Дар Монолита 16 page

А хороша „вспышка“. Они, правда, все „калиброванные“, и размер, и вес у них одинаковый, различия в миллиметрах и долях грамма. Но эта мне показалась самой большой, дорогой и даже по-особенному блестящей. Катаются они по всей Зоне, артефакты это непоседливые, этакие перекати-поле. Даже из ям выбираются, если стенки не очень крутые, но из подвала уже дороги им нет. Кто знает, может, там не одна она, а пара-тройка штук… И жадность вместе с азартом сильнее страха оказались. Покидал я в проем двери гаек, прислушался, да и полез в подвал.

Тогда-то и пахнуло в лицо вместе с холодным, промозглым воздухом той самой, характерной — кислятиной. И по-хорошему, надо бы мне из того подвала наверх, но в темноте, чуть цокая по камешкам, вдоль подвального, угольно черного коридора прямо на глазах укатился яркий серебристый колобок, свернув в какое-то боковое помещение, и, надо сказать, далековато укатился. „Вспышка“ — штука сама по себе яркая, и в темноте хорошо заметная, но вот странное дело — сама светит, хорошо так светит, но ничего не освещает — так, маленькое светлое пятнышко прямо под ней, и все. А подвальный коридор, зараза, длинный, и в этой темноте даже не поймешь, в какую из боковых дверей „хабаринка“ свернула и куда дальше ее понесло. Добро, фонарь есть и „сайга“ с картечью… со светом-то оно нормально, оружие уверенности добавляет. Даже если на снорка в подвале напороться, то тварь эта особо не распрыгается, а на четвереньках бегают они не так чтобы очень ловко. Зомби страшны, вопросов нет, но от них и уйти можно… а зомби здесь точно есть — в одну из комнат медленно, неохотно уволоклось какое-то грязное тряпье, и вонь уже серьезная, словно в подвал дохлых кошек накидали.

И не надо бы быстро по подвалам этим ходить, но оно как-то само получилось — прокидав гайками коридор, прошел я по нему быстрым шагом, не задерживаясь у черных дверных проемов, где что-то смутно шевелилось и вздрагивало. Застойный воздух подвала был уже буквально отравлен смрадом гниющих тел, респиратор не спасал, и потому я начал дышать через рот. Вот и конец коридора, световое пятно фонаря уперлось в бетонные блоки и трубы в лохмотьях теплоизоляции. Прямо по стене с тихим журчанием стекал ржавый ручеек, заворачивающий в большую, на десяток кабинок, подвальную душевую, выложенную коричневым кафелем. Успел я вовремя — пол душевой имел заметный склон для стока воды, и в углу виднелся черный зев канализации. Именно туда, словно бильярдный шар в лузу, и направлялась „вспышка“, медленно катясь по влажному, липкому полу. О том, что артефакт в диаметре заметно больше, чем просвет канализационной трубы, я вспомнил уже в полете…

Зачем я сломя голову метнулся за „вспышкой“, до сих пор непонимаю. Крепко повезло мне, что в душевой не было аномалий — единственно, кафельный пол, покрытый какой-то слизью, сыграл со мной злую шутку. Я поскользнулся, выставленные вперед руки, на которые я должен был приземлиться, разъехались в стороны, и почти не смягчили удара. Скользкий, вонючий и чересчур твердый кафель звонко и поразительно больно встретился с моим подбородком, носом и лбом. С коротким сухим хрустом разлетелся налобный фонарь, и единственными источниками света в совершенной темноте остались искры из глаз и серебристый шарик „вспышки“, усевшийся в выемку слива. То, что было больно, так это мягко сказано — я, оскальзываясь, перевернулся на спину, и по щекам тут же побежали два горячих ручейка. Рассаженный подбородок, саднило и жгло, во рту стало солоно от крови, но зубы, вроде, целы… ох…

