовыми псами, нужно зарубить себе на носу две вещи, – говорил Орион, когда они стояли у неуклюжего строения с маленькими окнами высоко под потолком и квадратным отверстием внизу двери. – Во‑первых, драконовы псы ни под каким видом не выносят лягушек, жаб и других болотных тварей. У них на это дело аллергия. Ригель не исключение.

– А кто это – Ригель? – спросил Мишка, шаря взглядом по округе. – Вы нам покажете?

– Неймется, смотрю, – качнул головой Орион и подошел к псарне. – Ну что ж, знакомьтесь.

Он толкнул дверь, и все застыли в ожидании.

– Ригель! – позвал Орион громким басом.

Сначала ничего не происходило. Все неотрывно смотрели на темный прямоугольник, ведущий в псарню, боясь пропустить тот момент, когда появится Ригель. Когда что‑то шевельнулось за дверью, все взволнованно зашептались.

– Хорошая девочка, – подбадривал Орион. – Выходи. Не бойся.

В этот момент в проеме двери показалась огромная лохматая морда. Сонные влажные глаза, вываленный наружу язык синего цвета и сильные, мощные лапы – Ригель была просто огромной для собаки и выглядела угрожающе.

– Собака… – разочарованно выдохнул Мишка и вдруг осекся, широко округлив глаза.

Псина сделала шаг, потом еще один и все увидели, что по земле вслед за ней волочится толстый, извилистый хвост с похожим на наконечник стрелы уплотнением на конце. Это был самый настоящий хвост дракона, как и задние лапы: громадные, длиннопалые и перепончатые, с устрашающими на вид когтями.

Ригель сделала еще несколько шагов, переваливаясь задней частью тела из стороны в сторону, так как драконьи лапы почему‑то ступали очень криво. Когда она повернулась назад к стоящему позади нее Ориону и подняла на него глаза в ожидании, все увидели, что лохматой была только голова. Дальше шерсть равномерно редела и плавно переходила в чешуйчатую зеленовато‑бурую драконью кожу.

– Не хватает только драконьих крыльев, – с восхищением пялясь на Ригель, сказал Ромка.

– О нет! – отозвался Орион. – Эта порода рождается без крыльев. Вот в Греции, да, там крылатых выращивают. Но нам они ни к чему. Бывают порой опасны. Характер слишком самостоятельный.

Он наклонился к Ригель и любовно почесал ее за ухом. Та от удовольствия вытянула морду.

– А эти твари добрые, – елейным голосом протянул Орион, распрямляя спину. – Самые дружелюбные из всех волшебных тварей. И до чего же привязчивы!

Мила заметила, что Ригель начала как‑то странно дышать, щуря глаза и сопя носом.

– К людям всей душой, не то, что другие существа, – продолжал Орион. – Грифоны, к примеру, людей не любят и к себе так просто не подпускают. Могут при случае за волосы схватить и оставить плешь на голове. А эти всегда со щенячьей радостью к человеку, все‑таки одна половина у них собачья.

Белка поежилась, видимо, живописно вообразив, как после встречи с грифоном остается без скальпа, а Ригель тем временем все хаотичнее вдыхала в себя воздух.

– Что это с ней? – спросил Ромка, заметив странное поведение драконовой собаки.

В этот момент замолчал и Орион, с удивлением глядя на Ригель.

– Странно… – сказал он, нахмурив брови, и, обернувшись к ребятам, спросил: – Никто тут ненароком не прихватил с собой какую‑нибудь жабу?

Ригель в этот момент задышала так шумно и лихорадочно, что никто не успел ответить. Ромка осторожно шагнул назад, а Белка запрыгнула за спину Яшки Бермана, у которого коленки вдруг начали отбивать дробь кастаньет.

Глядя на страданья Ригель, Мила вдруг прозрела. Алюмина! Ведь она свою Пипу везде за собой таскает!

Только Мила хотела это сказать, как Ригель с клокочущим стоном втянула в себя большой глоток воздуха и, сморщившись, отчаянно чихнула. И в то же мгновение от собственного толчка оторвалась от земли, и, отлетев пулей метра на два назад, угодила прямо в усеянный колючками куст терновника.

Через секунду из колючих зарослей послышалось тихое, жалобное поскуливание.

Алюмина и стоящие рядом с ней Анжела с Кристиной засмеялись. Последние две сквозь смех неуверенно поглядывали на терновые заросли, а Алюмина хохотала что есть мочи.

– Ей же больно! – сочувственно воскликнула Белка, переведя взгляд с кустов, где стонала Ригель, на Алюмину, и из жалостливого он сразу сделался хмурым.

