Глава 25. Вернувшись в каюту, зашла в душ и задумалась – в чем спать ложиться‑то?

Вернувшись в каюту, зашла в душ и задумалась – в чем спать ложиться‑то? Придет– не придет – непонятно, и вообще – как себя вести, что делать, как встретить? Вопросы крутились в голове, не давая возможности успокоиться и расслабиться. Обманывать себя или притворяться бессмысленно, да и незачем, так что собственное желание секса с Тарием признала как очевидный факт.

Ну не сидеть же здесь обнаженной, в конце концов, и я натянула трусики и майку. Присела и, чуть‑чуть подумав, сняла майку… Легла… немного покрутилась… вскочила и метнулась в санблок – посмотреть в зеркало, как выгляжу. Провела по телу руками, повертелась, критически оценивая, как выгляжу – на его взгляд…. Ссутулилась недовольно и снова поплелась в кровать. Как‑то не очень, наверное… Надела майку, накрылась одеялом и отвернулась к переборке.

Минут через пять решила, что выгляжу ничуть не хуже, чем эти их бионики, с которыми он пятьдесят лет, возможно, занимался ЭТИМ, так что настроение поползло вверх. А уж когда вспомнила, с каким голодом и восхищением он пялился вчера и сегодня утром на мою грудь, руки снова потянулись снять майку. Мне есть чем гордиться!

Дверь с едва слышным шорохом отъехала в сторону, и в каюту вошел Тарий. Выражение лица непроницаемое, но какое‑то мрачное, поэтому вскинулась и прислушалась к эмоциям: мужчина приготовился к нелегкой борьбе. Быстро настороженно посмотрев на меня, подошел к стулу и молча разделся под моим недоуменным взглядом. Оставшись в одних штанах (не одну меня, выходит, сомнения по поводу внешнего вида снедают) вышел в санблок. Присела в кровати, упершись спиной в переборку, и начала ожидать дальнейшего развития событий, все больше испытывая неуверенность.

Обратно Биана вернулся через несколько минут, обернувшись тонким одноразовым полотенцем, – как будто тонкое полотно могло скрыть желание, зашкаливавшее все разумные пределы. И тем более странно ощущать его эмоции: тщательно скрываемую неуверенность, раздражение, тревогу – все за то, что ожидает всего наихудшего.

С какой‑то отчаянной злостью содрал с себя ткань, и я сначала опасливо, а потом с интересом уставилась на обнаженного возбужденного мужчину. И оценила! Тайком выдохнула с облегчением: его мужская гордость вроде ничем не отличается от известной мне части тела. Размером, конечно, больше, чем у Маркуса, но мой бывший приятель не был героем‑любовником или особо впечатляющим меня мужчиной, особенно в сравнении с Тарием, телом которого я откровенно любовалась и восхищалась.

С неохотой оторвавшись от этой самой, весьма заинтересовавшей, части тела, подняла настороженный взгляд выше и посмотрела в лицо Тарию. Он с любопытством следил за эмоциями, наверняка отражающимися на моем лице. Я смутилась, потупив глазки, и снова уткнулась в НЕГО. От столь пристального внимания этот, скажем, источник моего возможного будущего наслаждения радостно дернулся. Пришлось спешно поднимать голову вверх.

Ощутила, как негативные эмоции Тария в очередной раз быстро улетучились, а взамен вернулось предвкушение и жаркий интерес.

– Убери одеяло! – неожиданно резкий голос.

Ого, прозвучало как приказ. Сначала хотела возмутиться, но потом решила, что наши нормальные отношения и так висят на волоске, так что можно и промолчать. Поэтому послушно сдвинула одеяло.

Уввдев на мне белье, опять недовольно потребовал:

– И это тоже сними. Я хочу всегда ощущать твою обнаженную кожу своим телом.