Сотрясение я получил почти наверняка — сознание пару раз куда-то уплывало, начало подташнивать. Я с трудом поднялся на ноги, подобрал светящийся шар, и вдруг понял, что совершенно не ориентируюсь в пространстве. От серебристого сияния „вспышки“ окружающая темнота стала казаться еще глубже — артефакт своим свечением словно усиливал ее. Я мог рассмотреть только свои пальцы и запястья — нечего было и думать выйти с таким „фонариком“. В кармане была китайская пластиковая зажигалка, но, по исключительному закону подлости, при первом же „чирке“ истершийся кремень вылетел, и по пружине заскрежетала насечка колесика. Спичек с собой не было, а маленький кристаллик „каменного огонька“, от которого, при некотором умении и не без труда можно было зажечь пучок сухой травы или прикурить сигарету, сам по себе не давал даже ярких искр, а просто лежал в тайном кармашке пояса на случай отсутствия спичечного коробка или зажигалки. Я вдруг отчетливо понял, что придется выбираться из подвала ощупью, придерживаясь всегда одной стены, до тех пор, пока не увижу свет выхода — иначе плутать по подземному этажу можно было долгими часами, помногу раз проходя по одним и тем же помещениям. Я вздохнул, нащупал рюкзак, и из кармана на клапане извлек аптечку, выбрал гладкий цилиндрик универсального раневого антисептика и щедро побрызгал ощутимо жгучим спреем на лицо, вставил в нос ватные тампоны — кровь все не унималась. „Вспышку“ запаковывать в контейнер не стал, оставил в руках, надеясь, что, глаза привыкнут к темноте и мне хватит даже такого странного света. Как оказалось — зря: сияние артефакта было и в самом деле очень странным, и я по-прежнему ничего не видел вокруг даже через долгие несколько минут. Ощупывая влажные скользкие стены, я начал медленно продвигаться к выходу из душевой, поминутно оскальзываясь и с трудом сохраняя равновесие. Скользкий, ледяной кафель, шершавый бетон, гнилое, влажное дерево дверного косяка и совершенно неожиданно — что-то мягкое, осклизлое, легко подавшееся под нажатием руки, „Тха!“ — хрипло каркнуло нечто, часто ступая какими-то липкими, поскрипывающими шагами. И кто-то замычал дальше по коридору, и даже забитым кровавой ватой носом я почувствовал соленый гнилостный запах. Нечто, отшатнувшееся во тьму, снова полезло в дверь, и по моему плечу легонько мазнула белая, безобразно вздутая рука с отслоившимися ногтями — слабого света „вспышки“ как раз хватило на то, чтобы это дело рассмотреть.

Мало какой сталкер не знаком с таким чувством, как свирепый ужас. Не просто страх или неуверенность, и даже нехарактерные „роды ежиков“ перед жутковатым переходом или необходимостью зайти в незнакомую „заброшку“. А именно тот ужас, черный, безумный, когда даже опытный, закаленный Зоной человек превращается в напуганную до слабости кишечника, орущую обезьяну, у которой остается единственная мысль — зубами и когтями пробиться из западни и бежать, бежать как можно дальше отсюда. И, если такое случается, сталкер не жилец — первый же подобный забег гарантированно закончится в „карусели“ или луже „киселя“. Мне, можно сказать, повезло, от такого адреналинового удара мозг не поплыл, а, напротив, заработал в разы быстрее. Я крепко, с оттяжкой врезал ногой в темноту, отчего чье-то тело с грохотом и хрустом отлетело к соседней стене, ломая не то кости, не то горы гнилых ящиков. Вынул из кармана фляжку с семидесятиградусной „слезой контролера“ и вылил ее на левую руку, отчего ткань стала вдруг холодной и потяжелевшей. А затем с силой вдавил кристалл „каменного огонька“ в пропитанный крепким спиртным рукав.