– А эти ржут! – сквозь зубы процедил Ромка.

– Лучше бы они этого не делали, – качая головой, заметил Горангель.

– Ригель! – ринулся на помощь Орион, на ходу сокрушаясь: – Вот чешуя садовая!

Вдруг повизгивание прекратилось, и терновник подозрительно зашуршал. В следующее мгновение из куста молнией выпрыгнула Ригель и, приняв боевую стойку, осклабилась, рыча в сторону своих насмешников. Ее драконий хвост яростно метался по земле из стороны в сторону, поднимая клубы пыли.

Алюмина громко завизжала, пятясь назад.

Ригель отреагировала мгновенно. Она прыгнула вперед и так оглушительно гавкнула, что в горах, у подножия которых находилась усадьба, отозвалось эхо.

Алюмина взвизгнула и, покачнувшись, упала на свой толстый зад, так что Пипа Суринамская выскочила из ее рук и отлетела в сторону, шмякнувшись на голову Яшке. Он ойкнул от неожиданности, но чудом поймал жабу, не дав ей упасть на землю.

Ригель продолжала наступать на Алюмину, рыча все воинственнее и обнажив острые клыки. Анжела с Кристиной с перекошенными от страха лицами кинулись от нее врассыпную, оставив Алюмину один на один с Ригель. У Милы в голове промелькнула странная мысль, что из троих насмешниц Ригель почему‑то сосредоточилась на Алюмине.

– Ригель! – громко выкрикнул Орион, когда расстояние между драконовой собакой и Алюминой опасно сократилось, и скомандовал: – К ноге!

Псина издала короткий, как будто предупреждающий рык, вытягивая морду к Алюмине, а потом с видимой неохотой, пофыркивая и неуклюже перебирая задними лапами, затрусила к Ориону.

– Ты что это вытворяешь, чешуя твоя бедовая! – прикрикнул он на псину, а та безо всякого чувства вины улеглась у него в ногах, вывалив синий язык из пасти и тяжело дыша.

– Поднимите ее, – сказал Орион, кивая в сторону Алюмины. – Нечего здесь рассиживаться.

Анжела с Кристиной помогли подняться трясущейся от страха Алюмине. Клыки драконовой собаки, наверное, показались ей не слишком забавными.

– Возвращаемся к тому, что я говорил, – хмуро сказал Орион, и было заметно, что его благожелательное настроение испортилось. Окая с еще большим ударением, он продолжил: – Остановились мы на том, что есть две вещи, которые не терпят драконовы псы. Во‑первых, как я уже сказал, – он покосился на Пипу Суринамскую, которую Яшка как раз в этот момент возвращал Алюмине, – никаких жаб чтобы я больше на моей территории не видел. Здесь животных, птичек и даже цветочки показываю я и такие, какие посчитаю нужным. А во‑вторых, драконовы псы не переносят, когда над ними смеются. Ни на что другое они не обижаются. Но когда над ними потешаются, становятся сами не свои.

Орион обвел взглядом притихших ребят и кивком головы подытожил:

– Одним словом, если голова для вас непосильная ноша, можете смело хохотать над драконовой собакой. И тогда ваш котелок на плечах совершенно перестанет вас донимать.

Ригель глухо гавкнула, почти не раскрыв пасти, как будто соглашаясь со словами Ориона.

Разгневанный не на шутку Орион сказал, что ему пора идти и, прихватив с собой Алюмину с жабой, оставил ребят на Горангеля. Более доброжелательный Горангель разрешил всем желающим приблизиться к Ригель и почесать ее за мохнатыми ушами. Мила очень удивилась, когда узнала, что Ригель, как и все драконовые собаки, больше всего любит обычное овсяное печенье, которое каждый день за завтраком было на столе у меченосцев. К слову, почти все, кроме Яшки Бермана, это печенье есть отказывались и чаще всего его скармливали всеядному Полиглоту. Мила решила, что нужно будет обязательно принести печенье Ригель и угостить ее.

* * *

Кроме антропософии и походов в «Конскую голову», конечно же, были и другие занятия, например магические музыкальные инструменты. Ромка, увидев в расписании этот предмет в первый раз, заявил, что лучше скормит себя на завтрак Полиглоту вместо овсяного печенья, чем будет слушать музыку. А Белка, наоборот, проявила интерес, сказав, что просто обожает музыку.

