Заметки: заметка

Заметки и пометки – это не мое. Обычно я просто запоминаю все, что мне нужно, изредка могу что-то черкнуть в ежедневнике, если он под рукой, ну, или в записной книжке. Давным-давно я носил в бумажнике самодельный крошечный блокнотик. Размером он, наверное, был меньше некоторых марок (я могу писать очень мелко), но мне тогда было лет двадцать, и я постоянно фонтанировал разными идеями. Сейчас меня, по общепринятым меркам, можно считать старым (под полтинник) занудой, идей стало меньше, так что постоянно держать под рукой блокнот необязательно (впрочем, поверьте: количество не предполагает качества – большинство тогдашних так называемых идей были просто дешевыми каламбурами).

Вещь, которая мне действительно нужна, это наладонник – крошечный карманный компьютер для пометок, зарисовок, дневниковых записей; его можно использовать и как навигатор, и еще бог знает как.

У меня такой есть, просто он лежит без дела. Я собирался использовать КПК Palm Tungsten T, чтобы написать книгу о том, как мы с Роджером и Брэдом ехали по Транссибирской магистрали через таежные леса во Владивосток. Сначала подумывал взять в дорогу ноутбук, но узнал, что в поездках частенько тырят вещи, и предпочел гаджет, который можно всюду носить с собой.

Пару лет назад в одном из эдинбургских пабов я видел, как мой коллега по цеху фантастов Чарльз Стросс использует полноценную складную клавиатуру, которую можно воткнуть в КПК; с тех пор я мечтал о такой же. И почти купил, из чисто эстетических побуждений, из желания просто владеть такой штукой, она же чертовски изящна, хотя в тот момент я даже не собирался приобретать мини-компьютер. Клавиатура складывается до размера чуть большего, чем сам наладонник, а потом плавно раскладывается, и из нее выскакивает такая подставочка, на которую можно опустить компьютер. Красота. А сейчас наряду с этими складными продаются клавиатуры из гибкого пластика – их вообще можно свернуть в трубку. И хотя гибкая клавиатура легче и лучше, меня больше привлекают раскладные: своим почти ювелирным изяществом.

В общем, у меня есть КПК, но я его с собой не ношу. Мне свойственна дурная привычка: я впадаю в потребительский раж, покупаю сверкающие новые девайсы, потом теряю к ним интерес на несколько месяцев или даже лет, а за это время устройство, как правило, безнадежно устаревает.

В итоге Роджер, взяв у меня взаймы наладонник и клавиатуру, отправился во Владивосток в одиночку (Брэду тоже пришлось отказаться).

Экскурсию по «Бруклади» для нас проводит Дэвид Барр, глава отдела бутилирования, приветливый парень со сплошь татуированными руками – напоминание о службе на торговом флоте. «Бруклади» гордится своим цехом бутилирования. На всем острове он есть только здесь (другие заводы отправляют молты на «большую землю», где их и разливают по бутылкам); в нем используется местная вода для доведения виски до нужной крепости. Но сначала нас, конечно, провели по стандартному маршруту – бродильный чан, ферментационный чан, перегонные кубы, – добавляя разные исторические подробности.

Я, конечно, не стану в деталях описывать каждую экскурсию по каждой вискикурне – это было бы занудством. Наверное, нет никакой необходимости сообщать, что, например, «Бруклади» производит триста тысяч бутылок в год или что температура второй из трех пускаемых в бродильный чан вод должна быть от семидесяти девяти до восьмидесяти градусов Цельсия, или что местного пса зовут Малыш, – хотя я старательно подметил все это и даже больше.

В общих чертах я уже описал процесс изготовления виски, и на всех дистиллериях все примерно так и происходит. Если где-то замечу отклонения, которые сочту важными, тут же дам знать, а остальное додумывайте сами. Во время путешествия я выискиваю всякие интересности, которые непременно встречаются, особенно если задавать вопросы, внимательно слушать и постоянно быть начеку; это как форшлаги в давно знакомой мелодии.