Яркое, желтое пламя разом осветило помещение душевой. Не чувствуя ожога, я другой рукой приподнял дробовик и всадил сноп крупной дроби в распухшее, с вывернутым черным языком лицо, отчего голова зомби разлетелась гнилым арбузом, а вздутое от воды, похожее на бурдюк тело завалилось на спину. Люто выматерившись и подняв повыше „факел“, я ломанулся из подвала на воздух, на свет, по пути с оглушительным грохотом расстреливая в темноту магазин „сайги“…

Красную, всю в волдырях ожогов кисть руки, которая болела так, словно с нее сняли всю кожу, разбитый нос и лопнувший подбородок я потом долго выглаживал „душой“, по счастью, найденной в ближайшем болотце. Потому и шрамов на лице не осталось, и рука зажила на глазах, но с тех самых пор я очень хорошо понимаю людей, которые боятся темноты».

— Так что там, Лунь? — Хип пытливо заглянула в глаза. Признаться девчонке, что жуть берет? Хм… несолидно. Но и топать через темный цех с ходячими кадаврами, имея на руках только слабосильный диодный фонарик, тоже не особенно умное решение. Ведь сколько зарекался уже от глупостей, Лунь? Понесло тебя через Дикую, думал хабара намыть, а то, что цеха тут не просто темные, а буквально черные, и фонаря при себе до сих пор нет, это ты запамятовал, седая башка. Знали бы сталкеры, которые меня всерьез чуть ли не за мастера считают, сколько на самом деле дури в моей голове…

— Не ходи туда, Лунь, — послышался знакомый хрипловатый голос. Мы с Хип обернулись одновременно, и я порадовался за стажера — моментально дробовик к плечу, изготовилась стрелять, даже присела немного, словно уклоняясь от ответного выстрела. Ну, правильно все сделала — никого вокруг, и тут голос за спиной. Пусть даже и знакомый.

В нескольких метрах от нас стоял Координатор, приветственно поднявший руку. И он был не один.

Я узнал Доктора. Болотник немного печально улыбался, отчего на загорелом, обветренном лице стали особенно заметны лучики морщин в уголках глаз. Рядом с Доком стоял Фреон, в полной выкладке для дальнего рейда в Зону — полный рюкзак, запасные магазины для странного, немного громоздкого на вид оружия, отдаленно напоминавшего модульную винтовку FN, усиленный респиратор на груди. Странное дело — Фреон выглядел как будто старше, даже седина в коротких, ежиком, волосах стала заметнее, или, может, я этого раньше не замечал. Сталкера было почти не узнать — привычно хмурое, даже раздраженное выражение лица сменилось на спокойную уверенность во взгляде, даже тепло. Впрочем, Фреон все же улыбнулся, кивнул, покосился на Доктора с почти победным видом. Улыбка сталкера стала шире, когда я легонько щелкнул пальцем по ПМК на поясе.

— Спасибо, Фреон! — Хип крикнула это так звонко, что эхо отскочило от серых заводских стен. — Запомни, сталкер! Я никогда, слышишь, никогда не винила тебя и всегда считала другом! Слышишь меня, Фреон? Я хочу, чтобы ты это знал! Спасибо тебе от нас за все! Спасибо, Фреон! Прости, что не сказала этого раньше!

— Спасибо, друг! — Я поднял руку. — Спасибо тебе за нас.

Лицо Фреона окаменело, он вздрогнул и спрятал глаза за ладонью. Доктор положил ему руку на плечо, что-то сказал неслышно, сталкер отвернулся.

— Хорошо, что вы это сказали ему. — Голос Координатора был очень тих, шел словно издалека. — Теперь он уйдет спокойно и не будет ни о чем жалеть.

Кроме Фреона и Доктора рядом с Координатором стояли еще два человека. Я их не знал… один, высокий лысый старик в удивительно неряшливой, грязной фуфайке, раздутых в коленках спортивных штанах и галошах из обрезанных резиновых сапог, не улыбался, а просто внимательно разглядывал нас. Несмотря на невероятно запущенный вид, взгляд старика светился каким-то потаенным, нечеловеческим знанием, граничащим с безумием, и я вдруг понял, что это Смотритель, о котором тогда, у давно погасшего костра мне говорил Доктор. Тем, кого Док назвал Бессмертным, видимо, был человек в оранжевом научном комбинезоне со снятым шлемом. Молодой, черноволосый, с умным взглядом поверх небольших очков-таблеток, он помахал нам рукой, как старым знакомым, и тут же смущенно улыбнулся.

