Транспространственное посольство

Ступа стала опускаться в густые заросли деревьев. Она приземлилась прямо в дупло трухлявого дерева. Правда, от дерева мало что осталось: наверное, когда‑то в него ударила молния. Но теперь вершина этого дерева представляла собой что‑то вроде короны с просторным гнездом. Акулина открыла дверцу, и они по очереди вышли из ступы. Потом сквозь расщелину в дереве выбрались наружу и спрыгнули вниз. Мила подняла глаза и убедилась, что ступа надежно скрыта в древесной кроне от посторонних глаз.

– Теперь нам нужно идти пешком, – сказала Акулина, и Мила пошла вслед за ней сквозь заросли деревьев.

Они прошли совсем немного, когда под ногами у них показалась возникшая неизвестно откуда тропа. Потом шли долго: полчаса или больше. Шли молча, и Миле казалось, что так надо.

Лесная тропа закончилась так же внезапно, как и появилась, и Мила с Акулиной вышли на большую, освещенную утренним солнцем поляну. Первое, что бросилось в глаза Миле, был высокий холм, заросший травой. А из земли торчали корни и коряги, обвивая холм со всех сторон и очень смахивая на лежащих на земле без движения змей.

Сама поляна больше напоминала оживленную центральную улицу большого города, нежели чащу леса. Всюду были люди. Много людей. Одни были одеты совершенно обычно, другие выглядели очень странно; были здесь и взрослые, и дети, в основном сверстники Милы, но были и постарше. Некоторые из них держали в руках метлы, а рядом с другими стояли большие и маленькие ступы. Ступы были разные. Одни – простые, деревянные, окрашенные обычной краской или не окрашенные вовсе. Но были и такие, от которых Миле было трудно отвести глаза: отливающие на солнце разноцветными лаками, украшенные серебристыми металлическими деталями с красивыми надписями – они очень напоминали новенькие иномарки.

Мила сразу же сделала вывод, что многие здесь на поляне хорошо друг с другом знакомы. Со всех сторон раздавались радостные возгласы и приветствия:

– Эй, крошка Соня, как провела лето?

– Да ничего, спасибо. Обставила всю свою родню в игре «Поймай зеленого человечка»…

– Пентюх, ты опять прибыл на этой старой кляче? Твоя ступа навевает грустные мысли. Смотри, чтоб не развалилась на пороге посольства!

– Не волнуйся, Гарик! Пока ты рисовался перед первокурсницами, я снял кольца с твоей новенькой метлы и прикрыл пластинами щели в своей старушке. Так что еще полетаю с ветерком. Премного тебе благодарен…

Многие приветствовали Акулину, кивали ей головой или даже пожимали руку. Но Акулина не подошла ни к одной из многочисленных маленьких компаний, образовавшихся на поляне.

– Сюда, – сказала она, и, остановившись в стороне, они вместе с Милой устроились на небольшом пригорке.

Наблюдая за людьми, которые охотно общались друг с другом и делились самыми разными историями и впечатлениями, Мила сделала вывод, что все чего‑то ждут.

– А чего они… и мы… ждем? – спросила она у Акулины.

– Когда откроется посольство, конечно. Чего же еще? – ответила та и посмотрела на часы. – Сейчас без пяти восемь, а они работают с восьми, так что ждать осталось недолго.

Мила не могла понять, о каком посольстве идет речь, потому что кроме деревьев вокруг поляны и холма ничего не было. Она только хотела спросить, где находится это посольство и что оно собой представляет, как рядом раздался голос:

– Доброе утро, госпожа Варивода! Я и не знал, что у вас есть дочь.

К ним подошел неопрятный человек маленького роста в больших солнцезащитных очках, абсолютно прозрачных, и в потертом дорожном костюме, брюки которого были ему явно велики и волочились по траве. Одну руку у него оттягивал громадный чемодан, в другой была клетка, прикрытая черной накидкой, а сзади, на тележке, своим ходом подкатился большой чугунный котел.

– Здравствуйте, Ардальон, – ответила Акулина. – Это Мила. К сожалению, она не моя дочь. Я… а‑а‑а… за ней присматриваю.

Акулина ласково улыбнулась Миле.

– Мила, познакомься – это профессор Корешок, – представила Акулина и, наклонив голову, заинтересованно спросила: – Кстати, Ардальон, а что это у вас в клетке?

Профессор оживился и воскликнул:

– О! Это нечто! Поверьте мне – это нечто! – он снял с клетки накидку, и Мила увидела спящего внутри ящера. Он еле помещался в клетке и лежал, свернувшись калачиком. Когда профессор снял накидку, ящер открыл глаза и зашевелился.