А интересным видится мне, к примеру, то, что в связи с открытием на «Бруклади» нового цеха бутилирования дирекция собирается учредить Академию виски, под которую отведено бывшее складское помещение. Людям будут прививать глубокое понимание этого продукта. Другая интересная, на мой взгляд, подробность: каждый год в одно и то же время в бухте, что через дорогу от дистиллерии, появляется семейство из семи дельфинов. Вот еще: в этой вискикурне самые высокие кубы на острове (чем выше куб, тем труднее образующимся внутри парам подняться до вытяжки, так что в высоких кубах производятся более легкие спирты). Или: компьютером там называется обычная школьная доска… зато по всему заводу установлены веб-камеры, так что за производственным процессом можно наблюдать в режиме реального времени из любой точки планеты.

Оказывается (об этом я узнал в начале июня, когда читал «Гардиан»), широкополосное соединение, на котором в «Бруклади» работают все веб-камеры, им подключили из-за ошибки «Бритиш Телеком». Сотрудники БТ сообразили, что дистиллерия находится не там, где они думали, только после того, как контракт был подписан и вступил в законную силу. Так что исходящий сигнал приходится направлять с Айлы в Северную Ирландию (правда, это всего где-то миль двадцать), оттуда – в Эдинбург, и уже после этого он теряется во Всемирной паутине.

Именно эта комбинация традиций и нововведений постоянно будет встречаться в ближайшие несколько месяцев на (примерно) сотне вискикурен. Старые технологии сосуществуют с новыми и в итоге помогают создать и продвинуть напиток, который тоже менялся и развивался на протяжении столетий – иногда это сопровождалось определенными социальными катаклизмами, а иногда нет.

Эволюция в производстве, продвижении и оценке напитка, да и во вкусе конечного продукта делает виски очень интересным объектом изучения. В «Бруклади» на первых этапах производства нам предложили попробовать очень «торфяной» солод, который планируется использовать для нового букета. Меня это удивило, потому что «Лади», как его иногда называют, совсем не торфяной, особенно в сравнении с «южанами», от которых торфом буквально бьет в ноздри.

Торфянистость виски определяется с помощью вычисления содержания ароматического фенола и измеряется в частицах на миллион (ч/м). Современные производители солода способны создавать ровно такой продукт, какой требует заказчик. В «Буннахавене» меньше всего торфа – пять ч/м, а в «Ардбеге» – больше всего, 50. Между ними – «Боумор» с 20, «Порт-Эллен» с 25, «Кал Илэ» с 30, «Лафройг», где число варьирует от 35 до 40, и «Лагавулин», у которого 40. «Бруклади» обычно идет вторым в перечне виски с наименьшим содержанием торфа – всего восемь частиц фенола на миллион, но вот солод, который нам дали пожевать, просто заряжен: торфа в нем в десять раз больше, чем тут принято, то есть все 80 ч/м. Этот монстр еще не скоро попадет в бары и на полки магазинов, но если предположить, что торф не задавит морскую свежесть, которой славится «Бруклади», а, наоборот, ее дополнит, результат должен быть великолепным, и его стоит ждать.

Пока мы ходим по дистиллерии, несколько ребят с экскаватором разрывают большой участок во внутреннем дворе, разбирают старый фундамент и готовят место для нового, что открывает взгляду старинный обложенный кирпичом дренаж и кусочек побитой временем стены. И когда мы собрались ехать на юг острова, где нас ждет обед с Тоби и вискикурня «Ардбег», работы так и не закончились.

Если завод «Бруклади», на мой взгляд, еще находится на этапе становления, то «Ардбег» уже его прошел и блещет всем тем, к чему «Лади» пока только стремится. Тут производят намного больше виски (последний раз бросаюсь цифрами, честно) – 35 тысяч бутылок в неделю, что примерно в шесть раз больше, чем выпускает «Бруклади». Это результат масштабных преобразований, как физических, так и, что более важно, маркетинговых. В восьмидесятые годы дистиллерия пережила спад, но теперь, когда она перешла к компании «Гленмóранжи» (Glenmorangie), бренд «Ардбег» стал (снова) достойным упоминания в одном ряду с «Лафройгом» и «Лагавулином». Тридцать пять процентов бюджета уходит на рекламу, тогда как большинство компаний тратит на нее примерно шестнадцать – и это играет главную роль. Кажется, будто теперь это безликая часть корпорации, но когда находишься непосредственно там, чувствуешь, что заводик с любовью вернули на прежние высоты и теперь готовят к новому прорыву.