— Доктор попросил за вас, — продолжил Координатор. — И я с радостью согласился помочь. Мы вам очень обязаны, сталкеры… благодаря вам у нас много времени, чтоб подготовиться к встрече с Монолитом. Он увидел вас и дал нам возможность все исправить, все отменить, все сделать так, как надо…

Доктор что-то сказал, по-прежнему неслышно для нас, но Координатор кивнул и продолжил.

— К сожалению, мы не предотвратили выход Камня на уровень планетарного информационного поля. То желание, желание самой Земли, которое услышал Монолит, было крайне… спорным для будущего нашей цивилизации. Мы идем, скажем так, убедить Монолит не исполнять эту просьбу… и у нас есть весомые аргументы. В том числе и благодаря вам. Запомните: тот осколок, что лежит в вашем рюкзаке, является гарантом вашего желания. Сохраните его… когда придет время, он сам даст знать, что нужно делать. И последнее… собственно, просьба, которую мне передал Доктор и которую я с радостью исполню. Мои способности в этой реальности теперь очень скромны, но я все же сделал небольшую коррекцию событий. Вам будет сделано предложение в НИИ, от которого не отказывайтесь. Это единственный способ добиться того, к чему вы стремитесь, все остальные сценарии вашей реальности… плохи. Одним вам будет очень трудно, и поэтому к вам идет друг и проводник. Берегите ее. Мы уходим, и больше ничем не сможем вам помочь. Возвращайтесь через Росток, там вертолет ученых. Он доставит вас в Чернобыль-7. Прощайте.

Я только сейчас заметил, что фигуры всех этих людей были до странности отчетливы и при этом плоски, словно кто-то наложил на воздух изображение или проекцию. Первым ушел Бессмертный, как-то сразу и бесследно исчезнув, не сделав даже шага. Остальные, не оборачиваясь, быстро уходили вдоль железнодорожных путей, и их фигуры, постепенно теряя четкость, цвета, контуры, на глазах превращались в размытые облачка, терявшиеся на фоне серых стен и пестро-ржавых вагонов.

Больше не раздумывая, я повернулся к выходу на Росток. В конце концов, мало ли что там думает Седой — мы с Хип с недавних пор официально научные сотрудники НИИАЗ. Вправе проходить на территорию научной базы нам вряд ли кто откажет. И добраться до Чернобыля-7 на научном вертолете тоже было бы совсем неплохо — «ботаники» пользуются таким количеством аппаратуры, что риск нарваться на воздушную аномалию сводился к минимуму. Полет над Зоной был намного безопаснее, чем почти сутки похода по бедным в плане хабара, но далеко небезобидным землям Свалки и Кордона.

«Долговец» на первом посту внимательно изучил наши пропуска, недоверчиво косясь на сталкеров, вздумавших вдруг назваться научными сотрудниками, вызывал кого-то по рации, но в конечном итоге все-таки пропустил. Оружие сдавать мы и не подумали — в гости к «Долгу» мы заходить пока не собирались, а сразу двинули к серебристым куполам научной базы, где действительно стоял большой транспортный вертолет, из которого на бетонную площадку выгружали ящики с припасами. Дежурный, хмурый солдат с удивительно «сложным», почти торжественно-героическим выражением лица, сразу кивнул, едва увидев наши карточки, мол, заходите и устраивайтесь, добавив, что с Ростока на базу вылетает и группа «этих ваших ботаников». Долго упрашивать нас было не нужно, и мы забрались в жаркое, темное нутро винтокрылой машины, едва освещенное круглыми иллюминаторами. Через несколько минут пришли «эти ваши ботаники», по-моему, иностранцы, вежливо кивнули и уселись особнячком, разложив на коленях карты и подсвечивая их маленькими фонариками. Пилот какое-то время запрашивал «зонды воздушных коридоров» и «поправки уровней», периодически злобно, со вкусом матерясь и обещая совершенно невозможные кары на головы каких-то «долбодуев», которые «беспилотник на Янове прос…ли», а «пчелами проверять за… ну, очень долго ждать». Что это за «пчелы» я понял скоро — с крыши одного из бункеров по очереди стартовали пять небольших полосатых цилиндров, которые, громко стрекоча винтами, построились квадратом и улетели в сторону Чернобыля-7.