Кабинет магических инструментов очень напоминал театр. Парты поднимались амфитеатром по кругу, а внизу было что‑то вроде полукруглой сцены, с одной стороны которой колыхался занавес с расхаживающими на нем трубадурами и миннезингерами. Посредине этой сцены стоял разукрашенный яркими картинами клавесин. А на крышке клавесина сидела птица с удивительным хвостом, похожим на диковинный музыкальный инструмент. Сначала Мила решила, что это павлин, но, присмотревшись внимательнее, почему‑то засомневалась.

Рассаживаясь кто куда, ребята показывали пальцами на птицу и спрашивали друг друга, что она здесь делает. И пока ученики по двое и по трое заходили в класс, птица с музыкальным хвостом что‑то сосредоточенно пела. Хотя пение это было странное: она и шептала, и говорила, и посмеивалась, и издавала звуки, похожие на топот десяти пар ног шаркающих по лестнице учеников.

– Она что, передразнивает нас всех? – хмуро спросил Ромка, усаживаясь рядом с Милой справа.

– А по‑моему, очень красивые звуки, – сказала Белка, устраиваясь с левой стороны. – Так необычно.

Когда все меченосцы собрались, птица спрыгнула с крышки клавесина на клавиши, потом с клавиш на стул, а оттуда на пол и, покачивая чудо‑хвостом при ходьбе, скрылась за занавесом, ничуть не потревожив живущих на нем музыкантов. Через пять секунд, не больше, из‑за занавеса вышел профессор Лирохвост. Сегодня он был одет не так празднично, как в день Пира, но все же очень элегантно: весь отутюженный и открахмаленный. А волосы его сейчас были приглажены и собраны сзади в короткий хвост.

– Разумеется, мы с вами уже знакомы, – сказал он, улыбаясь и опираясь одной рукой на клавесин. – Но, если кто забыл, представлюсь – профессор Антуан Лирохвост, преподаватель магических инструментов и нотной грамоты.

– Он что, француз? – восхищенно зашептала Миле в левое ухо Белка, одарив профессора Лирохвоста влюбленным взглядом.

– Мы что, будем ноты учить? – яростно зашипел в правое Ромка. – Мне этого и в обычной школе хватило по самое горло.

– Я думаю, все вы достаточно слышали о волшебных дудочках, обладающих гипнотической силой; об усыпляющих арфах; скрипках, заставляющих пускаться в пляс; барабанах, собирающих не один строй марширующих ног и так далее, и так далее…

Некоторые в классе согласно загудели.

– Все это и много других восхитительных музыкальных инструментов, обладающих чудесными колдовскими свойствами, является самым прекрасным, самым утонченным и изысканным из всего волшебного, что существует в мире. Музыка – сама по себе волшебство, но волшебная музыка – это чистейшее волшебство. Тот, кто сможет проникнуться миром музыки, одновременно научится тонкому восприятию окружающего нас мира.

Голос профессора подрагивал от торжественности, а вид у него был такой, словно он собирался воспарить к потолку: он почему‑то смотрел не на ребят, а куда‑то вверх.

– Чего не люблю, – ворчливо пробормотал Ромка, – так это музыки.

– Нам с вами, – с вдохновением продолжал профессор Лирохвост, – предстоит не только научиться владеть музыкальными инструментами, но и узнать, как противостоять их чарам. С чего мы, пожалуй, и начнем. И для этого нам нужно освоить заклинание «Отключение музыкального слуха».

Профессор Лирохвост вынул волшебную палочку из футляра, который очень напомнил Миле футляр Белки, и произнес:

– Сначала следим за тем, как это делаю я, потом повторяем. Итак… Подносим палочку к левому уху… Только, пожалуйста, к левому. Отправите заклинание в правое ухо – будет звенеть в ушах пожизненно. Очень трудно расколдовать.

Профессор неуверенно обвел взглядом амфитеатр, и его рука с палочкой безвольно упала; на лице отразилось глубокое потрясение.

– Прошу вас, поднимите все левую руку, будьте так любезны, развейте мои сомнения.

Мила на мгновение задумалась и подняла левую руку. Однако профессор почему‑то выглядел очень удрученным. Обернувшись по сторонам, Мила поняла, что на это у него были серьезные причины: примерно полкласса подняли вместо левой правую руку.

Нервно перебирая в пальцах палочку, профессор огорченно выговорил:

– Так… Это очень осложняет дело…

Он лихорадочно переводил взгляд с правых поднятых рук на левые и наконец остановился.

– А! Вот вы! – воскликнул он и Мила с Белкой, переглянувшись, одновременно поняли, что профессор обращается к Белке. – Да‑да – вы! Как ваше имя?

– Беляна Векша, – зардевшись, ответила Белка.

