XVII. Плотники и печники

О плотниках и печниках распространены в народе много бесчисленные рассказы, свидетельствующие о том, насколько мстительны и недоброжелательны эти люди в тех случаях, когда им недоплачивают условленной суммы хозяева и подрядчики. Особенно дурной славой пользуются те из плотников, которые известны своим искусством, вроде костромских галичан, знаменитых издревле владимирских "аргунов", вологодских, вохомских и т. д. Так как, по известному присловью, их "топор одевает, топор обувает, да он же и кормит", то мастерство свое они умели довести до замечательного искусства и даже дошаловливых фокусов, которыми успевают они "морочить гла­за" темных суеверных людей. А если отводят глаза да при этом еще застращивают и похваляются местью, то чем и объяснить все это, как не уверенностью их в помощи нечистой силы, с которою они, несомненно, знаются?

Про вохомских плотников (.в Вологодской губ., Грязовский уезд) известен такой рассказ. Однажды они не получили сверх расчета обычного угощения пивом и водкой, и, когда ушли, хозяин послал сына посмотреть новую избу. Вернулся тот перепуганным и рассказал отцу про такое диво, что тот сам пошел проверять и увидел то же самое. Только что вошел он, как выскочила маленькая мышь, за ней другая побольше и еще больше, а последние стали выбегать ростом в сытую кошку. "Запрягай, сынок, поскорей лошадь, поезжай за тем мастером, зови его на влазины, а в Петрецове захвати четверть водки!" Приняли плотника с хлебом-солью и низкими поклонами в но­вом доме. Выскочила маленькая мышь, а мастер только и ска­зал ей: "Скажи в стаде, чтобы сейчас убирались вон". Не успели они выпить по второй, как большие и маленькие мыши труском и вприскочку выбежали из избы мимо них в двери и в поле.

Около села Кубенского (в 30 верстах от Вологды) по сей день стоит ветряная мельница, совершенно новая, но больше десяти лет не употреблявшаяся в дело. Тем же вохомским плотникам недоплатил мельник трех рублей, и с первого же дня помола всякий раз его отбрасывало от жерновов с такой силой, что он навзничь валился на пол. Приводил он на свою ветрян­ку и священника с молитвой, но и это не помогло. Плотники советовали купить мельницу другому мужику и обещали ему, что она будет хорошо работать, но тот купить побоялся, а за ним и все прочие опасаются.

В Орловской губернии (под самым городом) подслушали бабы, как владимирские плотники, достраивая хату, пригова­ривали: "Дому не стоянье, дому не житье, кто поживет, тот и помрет", — и подсмотрели, что бревна тесали они не вдоль, а поперек, а потом напустили червей. Стали черви точить стены, и едва успел хозяин помереть, как развалилась и хата его.

В Сарапульском уезде (Вятской губ.) построили плотники новый дом. Пришли они попрощаться да и сказали хозяйке: "Ну, тетка, тебе не спасибо, вовек будешь помнить, как ты нас поила-кормила". И вот за то, что она докучала им попреками, укоряя, что много у ней выпили и еще того больше съели, они посадили ей кикимору: никого не видно, а человеческий голос стонет. Как ни сядут за стол, сейчас же кто-то и скажет: "Уби­райся-ка ты из-за стола-то!" А не послушают — начнет швырять с печи шубами или с полатей бросаться подушками. Так и вы­жила кикимора хозяев из дому. Сказывали знающие люди о причинах этого происшествия, но разное: одни говорили, что либо на стоянке, либо под матицу плотники подложили свиной щетины, отчего и завелись в доме черти. Другие предполагали, что под домом зарыт был когда-то неотпетый покойник или удавленник и что плотники знали про то и намеренно надви­нули к тому месту первые венцы, когда, ставили сруб.

Точно так же нельзя было жить в одной избе в Скопинском уезде Рязанской губернии по той причине, что, как только ся­дет семья за стол, так и летят чашки с печи и с полатей лапти, онучи и пр. И иконы поднимали — не помогло.

В пошехонской деревне (Ярославская губ.) мышкинские плотники сделали так, что, как придет вечер, так на повети и начнет плакаться жалобный голос: "Падаю, падаю — упаду". Придут посмотреть — никого нет. Бились, мучились так до той поры, когда пришел в избу свой же пошехонский швец, ведо­мый знахарь.—-"Помоги!" — просят его хозяева.— "Ничего, говорит, не горюйте!" — Вышел потом портной ночью, услышал слово "падаю", прошептал свое, какое знал, да и крикнул: "Коли хочешь валиться, то падай на хлеб!" — Вслед за тем что-то со страшным треском упало, а после этого в избе уже не "диковалось".

В Белозерской уезде (Новгородская губ.), в деревне Иглине, у крестьянина Андрея Богомола плотники так наколдовали, что, кто из его семьи ни войдет в новую избу, всякий в перед­нем углу видит покойника, а если войдут с кем-нибудь чужим — не видят. В первую же ночь сына Михаила сбросило с лавки на пол. Решили сломать избу и поставить новую. Стали ломать — и нашли в переднем углу, под лавкой, вбитым гвоздь от гроба.