– Ты сейчас пришел, чтобы огласить весь список того, чего хочешь? – тут я уже не выдержала его тона и обманчиво спокойно предложила. – Начинай, а потом я перечислю, чего хочу… И так до утренней смены…

Он резко нагнулся и, упираясь кулаками в кровать, прорычал мне в лицо:

– У меня не железное терпение – еще пара слов и твои тряпки сниму сам. Предупреждаю: вряд ли они целыми останутся, и тогда я в любом случае получу желаемое.

Быстро сняла майку и трусы под удовлетворенным жадным взглядом. Но пус] не думает, что последнее слово за ним останется!

– Запомни, аннар, ты рвешь мое, я – твое, а платить за новое всегда будешь п Причем для нас обоих!

Он уселся на кровать, перестав демонстрировать ЭТО перед моими глазами… моему сожалению… А потом, одним движением уложив меня на спину, довольно проскрежетал:

– Ну что ж, такой компромисс меня устраивает, вполне.

– Мы с тобой оба практически безработные, так что давай пока не будем портить МОИ вещи, их и так мало, – проворчала я как‑то даже примирительно.

Пока говорила, восторженно обвела взглядом литые мускулы на широкой груди, и даже рука, которая меня придавливает к кровати, поразила словно специально вылепленным совершенством и мощью. Ладонь Тария скользнула к моей груди, и сам он, откровенно любуясь и наслаждаясь собственными ощущениями, не мог оторвать от нее взгляда, подхватывая, поглаживая, мягко сминая. Но стоило закончить говорить, как он усмехнулся, на мгновение блеснув острыми кончиками клыков, и произнес:

– Анна, насчет моей работы можешь не переживать. С нашими отношениями я все решил, с работой будет еще быстрее и гораздо проще. В крайнем случае, переведусь на корабли ближнего пограничного круга защиты Илишту. Вахта длится три дня, так что это приемлемо, и космос для меня не закроется.

Меня возмутило единоличное решение «с нашими отношениями», но выслушав полностью, немного успокоилась. Слава звездам, работа будет хоть у одного из нас, хотя крибл знает, как у илишту семьи живут… и за чей счет. Но Тарий, заметив мои нахмуренные брови, добавил, на мгновение замерев:

– Так что тебе, анна, вообще работать не придется. У меня достаточно средств, чтобы содержать свою семью на должном уровне.

Работать я все равно буду, но выдохнула с облегчением, отчего его рука качнулась на моей груди. Он снова сжал ее, потеребил вершинку, и у меня перехватило дыхание. Тело стало таким чувствительным, отзывчивым на любые ласки, поглаживания и пощипывания. Огонь разбегался по венам, а внизу живота скапливалось невыносимое напряжение и томление.

Бриллиантовые глаза следили за моим лицом, пока он ласкал мою грудь, живот, а потом, неожиданно резко скользнув в промежность рукой, проник пальцами в уже влажную глубину. Мы оба восторженно выдохнули, а уже через мгновение меня накрыло тяжелое массивное тело Тария и его напряженная твердая плоть начала проталкиваться внутрь. Я максимально раскрылась, тоже стремясь к единению, каждый мой нерв и клеточка дрожали от нетерпения и желания. Момент полного глубокого слияния в одно целое – а затем словно борьба за жизнь началась. Так остро – на грани боли, так сильно – на грани жестокости, так всепоглощающе – на грани разлететься на кусочки. А потом… затопило наслаждение. Такое сильное, что я закричала и вцепилась в своего мужчину руками, ногами и даже зубами. Наверняка на предплечье останется след от укуса.

Я лежала, приходя в себя, опустошенная, все еще чувствуя спазмы удовольствия. Тарий опирался на локти, подмяв меня и зарывшись лицом в волосы. Его трясло после пика наслаждения и я ощущала внутри судорожные движения его плоти. Для него еще ничего не закончилось, как‑то непривычно затянулось… Для них это норма? И эта мысль вернула рассудок – вот это я дурра‑а‑а.