– Это тропическая игуана, – представил профессор с явным удовольствием. – Я ее приобрел во время путешествия на остров Мадагаскар. Правда, их запрещено вывозить без разрешения, так что пришлось наслать обманные заклинания минимум на десяток служащих таможен, чтоб все принимали ее за хомячка. И вот – полюбуйтесь!

– Э‑э‑э… – озадаченно промычала Акулина. – Простите, профессор, а зачем она вам понадобилась?

Профессор выпучил глаза.

– Как! Вы не знаете? – Он немного растерялся и задумчиво поправил очки. – А впрочем, да, конечно, откуда вам знать.

Мила краем уха слушала разговор и с большим интересом разглядывала тропическую игуану, которая испуганно сжалась в клетке и беспокойно смотрела по сторонам.

– Я очень давно пытаюсь создать такое зелье, с помощью которого можно было бы вырастить крылья у любого животного и даже у человека. И вот наконец я что‑то такое создал. Это не просто ящер, дорогая госпожа Варивода, это, видите ли, экспериментальный ящер.

– А что представляет собой ваше зелье? – спросила Акулина.

Профессор Корешок замялся, беспрерывно кивая головой, прощелкал языком что‑то вроде «та‑та‑та» и только потом ответил:

– Не поймите меня неправильно. Не то чтобы я не хотел раскрыть профессиональный секрет. Просто эксперимент еще не совсем готов и не хотелось бы опережать события, – витиевато объяснил он, но Миле показалось, что он удачно отвертелся.

– Могу только сказать, – продолжал профессор, – что в зелье использована слюна страуса‑нанду, поскольку обязательно нужен был какой‑нибудь птичий компонент. Все‑таки суть эксперимента – способность к полетам.

Мила хотела спросить, почему именно страуса, ведь он не умеет летать, но профессор уже увлеченно демонстрировал пробивающиеся на спине ящера маленькие, хрупкие крылышки с тонкими, прозрачными перепонками.

– И когда же он сможет летать? – спросила Акулина с явным интересом.

Профессор Корешок уже открыл рот, чтобы ответить, как на поляне вдруг началось заметное оживление. Они повернулись, и тут Мила заметила странную вещь на вершине холма: корни и коряги стали расползаться по траве в разные стороны. Теперь они напоминали уже не обездвиженных, а извивающихся змей. Скользя из стороны в сторону, они исчезали в земле, а следом за ними зашевелилась трава. Травинки, как скользкие спагетти сквозь дуршлаг, затягивало в землю, и скоро вместо травы у подножия холма показалась квадратная деревянная дверь с большим стеклянным глазком и металлической ручкой в виде головы какого‑то странного существа.

В следующее мгновение дверь открылась и люди, толпившиеся на поляне, один за другим начали исчезать в квадратном дверном проеме. Туда же вместе с ящером и котлом поспешил профессор Корешок.

– Ну вот, – сказала Акулина, придирчиво оглядывая Милу и поправляя ей волосы. – Тебе пора.

– Мне? – Мила растерянно заморгала. – А разве ты… Ты со мной не пойдешь?

– А‑а‑а… нет, – взволнованно вздохнула и улыбнулась Акулина. – Нет, ты пойдешь одна. Мне жаль, но я не могу составить тебе компанию, мне нужно вернуться назад. Но ты не переживай – все будет в порядке.

– Угу, – промычала Мила. Она все‑таки немного волновалась, но знала, что без колебаний зайдет в эту квадратную дверь. Что бы там ни было, а назад она не вернется. А если нет выбора, то нет и сомнений. – Тогда я пошла.

– Постой, – остановила ее Акулина и сконфуженно улыбнулась, доставая что‑то из кармана, – совсем забыла: когда попросят предъявить документы, покажешь приглашение. Этого будет достаточно. И вот еще…

С этими словами она протянула Миле сложенное вчетверо письмо и несколько золотых монет с большим «Т» на лицевой стороне.

– А зачем деньги? – спросила Мила, опуская письмо в карман.

– Тебе нужно будет приобрести билет, – пояснила Акулина.

Мила кивнула в знак того, что поняла.

– Ну, Мила, всего тебе хорошего, – Акулина крепко обняла ее напоследок. – Я уверена: тебе там понравится.

Мила не стала спрашивать, где «там» – все равно скоро сама узнает. Она сказала Акулине «до свидания» и повернулась к открытой двери. Пока Мила прощалась с Акулиной, толпа в дверях рассосалась и Мила входила в посольство последней. Согнувшись, она нырнула в квадратный проем. Внутри было темно, и Мила остановилась, ступив лишь пару шагов и не решаясь идти дальше. Но оказалось, что темно было лишь по сравнению с дневным светом. Очень быстро Мила привыкла к тусклому освещению и поняла, что стоит на вершине лестницы, круто уходящей куда‑то вниз. На каменных стенах висели многочисленные факелы, освещая ступени, и Мила начала спускаться.