Ждать действительно пришлось долго — «ботаники» уже несколько раз уходили в ближайший «купол», по возвращении принося с собой запах свежего кофе и табачного дыма, выходили курить на площадку, кто-то даже прикорнул на сиденье, свесив вниз руки и похрапывая. Хип тоже уснула, положив голову мне на колени и устроившись так, чтоб ботинки «Кольчуги» оказались за пределами сиденья. А я все думал, какой же подарок приготовил нам Координатор, какую такую возможность «подогнал».

Наконец, видимо, второй пилот выбежал из «купола» и, приближаясь бодрой рысцой, махнул руками. Тот, что был в кабине, сразу окаменел лицом, что-то прошептал и трижды размашисто перекрестился, напоследок быстро поцеловав и спрятав образок на шейной цепочке.

— С богом, — сказал он внятно, зачем-то отстучал по подлокотнику кресла быстрый знакомый мотив, после чего быстро защелкал тумблерами, повернул рукоятки, и вертолет проснулся, зарокотал, начиная раскручивать лопасти.

— С богом, — кивнул второй, вставляя в гнезда какие-то блоки и внимательно следя за показаниями на синеватом мониторе. — Шестнадцатый маршрут, верхний горизонт, разведанная степень риска четыре и ниже, рекомендовано воспользоваться навигацией по рельефу и стационарным маякам. Степень риска Выброса два и ниже, уровень аномальной активности коридора шесть до девяти с незначительными колебаниями. Вылет разрешен.

— Принято. Врубай широкополосный режим и дымовуху через интервал в тысячу метров. Ну, браччо, поехали.

И за весь полет ни один из пилотов не произнес ни слова. Первый вел вертолет, сразу, с места поднятый почти на километровую высоту, хотя, по меркам авиации, расстояние до научного городка было совсем пустяковым. Пилот внимательно, с прищуром всматривался в серое небо, в то время как второй не отвлекался от монитора, быстро, почти виртуозно бегая пальцами по многочисленным кнопкам и верньерам. Всего двадцать минут неторопливого полета, с периодическими зависаниями на месте, во время которых с турелей вертолета выстреливали вперед небольшие, но при этом очень дымные ракеты, оставлявшие в небе длинные серые веревки следов. В иллюминаторы было видно, как рядом с вертолетом дымные следы рвались и закручивались вихрями, но дальше, почти на километр, они висели ровными темными канатами.

Оба пилота немного расслабились и плавно повели вертолет, на снижение только после частого мигания довольно яркой зеленой лампочки, встроенной в приборную доску. Один из них обернулся, и я заметил на его лбу бисеринки пота. Пилот улыбался, показывая большой палец.

Не дожидаясь сообщения ПМК, мы сразу отправились в сторону НИИ. Артефакты принял у нас Зотов, причем лично. Ученый долго, с огромным удивлением смотрел то на «светляк», то на нас. Естественно, и артефакт исключительно редкий, который уже давно, похоже, перевелся в Зоне как вид, и улыбающаяся Хип в «Кольчуге» камуфляжно-зеленой, «свободовской» расцветки с эмблемами «фрименов». Я был готов поручиться, что ни разу действующий участник этой группировки не пересекал порога НИИ.

