История, которую рассказал одноногий шинкарь 4 page

Белка испуганно икнула, а Шипун зашелся в очень нездоровом кашле.

— Точно! — живо согласилась Белка. — Я лучше Фреди расскажу. Он знает, как повлиять.

Белка с совершенно несчастным и усталым видом упала на ближайший стул и сползла пониже, горестно качая головой и вздыхая.

— До чего же все Векши разные, — сказала она. — Вот, например, Фреди и Берти совсем не похожи. Только внешне одинаковые. Благодаря этому и в родстве сомневаться не приходится, — она с сомнением покачала головой и, кисло скривившись, недоброжелательно посмотрела на дверь, за которой минуту назад скрылся Берти. — Вот уж не знаю, хорошо это или… Или не очень.

* * *

Этой ночью Мила долго не могла уснуть. Несколько раз она ловила себя на мысли том, что что-то пробуждает ее от дремотного состояния. Несколько раз она чувствовала, что уже почти заснула, но что-то беспокойно начинало копошиться в мозгу и перебирать все услышанное за прошедший день. И Миле это очень не нравилось.

Было уже за полночь, когда Мила, стараясь не шуметь, встала с кровати и вышла из спальни. Она решила отправиться в столовую за стаканом воды. Пить ей совсем не хотелось, но пройтись было просто необходимо. А вода была не самым плохим поводом.

Наверное, Мила все-таки на несколько минут задремала, потому что не слышала, чтобы кто-то выходил из их спальни. Однако в столовой горели свечи, и остатки расстегая с рыбной начинкой уплетал не кто-нибудь, а Алюмина собственной персоной.

— Ты что здесь делаешь? — спросила Мила.

Алюмина отпрянула от расстегая.

— Не твое дело! — огрызнулась она.

Алюмина была настолько неприятно удивлена, что ей даже не пришло в голову в свою очередь спросить у Милы, что здесь делает она.

Мила пожала плечами и подошла к столу, чтоб налить себе воды. Со звонким журчанием вода переливалась из графина в стакан, и все это время Мила чувствовала, что Алюмина сверлит ее взглядом. Мила уже начала жалеть, что спустилась. После той неприятной сцены в «Перевернутой ступе» дружба с Алюминой стала невозможной в принципе, а сейчас Алюмине наверняка хотелось сказать Миле что-то неприятное.

— Брат мне все о тебе рассказал, — начала Алюмина.

Ничего хорошего такое начало не предвещало. Мила поставила стакан на стол, не успев даже притронуться к воде, и пошла к выходу. Стычки с Нилом Лютовым ей вполне хватило.

— Это правда, что твоя бабушка спровадила тебя в детский дом? — спросила Алюмина. — Нил об этом никому не говорил, кроме меня. Сказал, что болтать и сплетничать — это для девчонок. А вот я обязательно расскажу. Представляю, как у Анжелы и Кристины вытянутся лица, когда они узнают.

Мила обернулась и посмотрела на Алюмину. На секунду она представила себе, как соседки по комнате будут смотреть в ее сторону, если узнают, что родная бабушка выгнала ее из дома. К тому же Анжела и Кристина были ужасно болтливыми, и наверняка вскоре после них об этом узнают все в Львином зеве. А ведь она даже Ромке не говорила об этом, несмотря на то, что он стал ее другом с первого дня их знакомства.

Представив себе всю эту картину, Мила почувствовала, что ей очень хочется превратить Алюмину в таракана, которого можно будет посадить в стеклянную банку на всю оставшуюся тараканью жизнь.

Наверное, что-то такое отразилось на ее лице, потому что Алюмина вдруг перестала улыбаться и испуганно покосилась на дверь. Без всякого умысла Мила шагнула в ее сторону. Она, честно говоря, даже не успела решить, что ответить Алюмине.

— Ты чего это? — тихо спросила Алюмина дрогнувшим голосом. — И ничего ты мне не сделаешь, потому что моя мама скажет только слово и тебя выгонят отсюда. Вот увидишь!