– Ах! Да‑да, я вас помню! Как же, как же… На Распределении… – торопливо заговорил профессор Лирохвост. – Это ведь вас лев напугал так, что вы упали, бедняжка?

Кое‑кто в классе, включая Ромку, припомнив этот инцидент, захихикали. Но Белка почему‑то не обратила на это ровно никакого внимания. Она была безмерно счастлива оттого, что профессор Лирохвост ее запомнил. Наверное, он произвел на нее впечатление еще в тот день, когда галантно не дал ей упасть с лестницы.

– Обратите, пожалуйста, внимание на госпожу Векшу, – громко объявил профессор Лирохвост. – И делайте точно так же, как она. Заметьте, что рука, которая у нее поднята, – это левая.

Белка от гордости покраснела до кончиков ушей и вытянулась как струна, пытаясь оправдать оказанное ей доверие.

– Итак! – снова произнес профессор, направляя палочку в сторону своего левого уха. – Повторяем: Тимпанум Параакузия!..

После того как урок закончился, Белка еще долго не давала покоя ни Миле, ни Ромке, изливая на них свое восхищение профессором Лирохвостом. Она в буквальном смысле стала его самой верной почитательницей. В конце концов Ромка, не выдержав, пригрозил ей, что, если она не прекратит свои трели, он отправит Тимпанум Параакузия ей сразу в оба уха, и тогда она поймет смысл выражения «звенеть пожизненно». Белка была вынуждена замолчать.

* * *

В среду они втроем решили последовать совету Тимура и отправились в «Слепую курицу». Это было самое популярное в городе кафе, по крайней мере со слов Берти и Тимура, которые просиживали там часами каждый день, после занятий. Берти говорил, что там частенько можно поспорить с каким‑нибудь волшебником, который в городе проездом. Чаще всего предметом спора становилась «Глазунья». А что это такое, Миле, Ромке и Белке предстояло узнать.

Кафе, как ни странно, они нашли без проблем, следуя маршруту, который им в двух словах описал Берти. Это было старенькое кирпичное здание, одноэтажное и кривое. Над аккуратно покрашенными горчичной краской дверями на вывеске красовалась надпись «Слепая курица», а по обеим сторонам двери, освещая вывеску, горели два больших желтых фонаря. Ромка открыл дверь, и они вошли в кафе. Не успели ребята переступить порог, как на них обрушилось целое полчище звуков. Кафе и его посетители жили очень насыщенной жизнью – говор стоял неимоверный, намного хуже, чем в первый день в «Перевернутой ступе» или в переполненном холле Думгрота.

Толстый мужчина с очками на лысеющей макушке и моноклем в правом глазу заливался громоподобным смехом. Два худых господина потягивали дым из кальяна, засунув в рот трубки. Прибор у них был один на двоих и наполнен он был чем‑то ядовито‑желтым, удивительно напоминающим лимонад, который яростно бурлил, как будто его кипятили.

– Куда это мы попали? – спросил Ромка, с интересом озираясь по сторонам.

Заметив за одним из столиков пепельно‑русую голову Берти, Мила сказала:

– Кажется, все правильно.

– Это же Берти! – проследив за ее взглядом, воскликнула Белка. – А с ним Тимур.

В этот момент Берти тоже их заметил и, подзывая, помахал рукой.

Они сели за небольшой квадратный столик у стены.

– Ну что, други! Добро пожаловать в «Слепую курицу», – поприветствовал Берти и, подзывая официанта, добавил: – Сейчас будете проходить боевое крещение.

– Какое крещение? – занервничала Белка.

– Не дрейфь, сестрица, – доброжелательно усмехнулся Берти и сказал подошедшему официанту: – Три «Глазуньи», пожалуйста.

Официант, даже не удостоив их взглядом, поставил в блокноте три галочки и отошел.

– Что за «Глазунья»? Какой‑нибудь гоголь‑моголь? – спросил Ромка. – И почему он заказ не записал?

– Глазунья здесь – самый популярный напиток, – ответил Тимур, хлебая что‑то из деревянного стакана. – Они его никогда не записывают.

В разношерстной гамме звуков Мила разобрала ритмичное, глухо шлепающее постукивание. Она повернулась к стене и посмотрела вверх. На длинном узком холсте, написанном маслом, стремительно мчалась белая курица, покачивая на бегу розовым гребешком.

Бумс! Раздался тупой удар, когда курица с разгона впечаталась гребешком в край полотна. Она медленно сползла по краю рамки, несколько мгновений полежала, потом опять поднялась и как угорелая бросилась в обратную сторону.

Мила проследила за ней взглядом.