Поначалу она только и делала, что смотрела под ноги: спуск был очень крутой, Мила боялась оступиться и скатиться с лестницы. А так как она понятия не имела, где заканчивается лестница, то боялась еще больше оттого что лететь, возможно, придется долго. Очень скоро она поняла, что лестница и впрямь нескончаемая. Она пожалела, что не поторопилась и не пошла вместе со всеми: идти и слушать на ходу чьи‑то разговоры было бы интереснее. А так все, что она слышала, – это далекий топот внизу и иногда тихое шипение просмоленной пакли на факелах, а еще эхо собственных шагов, улетающее туда, откуда Мила пришла.

Мила пыталась считать ступени, но скоро сбилась со счета. Ей казалось, что она идет целую вечность и это никогда не закончится, как вдруг увидела внизу яркое пятно света. От радости, что наконец куда‑то пришла, Мила ускорила шаг. Десять ступеней, двадцать, тридцать… теперь она уже точно видела что‑то похожее на проход… пятьдесят… яркий свет бросился ей под ноги… Мила шагнула с последней ступеньки, вошла в проем и… остолбенела от увиденного.

Это был огромный зал. Вдоль стен из черного гранита рядами тянулись тысячи свечей, ярко освещающих помещение. Мила насчитала пятнадцать рядов, а выше все погружалось в темноту и казалось, что потолка просто не существует и эта кромешная тьма бесконечна. Мила опустила глаза и посмотрела по сторонам: вдоль одной стены тянулись многочисленные окошки, возле которых выстроились очереди; другая стена была изрезана высокими и низкими арками, заполненными каким‑то жидким зеркальным веществом, однако этот зал в зеркальном веществе почему‑то не отражался.

Мила прошла по серебристо‑серому гранитному полу вдоль залы. Она понятия не имела, куда идти дальше и даже растерялась, но, увидев впереди большой стол с табличкой «СПРАВКА», за которым сидел кто‑то очень невысокий, решила: это именно то, что ей нужно.

Подойдя поближе, Мила удивилась еще больше, хотя и думала, что удивляться уже неспособна. За столом сидел странный человечек: ростом немного выше Коротышки Барбариса, с шишковатой блестящей лысиной, полукругом обхваченной редкими пучками сухих серых волос. Уши у него росли слишком низко, где‑то на уровне подбородка: большие и загнутые назад. Человечек поднял на Милу студенистые глаза, в которых терялись размытые радужки и зрачки, и сказал большим, перекошенным от скуки ртом:

– Справочная служба Транспространственного посольства к вашим услугам.

Голос у него был гнусавый и тягучий. Мила не знала, что за существо перед ней, но была уверена, что это не гном и тем более не человек.

Он выжидающе на нее смотрел, и Мила, ойкнув, догадалась достать из кармана письмо. Она протянула его служащему посольства. Длинные костлявые пальцы с сильно отросшими желтыми ногтями развернули бумагу. Другой рукой служащий надел маленькие круглые очки и низко склонился над письмом. Мила слышала, как он монотонно бубнит себе под нос. Читал он долго, подозрительно останавливаясь на каждом слове, и наконец поднял глаза на Милу.

– Крайнее окошко слева, – прогундосил он, указывая костлявым пальцем в нужном ей направлении.

Последним в очереди к крайнему окошку слева стоял человек в длинном до пят плаще: волосы на голове нечесаные, глаза красные от недосыпания и сам весь какой‑то помятый. Мила решила, что это путешественник. Судя по виду, приехал он издалека и давно не спал.

В двух шагах Мила заметила скамейки с высокими спинками. С краю была пара свободных мест и Мила села, поставив рядом чемодан.

– Здесь можно присесть? – спросил внезапно возникший перед Милой черноволосый парень с бойкими синими глазами, которые многозначительно поглядывали на чемодан Милы, стоящий на свободном месте.

– Да, конечно! – спохватилась Мила, убирая чемодан на пол.

Мальчик уселся рядом, поставил два больших чемодана прямо перед собой и с довольным видом водрузил на них ноги. После этого повернулся к Миле.

– Меня зовут Ромка Лапшин, а тебя?

– Мила Рудик.

– Ты тут в первый раз?

Мила кивнула.

– Я тоже, – поделился мальчишка. – Но я об этом месте все знаю. У меня прадед был магом. Когда он был еще жив, он мне много рассказывал. Только мне исполнилось тринадцать, я тут же попробовал поколдовать, и у меня все получилось. А ты умеешь колдовать?

Мила, почувствовав себя неловко, отрицательно покачала головой.

– Ничего – научишься, – заверил ее Ромка.