Мила вдруг поняла, что Алюмина почему-то испугалась ее, и решила: если уж Алюмина ей угрожает тем, что все расскажет, то почему бы ей, Миле, немного не попугать Алюмину.

— Не выгонят, — уверенно сказала она и сделала еще один шаг в сторону Алюмины. — Как ты докажешь, что я тебе что-то сделала?

Алюмина растерялась и стала нервно озираться вокруг себя. Тут ее взгляд наткнулся на голову гекатонхейра. Незабудковые глаза Полиглота были открыты. Было очевидно, что он все слышал, но не хотел обращать на себя внимания и поэтому ни единым звуком не дал понять, что не спит.

— Вот — он! — торжествующе воскликнула Алюмина, указывая пальцем в сторону Полиглота. — Если ты мне что-то сделаешь — он будет свидетелем.

Мила вопросительно посмотрела на Полиглота. Тот перевел взгляд с Милы на Алюмину и обратно, после чего демонстративно зажмурил оба глаза. У Алюмины от растерянности отвисла челюсть, а Полиглот в этот момент открыл один глаз и сонно пробормотал:

— Сплю я, сплю… Ничего не вижу, не слышу… Спать нужно по ночам. Вот я и сплю.

— Ах, вот как! — воскликнула Алюмина, и Мила на мгновение забыла о недавних угрозах — слишком уж уморительной была ее физиономия. — Ты об этом пожалеешь, голова бестелесная!

— Если ты с ним что-то сделаешь, Алюмина, я то же самое сделаю с тобой, — сказала Мила, хотя при этом была уверена, что ничего Алюмина ему не сделает, а только угрожает.

— Знаешь что… — процедила Алюмина сквозь зубы и сжала руками воздух. Наверное, по привычке хотела придушить Пипу Суринамскую, которая сейчас сидела в закрытой тумбочке. Не найдясь, что еще сказать, Алюмина со злостью выдула воздух из ноздрей и неожиданно для Милы рванулась к двери. Она пулей выбежала из столовой, так что Милу чуть не снесло с ног сквозняком. Наверное, Алюмина боялась, что Мила за ней погонится.

Глядя ей вслед, Мила с горечью подумала, что теперь Алюмина наверняка расскажет обо всем. Никакие угрозы не могли бы заставить ее молчать. Хотя Мила ничего так и не поняла: с чего это вдруг Алюмина затряслась от страха?

Мила повернулась к Полиглоту, который уже не притворялся, что спит, и спросила:

— А чего она так испугалась?

Полиглот одарил Милу нежной голубизной глаз и, пару раз моргнув, ответил:

— У тебя было такое лицо, как будто ты собиралась превратить ее в таракана.

Мила удивленно глянула на Полиглота, поражаясь его проницательности, и с невинным видом покачала головой.

— Ерунда! У меня и палочки-то с собой нет…

Вернувшись в спальню, Мила забралась в постель. Кровать Алюмины тихо скрипнула. Было слышно, как она ворочается и нервно пыхтит. Но Миле уже было не до нее. Теперь она точно знала, какая мысль не давала ей покоя. Перепалка с Алюминой все разъяснила.

«Никого, кроме своей матери, из эльфийского рода я не знаю, — сказал Горангель, — но я чувствую свою причастность к тем, которые были до меня. Я всегда ощущаю родство с ними, их силу, их мудрость. Это внутри меня… Хотя они и были другими — более совершенными…»

«До чего же Векши разные… — сказала Белка. — Только внешне похожи… Благодаря этому и в родстве сомневаться не приходится…»

Вот это и беспокоило ее. И началось все со вчерашнего дня, когда она встретила возле Часовой башни Лютова. А вдруг он сказал правду? И она — никто… Ведь Мила совершенно ничего не знает о тех, кто были ее родными. Кроме бабушки. Хотя вот именно об этом ей и не хотелось бы знать. Теперь ей больше всего на свете хотелось иметь какого-нибудь родственника, не пытавшегося отправить ее в детдом. Или хотя бы предка, о котором можно было бы рассказывать без стыда или даже с гордостью, как это делают другие: Белка, Горангель, Ромка, то и дело вспоминающий своего великого прадеда, или без конца толкующий о своих родителях-писателях Мишка Мокронос.

