Защита древних памятников

Постепенно мир начал понимать, что египетские памятники древности не бессмертны, как некогда считалось. Археологи больше не пользовались при раскопках взрывчаткой, стремясь любыми путями проникнуть в пирамиду в поисках тайных комнат, битком набитых золотом и драгоценными камнями. Направленные музеями коллекционеры более не откалывали от стен гробниц рисунки, чтобы «сохранить» их. Монументы, представляющие большую ценность для развивающейся страны, нужно было оберегать от тех, кто хотел на них нажиться. Постепенно все больше людей стали понимать, насколько стара на самом деле Земля. Появились новые дисциплины, такие как археология и геология, которые открывали безграничные горизонты возможностей. С расшифровкой иероглифов стало актуальным сохранение памятников древности. Каменные храмы и пустые гробницы заговорили. Теперь можно было оценить всю сложность жизни древних людей: монументы, которые раньше являлись просто каменными блоками с выгравированными на них непонятными символами, неожиданно обрели смысл. За раскопки принялись ученые, а не искатели сокровищ. Век великих коллекционеров ушел, однако на самом его закате одному человеку суждено было сыграть в египтологии очень важную роль.

Франк Огюст Фердинанд Мариэтт родился 11 февраля 1821 г. в Булони. Получив образование, он работал в Англии учителем французского языка, затем вернулся во Францию, где принялся изучать египтологию, иероглифику и коптский язык по текстам, опубликованным в «Описании». К 1849 г. он стал куратором Лувра в Париже. В 1850 г. музей послал его в шестимесячную командировку в Египет, чтобы добыть там как можно больше древних манускриптов на коптском языке. Англичане и французы все еще спорили по поводу египетских сокровищ, и Франции было необходимо не отставать от конкурентов ни на шаг. Но, попав в Египет, Мариэтт отказался от поисков манускриптов и принялся за раскопки. Он начал свою работу с кладбища Саккары и именно здесь в 1850 г. обнаружил «Серапеум» – катакомбы, построенные принцем 19‑й династии Хаемвасетом для захоронения священных быков Аписа.

Мы уже рассказывали о принце Хаемвасете в первой главе, о том, как он пытался очистить уже тогда древние пирамиды от песка. Однако археология являлась для принца лишь хобби. Хаемвасет был жрецом Пта, поэтому он участвовал в ритуалах, связанных с погребальным культом и похоронами. Пта из Мемфиса, его покровитель, был весьма богатым и влиятельным богом, почитаемым Рамсесом II. Его восхитительный храм ничем не уступал храму Амона в Карнаке. Однако в отличие от комплекса Карнака, который дошел до нас почти нетронутым, от владений Пта практически ничего не осталось. Основавшись в Мемфисе, Хаемвасет, в частности, занимался тем, что заботился о быках Аписа – воплощении Пта на земле, которые жили во дворце и имели гарем с прекрасными коровами.

В год 16‑й правления Рамсеса II бык Аписа умер. После того, как выбирался его преемник – жрецы узнавали его по особой отметке – старого быка хоронили. Его тело бальзамировали, заматывали бинтами и помещали в гробницу на кладбище быков. Над гробницей ставили красиво оформленную молельню. Через четырнадцать лет умер и его преемник. К тому времени Хаемвасет отвечал за погребальные приготовления. Нарушив традиции, он похоронил второго быка рядом с первым, так что они оба оказались в одной погребальной камере.

Затем Хаемвасет принял радикальное решение. Он отменил погребение быков Аписа в отдельных гробницах; вместо этого их стали хоронить в подземной галерее, или катакомбах, ныне известных как «Серапеум». Всех последующих быков хоронили в ряде боковых комнат, выходящих на основную галерею, и после каждого захоронения камеры опечатывались. Над землей часовни заменили одним роскошным храмом. Хаемвасет выгравировал свои планы на входе в галерею:

…Осирис, жрец и царский сын Хаемвасет, сказал: «Я отважный преемник, неусыпный муж, превосходящий по мудрости Тота… Никогда подобного не делали, никогда не гравировали надписи в Великом праздничном дворе перед этим храмом… Я жертвую для него [Аписа] священные приношения; регулярные ежедневные приношения, пиры, назначенные на определенные даты и другие пиры в течение всего года… Я построил для него великую каменную усыпальницу, в которой он проведет время, пока будут делаться приготовления к погребению. Я построил для него большой алтарь напротив его прекрасной усыпальницы из великолепного известняка из Туры… Он покажется тебе настоящим произведением искусства, когда ты сравнишь его с тем, что делали предки… Запомни мое имя… Я жрец Хаемвасет». [61]

Галерея Хаемвасета, ныне известная как «Малые хранилища», на многие десятилетия стала последним пристанищем быков Аписа. В конце концов, в 612 г. до н. э., царь Псамметих I приказал построить «Большие хранилища». Именно они сейчас открыты для свободного посещения.