Бумс! Еще один удар и клюв застрял во внутренней стороне рамки. Курица задергала розовым гребешком, пытаясь освободиться.

– Что это с ней? – вслух спросила Мила.

Берти повернулся, посмотрел на полотно с сумасшедшей курицей и ответил:

– Так она же слепая! Ничего не видит, вот и бьется головой о стены. Ты что, не читала, что на вывеске написано?

В этот момент курица, уже освободив свой клюв, шлепала на бешеной скорости по полотну навстречу краю картины.

Бумс!

– Ой, какой ужас! – воскликнула Белка, с непритворной жалостью глядя на курицу.

Подошел официант и поставил на стол заказ. Мила, Ромка и Белка разобрали деревянные кружки.

– Фу‑у‑у! – кисло протянула Белка, заглядывая в свою кружку.

Мила тоже посмотрела в свою и мгновенно согласилась с этим «фу‑у‑у»: на белой пенистой жидкости она увидела несколько моргающих глаз, глядящих на нее из деревянной емкости. Ей даже показалось, что они разглядывают ее с интересом.

– Я это пить не буду, – заявила Белка, отодвигая свой заказ в сторону и брезгливо морщась.

– Ну и зря, – сказал Берти, с невозмутимым видом отпивая глоток из своей кружки, и Мила поняла, что у него там то же самое.

– Это, наверное, не настоящие глаза, – хмыкнул Ромка, беззаботно усмехаясь, – просто иллюзия, колдовство, – он деловито закивал. – Значит, так: заколдовали пузыри… э‑э‑э… м‑м‑м… вот и кажется, что там глаза моргают.

Он смело отхлебнул из кружки, а Берти с Тимуром быстро переглянулись и в ожидании уставились на Ромку, не скрывая широких улыбок.

Мила держала свою порцию в руках, но пить не решалась. Она посмотрела на Ромку, когда тот опускал кружку. Лицо у него было сморщенное. Он клацнул зубами, и во рту у него что‑то лопнуло.

– Глаза циклопов‑головастиков с болот Черной Пади, – объявил Берти, усмехаясь. Он вскинул вверх кружку и кивнул Ромке: – Приятного аппетита!

Ромкины глаза поползли на лоб. Он весь пожелтел и одним махом глотнул содержимое рта. С перекошенной физиономией он поставил свою кружку на стол и с видом человека, еле сдерживающего рвотные потуги, приглушенным голосом сказал:

– С‑спа‑с‑сибо.

Берти с Тимуром дружно рассмеялись, вливаясь хохотом в общий гомон, и, подняв руки, хлопнули друг друга по ладоням.

– Ну вот, – сквозь смех выговорил Берти, хватаясь за живот, – один боевое крещение прошел.

– А что это за Черная Падь? – спросила Мила, когда они перестали смеяться.

– О‑о‑о! Легендарное место… – протянул Берти.

– Да ладно! – скептически махнул рукой Тимур. – Сказки все это.

– Нет, друг, ты не прав, – назидательно покачал головой Берти.

Ромка, Мила и Белка переглянулись между собой.

– Вы о чем? – спросила Мила.

– Какие сказки? – ожил Ромка, к которому постепенно возвращался здоровый цвет лица.

– Говорят, – таинственно прошептал Берти, – на болотах Черной Пади живет монстр. По слухам, лет ему не меньше тысячи, а людей он слопал раза в два больше…

– Не заливай! – усмехнулся Тимур. – Все монстры давным‑давно вымерли, как динозавры.

Берти в запале открыл рот, чтобы возразить.

– Боюсь, что не вымерли, – сказал кто‑то возле них. Берти медленно закрыл рот.

Хрипловатый и сухой голос принадлежал одноногому человеку с костылем, стоящему возле их столика. У него была острая бородка и седоватая взлохмаченная шевелюра, а на груди беленькая табличка с надписью: «Одноногий Шинкарь – хозяин заведения». Цепкий взгляд из‑под бровей оглядел ребят всех по очереди и остановился на Тимуре.

– Чер‑Мерсское чудище существует. Твой друг верно говорит: Черная Падь – опасное место. На южных болотах – где вылавливают циклопов – спокойно, но на северных… Есть, правда, смельчаки, которые и там побывали, но, – Шинкарь выразительно качнул головой, – мало кто возвращался.

– А откуда он там взялся, этот монстр? – спросил недоверчивый Тимур.

– О‑о‑о! – протянул Шинкарь, поднимая поочередно их чашки и протирая стол мокрой тряпкой; когда он закончил, выпрямился и таинственно добавил: – Вы должны знать эту историю.