Вот если бы она могла узнать, как выглядела ее прабабка, та, от которой она унаследовала свои способности. Хотя бы только это. Было бы замечательно оказаться похожей на нее.

И именно в этот момент у Милы появилась навязчивая идея. Она решила во что бы то ни стало узнать о своей прабабушке все, что только можно.

Глава 3 Аримаспу

Несмотря на беспокойство Милы по поводу угроз Алюмины, та, судя по всему, никому ничего не рассказала. По крайней мере, в отношении к ней Анжелы и Кристины Мила никаких перемен не заметила. А уж они обязательно как-нибудь проявили бы себя, если бы знали о детдоме.

Причин, которые заставили Алюмину не распускать свой язык, Мила не могла себе даже представить. Может быть, Алюмина все еще боялась, что, проснувшись однажды утром, обнаружит себя в виде таракана на дне большой стеклянной банки? Но в этом Мила очень сомневалась. Как и в том, что Лютов соблаговолит оставить ее в покое.

На протяжении всей второй недели учебы, когда они встречались в Думгротских коридорах, он бросал на нее такие мстительные, со злобной усмешкой взгляды, что никаких сомнений в его ненависти к ней у Милы не оставалось. Несколько раз в толпе он как будто случайно задевал ее плечом или наступал на ногу, успевая быстро бросить язвительным шепотом ей на ухо что-то вроде: «рыжая уродина» или «нищая приживалка».

Мила старалась поменьше по этому поводу беспокоиться. В конце концов, если ему так хочется сойти на нет от собственной желчи — на здоровье. Она вполне может игнорировать его выходки. Тем более что у нее на уме было нечто куда более важное, чем чье-то ехидство.

Мила хотела разузнать что-нибудь о своей прабабушке. Правда, она пока не знала, как ей это сделать, но для начала решила обратиться к Альбине. Та обещала узнать для Милы, от кого она унаследовала свои способности к провидению.

В пятницу Мила решила, что после уроков она к ней подойдет и все узнает. Заглянув утром в расписание, она увидела, что первой парой сегодня у них был новый предмет — тайнопись.

К кабинету тайнописи, который находился на четвертом этаже южного крыла Думгрота, вел длинный Виляющий коридор. Миле, Ромке и Белке все время приходилось резко поворачивать то влево, то вправо. Казалось, этот коридор проложила огромная змея, и они теперь идут по ее следу. Одолев коридор, они нашли дверь с нужной табличкой.

В кабинете тайнописи не было привычных парт, но и поднимающегося уступами амфитеатра, как в кабинете Лирохвоста, тоже не было. Длинные ровные столы стояли в два ряда с одним-единственным проходом, который вел от входа к высокой учительской платформе. Учительский стол был таким же длинным, как и ученические. Он тянулся по всей ширине платформы и был завален свитками, чернильницами, перьями, какими-то баночками, очень напоминающими солонки, и целым скопищем других, самых разных предметов.

Преподавателем тайнописи оказался худенький старичок с короткой седой бородкой и гладкой лысой макушкой. По краям лысины торчали редкие пряди кудрявых белых волос. Маленькие очки висели у него на самом кончике напоминающего картофелину толстого носа, грозя вот-вот свалиться.

— Добгое утго! — поздоровался учитель, отчаянно картавя. — Меня зовут пгофессог Чёгк.

— Как его зовут!? — тихо прошептала Белка, склонившись к Миле.

— Кажется, Чёрк, — не очень уверенно ответила Мила.

— Мы с вами будем изучать очень-очень важный пгедмет, — профессор Чёрк поправил очки указательным пальцем. — Называется он тайнопись. И, если вы отнесетесь к этому пгедмету с должным вниманием, я буду исключительно гад.