В первом веке до н. э. в Саккару приехал античный писатель Страбон. Он рассказал о длинном ряде сфинксов, который вел к входу в «Серапеум». В 1850 г. антикварный рынок был буквально наводнен сфинксами, привезенными из Саккары. Мариэтт быстро смекнул, что к чему:

Однажды я прогуливался по некрополю с рулеткой в руке и размышлял о возможном плане, по которому строились гробницы, и взгляд мой упал на одного из этих сфинксов. И тут меня озарило. Хотя на три четверти сфинкс утопал в песке, все же было очевидно, где он стоял изначально. Вот так я обнаружил дорогу, которая снабжала коллекционеров Каира и Александрии таким огромным количеством памятников древности. [62]

Рабочие Мариэтта принялись копать. Вскоре они отрыли свыше сотни сфинксов. Также была обнаружена потерянная обрядовая дорога, которая вывела исследователя прямо к храму Аписа. К ноябрю 1851 г. Мариэтт обнаружил вход в «Большие хранилища», в которых находилось 24 гранитных саркофага. К сожалению, все они были пусты. На следующий год он нашел «Малые хранилища», построенные Хаемвасетом. Здесь для быков лежали огромные деревянные гробы, но опять же мумий в них не оказались. Было найдено лишь одно тело: плохо сохранившаяся мумия в золотой маске, лежащая в наполовину позолоченном гробу. Она была обнаружена в центре «Малых хранилищ», спрятанная под мусором, который упал с обвалившегося потолка. Это тело стало для археологов предметом жарких и долгих споров. Мариэтт верил, что это был труп самого Хаемвасета. К сожалению, для входа в галерею исследователь воспользовался взрывчаткой – мы никогда не узнаем точное изначальное местонахождение тела. На самом ли деле Хаемвасет хотел, чтобы его здесь похоронили? Маловероятно, что он пожелал лежать среди быков. Может, его перезахоронили после того, как его собственная гробница была разрушена во время строительных работ? Или его перенесли в галерею из другой гробницы? Или Мариэтт на самом деле обнаружил плохо сохранившиеся останки быка, накрытые человеческой маской? Последнего мнения сейчас придерживается большинство египтологов. К сожалению, кости, которые могли бы раз и навсегда положить конец спорам, исчезли.

Затем археолог нашел парное захоронение быков, сделанное Хаемвасетом в 30‑й год правления его отца. Это единственное захоронение Аписа, сохранившееся нетронутым, и Мариэтта потряс вид древних отпечатков ног, идущих через засыпанный песком пол гробницы. Быки все еще лежали в огромных деревянных саркофагах. Там же стояли большие погребальные сосуды, дюжина фигурок «shabti» (фигурки слуг, которые должны были работать на усопших в загробной жизни), два алтаря, волшебные кирпичи и золотые украшения, на которых были выгравированы имена Рамсеса и Хаемвасета. Сами тела сохранились плохо, но стало очевидно, что они были перед мумификацией расчленены.

Мариэтт вернулся в Париж в 1854 г., однако в 1857 г. его снова отослали в Каир, чтобы подготовить город к ожидаемому визиту принца Наполеона, кузена императора Франции. Решили, что принц должен был воспользоваться любой возможностью, чтобы обнаружить памятники древности, а Мариэтту поручили, в первую очередь, найти и перевезти те памятники, которые он якобы найдет. Когда принц, в конце концов, отказался от поездки, ученый позаботился о том, чтобы направить ему несколько предметов, которые тот мог бы найти.

Тем временем работники Мариэтта сделали важное открытие. В маленькой невзрачной гробнице в Дра Абу эль‑Нага, Фивы, было обнаружено плохо сохранившееся захоронение последнего царя 17‑й династии – Камоса. Двумя годами позже рядом нашли нетронутую гробницу его современницы, царицы Ахотеп.

В 1858 г. Саид‑паша, или хедив, Египта назначил Огюста Мариэтта главой вновь сформированной «Службы древностей Египта». Его обязанности были одновременно и очень простыми, и невероятно сложными: «Ты должен обеспечить безопасность монументов; ты будешь говорить правителям всех областей, что я запрещаю им даже пальцем тронуть древние камни; ты возьмешь под стражу любого крестьянина, который подойдет к гробнице ближе, чем на фут».[63]На следующий год Саид‑паша согласился основать национальный музей в пустой мечети и нескольких сараях, расположенных в районе Каира Булаке.