Путешественник со всклокоченными волосами и красными глазами, который стоял рядом с Милой, громко и с недовольством хмыкнул и покачал головой:

– Безобразие! Почему они допускают здесь такие длинные очереди? Вопиющее безобразие!

Мила и Ромка разом посмотрели туда, где началась очередь: человечек со скучающим лицом в окошке кассы, такой же, как и за справочным столом, явно не торопился, поднося к глазу золотую монету, словно проверял, настоящая ли она.

– А кто они? – спросила Мила, обращаясь к своему новому знакомому.

– Это щуры, – охотно ответил мальчишка. – Они охраняют границы миров и без очередной дотошной проверки даже к буфету в посольстве не подпустят – я только что оттуда. Надоедливые до ужаса. Но связываться с ними опасно. Лучше не лезть на рожон, иначе здесь можно навсегда застрять. Если они захотят – ты отсюда никогда не выйдешь.

Мила представила себе, что всю жизнь просидит в этой огромной зале, глубоко под землей, и решила, что со щурами лучше и впрямь не задираться.

В этот момент возмущенный длинными очередями путешественник, чертыхнувшись, подхватил свой чемодан и нервной походкой пошел в сторону противоположной стены. Мила наблюдала, как он широкими шагами пересек залу и уверенно подошел к одной из арок с зеркальным веществом. Посмотрел влево, потом вправо и решительно шагнул прямо в арку. Мила с открытым ртом смотрела, как его голова исчезла в серебристо‑матовом, неоднородном желе, но буквально через мгновение что‑то с той стороны вытолкнуло его обратно. Он отлетел назад и упал прямо на уже знакомого Миле профессора Корешка, как раз проходящего мимо, вдоль стены с арками. Профессор неуклюже растянулся ничком, чемодан его взлетел в воздух и упал на пол, замки при падении раскрылись с громким щелчком, и кое‑какие вещи, вылетев из чемодана, оказались на полу.

– Во дает! – восхитился Ромка. – Он что, не знает – без билета пройти нереально?

Внезапно рядом с нарушителем возникли двое щуров в длинном темно‑сером тряпье, сквозь которое проступали острые коленки, как будто хранители границ ходили на полусогнутых ногах. Один крепко вцепился в его рукав, а другой ухватился за бортик плаща. Нарушитель только успел растерянно разинуть рот, как щуры поспешно куда‑то его повели.

– Вы пойдете с нами, господин хороший, – строго сказал один, хмуря брови.

– Придется заплатить штраф за попытку незаконного пересечения границы, хороший господин, – мягко добавил другой.

– Документы‑то у вас какие‑нибудь имеются, господин хороший? – недоброжелательно прогундосил первый.

– …И штраф за то, что билетик не купили, хороший господин, – слащавым тоном протянул второй, глядя на измученного путешественника ласковым взглядом.

Они как раз проходили мимо того места, где сидела Мила, и ей показалось, что этот господин вовсе не ожидал, что его попытка избежать длинной очереди обернется для него какими‑то штрафами.

– Мы вашу особу как следует проверим, господин хороший, – пригрозил угрюмый хранитель границ, продолжая тянуть за собой вконец расстроенного и безропотно повинующегося господина.

– …И еще один крохотный штрафик за дурные намерения, хороший господин, – почти с любовью в голосе и нежным взором студенистых глаз пропел тот, что был настроен более доброжелательно. Но, несмотря на свою благосклонность, он помогал тащить чуть не плачущего господина с неменьшим усердием, цепко сжимая его плащ длинными когтистыми пальцами.

Миле даже стало жаль этого несостоявшегося нарушителя.

– Сейчас они его как липку обдерут, – сказал Ромка. – Я же говорил: с ними лучше не связываться.

Когда щуры вместе с путешественником скрылись в толпе, Мила посмотрела на профессора Корешка, склонившегося над раскрытым чемоданом. Он собирал разбросанные вокруг вещи, которые, как и он сам, имели очень неопрятный вид: фартук, весь усеянный жирными и цветными пятнами; мятый зеленый платок; кафтан с оборванной и свисающей как попало тесьмой; какая‑то дырявая черная тряпка и тому подобное. Мила хотела было ему помочь, но он и сам уже управился.

– Ну и тип! – присвистнул Ромка, с неодобрением глядя туда же, куда и Мила. – Еще окажется, что он какой‑нибудь профессор.

Мила посмотрела на Ромку и кивнула головой.

– Что, правда – профессор? – удивленно уставился на нее Ромка. – А ты откуда знаешь?

Мила была рада, что знает хоть что‑то такое, чего не знает ее новый знакомый. Она рассказала Ромке о том, как познакомилась с профессором, и о ящере с крылышками, и даже о слюне страуса‑нанду. Ромка оказался совсем не таким всезнайкой, как показалось Миле вначале. Он слушал Милу, открыв рот, и моментально согласился с ней в том, что слюна – это просто ни в какие ворота не лезет.