Раздался едкий смешок, которому, как эхо, вторили сразу два голоса, и, поворачивая голову, Мила даже не сомневалась, что это Алюмина начинает веселиться над тем, что у профессора вместо «рад» получился какой-то «исключительный гад». И, конечно, Анжела и Кристина идут у нее на поводу. Сегодня они сели рядом, поскольку позволял стол. А вот Ромка, который, входя в класс, о чем-то увлеченно говорил с Мишкой Мокроносом, завернул в другой ряд и теперь его от Милы с Белкой отделял проход.

— Что я вам должен сказать… — продолжал профессор. — Тайнопись — это, понимаете ли, такое дело, без котогого в нашем волшебном миге никак не обойтись. Необходимость скгывать свою деятельность от пгостых людей вынуждает волшебников соблюдать мегы конспигации.

Подружки снова захихикали, на что профессор отреагировал в мгновение ока.

— И не думайте, что это абы что! Чагодеи уже многие поколения пользуются тайным письмом, и очень ского вы поймете, что это не какая-то там гедкая надобность.

Несколько солонок на столе профессора поднялись в воздух, протанцевав хороводом над длинным, до пола, листом пергамента, перевернулись вверх дном, и из отверстий в три ручья посыпались на лист какие-то порошки. Добрая порция порошков по непонятной причине сыпалась на стол, образуя зубчатые горки вдоль полотна.

— На каждом шагу! — громогласно выкрикнул профессор Чёрк, сотрясая в воздухе указательным пальцем. — Буквально на каждом шагу пгиходится пользоваться газличными способами скгывать начегтанное на бумаге.

Длинное полотно пергамента, все еще посыпаемое порошками, заскользило по столу и начало подниматься в воздух. Описав дугу и приняв горизонтальное положение, оно зависло над головой профессора Чёрка прямо в воздухе. Солонки опять перевернулись и, крутанувшись в хороводе, плавно приземлились на стол.

— С чего начинается любое тайное письмо? — спросил профессор и, не дожидаясь ответа, потому что его все равно никто не знал, сказал: — Пгавило гласит, что заклинания на пгеобгазование письма следуют только после того как на лист будут наложены чагы. То есть для начала нам нужно зачаговать сам лист, а только после этого габотать с текстом.

Профессор поднял волшебную палочку и провел в воздухе волнистую линию, параллельную зависшему над ним полотну, на котором тут же возникла надпись, сделанная очень красивыми узорными буквами.

— Кгиптос папигус! — сказал профессор и предупредительно добавил: — Читайте с полотна.

Ученики уставились на слова над головой профессора, и единодушное молчание говорило о том, что все мысленно сверяли увиденное с услышанным. По себе Мила судила, что концы с концами не сходятся.

— Э-э-э… — растерянно промычал профессор. — Давайте-ка все дгужненько пгоизнесем вслух. Читаем. Газ, два, тги…

— Криптос папирус! — проскандировал класс.

— Пгавильно! — от радости профессор даже подскочил.

Мила не совсем поняла, что его так обрадовало: то, что все в классе умеют читать, или то, что никому не пришло в голову произнести «г» вместо «р». Но, живо потерев руки, так что чуть не выпала волшебная палочка, профессор ринулся к полотну. Он взмахнул палочкой, и надпись по частям начала исчезать, как будто кто-то стирал ее невидимым ластиком. Профессор снова провел волнистую линию, и появились новые слова.

— Тепегь заклинание «Лгущего гецепта» — сказал профессор.

— Лгущего рецепта, — шепотом поправила Белка с очень сосредоточенным видом.

— Читаем вслух. Газ, два, тги…

— Альфабетос ребус! — снова хором прогудел класс.

— Пгавильно, пгавильно! — захлопал в ладоши профессор Чёрк. — Пгосто молодцы!

Он был так доволен, как будто ему впервые в жизни дали класс не совсем абсолютных идиотов.

