XVI. Знахари-шептуны

Всякий человек, умудренный опытом и заручившийся каким-либо знанием, выделяющим его из среды заурядный людей, получает право на звание знатока, или, что одно и то же по корню слова, знахаря. Житейская практика показала, однако, некоторую разницу в бытовом применении этих двух слов. Пер­вое из них присваивается тем, кто знает толк в оценке всякого рода вещей, умеет верно определить доброту, качество и свой­ство предметов, — словом, кого обычно называют иностранным именем эксперта. Всякий же знахарь, пользующийся общим уважением за выдающиеся знания, приобретенные личным тру­дом, и за природное дарование, собственно есть не кто иной, как самоучка — деревенский лекарь, умеющий врачевать недуги и облегчить телесные страдания не только людей, но и жи­вотных..

Строго говоря, мы не имели бы никакого права причислять этих людей, промышляющих лечением болезней, к категории тех, которые знаются с нечистой силой, если бы суеверия, ос­нованные на предрассудках понятия, еще не господствовали властно в народной среде. В деревенском же быту смешивать знахарей и ворожбитов, знахарок и ворожей с чародеями, т. е. колдуньями и колдунами. Это делается по вековеч­ной привычке во всем необычном подозревать сверхъестествен­ное и по простодушной вере, что во всем, не поддающемся на­шему разумению, несомненно должны быть участие и работа таинственных сил, хотя бы и не злобных. Сами знахари, своими приемами врачевания и требованием при этом особенной или странной обстановки, поддерживают это заблуждение не столь­ко в видах корысти, сколько по глубокому убеждению, что ина­че действовать нельзя, что так повелось искони и что очень муд­рено довериться силе целебных снадобий, если они не нагово­рены заранее или не нашептаны тут же на глазах больного, так как главная сила врачевания заключается в словах загово­ра, а снадобья служат лишь успокоительным и воспособляющим средством. Поэтому-то и зовут знахарей "шептунами", именно за те заговоры или таинственные слова, которые шеп­чутся над больным или над снадобьем. Заговоры восприни­маются или изустно от учителей, или из письменных записей, в изобилии распространенных среди грамотного сельского насе­ления под названием "цветников", "травников" и "лечебников". Произносятся они полушепотом, с целью чтобы не услышал не­посвященный человек (иначе заговоры не имеют никакого зна­чения) и чтобы остались они неотъемлемой собственностью од­них только знахарей. Сопровождаются заговоры различными движениями рук и губ для того, чтобы удержать силу слов, или, как говорится, "запечатать замок". Знахари, даже искрен­не убежденные, тоже проделывают это, хотя они во многом от­личаются от колдунов, между которыми так много плутов, при­нявших на себя личину притворства ради явного корыстного обмана. В этом особенно часто обвиняют тех мастеров, которые бродят по деревням и известны под именем "коновалов". Они собственно лекари-знахари, избравшие своею специальностью лечение лошадей, но дерзающие лечить и других животных и даже людей. Некоторые из них, вроде ладожан и егорьевцев (из Рязанской губ.), давно уже отнесены в число несомненных колдунов, чему способствует и внешний наряд их, состоящий, как и у самоедских и сибирских шаманов, из разнообразных ремёшков у колечек, сумочек, бляшек и т. п. В довершение сход­ства ладожане и егорьевцы вечно похваляются своими связями с нечистой силой.