Пока они ожидали своей очереди, рассказывали друг другу о себе. Мила рассказала, что только вчера узнала о своей прабабушке, которая была колдуньей, и о том, что она тоже колдунья.

Ромка сказал, что хоть и знал всю жизнь о своих способностях, но мог и не оказаться сейчас здесь, потому что его мама ни в какую не хотела его отпускать: она считает, что он должен быть нормальным, как все.

– И если бы не папа, который сказал, что так хотел мой прадед, то никуда бы я не поехал, – поделился Ромка. – Мама считает, что учиться нужно чему‑нибудь полезному, чтоб потом хорошо устроиться в жизни, а не всякой ерунде, которой, как она говорит, забивал мне голову мой прадед. Но мне нравились рассказы прадеда. Я просил его отвезти меня в Троллинбург, хоть одним глазком взглянуть, но он сказал, что пока тринадцать не исполнится – нельзя. А потом он умер.

– Мне очень жаль, – искренне сказала Мила, потому что по лицу Ромки было видно, что он очень любил своего прадеда и скучает по нему.

– Мне тоже, – согласился Ромка. – Но вообще‑то, он был очень старый. Папа говорит, что он так долго прожил, потому что был не совсем обычным человеком. Отец всегда так говорит при маме: «не совсем обычный человек». Ей не нравятся слова «волшебник» или «маг». Она считает, что маги – это те, которые в объявлениях пишут «сниму сглаз» и всякое такое. Но прадед был, конечно, настоящим колдуном.

Очень скоро выяснилось, что имя Ромкиного прадеда, как и имя прабабушки Милы, записано в реестре «Лучшие из Лучших», и это их как‑то даже сблизило – всегда приятно, когда с кем‑то познакомишься и вдруг узнаёшь, что у вас есть что‑то общее.

Пока они говорили, незаметно подошла очередь Милы, и, махнув Ромке рукой, она направилась к кассе. Покупая билет, Мила очень старалась выглядеть благоразумной, чтобы строгого вида щур в окошке кассы не подумал, что она собирается что‑нибудь нарушать.

– Первая партия дилижансов уже ушла, поедете вторым рейсом, – констатировал неприветливый кассир.

Мила и не подумала возражать. За одну золотую монету щур вручил ей плотную с золотым тиснением карточку и гнусаво сообщил:

– Ваша арка под номером один. Следующий…

Зажав крепко в руке свой билет, чтобы не выронить и не потерять в толпе, Мила двинулась вдоль залы в поисках арки «№ 1».

Возле арок с зеркальным веществом тоже были очереди. Один за другим люди исчезали в них – у них это получалось лучше, чем у путешественника, уведенного щурами. Шагая вдоль стены, Мила подняла голову и увидела, что над каждой аркой есть надписи, светящиеся мигающим светом. Нумеровались они почему‑то не по порядку, а как попало. Над аркой под номером семь было написано: «Рим», над восьмой значилось: «Афины», над четвертой – «Агра», над сорок первой – «Прага», над двадцать четвертой – «Бремен», над одиннадцатой – «Вена», над тридцать седьмой – «Пекин». Были такие названия, которых Мила никогда прежде не слышала и, честно говоря, очень сомневалась, что они вообще упоминаются в географических картах.

Наконец она увидела то, что искала.

– Кажется, сюда, – произнесла вслух Мила, останавливаясь у одной из арок.

Это была обычная арка, которая вела в темный проход. В тусклом свете Мила различила ступени, уходящие вверх. Над аркой прямо в камне была вырезана надпись, которая, в отличие от остальных, не светилась: «Арка N 1 – Троллинбург».

Мила в глубине души испытала облегчение, что ей не придется нырять головой в зеркальное желе. Но когда она прошла под аркой, у нее было странное ощущение, будто она только что миновала невидимую преграду.

Подъем по крутой лестнице был еще более долгим и трудным, чем спуск, хотя и не таким одиноким. Время от времени ее кто‑нибудь обгонял, а иногда и она догоняла идущих впереди.

Вокзальная площадь Транспространственного посольства до отказа была заполнена людьми. Ничего удивительного, что первая партия дилижансов уже уехала. На взгляд Милы, пассажиров на площади собралось достаточно уже и для второй. Она прошлась вдоль площади и увидела в стороне целую шеренгу дилижансов. Это были очень большие длинные кареты густого красно‑бордового цвета с ослепительными золотыми колесами невероятных размеров. Эти колеса так блестели на солнце, что на них нельзя было долго смотреть, потому что начинали болеть глаза. Сбоку на каждом дилижансе сияли золотые буквы: «Транспространственное посольство – Троллинбург». А глянцевые бока запряженных в дилижансы гнедых коней отливали серебром точно так же, как и их серебряная упряжь.