– Тарий, – пискнула, вцепившись ему в плечи, – я забыла тебе сказать, что пройдя вторую ступень развития, я… э‑э‑э… забеременеть могу. Надо срочно к доктору Джаме сходить. Провести… э‑э‑э… обработку, а затем временную стерилизацию сделать.

Дрожать он не перестал, зато явно напрягся всем телом, да и эмоции вспыхнули с такой силой, что их можно было сравнить с только что пережитым взрывом наслаждения. Целая буря ярости и злости.

– Ты не хочешь от меня потомства? Хочешь стерилизовать как домашнюю зверюшку? Считаешь недостойным отцовства? – даже зубы заскрипели.

– Да подожди ты! – прежде чем разгневанный Тарий продолжил перечислять мои прегрешения, смогла пропищать: на громче сип не хватало, а точнее – воздуха. Все же очень большой и тяжелый мужчина в аннары достался. – Хочу! Как зверюшку – не хочу! Считаю достойным! Слезь с меня, пожалуйста, а то раздавишь!

Он еще был во мне и, чувствуется, что готовился продолжить так удачно начатое… Но все же отстранился и лег на бок. Подпер кулаком голову, а мое лицо, крепко обхватив за подбородок, повернул к себе и зло спросил:

– Тогда почему сейчас ты хочешь убить мое семя?

Попыталась освободиться, но безуспешно – наоборот, вновь навис надо мной и, словно сканируя взглядом, пристально уставился в глаза. Я устало ответила:

– Тарий, мы друг друга совсем не знаем, с трудом общаемся, ты все время злишься на меня и подозреваешь во всех грехах. Как в такой обстановке думать о детях, а тем более их заводить? Я не знаю, что будет дальше? Где жить? На что жить? А ты только забрался на меня и уже хочешь сделать беременной!

Неожиданно от высказанных слов и сомнений защипало в глазах и стало так жалко себя, что не выдержала и расплакалась.

Тарий испытал неуверенность, сомнения, раздражение, а потом едва уловимую нежность и жалость. Подбородок освободил и улегся на бок, прижимая к себе и давая возможность выплакаться. И пока я тихо всхлипывала, просто гладил по спине. Правда, постарался успокоить… как умел:

– Не думай о плохом. Тебе достался умный, сильный и заботливый аннар, так что твои страхи беспочвенны. Дом у нас есть, деньги тоже – зачем лить попусту слезы? Я хочу и в принципе готов к отцовству. И главное – твоя беременность привяжет тебя… нас еще крепче. Улучшит наши отношения, наверняка. Так что о прерывании возможной беременности или о любой защите от нее не может быть и речи!

Пока он говорил раздражающе менторским тоном, вспомнила слова Иванны о том, что Тарий будет неистово меня хотеть. Особенно, пока мы не забеременеем, и только после этого чуть‑чуть успокоится, а с годами все придет в более спокойное состояние.

Ну, такая шутка природы и физиологии илишту как главного фактора развития расы и продолжения рода. Очень ярко выраженная у черных. А сейчас этот самодовольный и самоуверенный гад вешает мне лапшу на уши, точнее ходит кругами вокруг главной проблемы – зависимости от моего тела. А я слезы лью!

– Тарий, – пару раз всхлипнула и, взяв себя в руки, перестала плакать и с ехидцей предложила, – давай договоримся хоть иногда общаться друг с другом откровенно. – Рука на моей спине дернулась, но продолжила поглаживать. – Я разговаривала с Иванной на эту тему, и особенности черных илишту мне уже известны! Так что эта беременность только тебе пока выгодна!

До меня дошло мрачное раздражение от Тария, причем скорее на Иванну. Поэтому быстро добавила:

– И нечего на нее злиться: рано или поздно я бы все равно узнала и еще не известно, чем бы тебе за полуправду и замалчивание срикошетило.