Такая же недобрая слава установилась и за печниками и каменщиками. Последние в особенности прославились злыми шутками, и притом на всю св. Русь. Найдется ли на ее широ­ком раздолье хотя один такой счастливый город, в котором не указали бы на заброшенный нежилой дом, покинутый и заключенный наглухо? В таких запустелых домах поселяются черти, по ночам возятся на чердаках и швыряют чем попало и куда попало. В городе Сарапуле (Вятской губ.) в 1861 году пишу­щему эти строки указывали на соборной площади подобный таинственный дом, а три года тому назад об этом же самом доме сообщали, что верх так и стоит необитаемым уже много лет. Рассказывали, что, как только кто-нибудь поселится в этом доме, в первую же ночь слышится голос: "А, окошки вставили, двери сделали!" — и поднимется вслед за тем шум, а наутро оказывается, что все стекла в окнах и дверях выбиты. Лет шесть тому назад этот дом так и стоял с разбитыми стек­лами. Теперь окна заколочены досками.

В смысле чертовщины за обширную Белокаменную тоже никто не поручится, а в Петербурге на нашей памяти на Фонтанке, близ Калинкина моста, существовал беспокойный дом с зелеными колоннами. Лет 10—15 тому назад на такой же дом на Литейной (или Моховой) указывали все газеты, и толпы, любопытных собирались к нему в таком множестве, что вмешалась полиция.

Один каменщик (пишет корреспондент из Сарапула) на крестьян села Мостового передавал следующее: "Когда трубу кладем, так артути в перышко гусиное линешь, плотный-то ко­нец оставишь на волю, а другой замажешь. Как затопят после того печку — она и застонет, а хозяева боятся: "Смотри-ка, мол, каменщик какую штуку удрал". О такой же приблизи­тельно штуке сообщает и орловский сотрудник: "Плотники просверлят дыру и вставят в нее бутылочное горлышко, ветер дует в это незаметное для глаз отверстие, причем происходит завывание, а хозяин думает, что в его жилище поселили ле­шего".

Грязовецкие вологжане рассказывают о своих плотниках, что они кладут в один из срубов избы деревянную куклу для того, чтобы наводило временами страх. А делают это так: по три зори подрядчик спрашивает рабочего, находящегося на срубе: "Что стукаешь?" — Рабочий отвечает: "Лень на шабаш".— Подрядчик говорит: "Лешему строит шалаш".

Из Шуйского уезда (Владимирская губ.) пишут: сговори­лись плотники с печниками и вмазали в трубу две пустые незаткнутые бутылки по самые горлышки[60]. Стали говорить хозяева: "Все бы хорошо, да кто-то свистит в трубе — страшно жить". Пригласили других печников: "Поправить, говорят, можно, только меньше десятки не возьмем". Взялись сделать, но, вместо бутылок, положили гусиных перьев, потому что не получили должного расчета. Свист прекратился, но кто-то стал охать да вздыхать. Опять обратился хозяин к плотникам, отдал уговорные деньги на руки вперед, и все успокоилось.

Погрубее и попроще месть обсчитанных печников заключается в том, что один кирпич в трубе закладывается так, что печь начинает постоянно дымить, а плотники засовывают в пазах между венцами во мху щепочки, которые мешают плотной осадке. В этих местах всегда будет продувать и промерзать. Точно так же иногда между концами бревен, в углу, кладут в коробочку камни: не вынувши их, нельзя плотно проконопатить, а затем и избы натопить. Под коньком на крыше тоже прилаживается из. мести длинный ящичек без передней стенки, на­битый берестой: благодаря ему в ветреную погоду слышится такой плач и вой, вздохи и вскрики, что простодушные хозяева предполагают тут что-либо одно из двух: либо завелись черти-дьяволы, либо из старого дома ходит сжившийся с семьей доброжелатель-домовой и подвывает; просится он в новый дом, напоминает о себе в тех случаях, когда не почтили его перед зовом на новое пепелище, а обзавелись его соперником.

Всех этих острасток совершенно достаточно для того, чтобы новоселья обязательно справлялись с таким же торжеством, как свадьбы: с посторонними гостями и подарками, с приносом хлеба-соли и с самыми задушевными пожеланиями. Плотников задабривают еще далеко загодя: когда сговорятся насчет усло­вий — пьют заручное, когда положат первый ряд основных бре­вен— пьют "обложейное", когда заготовленный сруб перелезут и поставят на указанное место — опять пьют при установке матицы (это тот брус, или балка, который кладется поперек всей избы, и на нем настилается накат и укрепляется потолок). Матицу "поднимают" и "обсевают" в полной обрядовой обстановке, повсеместно одинаковой, как завет седой старины. Вот как это делается: хозяин ставит в красном углу зеленую ве­точку березки, а затем из среды плотников выступает такой, который половчее прочих и полегче на ногу. Это — "севец", как бы жрец какой, отгонитель всякого врага и нечистого супоста­та. Он и начинает священнодействовать: обходит самое верх­нее бревно, или "черепной венец", и рассевает по сторонам хлебные зерна и хмель. Хозяева же все это время молятся Богу. Затем севец-жрец переступает на матицу, где, по самой середине ее, привязана лычком овчинная шуба, а в карманах ее положены: хлеб, соль, кусок жареного мяса, кочан капусты и в стеклянной посудине зелено вино (у бедняков горшок с кашей, укутанный в гаолушубок). Лычко, перерубается топо­ром, шуба подхватывается внизу на руки, содержимое в кар­манах выпивается и поедается. Весь этот обряд имеет, разуме­ется, символическое значение: зеленые веточки березы, которую хозяин, предварительно обряда, ставит в переднем углу, вместе с иконой, и зажигает перед ними свечку,— служат символом здоровья хозяина и семьи; шуба и овечья шерсть, вместе с ладаиом заложенные под матицу, обозначают изобилие всего съедобного и тепло в избе.