Как зачарованная, Мила двинулась дальше, рассматривая все вокруг.

Ее взгляд остановился на высокой женщине с худым лицом и острым орлиным носом, которая обмахивалась красным платком, по всей видимости, изнемогая от жары. Ее серовато‑белые волосы были гладко причесаны и собраны на затылке в тугой узел. Цвет был такой неживой, как зубной порошок, что делало ее голову и лицо похожими на голый череп. Из‑за темных, глубоко посаженных глаз сходство казалось безупречным.

Рядом с ней стояли две девочки: одна постарше, а другая – ровесница Милы. Мила решила, что эти девочки – дочки остроносой дамы, хотя младшая была совсем на нее не похожа: она была толстой, с круглым, как огромный пончик, лицом и большими навыкате глазами водянистого цвета. Только волосы были такие же: блеклые и жидкие. Мила заметила в ее руке поводок и, опустив взгляд ниже, не поверила своим глазам: на поводке сидело странное существо, с треугольной мордочкой и глазками‑пуговками, которое Мила про себя обозвала жабой, хотя и сомневалась в своем определении. От углов рта у жабы свисали кожные лоскутки, а спина выглядела как нечто морщинистое и пупырчатое, что делало ее похожей на грязную половую тряпку. Может быть, такое ощущение возникало еще и потому, что жаба эта выглядела ужасно несчастной и жалкой.

Когда Мила проходила прямо рядом с ними, женщина говорила своей младшей дочери холодным металлическим голосом:

– Я, конечно, разговаривала с Владыкой по поводу твоего распределения, но он мне ответил, что в этом деле от него ничего не зависит. Поэтому не могу сказать, куда тебя определят.

– Но как же так! – воскликнула в ответ девочка с жабой.

– Не ной раньше времени! – одернула ее остроносая женщина. – Еще никогда не было такого, чтоб в нашей семье кто‑то нарушал традицию. Я уверена: все будет, как положено.

Ее дочь продолжала что‑то спрашивать капризным, ноющим тоном, когда внимание Милы привлекла другая группа: маленькая худенькая женщина, рядом с которой стояли двое высоких парней и девочка с двумя забавными пепельно‑русыми хвостиками на голове. Эта женщина была одета совсем просто. Если бы Мила увидела ее на своей улице, ни за что бы не подумала, что она имеет какое‑то отношение к волшебному миру: синяя юбка до колен и сиреневая вязаная кофточка с короткими рукавами – совершенно обычная одежда. Юноши, стоящие рядом с ней, были очень похожи, так что не оставалось никаких сомнений в том, что они братья. Они были одного роста, но один из них казался гораздо старше, наверное, потому, что у него был очень собранный и благонравный вид. Брат же его стоял, вальяжно облокотившись на ствол находившегося рядом дерева, а в зубах у него была большая курительная трубка. Мила заметила, что, когда он втягивал в себя дым, одновременно из трубки вылетали различные дымовые фигуры.

– Ты должна учиться прилежно, – наставляла женщина девочку с хвостиками, – чтобы потом всю жизнь не пришлось заниматься чисткой помещений после всякой нечистоплотной нечисти, как это делает твоя мать. Запомни три правила: не дерзи учителям, не устраивай бардак в доме и самое главное – никаких приключений. Примерное поведение и еще раз примерное поведение!

– Да, мама, – учтиво и послушно ответила девочка.

Мила решила остановиться в тени небольшого дерева, которое по счастливой случайности еще никем не было занято. Женщина в сиреневой кофточке и ее дети стояли всего в нескольких шагах от этого дерева, и Мила невольно продолжала слушать их разговор. Правда, ей было очень интересно узнать, как разговаривают между собой дети и родители в нормальных семьях.

– Ты должна брать пример с твоего брата Альфреда. Он самый старший мужчина в семье и единственный, у кого голова крепко сидит на плечах. Вот на кого тебе следует равняться.

Девочка в этот момент как‑то странно посмотрела на того из своих братьев, который облокачивался на дерево. Почему‑то Мила решила, что это, скорее всего, не Альфред.

– И не вздумай повторять за Альбертом его возмутительные выходки! – продолжала женщина, и в ее голосе прозвучало возмущение.

– Это ты о том случае, когда Берти превратил портфель преподавателя в блюющую свинью? – спросила девочка с явным неодобрением в голосе.

Ее мать тихо ахнула, потом одной рукой закрыла рот себе, а другой дочери.

– Ты что говоришь!? – процедила она, не отнимая ладонь от лица.

Она оглянулась по сторонам, видимо, проверить, не слышат ли их посторонние, и тут же ахнула еще громче, заметив трубку во рту одного из своих сыновей и отлетающие от нее дымные облака в виде свиного пятачка и скрученного кукиша.