— Ну, а газгадка — это самое пгостое, — весело сообщил профессор Чёрк, и в одно мгновение плакат снова стал чистым. Но уже в следующий миг появились новые слова. — Увегенным и непгинужденным движением гисуем над Лгущим письмом латинскую букву «Z», пегечегкиваем пгямой линией наискосок и, — он указал на плакат, — читаем! Вот вы, юноша.

Указательным пальцем опустив очки пониже глаз, профессор Чёрк протянул свою палочку в сторону Ромки. Ромка — на то он был и Ромка — ничуть не растерялся и, поднявшись из-за парты, профессионально нарисовал в воздухе вышеуказанную букву «Z», перечеркнул ее так, как будто всю жизнь только этим и занимался, и громко прочитал с полотна:

— Ижица и ять — ребус разгадать!

— Великолепно! — воскликнул профессор Чёрк и просиял, как будто еще больше обрадовался тому, что в слове «великолепно» нет буквы «р».

— Возьмем все бумагу, пегья и палочки. Запишем и начинаем тгениговаться.

Из всех учителей, на уроках которых Миле с друзьями уже пришлось побывать, профессор Чёрк больше остальных располагал к суматохе и недисциплинированному поведению в классе. Трудно было определить, отчего это происходило. Может, по той причине, что профессора Чёрка нелегко было воспринимать всерьез. Его картавость служила поводом для насмешек, и к тому же, каждый раз произнося «г» вместо «р», профессор смешно дергал бородкой, как-то очень по-козлиному.

На истории магии профессор Мнемозина, наверное, рассказывала что-то очень скучное, потому что Мила никак не могла сосредоточиться: что-то про необходимость хранить память о подвигах предыдущих поколений и об их заслугах. Но в какой-то момент Мила услышала слова, которые заставили ее обратить на них внимание. А именно:

— Все, кто учился в Думгроте прежде, — оставили здесь свой след, — говорила профессор Мнемозина. — И это не просто фигура речи — этот замок хранит каждого из них. Если мы с вами заглянем в Архив Думгрота, мы там увидим всех, кто здесь однажды побывал, такими, какими запомнили их друзья, одноклассники, учителя. Как будто мы проникнем в чью-то память. Часто это память тех людей, которых уже давно нет…

Вот чего бы Миле очень хотелось: увидеть Асидору такой, какой она была много лет назад в Думгроте, — молодой, веселой, тринадцатилетней, как Мила.

Эта мысль преследовала ее до конца урока, окончательно заглушив все, что после этого говорила на лекции профессор Мнемозина. Занятая этой мыслью, Мила даже не заметила, когда пришло время обеда, и она оказалась в Дубовом зале.

В этот раз на ее тарелке лежала картофельная запеканка, а в кубке, как обычно, любимый томатный сок. Никаких пирожных и прочих десертов — кто-то очень хорошо угадал ее настроение. Сладкого ей и правда не хотелось.

К концу обеда Мила почти совсем отвлеклась от своей навязчивой мысли. За разговорами — Яшкиными обсуждениями истории магии и Мишкиными сказками про инопланетян, которых выдумывал его отец, — как-то все это отошло на второй план. Особенно после появления Берти.

Белка увидела своего братца вместе с Тимуром. Они как раз покидали свой столик, покончив с обедом, когда Белка замахала руками так усиленно, как будто хотела получить медаль за лучшее выполнение упражнения «ветряная мельница». К счастью Белки, Берти ее заметил, и к несчастью Берти — Белка заметила, что Берти ее заметил, и ему ничего не оставалось делать, как подойти.

— Привет Рудик, привет Лапшин! — жизнерадостно поздоровался Берти и недовольно покосился на сестру: — Чего надо?

— Берти, Фреди просил передать, если я тебя увижу, что он тебя ждет после уроков в библиотеке, здесь, в Думгроте.

Берти, презрительно качая головой, одарил Белку недобрым взглядом.

— Что, нажаловалась?