Мариэтт теперь занимал завидную должность. Он стал единственным археологом, имеющим право на проведение в Египте раскопок. Его находки отправлялись на хранение в новый Национальный музей. Но ученого тоже есть за что упрекнуть. Список его ошибок очень велик. Он работал слишком быстро, сразу в нескольких местах, раскопав в итоге 35 участков. Печально, но он практически не делал записей и не обращал внимания на стратиграфические особенности местности, разделял коллекции, разрешал своим людям, не имеющим необходимых знаний, неделями работать без надзора и даже пользовался взрывчаткой взорвал вход в «Серапеум». Тем не менее, назначение Мариэтта оставило важный след. В первый раз кто‑то взял на себя ответственность за наследие Египта. К сожалению, финансировалась эта достойная работа слишком скудно.

Мариэтт был человеком с сильными убеждениями. Одним из них было «молчание» пирамид. Прежде в пирамидах текстов не находили, и египтяне полагали, что и не найдут. Только высший класс, те, кто мог позволить себе строить дорогие каменные гробницы или усыпальницы, вырезанные в скале, гравировали для потомков свою автобиографию на стенах. Открывать пирамиды и искать несуществующие тексты было просто тратой времени и денег. Все знали, что цари навеки замолчали в своих могилах.

Затем, в начале 1890‑х г., в изучении гробниц произошла революция. Царь 6‑й династии Пепи I построил пирамиду на юге Саккары. Эта пирамида, лишенная большей части своих камней, в течение многих лет была лишь бесформенным строением. Совершенно обычная снаружи, она была изучена Джоном Шэ Перрингом, который не заметил ничего необычного в темной и захламленной мусором пирамиде. А затем, в один прекрасный день:

… .лисе удалось забраться в яму, найденную среди мусора, окружающего в изобилии разрушенную пирамиду, один из арабов последовал за животным в пещеру и очутился в погребальной камере царя Пепи I. Стены гробницы были покрыты иероглифическим текстом… Мариэтт долгое время не знал об этом, до тех пор, пока не оказался на смертном одре. Он приказал начать раскопки рядом с этой пирамидой и 4 января 1881 г. послал Генриха Бругша и его брата Эмиля – своих немецкий помощников – проверить, правду ли сказал тот араб. Маловероятно, что перед тем, как испустить последний вздох, этот прославленный археолог решил положиться на слова своих помощников. [64]

Лиса нашла текст, выгравированный в пирамиде. Самые старые гробницы все равно были немы, а вот в пирамидах позднего периода Древнего царства были найдены надписи – заклинания и тексты, которые должны были помочь усопшим царям 5‑й и 6‑й династий возродиться. Известно свыше 700 заклинаний, относящихся к разным владельцам пирамид. Но мода эта была скоротечна. Уже во времена Среднего царства цари отказались от гравировки в усыпальницах текстов, возможно, из‑за того, что теперь заклинания стали писать на их (ныне утерянных) деревянных гробах.

Мариэтт умер в Каире всего через две недели после начала экспедиции братьев Бругш и был похоронен в огромном саркофаге в саду Каирского музея. Его преемником стал Гастон Камил Чарльз Масперо, профессор египтологии Французского колледжа в Париже и основатель Французской археологической школы в Каире. Масперо работал на генерального директора «Службы древностей» и возглавлял Булакский музей с 1881 по 1886 и с 1899 по 1914 гг. Это был большой энтузиаст, который, наряду с многочисленными научными публикациями, занимался каталогизацией быстро растущей коллекции музея.

Он работал в трудные времена. В 1879 г., почти обанкротившись из‑за непомерных трат хедива Измаила, Египет перешел в подчинение Англии и Франции. Англия отвечала за финансирование, а Франция следила за порядком и культурным наследием. В 1882 г. Ахмед Ораби возглавил националистический бунт, который привел к тому, что Англия объявила военный режим. Французы, тем временем, оставили за собой контроль над вопросами культуры, включая археологию. По традиции генеральным директором «Службы древностей» всегда был француз, и, в конце концов, это послужило поводом для конфликтов с английскими археологами. Ha официальные раскопки выделялось слишком мало денег, а спрос на предметы древности был просто ненасытным. Все больше раскопок стало носить неофициальный характер, а Египту грозило лишиться всех своих сокровищ.

Тексты в пирамидах вдохновили Масперо. За три года он очистил камеры и скопировал надписи, выгравированные в пирамидах Унаса, Тети, Пепи I, Меренре и Пепи II, опубликовав их вместе с переводом. Затем Курт Зете опубликовал «Тексты пирамид» (1908) – исследования надписей, выгравированных на фундаменте пирамиды. Этот труд лег в основу книги P.O. Фолкнера «Тексты пирамид Древнего Египта» (1969). Эта работа потеряла свою актуальность, только когда были воссозданы, упорядочены и переведены все разбитые надписи из Саккары.