– Альберт! – воскликнула женщина, вырывая трубку у него изо рта. – Не смей курить!

– Но, мам, – гнусавя, возмутился Альберт, пытаясь удержать трубку зубами, – у меня еще каникулы!

– Ничего знать не хочу! – не оставляя своих попыток отобрать трубку, сказала его мать. – Твой отец никогда не курил! Твой дед никогда не курил…

– А мой прапрапра… – заявил Берти, вынимая трубку изо рта и ловко пряча за спину. – Этот мой далекий пращур, по вашей, между прочим, матушка, линии, смолил, как паровоз, хотя тогда не было еще паровозов. И курил он не что‑нибудь, а сушеную белену, от которой мерещатся летающие свиньи и плавающие на спине лапами кверху тарантулы!

Женщина растерянно уставилась на сына, хотя ее глаза все еще метали молнии. Не зная, что ему ответить, она повернулась к дочери и тоном, не терпящим возражений, заявила:

– Вот! Вот этого чтоб не было!

– Да, мама, – согласилась девочка, буравя возмущенным взглядом брата. Она явно была на стороне своей матери.

Женщина принялась что‑то тихо выговаривать своему непослушному сыну, но Мила ее уже не слушала, потому что в этот момент заметила направляющегося к ней Ромку. Он помахал ей своим билетом и, поравнявшись с ней, спросил:

– У тебя билет на какой дилижанс?

Мила опустила глаза на красивую блестящую карточку и ответила:

– Номер четыре.

– Здорово! – обрадовался Ромка. – У меня тоже.

В этот момент мимо них прошла остроносая женщина со своими дочерьми. Младшая буквально тащила за собой на поводке жабу. Несчастное существо волочилось по земле, даже не перебирая лапами.

– По‑моему, – сказал Ромка, глядя им вслед, – это – не знаю, как оно называется – вот‑вот скончается без воды.

Поблизости раздался пронзительный звон и, обернувшись, Мила увидела толстого человека в униформе. На груди у него была нашивка: «Вокзальный», а в поднятой руке он держал небольшой позолоченный колокольчик, который бодро и призывно звонил.

– Дилижансы отправляются! Дилижансы отправляются! – голосил Вокзальный. – Путешествующим, желающим доехать до места назначения живыми и невредимыми, настоятельно рекомендуется не высовывать головы из окна во время поездки! Внимание, внимание! Дилижансы отправляются…

Ромка и Мила с недоумением переглянулись, удивившись такому странному предупреждению, и отправились на поиски своего дилижанса. Когда они увидели цифру четыре на выпуклом красно‑бордовом боку одной из больших карет, тут же, у двери, уже стояли девочка с жабой и ее мать.

– Платина, следи за сестрой, – сказала остроносая дама старшей дочери. – Я поеду в другом дилижансе.

– Угу, – отозвалась Платина, у которой был скучающий и очень надменный вид; ее младшая сестра в этот момент забралась в дилижанс.

Следом за ними внутрь вошли и Мила с Ромкой, устроившись на сиденьях возле окна, друг против друга. Меньше чем через минуту все места были заняты, и карета двинулась в путь.

Очень скоро шеренга дилижансов выехала из лесополосы, которая окружала Вокзальную площадь, и за окнами замелькали поля, усеянные красными маками так обильно, как будто недавно выпал маковый дождь. Мила никогда не видела столько маков. Но поля скоро остались позади, как и ровная дорога. Теперь резкие спуски чередовались с подъемами, а повороты влево – с поворотами вправо. Дилижансы неслись по удивительной местности, где подножия гор были укрыты зелеными лесами, а голые каменные вершины купались в солнечных лучах.

Оторвавшись от созерцания необыкновенных видов природы, Мила решила присмотреться к пассажирам дилижанса, останавливая взгляд на уже знакомых лицах.

Дочку остроносой дамы, похожую на пончик, звали Алюмина. Мила слышала, как она представилась своим соседкам. Громким голосом она хвасталась:

– Моя мама ужасно умная – у нее высшая степень алхимика. Она преподает в Думгроте, и все ее очень уважают. Она училась алхимии за границей. И знаете что? Она может любой металл превратить в золото.

Ее соседки восхищенно заахали, а Ромка с сомнением посмотрел на Алюмину и спросил:

– А где же твоя золотая карета? Или ты ее перепутала с этой своей гадкой жабой?

– Ты это о чем? – растерянно заморгала Алюмина.

– Если твоя мамочка может из чего угодно наделать золота, то почему же ты едешь со всеми в дилижансе, а не в золотой карете? Или бессовестные золотые кареты каждый раз превращаются в тыквы?