— Я не нажаловалась, — нахмурилась Белка. — Я просто рассказала ему о твоем странном поведении, чтобы ты не наделал глупостей. Но он хочет тебя видеть не поэтому.

— Зачем же тогда? — вопросительно поднял брови Берти.

— Конечно же, потому, — не переставала хмуриться Белка, — что тебе нужно готовиться к экзаменам.

— О нет! — простонал Берти. — Скажи ему, что я умер.

Тимур сбоку от Берти тихо прыснул от смеха.

— Ничего подобного я ему говорить не буду, — твердо заявила Белка, — потому что ты живой, и все это видят.

Берти устало выдохнул, закатив глаза.

— Тогда скажи, что, когда ты меня видела, я еще был жив, а через час умер.

Белка упрямо посмотрела на брата.

— А как ты докажешь, что умер, если для этого по меньшей мере нужен труп?

Берти обернулся к Тимуру, как будто хотел сказать: «как она меня достала», но сказал совсем другое:

— Вот видишь, друг Тимур, в моей семье некоторые хотят моей смерти, — и вновь повернувшись к сестре, вызывающе заявил: — Не дождетесь! — и с хитроватым выражением лица, добавил: — Поэтому просто скажи, что я заболел.

Белка, теряя терпение, выдохнула и закатила глаза к потолку, чем очень напомнила Берти.

— Берти, ты же знаешь, что тебе нужно много готовиться. Подумай о маме — ты ей обещал. Между прочим, не у каждого есть такой брат, как Фреди, который может действительно помочь в поступлении. Ты должен заниматься.

— Я и занимался, — живо отозвался Берти. — И перезанимался. Свихнул мозги. Теперь у меня травма головы. Все. Пока! Рудик. Лапшин.

Белка только открыла рот, но Берти уже повернулся к ней спиной и, увлекая за собой Тимура, поспешил прочь от их столика.

— Травма головы у него… — насупилась Белка. — В этом я никогда не сомневалась.

Улучив момент, пока Белка смотрела вслед своему брату, Мила и Ромка переглянулись, не скрывая улыбок. Им, в отличие от Белки, Берти казался забавным.

* * *

Когда уроки закончились, Мила, как и задумала, поднялась на второй этаж, где находился кабинет антропософии.

Кроме Альбины, в кабинете никого не было. Декан Львиного зева при помощи волшебства возвращала на место отремонтированного после падения «Чокнутого Пью». Массивная цепь, сделав сальто в воздухе, зацепилась за крюк в стене, после чего начала оборачиваться вокруг него, а сам «Пью» рывками поднимался к потолку.

— Госпожа Рудик? Вы что-то хотели? — спросила Альбина, поворачивая к ней свое белое, как мрамор, лицо.

Мила поспешно кивнула.

— Да, я хотела спросить…

— О чем же?

— Помните, вы обещали мне узнать о моей прабабушке? О том, что у нее… что у меня… — несвязно пыталась объяснить Мила, на самом деле очень волнуясь. А вдруг сейчас ее надежды насчет Асидоры оправдаются?

— Нет, — категорично качнула головой Альбина. — Не у нее и у вас, а только у вас, госпожа Рудик.

Мила растерянно заморгала, не совсем понимая.

— Я хочу сказать, я узнала о том, что вы просили, — пояснила Альбина. — У Асидоры Ветерок не было таланта провидицы. Хотя, должна заметить, что она была крайне талантливой и неординарной особой — ваша прабабушка. Но свои способности предвидения вы, очевидно, унаследовали не от нее, а от кого-нибудь из более давних предков.

Мила не могла не почувствовать, как этот ответ ее огорчил. Она надеялась услышать совсем другое, а потом помчаться к своим друзьям и с гордостью сообщить обо всем, начиная со слов: «Представляете, что я узнала! Оказывается…».

Но оказывается, она опять ничего о себе не знает. Откуда она сама? От кого ей достались эти странные видения? Ничего не прояснилось, а самое ужасное то, что Лютов был прав насчет нее, и поводов поиздеваться над ней у него ничуть не уменьшилось.