В 1881 г. Масперо провел отпуск во Франции, поэтому и пропустил самое великое открытие в египтологии XIX в.: были обнаружены мумии царей Нового царства, спрятанные в частной гробнице в Дейр эль‑Бахри, Фивы. В его отсутствие находку изучил Эмиль Бругш, один из братьев Бругш, которого последний раз видели, когда он забирался в пирамиду Пепи I. Генрих Бругш. старший брат, известный и всеми уважаемый лингвист, был Мариэтту добрым другом и помогал во время раскопок «Серапеума». Однако его младший брат Эмиль имел плохую репутацию, преследовавшую его до самой могилы: многие подозревали этого неприветливого и грубоватого человека в том, что он продает часть коллекции Музея в частные руки.

К концу 1870‑х рынок древностей в Фивах был наводнен ценными погребальными папирусами, датируемыми Третьим переходным периодом. «Служба древностей», подозревая, что местные нашли новую царскую гробницу, начала расследование. Подозрение пало на братьев эль‑Рассул с западного берега деревни Гурна. Все жители этого поселения, расположенного на территории династического кладбища, были расхитителями гробниц и гордились этим! Многочисленный клан эль‑Рассул за последние несколько лет чрезвычайно разбогател. Теперь их дом разыскали, но ничего не нашли. 6 апреля 1881 г. Ахмеда эль‑Рассула и его брата Хусейна арестовали и отправили в Кену, областной центр. Здесь их допросил губернатор Дауд Паша. Братьев пытали Хусейн после этого навсегда остался хромым – но так как доказательств не было, до суда дело не дошло. Их продержали некоторое время в тюрьме, чтобы преподать урок, и отправили домой.

«Служба древностей» продолжала пристально наблюдать за семьей эль‑Рассул. В конечно счете, Мухаммед, старший брат, почувствовал, что настало время во всем признаться. Попросив взамен иммунитет против уголовного преследования, внушительного размера вознаграждение и хорошую работу в «Службе древностей», он рассказал всю правду. Десятью годами ранее, в 1871 г., Ахмед эль‑Рассул искал пропавшую козу (или затерянную гробницу – сбежавшая коза была хорошим предлогом для грабителей), забрался в расселину рядом с Дейр эль‑Бахри и наткнулся на тайный проход. Он рассказал о находке своим братьям, и они, почуяв наживу, сбросили дохлого осла в шахту гробницы. Запах отбил у всех других желание заниматься в этом месте исследованиями.

Ахмед забрался в фамильную гробницу Пинод‑хема II, в которой, как мы уже упоминали, находились останки семьи Пинодхема и королевские мумии периода Нового царства. Однако на мумиях Нового царства, уже обобранных верховными жрецами Амона, не оставалось ничего ценного, что могло бы привлечь современных грабителей. В дыре на груди Тутмоса III, среди обрывков бинтов, должен был находиться скарабей (считалось, что он оберегает и, в случае необходимости, заменяет собой сердце), но его не было. Поэтому братья не обратили никакого внимания на старые тела, а сосредоточились на семье Пинодхема. Чтобы цены не падали, они не спешили продавать сразу все, а мало‑помалу сбыли бесценные иллюстрированные папирусы, бронзовую посуду, статуэтки «shabti», a также одну из мумий.

6 июля 1881 г. Мухаммед повел группу должностных лиц по горной тропе мимо прекрасного погребального храма царя Хатшепсута. Эмиль Бругш первым спустился в шахту. Согнувшись пополам и сжав в руке горящий факел, не обращая никакого внимания на останки неудачливого осла, он прошел через узкий проход в коридор. Здесь он увидел, что дорогу загораживает огромный гроб. Он обогнул его и отправился дальше. Коридор пошел правее, и вскоре Эмиль уже смог встать во весь рост. Через некоторое время он заметил перед собой ступени в камеру, где находилось невообразимое множество гробов. Во второй комнате стояли уже обшаренные ворами гробы семьи Пинодхема.

Бругш и помыслить не мог о такой невероятной находке. Он стоял среди одних из самых великих правителей Египта, включая Яхмоса, Тутмосов I, II и III, Рамсеса I, Сети I и Рамсеса II:

Придя в себя, я провел некоторые исследования, насколько мог позволить свет моего факела, и сразу же увидел, что в гробах находятся царские мумии обоих полов…

Я так четко отражался в их золотой обшивке и полированной поверхности, будто смотрел в лица моих собственных предков… Я быстро разобрался в ситуации и поспешил на свежий воздух, иначе эта великая находка навсегда была бы потеряна для науки. [65]