Главное отличие между колдунами и знахарями состоит в том, что первые скрываются от людей и стараются окутать свое ремесло непроницаемой тайной, вторые же работают в откры­тую я без креста и молитвы не приступают к делу: даже целеб­ные заговоры их в основе своей состоят из молитвенных обращений к Богу и св. угодникам как целителям. Правда, знахари тоже нашептывают тайно, вполголоса, но зато открыто и смело действуют: "Встанет раб божий, благословясь и перекрестясь, умоется свежей водой, утретси чистым полотенцем, выйдет из избы к дверям, из ворот к воротам; выступит под восточную сто­рону, где стоит храм Введения Пресвятой Богородицы, подой­дет поближе, поклонится пониже, попросит смотреть лестно, и повсеместно, и повсечасно". Колдун действует зачастую по вдохновению: разрешает себе выдумку своих приемов и средств, лишь бы они казались внушительными и даже устрашали. Он выжидает и ищет случаев показать себя в возможно импони­рующей обстановке, хотя бы и с растрепанными волосами и со всклоченной бородой. На свадьбы и за праздничные столы он является незваным и старается прийти неожиданно, словно из-под земли вырасти и т. п. Знахарь же идет торной дорожкой и боится оступиться: он говорит по-ученому, как по писаному, придерживаясь "цветника", или как наставлял его покойничек-батюшка. Знахаря не надо разыскивать по кабакам и не при­дется заставать полупьяным, выслушивать грубости, смотреть, как он ломается, вымогает плату, угрожает и застращивает своим косым медвежьим взглядом и посулом несчастий впереди, У знахаря — не "черное слово", рассчитанное всегда на зло и беду, а везде "крест-креститель, крест — красота церковная, крест вселенный — дьяволу устрашение, человеку спасение". (Крест опускают даже в воду перед тем, как задумают наговаривать ее таинственными словами заговора, и таким образом вводит в нее могущественную целебную силу.) У знахаря на дверях зам­ка не висит; входная дверь открывается свободно; теплая и чи­стая изба, с выскобленными стенами, отдает запахом сушеных трав, которыми увешаны стены и обложен палатный брус; все на виду, и лишь только перед тем, как начать пользовать, зна­харь уходит за перегородку Богу помолиться, снадобье приго­товить; и тогда оттуда доносятся шепоты и вздохи. Выговаривая себе всегда малую плату (копеек пять-десять), знахарь гово­рит, что берет деньги Богу на свечку, а чаще довольствуется тем количеством яичек от домашних кур, какое принесут, а то так и ничего не возьмет и, отказываясь, скажет "Дело боже­ское, за что тут брать?" — Впрочем, плата, даваемая знахарям, не считается зазорной главным образом потому, что ею оценивается лишь знание и искусство, а не волшебство или чародейство. К тому же знахарь немало трудится около своих пациен­тов, так как крестьяне не обращаются к нему по пустякам, а лишь в серьезных случаях. Прежде чем больной пришел за советом, он уже попользовался домашними средствами: ложился на горячую печь животом, накрывали его с головой всем, что находили под рукой теплого и овчинного; водили в баню и на юлке околачивали вениками до голых прутьев, натирали тертой редькой, дегтем, салом, скипидаром, поили квасом с солью — словом, все делали и теперь пришли к знахарю, догадавшись, что приключилась болезнь не от простой "притки", т. е. легкого нечаянного припадка, а прямо-таки от "уроков", лихой порчи или злого насыла, напуска, наговора и чар. Теперь: надо раскинуть умом, потрудиться отгадать, откуда взялась та порча и каким путем вошла в белое тело, в ретивое сердце? Входит в человека порча в следующих случаях: от сглазу, или что одно и то же, от призору. Бывают глаза у людей хорошие, добрые, счастливые, и наоборот — дурные: черный глаз, карий глаз, минуй нас!" "Озевает" человек своим нехорошим взглядом встречного и испортит. От "недоброго часа" сглаз приходится отчитывать три зори, а от "худого часа" порчи надо отчитывать 12 зорь.

По следу: злые люди вынут земли из-под ступни проходящего человека и бросят ту землю на дерево, отчего хворь и пройдет до тех пор, пока дерево не засохнет, а с ним вместе порченый человек не помрет. Освободить от несчастья в такиx случаях может лишь самый опытный знахарь. Но если бросить землю на воду, то знахарь помочь не в силах, как бы ни старался. Он только скажет: "Сделано крепко и завязано туго— мне не совладать; одна теперь тебе надежда на спасение, если была в сапогах соломенная подстилка".

От притки, которая считается много привязчивее сглаза трудно распознается, отличаясь самыми многосложными и заданными признаками. В них мудрено разобраться: то ли это хватило" вдруг без всякой причины, то ли это припадок, вызванный старым внутренним повреждением, внезапно и неожиданно обострившимся, то ли, наконец, хворь, прикинувшаяся бане.

От изурочья, или что то же, от уроков. Под этим именем разумеется заочная посылка порчи. Лиходеи посылают порвсякими путями и способами: в пище, по воде, по ветру[56]. к пулей из ружья, поражают они ударом по пояснице вроде "утина", напуском жестокого колотья в грудь и болей в живот,

таких, что приходится криком кричать и кататься по земле невыносимого страдания.

От клади, которую чародеи зашивают новобрачным в по­пки или перины. Это женский волос, спутанный комком, косточка, взятая на кладбище, три лучинки, опаленные с двух концов, и несколько ягод егодки (волчьих ягод). Знахарь устраняет от молодых порчу тем, что опаляет клад на огне, уносит на речку и спускает на воду. Пекут также для кладки лепешки с разными снадобьями и угощают ими или подкидывают, чтобы сами приговоренные нашли и съели.

От удара, или щипка, привязывается порча, когда сильный колдун, проходя мимо бабы, как бы ненароком щипнёт ее спереди или хлопнет сзади, да еще и прихвалит: "Какая ты, шут, гладкая!"