— Не расстраивайтесь, Рудик, — посоветовала Альбина. — Главное, что у вас есть способности. А от кого они достались — не так важно. Не правда ли?

Мила не могла согласиться с тем, что это неважно, поэтому у нее в голове уже вертелся новый вопрос, и она, недолго думая, спросила напрямик:

— Профессор, вы узнали это в Архиве?

— Да, конечно, — с некоторым недоумением ответила Альбина. — Почему вы спросили об Архиве?

Миле показалось, что в голосе Альбины прозвучала нотка осторожности.

— Профессор Мнемозина о нем говорила. На уроке.

— Понятно, — настороженность Альбины не исчезла.

Мила глубоко вздохнула и, набравшись смелости, заговорила:

— Профессор, может быть…

— Нет, — категорично перебила ее Альбина. — Я знаю, о чем вы хотите меня попросить, госпожа Рудик, — дать вам разрешение на посещение Архива.

— Да, мне очень нужно узнать… — с надеждой воскликнула Мила.

— К сожалению, это невозможно, — снова перебила ее Альбина. — Такие разрешения выдает сам Владыка и только в последний год Младшего Дума, не раньше. Таковы правила. И исключений не бывает.

Мила разочарованно выдохнула — не повезло.

— Ладно, — тихо сказала она. — Спасибо за помощь.

Чувствуя себя немало обиженной, Мила развернулась и пошла к выходу, на ходу рассуждая о том, что она думает о правилах без исключений. Мысли были не слишком радужные.

— Мила! — окликнула ее Альбина.

Услышав свое имя, Мила в надежде обернулась.

— Ты интересовалась тем, что означает твой дар? — спросила Альбина, и ее голос при этом немного смягчился.

— Да, — сухо ответила Мила. — Я читала об этом у «Шаманов Севера». Это называется «Северное око». Означает, что я вижу будущее, которое связано со мной.

Профессор отреагировала коротким кивком, и пристально глядя на Милу, сказала:

— Люди, жившие на этих землях много веков назад, называли колдунов, умеющих видеть то, чего не видят другие, — Аримаспу. Они считали, что Аримаспу — это избранный, которому суждено хранить будущее. Такого человека нельзя было убивать. Боялись, что если хранитель будущего умрет, нарушится ход времени и людей постигнет кара. Верили, что Аримаспу — это тот, кого посылают на Землю, чтобы следить за порядком.

Она секунд десять молча смотрела на Милу, наверное, ожидая, что Мила ее будет о чем-то спрашивать. Но Мила тоже молчала.

— Я решила, что тебе это будет интересно, — сказала Альбина, чуть нахмурившись, и тут же отвела глаза к «Чокнутому Пью». Судя по всему, она поняла, что Мила на нее в обиде, и ей это пришлось не по душе.

Но Мила и вправду была в обиде, поэтому молча развернулась и вышла из кабинета.

Обида терзала ее весь вечер. Она не могла понять, почему нельзя было сделать исключение? Ведь она не так уж много просила — просто узнать побольше о своей прабабушке, а еще лучше было бы увидеть, какой она была. Ну почему взрослым обязательно нужно придумывать всякие дурацкие запреты?

— Я все равно все узнаю, — упрямо буркнула Мила, когда они сидели в уже почти опустевшей столовой, и Ромка что-то рассказывал Белке.

Ромка замолк и уставился на нее с интересом.

— Ты это о чем? — спросил он, и Мила поняла, что произнесла мысль вслух.

И тут ее понесло. Изливая душу, она рассказала Ромке и Белке все о бабушке, отославшей ее в детдом; о стычке с Лютовым; об угрозах Алюмины разболтать то, что ей поведал о Миле брат, и о том, что Альбина наотрез отказалась ей помочь узнать то, что ей необходимо знать.

У Белки к концу рассказа жалостливо вытянулось лицо.