— Ну, что… браво, сталкеры. — Зотов сказал это почти торжественно, после чего легонько стукнул пальцем по контейнеру со «светляком» — вы в курсе, что у европейцев — внимание! — нет. Ни одного. Такого. Артефакта. Что грант на экспериментальную медицинскую работу со «светляком» давно дожидается отправки: в особенно везучий институт из тех, которые занимаются Зоной. А вслед за этим грантом вернется к нам и потерянное доверие как наших, так и зарубежных спонсоров. Спасибо! — Зотов крепко пожал мне руку и обозначил легкий поклон Хип. — Не знаю, имею ли я право требовать это, но… есть одно дело.

Проф сказал это совсем тихо, откашлялся, и я вдруг нутром понял, что вот оно — то самое задание, о котором говорил Координатор.

— В чем дело, Проф?

— С нашими… коллегами приключилась крупная неприятность. Вы ведь в курсе, что на западе Зоны, за новыми территориями европейцы обустроили крупную базу. И буквально на днях в том районе случился маломощный локальный Выброс. Сама база не затронута, нет, все пока живы, и есть припасы, но… провешенные еще до нашего, скажем так, кризиса со сталкерами дороги, сами понимаете, стали далеко небезопасны. Как вы их называете, «палестинка», само собой, не пострадала, хотя из-за сильного разряда «электры» вышел из строя генератор, который, к сожалению, по неясным для меня причинам они разместили за пределами не только базы, но и самой палестинки, хотя, подозреваю, база давно была запитана от стабильных электрических аномалий. Запасной, стандартный генератор испорчен… в итоге наши коллеги почти полностью обесточены. Запасов у них хватает, но с водой могут возникнуть очень и очень серьезные проблемы — рециркуляционная установка без тока работать отказывается. Родственники уже подали на европейский институт очень серьезный иск, и вы даже не представляете, какая там сейчас истерика.

Зотов поднялся, как-то странно усмехнулся и продолжил:

— Возможно, с моей стороны это исключительно некрасивая мысль, но та самая станция и независимый от нас отдел иностранных институтов, уже почти отстроенный, должны были стать гвоздем в гроб НИИАЗ, который, правда, мы сами же для себя и выстругали. Так вот, друзья мои… нам необходимо найти и провесить дорогу к европейской станции, и обязательно, слышите, обязательно вывести оттуда всех ученых живыми и по возможности здоровыми.

Бородка Зотова вдруг задрожала, глаза блеснули незнакомым, почти хищным огнем, и профессор ощутимо грохнул кулаком по столу.

— Чтоб они, канальи этакие, и не думали поперек нашего НИИ свои базы строить и работу нам портить. Сегодня к нам пришла с повинной часть этих товарищей — мол, выручайте-спасайте. Если выведете наших сотрудников живыми, то, честное благородное слово, полевую базу прикроем и работать отныне будем только под началом вашего НИИАЗ. У них-то спецов нет, и военных на спасательную экспедицию они не направят. Седой отказался, мол, не серчайте, товарищи, очень мало у меня осталось проводников, не могу рисковать для иностранцев, у них другие задачи. «Свобода», к которой эти же иностранцы обратились, что в Зоне станцию построили, тоже отказали, почти не объясняя причин, добавив, что, мол, информацией и материалами будем обеспечивать, но людьми рисковать в незнакомых районах — увольте. Отродясь мы проводниками не работали и не хотим, мол, чтоб смерти импортных «ботаников» на нас повесили, на «Свободе», и без того много незаслуженных собак болтается. Вот так, дословно, и сказали.

Зотов, странно усмехнувшись, потер руки.

— Вот я и вспомнил, Лунь, как ты нас, ученых, по самым скверным местам Агропрома водил. И хорошо водил, надо сказать, все живые вернулись… ну, тогда… — Проф заговорил чуть тише, скорбно нахмурив брови. — Приятная такая есть у вас с Хип черта. Живыми нас из Зоны возвращать. Чего о других, официальных горе-специалистах и не скажешь. В общем, рассчитываю на вас, сталкеры. Крепко рассчитываю. Спасайте НИИ. И учтите, что в спасательной экспедиции — а она не особенно длинная по километражу — обязательно будет еще один участник.