От оговора, когда "не в час молвится". Рассказывают, например, такой случай: вышла баба после родов рано на ули­цу, к ней подошла соседка и сказала: "Сидела бы лучше до­ма". — Баба испугалась, заболела, у ней разлилось молоко, и в конце концов она умерла.

Относом портят не умышленно и не по злости, а ненароком: делано было на другого, а подвернулся посторонний и не­повинный человек. Отхаживают в таких случаях тоже знахари, но необходимо, чтобы они были сильнее тех, которые наслали порчу. Самый способ лечения отличается большой простотой: знахарь должен пойти на распутье, где скрещиваются дороги, и бросить там узелок с зашитыми в нем золой, углем и кусоч­ком глины от печного чела. Таким относом отводится порча от того больного, к которому знахарь был позван. Но относ имеет свою опасную сторону, так как всякий, кто первым наткнется на отнесенный узелок, непременно будет испорчен. А это, в свою очередь, влечет дурные последствия для первого больного, уже излечившегося от порчи при помощи узелка; однако, когда его душа, в свой смертный час, станет выходить из тела, сатана скажет ангелу божию: эта душа моя, она зналась со мною, приносила мне на распутье хлеб-соль[57].

От какой бы из перечисленных причин ни приключилась болезнь человеку, знахарь, как и весь деревенский русский мир, глубоко убежден, что всякая болезнь есть живое существо. С нею можно разговаривать, обращаться к ней с просьбами или приказаниями о выходе вон, спрашивать, требовать ответов (не говоря уже о таких, например, болезнях, как кликушество, когда сидящий внутри женщины бес не находит даже надобно­сти скрываться и, еще не видя приближающегося крестного хо­да или проходящего мимо священника, начинает волноваться и выкрикивать женским языком мужские непристойные ругатель­ства и кабацкие сквернословия). Бывают случаи, когда болезни даже олицетворяются. Так самый распространенный недуг, сопровождающийся ознобом и жаром и известный под общим именем лихорадки, есть не что иное, как одна из двадцати дочерей библейского царя Ирода (а по другим сведениям из 14) [58]. Знахарь умеет распознать, какая именно в данном случае овладела его пациентом: одна ли, например, ломовая, или трепуха, или две вместе. Он определяет, которая из них послабее, положим, знобуха или гнетучка, чтобы именно с такою-то и на­чать борьбу. Больной и сам умеет подсказать, гноевая ли это (если лихорадка напала в то время, когда свозили навоз на поле) или подтынница (если болезнь началась, когда усталым он свалился под изгородь в лугах и заснул на мокрой траве). В том же случае, когда объявились сильные боли в крестце или разломило в пояснице так, что не продохнешь, — всякий знахарь понимает, что это "утин" и что в этом случае надо положить больного животом на порог избы, взять тупой косарь в руки, насекать им спину и вступить с этим утином в пере­говоры, спрашивая его и выслушивая ответы: "Что рублю? — Утин секу. — Руби гораздо, чтобы век не было", и т. д.