– Согласен! Ты не хочешь детей?

Я опешила от вопроса, заданного явно с целью нападения.

– Я хочу детей, просто чуть…

– Я рад! – не дав договорить, меня тут же прервали, услышав главное. – Ты боишься, что не полюбишь их из‑за того, что они будут похожи на меня?

– Ничего я не боюсь! – моему возмущению не было предела. – Это будут мои дети, и мне плевать, на кого они будут похожи! – мгновение помедлив, обдумывая неожиданно пришедшую мысль, снова возмутилась. – А почему это наши дети будут похожи только на тебя? Моя кровь тоже сильная. И вообще, папа сказал, что тсареки…

– Ну что ж, я рад, что НАШИХ детей ты уже защищаешь и любишь, – меня снова прервали, при этом Тарий остался доволен ответом. – Тогда вообще не вижу причин, чтобы откладывать их появление или зачатие.

Пока я в смятении решала, что ответить на столь конкретное заявление, этот черный ушастый проныра пару раз дернул ушами и потянулся, слегка потершись о мою грудь своей, тут же пробуждая ответное желание, но тот факт, что меня сейчас провели как младенца, вызвал протест. Уперлась ладонями в плечи и проникновенно заявила:

– Ты слишком много от меня требуешь сразу и нахрапом, а сам пока ничего не дал и не уступил.

Бриллиантовые глаза прищурились, а потом, провокационно потершись всем телом о мое, пытаясь лишить остатков здравого смысла, игриво прошептал, обдавая жарким дыханием:

– Есения, мне вообще много не требуется. Ласковое слово, теплая постель с тобой в ней и…

– … безграничная власть! – ехидно закончила я.

Возмущаться или отпираться не стал. Положив ручищу мне на грудь и мягко сминая ее, проскрежетал уверенно:

– Я такой, какой есть! Меня не изменить, но я постараюсь учитывать твою строптивость…

От того, что он руками и губами начал вытворять с моей грудью, я снова захотела его… внутри себя, чувствуя силу его желания. Но его замечание – это… это нисколько не выбивалось из его характера.

– В том, что ты учтешь мою строптивость, чтобы снова обдурить или подмять, как раз не сомневаюсь. Но учти, я тоже не буду твоей марионеткой или бессловесной куклой.

Тарий, приподнявшись, снова устроился между бедер и заполнил меня собой, а потом, вырвав стон удовольствия, прерывисто дыша, вкрадчиво сказал:

– Есения, ты, в сравнении со мной, – младенец. Лучше не играй в подобные игры. Я все равно буду сверху!

Я скорее выдохнула, чем сказала:

– А с этим я поспорю! Вдруг тебе понравится и снизу? Для разнообразия…

После все слова стали лишними, мы вновь боролись за жизнь, не было нежности. Мой теперь собственный илишту слишком нуждался во мне, слишком долго ждал и хотел, и сейчас лишь брал, забирал у меня все без остатка. Но удовольствие, которым он заражал меня, заставляя подчиняться желанию, позволило и самой получать, разделять, сгорать от НАШИХ ощущений.

А потом, когда мы оба снова словно разлетелись на кусочки, настойчиво попросил:

– Посмотри мне в глаза, Есения! Загляни ко мне в душу…

Сил сопротивляться почти приказу не осталось. Сейчас мы соединились не только телами, но и душами, и взглядами. Странно, но именно в этом момент я ощутила полное безграничное единение со своим аннаром. И его триумф и восторг подсказали, что теперь он полностью доволен и спокоен. А вокруг витал наш обоюдный аромат, пропитывая все вокруг, нас самих и заполняя мои легкие и, казалось, все тело. Я запомню его навечно. И свои синие бездонные глаза, полностью заполнившие зеркальную гладь его души, ярко сияющие… зовущие так, словно это большая часть моей души, а я вынуждена оставить ее здесь. Похоже, обмен завершился…