— До чего же она мерзкая, эта Алюмина! — возмущенно выговорила Белка и помрачнела. — Мне очень жаль, что твоя бабушка так с тобой поступила.

Мила не знала, что на это ответить — она вообще плохо представляла, как нужно себя вести, когда тебя жалеют.

Ромка слушал Милу, не перебивая, и на удивление даже ни разу не выказал скуки. Однако и сочувствовать он ей не стал, а вместо этого заинтересованно хмыкнул и, о чем-то поразмышляв минуты две, сказал:

— Слушай, если то, что тебе нужно узнать, находится в Архиве, то, может, прямо туда и сунуться?

— Первокурсников туда не пускают, — напомнила Мила, — думаешь, есть какая-то возможность туда попасть?

Ромка одарил Милу взглядом «не будь такой наивной» и утвердительно кивнул:

— Возможность есть всегда. Нужно только хорошенько поискать.

* * *

Насчет «поискать» Ромка, как оказалось, не шутил, а говорил вполне серьезно. И на следующий день они принялись искать, пока еще не имея точного представления, что конкретно ищут. Весь обеденный перерыв Мила, Ромка и Белка крутились в районе Архива и библиотеки, которые находились рядом. Проще говоря — разведывали обстановку. Это было совсем не безопасно, поскольку кто-нибудь из учителей мог заподозрить неладное. Однако им повезло — из учителей они наткнулись только на профессора Корешка, который всего на пару минут зашел в Архив, а выходя, споткнулся о собственный передник, который в стенах школы почти не снимал. Передник был ему явно длинноват и волочился по полу.

Но профессора Корешка они в расчет не принимали. Что, в самом деле, может заметить человек, не видящий собственного передника? Да и, наверное, во всем Думгроте не нашлось бы никого, кто воспринимал бы его всерьез. Он был совершенным недотепой, помешанным на крылатых ящерицах, — это все знали.

На первом году обучения травы и варево меченосцам не преподавали, поэтому уроков профессора Корешка у Милы и ее друзей не было. Но тем не менее эта личность пользовалась у ребят популярностью. Хотя и не в очень лестном для профессора смысле. Ученики считали Корешка комическим персонажем. Поговаривали, что среди его предков имелись щуры. Может быть, так считали из-за его роста: для человека маловат, для гнома великоват, для щура же — в самый раз.

С видом отчаянных зубрил уставившись в книги, ребята подождали пока профессор Корешок покинет этаж и продолжили свои исследования.

Первым делом они поняли, что пробраться в Архив не так уж просто. Днем это сделать было невозможно. В Архиве постоянно находился архивариус и не пускал никого без специального разрешения, которое мог выдать только сам Велемир. По понятным причинам на это Мила рассчитывать не могла. Оставалась только ночь.

Нечего было и думать, что Думгротский сторож вдруг ни с того ни с сего впустит их ночью через главный вход. Потайных ходов они не знали. Единственной возможностью были окна. Мила с Ромкой обошли несколько раз вокруг замка и обнаружили, что окна библиотеки были там, где им положено — оттуда им махала Белка, — а на том месте, где должны были по идее находиться окна Архива, была глухая стена. Следовательно, снаружи Архив был замурован, и попасть туда можно было только изнутри.

Ромка, немного подумав, предложил пробраться в замок через окно библиотеки, потом выйти в коридор, а уже оттуда зайти в Архив. Миле эта мысль очень понравилась. Единственной проблемой было то обстоятельство, что и библиотека, и Архив находились на четвертом этаже, а ведь даже на первом этаже окна располагались непреодолимо высоко. Мила подумала, что сейчас бы ей очень пригодилась ступа Акулины.

Вернувшись с улицы в библиотеку, где они оставили Белку, друзья стали свидетелями крупной ссоры.

Анфиса Лютик, девочка из Белого рога, которая пришла в библиотеку сразу после обеда со своим белым вороном на плече, с возмущенными криками кидалась на Яшку Бермана, который стоял в куче сметенных с полок книг и испуганно молчал.