Бесконечное разнообразие знахарских приемов и способов врачевания, составляющее целую науку народной медицины, сводится, в конце концов, к лечению травами [59]. Как лечат знахари — это составляет предмет особого исследования, предоставленного врачу-специалисту. Нам же остается досказать о том положении, какое занимают знахари и знахарки в деревенской среде в качестве людей, лишь заподозренных в сношениях: нечистою силою, но отнюдь не продавших ей свою душу. Хотя житейская мудрость и велит не обвинять никого без улики, на житейская практика показывает другое, и на обвинение знахарей деревенский люд не скупится. Так, например, ночью знахарям нельзя даже зажечь огонь в избе или продержать его больше других без того, чтобы соседи не подумали, что знахарь готовит зелье, а нечистый дух ему помогает. Но, живя на положении подозреваемых, знахари тем не менее пользуются большим уважением в своей среде. Объясняется это тем, что знахарями делаются люди преимущественно старые, одинокие холостяки или старушки-вдовы и престарелые девицы, не сделавшиеся черничками потому, что захотели быть лекарками и ворожеями. Положение подозреваемых невольно делает знахарей слегка суровыми и очень самолюбивыми и самоуверенными. Да и подбирается сюда не только народ смышленый, но и положительно стоящий выше других на целую голову. Оттого у знахарей не выходит с соседями ни особенно близкой дружбы, ни хлебосолья, ни откровенных бесед: тайна пуще всего им на руку. Но в то же время их интересуют чужие беседы, деревен­ские новости, взаимные соседские отношения. Зайдет знахарь в трактир или харчевенку, сядет незаметно в сторонку и прислушивается: у кого украли лошадь, увели корову, на кого па­дает подозрение и на ком оно, после галденья и общих споров, остановится. Как умный человек, подбирая в запас мелкие кро­хи, он сумеет потом в них разобраться: а глупая деревня думает, что если мужик умеет лепить, дает умные и добрые советы, то должен же он и колдовать, и ворожить, и отгадывать. Если он умеет лечить скотину, рассуждает деревенский люд, то почему ему не пользовать и людей? Помог от одной болезни, стало быть, должен пособить ото всех? При таком положении вещей не мудрено, что все врачебное дело в деревне держится на зна­харе. Впрочем, наряду с знахарем пользует больных и бабка-лекарка. Она, так сказать, дополняет знахаря по той причине, что бывают по женской части такие дела, в которые мужчине никак не проникнуть. Бабки-повитухи работают вполне незави­симо, на свой страх и ответ, причем в некоторых случаях им даже отдается предпочтение перед мужчиной-знахарем, так как бывают такие болезни, где только женская рука, нежная и мягкая, может принести действительную пользу. Так, например, все воспаления глаз всегда и повсюду доверяются лечению ис­ключительно одних знахарок: никто лучше их не сдувает бель­ма, никому так ловко не вдунуть в глаз квасцов, смешанных с яичным белком. Сверх того, бабка усерднее знахаря: она за­бежит к своему больному раза три на день. В лечении детских болезней точно так же нет равных знахаркам, хотя и по "сер­дечным" делам они не утратили заслуженно добытую славу. Они охотно берутся "снимать тоску" с того человека, который лишился любви, но заставить полюбить не могут, так как "присуха" — дело греховное и дается только колдунам. В этом, соб­ственно, и заключается существенная разница между колдуна­ми и знахарями: то, что наколдуют чародеи, — знахари и зна­харки снимут и поправят. И слава их в этом отношении так велика, что к ним со всех концов стекаются деревенские люди за помощью. Но еще чаще обращаются к ним в самых обыден­ных житейских случаях. Вот несколько примеров: молодая баба на третий день после свадьбы ушла от мужа; родные пытались ее вернуть, советовались со знахаркой и получили в ответ, что от насильной любви баба может умереть. Сама баба почувствовала однажды жалость к мужу и просила колдуна внушить ей любовь к нему. Этот взялся, но предупредил, что "все равно любовь эта будет через окаянного". Ходят к знахарям в случае еды и с целью поворожить и погадать, хотя это и не составляет прямой профессии знахарей: вор объявился, лошадь увели, корова из поля домой не приходила — все к знахарю или к бабке-ведунье. Бабушка-ведунья сейчас все расскажет и беду как руками разведет. Иная, чтобы не потерять уважения и поддержать к себе веру, бобы разводит, раскидывает карты, на воду пускает восковой шарик, шепчет и вдумчиво смотрит, в какую сторону укажет шарик, какой мужик в воде покажется ей: черный или белый. Сметливая баба из расспросов уже раньше кое-что поняла. Если не укажет она прямо, то поведет около, а соседские воры все на счету и у всех на примете. А если и не скажет она правды, не поможет на недобрый час, то ведь все-таки это не ее прямое дело. Так все и понимают: спасибо ей и то, что старалась пособить и не отказалась утешить в тяжелое время умелым сердечным советом. Знать, обманули ее карты, надо быть, замутилась вода. Во всяком случае, знахарь — не чародей, ворожея — не ведьма.

При всем почете, какой выпадает в удел знахарям, им, однако, приходится считаться с современными веяниями, а подчас отвечать перед начальством. Вот что поведал на этот счет один из известных знахарей, возле двора которого "подвод больше десятка каждый день стояло".

"Нашлись у меня завистники и донесли попу и уряднику, что я черной магией занимаюсь. Я ничего не знаю, сижу дома — глядь: ко мне в хату приходят поп с урядником, а избу понятые окружили. Наперво поп обратился ко мне:

— Ты, Михаиле, сказывают, лечишь народ по книжкам от всяких болезней, так покажи нам свои книги? А я ему, наоборот, говорю:

— Лечу, папаша; это правда. И разные у меня коренья и травы есть, и книга тоже есть; по ней я разбираю, каких кореньев от какой хвори дать, и с молитвою творю это. А вреда какого я не делал людям. Урядник как крикнет на меня:

— Ты не разговаривай с нами, а подавай твои книги и коренья, а мы их становому представим. Тебя за Сибирь загонит он за это лечение.

Я не испугался его. Открыл укладочку, где лежала книга и коренья, и говорю:

— Извольте брать к себе всю укладку: тут все леченье мое. только прошу вас, не растеряйте листков из книги да корешков не трусите: дюжо трудно собирать их.

Урядник отвез укладочку мою к становому, а тот книгу и коренья к доктору отправил. А доктор посмотрел мою книгу и сказал:

— Это безвредная книга: травник называется.

Так все и отдали мне назад".