— Кто же?

— Я. — Просто ответил Проф.

* * *

С тех пор как открылись мощные, бронированные ворота в высокой, шестиметровой стене, отделяющей секретный городок Чернобыль-7 от прочей Большой земли, Хип буквально не «отлипала» от окна. Да и мне, если честно, было и дико, и даже страшно, и одновременно интересно оказаться за пределами Периметра. ПАЗик с эмблемой Института — лавровой ветвью на фоне контуров главного здания НИИ и синего камня, лежащего на страницах открытой книги, просто взял, да и вывез из Зоны бывшего неучтенного элемента, преступника, сталкера, а ныне старшего научного сотрудника НИИАЗ с ассистентом, научным сотрудником, бывшим стажером и тоже сталкером. Большая земля встретила нас потрясающе вкусным, живым ветром, шумно влетающим в открытые окна автобуса, непривычной, яркой живой зеленью проплывающих мимо лесов и кусочков не то степи, не то обширных заросших кустарником полей. И над всем этим было глубокое, бездонное, настоящее небо, все в ватных горах ослепительно белых облаков. Зотов, понимающе глянув на нас, попросил водителя тормознуть у небольшого лесочка, И я, не веря, на подгибающихся ногах вышел из автобуса и полной грудью вдохнул этого свежего, сладкого ветра.

Семь лет… семь долгих лет я не ступал по чистой земле — научный городок, закрытый, как и Зона, стеной Периметра не в счет. Глупости это все, что сталкерство въедается до самых костей, до самых дальних уголков мозга, и бродяга, выдернутый из Зоны, просто не способен пройти по незнакомой земле, чтоб не проверить путь гайкой. Ерунда. Я легко, свободно, наслаждаясь каждым шагом по этой чистой, дружелюбной земле, пошел вдоль обочины желтой грунтовки, задевая ладонью стебли травы. Я почувствовал острую, невыносимую усталость от Зоны. Семь лет… семь долгих лет я не ступал по чистой, живой земле.

Меня догнала Хип, уверенно прихватила за руку, прижалась.

— Здорово, правда?

— Не то слово… Знаешь, стажер, а у меня такое ощущение, что помимо задания, абсолютно точно подстроенного Координатором, эта поездка на западную окраину Зоны является бонусным дополнением к программе. Я совсем забыл, как это все-таки здорово… словно камень с души.

— Завязываем с Зоной, — очень тихо шепнула Хип.

— A почему шепотом?

— Чтоб она не услышала, — девушка кивнула в сторону сизой облачной полосы у горизонта и тихо рассмеялась, коснувшись прохладным кончиком носа до моей шеи.

После Третьей катастрофы Зона и впрямь стала если не громадной, то очень большой — ПАЗик, петляя по грунтовкам, выезжал на шоссе, снова сворачивал на какие-то лесные дороги. Путь занял не меньше двух часов, а мы ведь всего лишь проехали от южной до западной границы новых территорий, давно окруживших бывшую зону отчуждения. Временами показывалась стена Периметра — то высокая, сплошная, с боевыми автоматизированными вышками, то состоящая из мощных бетонных столбов, опутанных толстой, особо прочной «егозой» с электронными модулями слежения через каждые пятьдесят метров и, я знал, полями особых сенсорных мин. Я почти не обращал внимания на признаки близости Зоны — меня занимали другие мысли.