Бругш думал о том, какое впечатление произведет эта большая и ценная находка на местное население, которое вполне могло заявить на нее права. Похоже, он также волновался, что гробница с ее сухими мумиями была огнеопасной. В состоянии, граничащим с паникой, он принял не самое удачное решение. Несмотря на то, что Эмиль был аккуратным человеком и талантливым фотографом, он не сделал даже попытки запечатлеть первозданное положение мумий. Он не начертил ни одного плана и не сделал ни одной фотографии. Он даже не составил списка мумий. Гробницу сразу же очистили, а мумии отправили, ради их собственной безопасности, в Каир. Для этой работы наняли триста человек. Тела в гробах вытаскивали из прохладного и темного убежища, поднимали из шахты и выкладывали снаружи под горячее летнее солнце. Здесь они медленно пеклись и портились, дожидаясь, когда их обернут во временную «одежду». Двумя днями позже первая партия драгоценного груза отправилась на пароходе на север. Пока цари Египта совершали свое последнее путешествие по Нилу, на берегу собрались толпы людей. Женщины плакали и рвали на себе волосы, а мужчины стреляли из ружей в воздух. В Каире таможенникам пришлось регистрировать груз, и они обозначили его как «farseekh» (сушеная рыба).

Мумии из Дейр эль‑Бахри – это скорее редкое и поразительное событие в истории археологии, нежели значимая находка или тела покойных царей и цариц. Артефактам и усопшим правителям не повезло – их могли бы сохранить и лучше. Мумии не посчитали сколь либо важной археологической находкой; при первой же возможности с них сняли бинты и выставили на всеобщее обозрение. Первым под нож пошел Тутмос III, «Египетский Наполеон», самый великий в Египте царь‑воин. Его мумия уже была подпорчена братьями эль‑Рассул – они разрезали бинты с левой стороны грудной клетки в поисках скарабея. В июле 1881 г. Эмиль Бругш снял с мумии бинты, а потом завернул ее в них снова. Гастон Масперо вновь сделал это в 1886 г. И, наконец, останки изучил выдающийся анатом Графтон Элиот Смит, позже опубликовавший свой академический труд «Царские мумии» (1912).

Тутмос плохо сохранился, и до него не так‑то приятно было дотрагиваться. Тело его было покрыто «слоем белой соды, жирной на ощупь, вонючей и едкой».[66]Голова, руки и ноги были сломаны – предположительно, еще во время грабежей в Династический период, руки были сломаны в локтях, а пенис и яички отсутствовали. Жрецы, отвечающие за сохранность мумии, засунули в бинты деревянные щепки, чтобы придать телу жесткость.

Когда 1 июня 1886 г. Гастон Масперо снимал бинты с Рамсеса II и Рамсеса I, при этом присутствовал хедив Тевфик. Вскрытие заняло всего пятнадцать минут. Рамсес сохранился гораздо лучше, чем Тутмос: «Брови густые и белые, глаза маленькие, закрытые, нос длинный, тонкий, крючковатый, как у Бурбонов, слегка сплющенный на кончике из‑за бинтов… Масперо отметил крепкие, мужественные челюсти царя и лопоухие уши, «проколотые, как у женщины, для сережек».[67]Позже Элиот Смит также отметил крупный нос на длинном узком лице. Рамсес принадлежал к числу тех редких египтян, цвет волос которых был рыжим, хотя на момент своей смерти, когда ему было уже свыше 90 лет, они стали абсолютно седыми, а лицо покрыли морщины. Он также страдал от ряда болезней: артрит бедра, атеросклероз ног, а зубы его были гнилыми.

9 июня 1886 г. Масперо снял бинты с Сети I, отца Рамсеса II. Голова под бинтами сохранилась лучше, чем у любой другой из царских мумий: «Один из прекраснейших примеров мужского благородства, дошедший до нас из Древнего Египта».[68]К сожалению, его тело сильно пострадало еще в древние времена, шея была сломана, а живот разорван. «Огромная масса, имеющая форму сердца, твердая, как камень», найденная с правой стороны грудной клетки, вероятно, была сердцем, некогда вытащенным и помещенным обратно во время мумифицирования.

Другие мумии царей не представляли особого интереса. Рамсес III из 20‑й династии был покрыт твердой черной смолой, и, хотя в ход были пущены ножницы, тело его и по сей день замотано в бинты. Тело царицы Яхмос Нефертари, супруги царя Яхмоса 18‑й династии, испортилось и источало ужасный запах. Она была временно захоронена позади музейного хранилища; когда несколькими месяцами позже ее откопали, запах исчез. Правая рука царицы утеряна предположительно, ее украли воры, искавшие браслеты и кольца.