Алюмина напрягла свой толстый подбородок, так что он сморщился, покраснел и стал похож на раздавленный помидор. Она чванливо хмыкнула и, всем своим видом показывая пренебрежение к Ромкиному невежеству, демонстративно отвернулась, продолжив разговор со своими соседками, но уже не так громко.

– Терпеть не могу учительских детишек, – поделился Ромка с Милой. – Думает, раз ее мать ведет уроки алхимии, то она теперь будет местной звездой и все станут ей поклоняться. Как бы не так!

– А мне жаль ее жабу, – сказала девочка с хвостиками, которая сидела рядом с Милой.

– Она называется Пипа Суринамская, – отозвался с сиденья позади Милы брат этой девочки, которого Мила запомнила как Альфреда. – Обитает в Суринаме, Бразилии и Гвиане. Ведет водный и околоводный образ жизни…

– И то, что она до сих пор не откинула лапы, позагорав на солнышке, – вставил другой брат девочки – Альберт, обернувшись вслед за Альфредом, – это просто досадное недоразумение. Вид у нее – страшнее атомной войны.

– Берти, как ты можешь! – воскликнула его сестра. – Она такая несчастная. Мне ее ужасно жалко!

– Сестрица Белка, тебе нужно что‑то делать со своим характером, – посоветовал Берти. – Если тебе в ложку случайно заберется таракан, а ты его потом по чистой случайности отправишь в рот и раскусишь напополам – тебе и его будет жаль. А у другого человека в такой ситуации случился бы приступ рвоты…

– Берти! – в этот раз его одернул брат, по мнению Милы, все‑таки старший.

– Молчу‑молчу… – Берти, сдаваясь, поднял обе руки вверх. – Молчу…

Когда оба брата отвернулись, Ромка спросил у девочки с пепельными хвостиками:

– А что за имя у тебя такое странное – Белка?

– Это не совсем имя, – пояснила девочка. – Вообще‑то, меня зовут Беляна Векша, но Берти называет Белка. Он у нас большой оригинал.

Белка сконфуженно искривила губы, как будто ей было неловко за своего брата, но Ромка усмехнулся и одобрительно вскинул подбородок:

– Мы заметили!

Сидящий рядом с Ромкой маленький плотный паренек со светлым ершистым чубом и большими светло‑голубыми глазами вдруг невесело вздохнул и посмотрел на Белку понимающим взглядом:

– У меня тоже есть брат, который всегда ставит меня в ужасное положение. Правда, он младше меня на год. Его Фимка зовут. Он иногда что‑нибудь эдакое как выдаст… Вот, например, недавно в салоне красоты, где мы ожидали маму, он заявил хозяйке салона, что его брат – то есть я – едет в волшебный город и привезет оттуда молодильных яблок. Так Фима пообещал, что уступит ей эти яблоки по дешевке из жалости, потому что никакой крем от морщин ей уже не поможет.

Ромка прыснул в кулак.

– И что? – взволнованно поинтересовалась Белка.

Яшка сокрушенно вздохнул:

– Боюсь, маме придется теперь ходить в другой салон красоты…

Пока Белка сочувствовала хозяйке салона красоты и Фимкиной маме, Мила и Ромка, отсмеявшись, познакомились с их соседом, которого звали Яшка Берман. Оказалось, что он кое‑что знал о Троллинбурге и даже однажды бывал там вместе с отцом. Он начал было рассказывать о городе по просьбе Милы с Ромкой, которые ехали туда впервые, но разговор очень быстро перешел в другое русло благодаря стараниям Белки. Они с Яшкой буквально нашли друг друга, обсуждая своих братьев и их хулиганские замашки, так что Миле с Ромкой пришлось оставить их в покое.

Нарушая запрет Вокзального, они высунули головы из окна, чтобы получше осмотреть пролетающие мимо окрестности. Как раз в этот момент они ехали по узкой дороге, лежащей между высокими горными массивами. У подножия горы журчала небольшая речушка, а прямо у самой дороги лежали громадные каменные валуны. Мила как раз хотела показать Ромке один, самый огромный, похожий на голову дракона, когда у того глаза вдруг увеличились в размерах и он, потянув Милу за руку, вытащил ее голову из окна. В этот момент в дилижансе резко потемнело и раздался Ромкин голос:

– По‑моему, этот дяденька говорил вполне серьезно, советуя беречь голову.

Когда в дилижансе появился свет, Мила увидела, что они выехали из очень‑очень узкого тоннеля, проложенного прямо в горе. Со странным чувством она потрогала себя за голову и благодарно посмотрела на Ромку.

– Спасибо, что спас мою голову.

– Не за что… – весело улыбнулся Ромка.

А тем временем шеренга дилижансов с каждой секундой приближалась к конечному пункту своего маршрута – городу волшебников.

Date: 2015-07-25; view: 292; Нарушение авторских прав