В инфоцентре работает великолепный ресторанчик, там мы встречаемся с Тоби, извиняемся за опоздание и налегаем на отличную еду. В ходе обеда я определенно чувствую, как ремень начинает жать. Тоби объясняет, что огромная часть продукции Айлы почти-но-не-совсем органическая, потому что у фермеров есть соглашение с Королевским обществом защиты птиц и природоохранными организациями, согласно которому они разрешают мигрирующим гусям отдыхать на их полях. Получается, у них нет другого выхода, кроме как активно удобрять, растить и собирать урожай до прилета гусей, иначе те склюют все подчистую.

После сытного обеда встречаемся со Стюартом Томсоном, менеджером дистиллерии. Я мельком видел его еще два дня назад, когда мы с Мартином бродили по окрестностям и фотографировали, а Стюарт учил одного из своих детей кататься на велосипеде (многие менеджеры дистиллерий живут прямо на работе). За обедом Стюарт развлекал группу французов, откомандированных разными гастрономическими журналами для изучения всего, что может предложить им Айла.

Экскурсия заканчивается на складе, где мы пробуем поразительно хорошие виски. Сперва двенадцати– или тринадцатилетний, приблизительно шестьдесят два градуса; выдержан в бочке из-под бурбона; вкус очень фенольный, немного отдает карболкой, но в целом пикантный, а еще – после того как на это обратили мое внимание – да, в нем чувствуются нотки крем-соды, которая в юности была моим любимым напитком. Несомненно, чудесный виски и то, что дегустация проходит в прохладном благоухающем парами скотча полумраке склада, куда все же пробивается весеннее солнышко, которое отражается от белых стен и придает сверкание золотистой жидкости в стаканах, только улучшает впечатление. Мы с Оливером обмениваемся превосходными степенями прилагательных, но мне кажется, что Стюарт совершил ошибку: после такого виски я не смогу по достоинству оценить следующие просто потому, что это один из лучших молтов в моей жизни.

Впрочем, ошибку совершил я, а Стюарт прекрасно знает, что делает.

Вторым идет двадцативосьмилетний виски, около сорока шести градусов, выдержанный в бочке из-под хереса «фино» (обычно виски разливают в бочки из-под «олоросо»). И это просто фантастический напиток. Его букет (который раскрывается в течение нескольких минут: новые оттенки проявляются на протяжении всего пути от изумленного «носования» до играющего в горле приятного послевкусия) – это лучшее, что я испытал. Много торфа, дыма и соли, но это только начало; потом появляется привкус кремового десерта, мощный, но решительно сладкий; он бы подпортил менее мужественный вкус, но тут вливается в общую палитру фенольного дыма и чего-то, похожего на мускусный парфюм. А картина меняется, как невероятно сложное уравнение из привкусов, которое нужно решить во рту, картина водоворотом мечется от горящего дерева к морской волне, оттуда к хересу, а потом обратно; в какой-то момент чувствуется вкус поджаренной лакрицы, который в момент превращается в какие-то медовые фрукты (правда, все это время во мне доминировало одно впечатление: «Ух ты!»).

Смотрю на пустой стакан, потом на редактора Оливера.

– Это лучший виски, какой мне только доводилось пробовать, – говорю я ему.

– То есть мы нашли идеал. – Оливер явно встревожен. – Книга может получиться очень короткой.

Улыбаюсь Стюарту, киваю в сторону бочки:

– А можно как-нибудь купить?..

Но Стюарт не дает мне договорить и качает головой.

– Боюсь, все уже раскуплено.

Я грустно киваю и говорю Оливеру:

– Думаю, поиски прекращать нельзя.

– Читатели оценят все усилия и жертвы, на которые вы готовы пойти ради них.

Поначалу мне почудилась нотка иронии, но нет – показалось.

Date: 2015-07-23; view: 288; Нарушение авторских прав