Двое из захороненных людей умерли не своей смертью. Царя 17‑й династии Секененра Таа II убили на войне против северного царя Апофиса. На его голове ясно видны раны от бронзового боевого топора. Другого – неизвестного – человека ждал еще более несчастливый конец. В деревянном гробу лежало завернутое в овечью шкуру тело мужчины, чье лицо исказилось от ужасных мук. У него были связаны руки и ноги, а все внутренние органы остались нетронуты. Поэтому было сделано предположение, что, возможно, его похоронили заживо.

В 1869 г. Томас Кук отправил вниз по Нилу первых туристов. Принц и принцесса Уэльские уже ездили по этой реке в 1862 г., после чего Египет неожиданно стал модным местом. Дешевизна и теплый климат привлекали тех, кто предпочитал убегать от сырой и мрачной зимы. В процветающем Каире имелись и отели, и спортивные клубы, и чай на террасе, и вечерние танцы, и – дань великому прошлому – пикники у подножья пирамид.

Среди новых посетителей была и мисс Амелия Энн Бланфорд Эдвардс, известный прозаик, опубликовавшая незадолго до этого книгу «Летняя прогулка к Доломитовым горам» («A Midsummer Ramble in the Dolomites») (1873), которая имела на родине автора успех. Мисс Эдвардс писала в живом, непринужденном стиле, сочетая истории о своих приключениях с научными замечаниям и стандартной информацией для туристов. Теперь она планировала написать книгу о путешествии в Египет. Как и полагается, странствовала она вместе с компаньонкой, мисс Люси Реншейв, которая в книге появляется под инициалом «Л.».

Обе леди отправились из Каира, поразившего их количеством желающих совершить поездку по Египту:

Во время странствий путешественнику не избежать участи отобедать в самых разных местах и с самыми разными людьми, но редко ему случается оказаться в настолько разношерстном обществе, чем то, что собирается в просторной столовой отеля «Шепферд» в Каире во время начала сезона и в его разгаре. Здесь ежедневно можно увидеть от двух до трех сотен человек всех чинов, национальностей и профессий, половина из которых англо‑индийцы, возвращающиеся домой или отправляющиеся за границу, или иностранцы, приехавшие в Каир на зиму. Другая половина, само собой, намерена отправиться в путешествие по Нилу. Это самые разные люди: молодые и старые, хорошо и плохо одетые, образованные и неучи. Первым побуждением вновь прибывших было узнать, зачем так много людей отправляются в экспедицию, которая, мягко выражаясь, чрезвычайно утомительна и дорога, но, в целом, исключительно интересна. [69]

Две леди наняли «philae» (дом на воде) с командой из двадцати человек, среди которых было даже два официанта, и огромным пианино и отправились в Асу‑Симбел. «Могу добавить, что стоимость путешествия на «philae» – еда, услуги переводчика, аренда лодки и все остальное, за исключением вина, составила около 10 фунтов в день». Путешествие оказалось долгим, приятным, но порой утомительным – были и песчаные бури, и ливни, посещение памятников и дни ожидания попутного ветра, который увлек бы их дальше на юг. Мисс Эдвардс узнала и полюбила Египет, хотя, находясь постоянно в лодке в обществе других туристов, она не сумела поближе познакомиться с коренным населением этой страны. Современный читатель не может не отметить, что автор книги – дама викторианской эпохи, не обделенная отличительными чертами своей расы, религии и социального положения. Но это всего лишь мелкие придирки, и «Тысяча миль вниз по Нилу» (1877) остается интересным произведением для всех, кто хочет когда‑нибудь посетить Египет.

В Абу‑Симбеле они восемнадцать дней простояли на якоре рядом с Великой пирамидой:

…как прекрасно было просыпаться каждое утро на реке у крутого берега и, даже не отрывая головы от подушки, видеть ряд огромных статуй. В лунном свете и в серых сумерках они кажутся какими‑то неземными созданиями. В тиши вечера при виде их по коже бегут мурашки. Затем короткая вспышка восходящего солнца, длящаяся не более секунды, и в следующее мгновенье гора, река и небо уже погрузились в новый день, а колоссы – теперь просто колоссы – стоят безмолвно под яркими лучами солнца.

Каждое утро я просыпалась как раз в этот момент, чтобы увидеть чудо дня. Каждое утро я замечала, как монументы проделывали путь от смерти к жизни, от жизни к высеченному камню. Я почти поверила, что однажды, рано или поздно, на рассвете древние гиганты встанут и заговорят. [70]

Вернувшись в многолюдный и суетливый Луксор, путешественники стали свидетелями официального открытия гробницы, побывали на западном берегу и услышали о еще одной, неофициальной, гробнице, где, по слухам, лежала мумия и великолепные папирусы:

Теперь ни Л., ни писательница не желали становиться счастливыми обладателями египетских древностей, зато папирус занимал наши мысли. В роковой час мы выразили желание его увидеть. С этого момента все искатели мумий в округе стали смотреть на нас так, будто просто обязаны нас ограбить. Чтобы ввести их в заблуждение, мы укрывались то в одном, то в другом месте, осмотрев в Фивах все ворованные товары. Некоторые из вещиц были чрезвычайно любопытными и интересными… Части саркофагов, украшенные лепниной стены, могильные плиты имелись там в изобилии, а однажды нам показали мумию!..