Жизнь изменилась резким, сильным поворотом сразу после моего согласия на спасательную экспедицию. Профессор Зотов заранее подготовил все документы, словно и не сомневался в моем согласии. Поэтому дело обошлось десятком подписей и заключением уже серьезного, настоящего контракта на выполнение срочного задания НИИ. Мы с Хип больше не были «внештатниками» — отдел кадров Института безо всякой волокиты, заочно оформил нас в штат как «полевых старших научных сотрудников с особым допуском». Отдел безопасности по высшему требованию послушно закрыл глаза на откровенно сталкерское прошлое одного сотрудника, и участие в подозрительной нелегальной группировке второго новоиспеченного работника НИИ. Разрешение на ношение оружия, паспорт и все необходимые справки, согласования и прочие нужные бумажки нам просто принесли в небольшом кейсе, причем оформление всех этих документов заняло настолько короткий промежуток времени, что я опять подумал о незримой руке Прохорова. Зотов намекнул, что от удачного завершения спасательной операции зависит не только престиж НИИ, но и заодно репутация обеих стран, под непосредственным началом которых этот институт и работал. Сумма вознаграждения, назначенная европейским институтом за спасение своих ученых, не впечатляла — она потрясала воображение. Естественно, большая часть денег в случае удачного завершения операции отходила НИИ — без сомнения, это тоже была работа Координатора, оставившего родной науке хороший денежный приз. Но даже того, что перепадало нам с Хип — причем каждому, — хватило бы не только на Частный домик у моря, но еще и садик к нему. Я уже не говорю о тех деньгах, что я получил за «светляк», подаренный Доктором и очень удачную видеосъемку, купленную у НИИ крупной иностранной телекомпанией — малая толика от этого гонорара перепала и мне. В общем, пару лет безбедного существования обеспечили нам только артефакт и видео, а Зотов дополнительно намекнул, что информация, которую я тщательно собирал в Зоне, для науки мало интересна, но для журналистов в самый раз. И жесткий диск, сохраненным мной в тайнике, способен обеспечивать меня еще немало лет при условии грамотного распоряжения теми тысячами фото, сотнями роликов видеосъемки и громадным количеством записей, и эти материалы вполне могут составить ценную ежемесячную колонку в каком-нибудь крупном журнале или серию крупных научных фильмов. И что он, Зотов, по старой дружбе подскажет знакомым редакторам, с кем можно связаться.

А когда я получил материалы по собственно спасательной экспедиции, то долго не мог поверить своим глазам.

От Периметра до злосчастной базы было всего двенадцать километров Зоны. Два, в самом крайнем случае три осторожных, аккуратных, внимательных дневных перехода по незнакомой местности.

Три последних тяжелых дня перед тем будущим, которого я так ждал, мы ждали. Спасибо вам, профессор Прохоров, дорогой вы наш Координатор, за это самоё «случайное стечение обстоятельств».

И я сильным, крепким усилием воли подавил в себе слишком рано вспыхнувшую радость. Впереди три дня Зоны. Последние, правда, три дня.

* * *

Солидно обустроились европейцы. Уж на что мне казалась мощной защита стен Чернобыля-7 со всеми их бронированными переборками, железобетонными конструкциями и крупнокалиберными пулеметами на вышках, то здесь речь уже шла о настоящем бастионе. Подмывало сказать через переводчика, что Зона, конечно, штука страшная, но ненастолько, чтоб поднимать десятиметровую не стенку даже, а нечто вроде цунами, волной нависающую над нейтральной территорией, плотно утыканной стрелковыми модулями и шариковыми минами направленного взрыва. Там где у нас отлично справлялись спаренные «Корды», европейцы, недолго думая, установили корабельные шестиствольные пушки, способные превращать в мелкодисперсную кашу не только случайного мутанта или вооруженного обрезом бандита, имевшего глупость подойти к этим стенам на расстояние выстрела, но также и обращать в перетертую труху дом, где оный бандит и мутант обретались. Ворота в Зону, створчатые, как у обычных, нормальных людей, помешанная на безопасности, «европа» заменила на круглый бронированный шлюз, закрепляющийся в стене двумя десятками толстых стальных пней. Даже вышек как таковых не было — на высоких решетчатых столбах пялились в Зону десятки мощных широкоформатных камер. Видели бы товарищи немцы с французами и прочими англичанами, на что уходят их налоги…