Тем временем мы тщетно пытались взглянуть на тот папирус, в котором были заинтересованы местные искатели. Один араб заглядывал к нам раз или два после захода солнца и о чем‑то беседовал с переводчиком, но всегда не по сути. Сначала он предлагал папирус вместе с мумией за 100 фунтов. Однако, выяснив, что мы не желаем покупать артефакт, не взглянув на него, а мумия нам и вовсе не нужна, он торговался и медлил день или два и, в конце концов, исчез. А конкурентами, как мы обнаружили впоследствии, были наши друзья. Они купили и мумию, и папирус за немыслимую цену, а затем, не в силах к концу недели сносить запах тела, утопили покойного. [71]

В течение долгого времени египтологи полагали, что этой несчастной мумией, сброшенной в воды Нила, могла быть исчезнувшая мумия Рамсеса I, которая, вероятно, была украдена из Дейр эль‑Бахри и продана братьями эль‑Рассул. Однако эта мумия была недавно вновь найдена в Ниагаре, США, и отправлена в музей Луксора.

Мисс Эдвардс и Л. вступили в мрачный мир подпольной торговли антиквариатом. Невзирая на правила и требования Мариэтта, местные жители все еще искали пути продажи иностранцам настоящих и поддельных предметов древности. Чем больше становилось туристов, тем выше был спрос на антиквариат. Многие понимали, что они нарушают закон, но это только еще больше их раззадоривало.

Мисс Эдвардс с самого начала сознавала вред подобного занятия. Из‑за подпольных раскопок древние здания разрушались, а предметы древности, которые могли бы рассказать потомкам много интересного, исчезали в частных коллекциях. Отдельные артефакты, как, к примеру, золотая диадема, несомненно, представляли еще и денежную ценность, но драгоценности, найденные в нетронутой гробнице в окружении погребальных предметов, для ученых и вовсе бесценны. Более того, многие считали, что, купив тот или иной предмет древности, они избавляют его от еще более несчастливой судьбы. Конечно, для бедных семей такой бизнес представлял собой возможность хорошего дохода. Раз уже власти не могут справиться со всем объемом находок, не лучше ли купить и вывести антиквариат за границу, где он будет в безопасности в какой‑нибудь европейской частной коллекции.

Опыт путешествия по Египту изменил весь жизненный уклад мисс Эдвардс. Труд «Тысяча миль вверх по Нилу», опубликованный через два года после ее возвращения, имел оглушительный успех и разжег и без того растущий интерес ко всему, что имело отношение к земле фараонов. Впоследствии мисс Эдвардс написала еще одну книгу.

В 1882 г., вместе с доктором Реджиналдом Пулом, хранителем отдела монет и медалей при Британском музее (он, к слову, провел счастливое детство в Египте), и знаменитым хирургом сэром Эрасмусом Уилсоном (который, заработав состояние на бирже, лично финансировал транспортировку «Иглы Клеопатры» из Египта в Лондон, что обошлось ему почти в 10 000 фунтов), Амелия Эдвардс основала «Египетский исследовательский фонд» («Egypt Exploration Fund»), лондонское общество, ныне известное как «Египетское исследовательское общество» (Egypt Exploration Society). Фонд был основан с целью финансирования официальных раскопок, проводимых профессиональными и компетентными археологами с согласия египетских властей. Первые раскопки решили проводить в дельте Нила. Сообщение в прессе, опубликованное в нескольких газетах и журналах, освещало цели этого начинания во всех подробностях:

…Финансирование с целью проведения раскопок в Дельте, которую прежде игнорировали и путешественники, и археологи в этом районе изучен только один участок. Нет сомнений, что именно здесь лежат никем не найденные документы о временах, описанных в Библии, – документы, которые, как мы надеемся, дадут нам ответ на все трудные вопросы.

Дельту избрали местом начала работ по простой и не лишенной здравого смысла причине никто прежде не занимался раскопками в этом сыром и не обещающем сенсаций месте. Планировалось, что впоследствии «Фонд» продолжит свои археологические исследования дальше вверх по Нилу. Упоминание Библии было умным ходом, гарантирующим привлечение спонсоров. Многие все еще верили в то, что Египет скрывает ключ к пониманию библейских историй, дельта Нила часто упоминалась в книге «Исход». Несмотря на то, что в этом предприятии участвовал Пул, Британский музей отнесся к нему достаточно равнодушно, и доктор Сэмюель Бирч, хранитель восточного антиквариата, не хотел иметь ничего общего с «Фондом» и его «эмоциональной археологией».[72]Это было, конечно, неприятно, но особо не волновало исследователей. Мисс Эдвардс получила поддержку Мариэтта, который в то время уже страдал слабым здоровьем, и, что еще важнее, его преемника Гастона Масперо, большого поклонника ее книг. Масперо по собственному опыту знал, что у Египта нет средств, чтобы защитить свое наследие. Если памятники древности и можно было каким‑то образом обезопасить, проводя исследования и раскопки, то требовалось внешнее финансирование.

Кто же возглавит первые археологические раскопки? В Англии было не так‑то много археологов. Первый выбор «Фонда» пал на немца Генриха Шлимана, недавно с триумфом закончившего раскопки Трои, но он не пришелся по душе Масперо. «Фонд» явился первой иностранной организацией, получившей официальное разрешение на проведение в Египте работ, и политическую ситуацию оставить без внимания было невозможно. Взгляды Масперо на назначение Шлимана стоит процитировать, так как они дадут нам представление о трудностях, с которыми сталкивались ученые того времени:

… .недавние события разбудили национальное тщеславие – если слово «национальное» еще что‑то значит в Египте. Для всех уже само собой разумеющееся, что Египет ~ это главная страна в мире, мать цивилизации, как древней, так и современной, и что иностранцы, тратящие деньги на благо египетского правительства всего лишь воздают должное превосходству земли фараонов. Деньги принимаются как одолжение, не более того. Министр и его преемники – обладатели таких взглядов – очень чувствительны. Одно неосторожное слово, один промах, и весь план может рухнуть в самый последний момент.

Среди добродетелей Г. Шлимана, к сожалению, не было благоразумия. Он любил публику и сомнительные газетные статьи, никогда не упуская возможности рассказать о себе…

В случае малейших трудностей мы получим приказ временно все отложить, и все на самом деле придется откладывать, и, по меньшей мере, английское правительство с большой неохотой раздувает дипломатические скандалы касательно раскопок, ведущихся под руководством немца, например Шлимана, или француза, например меня. [73]

Таким образом, от услуг немца отказались, а вместо него для руководства первыми официальными раскопками англичан в Дельте выбрали швейцарского египтолога Эдуарда Навилля. Уравновешенный и тактичный человек, увлеченный библеист и близкий друг Масперо, Навилль, казалось, был просто создан для этой работы. К сожалению, он был не археологом, а прежде всего теоретиком‑лингвистом и специалистом по религии Египта, считавшим, что раскопки – главное средство достижения цели. Его не интересовали мелкие находки, он не имел опыта, да и интереса, в их сохранении. Такой подход в результате привел к большим проблемам, хотя поначалу все шло хорошо. Навилль смог доказать, что Телль эль‑Масхута на самом деле был библейским городом Пифома (город Рамессидов в Пер‑Атум), и вернулся домой с двумя внушительными статуями – личным подарком хедива сэру Эрасмусу Уилсону, который, в свою очередь, подарил их Британскому музею.

Раскопки, запланированные на следующий год, должны были начаться в библейском Цоане (Сан эль‑Хагар, древний Танис), однако Навилль был слишком занят, чтобы принять в них участие, поэтому нашли нового археолога. Масперо всегда полагал, что «Фонд» должен нанимать новичков, которых можно обучить необходимым навыкам:

Не знаю, почему в Англии еще не появились молодые египтологи: школа угасает. Я подумываю попросить вас подыскать молодого человека, специалиста по гуманитарным наукам, который интересовался бы историей и языками Востока и захотел бы стать египтологом. Тогда я бы мог его кое‑чему научить… [74]

«Фонд» согласился. Выбрали относительно неопытного самоучку Флиндерса Питри, молодого человека, который уже доказал свой преданный интерес к Древнему Египту тем, что единолично изучал Великую пирамиду. Результат этих исследований пирамиды и храмов Гизы на тот момент только‑только опубликовали, и они произвели на членов «Фонда» самое благоприятное впечатление.

Амелия Эдвардс умерла от бронхита 15 апреля 1892 г. Она завещала свою внушительную библиотеку и 2400 фунтов колледжу Лондонского университета. Деньги направили на финансирование «кафедры египетской археологии и филологии, включая дешифровку и чтение иероглифов и других древних египетских шрифтов». Это была первая кафедра египтологии в Англии, и мисс Эдвардс выразила желание, чтобы первым ее профессором был Флиндерс Питри. Он им и стал. И занимал этот пост на протяжении следующих сорока лет.

Date: 2015-07-23; view: 426; Нарушение авторских прав