Глава 8. Флиндерс Питри «Отец горшков»

Флиндерс Питри «Отец горшков»

Уильям Мэтью Флиндерс Питри, на протяжении всей своей профессорской карьеры известный как Флиндерс, родился 3 июня 1853 г. в семье Уильяма Питри и его жены Энн Флиндерс. Счастливая семейная чета была исключительно талантливой, но слегка экстравагантной в том, что касалось ее корней и привычек. Энн, единственная дочь капитана Мэтью Флиндерса, исследователя Австралии, изучала немецкий и итальянский языки в школе, затем, уже самостоятельно, иврит, греческий, испанский и португальский. Повзрослев, она опубликовала множество историй, новелл и поэм. Уильям был химиком, а также интересовался электричеством, магнетизмом, картами и графиками. Он сделал много гениальных изобретений, но ему не хватало деловой хватки, поэтому его семья была обречена на бедность. Член фундаменталистской христианской секты, он был вегетарианцем (довольно необычно для того времени), страстным гомеопатом и трезвенником. Энн терпела его взгляды, но не разделяла их. Она настаивала, чтобы ее единственный ребенок ел мясо, и тайно окрестила его в англиканской церкви.

Молодой Флиндерс был астматиком, поэтому решили, что ему не стоит ходить в школу. Образование он получил дома – тщательное, хотя и несколько беспорядочное. Отец учил его химии и пониманию Библии, мать – науке о минералах, окаменелостях и древних монетах, а двоюродная тетка (она когда‑то учила его мать) преподавала языки и математику. В возрасте восьми лет в голове мальчика смешались древние языки и арифметика, и у него резко ухудшилось здоровье. Доктор запретил давать мальчику уроки в течение двух лет. Игры на свежем воздухе также были под запретом – его грудную клетку сочли не достаточно сильной; Флиндерс рос изолированным, но ни в коем случае не несчастным ребенком. Он обожал читать и страстно увлекался коллекционированием монет, музыкой и шахматами. В возрасте 24 лет он посетил курс алгебры и тригонометрии, ограничив этим свое университетское образование. Тем временем археология занимала все более и более важную часть в его жизни.

Еще в юности Флиндерс решил описать доисторические земляные сооружения, найденные в его родном графстве Кент. Вскоре после этого он пошел дальше и описал все доисторические памятники Южной Англии. Затем они с отцом решили заняться тщательным изучением Стоунхенджа. В результате появился самый точный на сегодняшний день план этого сооружения. А в галерее Британского музея и его библиотеке Флиндерс продолжать делать измерения и читать о системах мер.

В 1877 г. он опубликовал работу под названием «Индуктивная метрология, или Восстановление древней системы мер по памятникам».

В конце концов, оба Питри, и отец, и сын, решили применить разработанную ими технику к Великой пирамиде. Их интерес к древнему Египту разгорелся внезапно. Причиной тому послужила одна находка в книжном киоске:

…однажды, в 1886 г., я принес из книжной лавки Смита том Пиаццы Смита – "Что мы унаследовали от Великой пирамиды" Данные в нем умозаключения, вкупе со старой дружбой с их автором, привлекли моего отца, и в течение нескольких лет он убеждал меня в важности своей задумки. Тогда, пятнадцать лет назад, мне и в голову не приходило, что, в конце концов, я "обнаружу противную мелочь, которая убьет великолепную теорию" Но именно отец вдохновил меня на изучение Великой пирамиды… [75]

Не удивительно, что теория «пирамидного дюйма», убедительная смесь фундаментального христианства и математики, так сильно привлекла глубоко религиозных и увлеченных математикой Питри. По удивительному стечению обстоятельств, они уже были хорошо знакомы с ее автором. Много лет назад Уильям Питри ухаживал за Генриеттой Смит, сестрой Пиацци. Ее родители тогда сочли, что бедствующий Уильям не подходящая партия для их дочери, и Генриетту отдали за престарелого профессора Баден‑Повелла. Впоследствии она стала матерью основателей движения бойскаутов. Обе семьи остались близкими друзьями, и именно в доме Смитов Уильям Питри впервые встретил Энн Флиндерс.

Теперь Уильям и Флиндерс вступили в длительную переписку с Пиацци Смитом, задавая бесконечные вопросы и даже предлагая внести некоторые изменения в его математические подсчеты. Неудивительно, что дружба Смита несколько охладела. Тем временем, Питри все больше и больше разочаровывались в его методологии, пока наконец не решили протестировать его теорию. Теория, целиком и полностью зависящая от измерений и пропорций в структуре пирамиды, подверглась строгой научной оценке. Они хотели измерить пирамиду изнутри и снаружи и раз и навсегда решить, верна ли теория «пирамидных дюймов». Но Уильям, довольно нерешительный человек, все откладывал и откладывал поездку, пока, в 1880 г., Флиндерс не потерял терпение и не отправился в Египет один.

В Гизе он быстро обосновался в одной пустой гробнице. Со стеллажом, новой дверью и керосинкой она превратилась в удобное и недорогое жилье. А экономить стоило, ибо Флиндерса никто не финансировал. Большую часть своего оборудования, включая веревочную лестницу и землемерные инструменты, он изготовил сам. У него был только один рабочий – Али Габри, опытный землекоп, который прежде работал с Вайсом, Диксоном и Смитом. Условия работы в пирамиде были плохими: грязь и жара, нежелательные визитеры. Удачным решением было работать ночью: безлюдно, и одежду можно снять, не опасаясь кого‑то этим оскорбить:

Очень удобно было работать абсолютно голым, так как внутри было невероятно жарко и душно. Снаружи в жаркую погоду удобней всего в рубашке и брюках, и если они розового цвета, то туристы оставались в бухте, так как им было слишком странно видеть подобное в здешних местах. [76]

Питри разработал сложную систему треугольников, с помощью которой он описал всю пирамиду. Исследования шли невероятно медленно: каждое утро несколько часов требовалось только на то, чтобы установить точки наблюдения, и все измерения следовало проверять дважды. В то же время он собирал информацию об устройстве пирамиды, решив искоренить давнишнее подозрение о том, что ее никак не могли построить в Династический период. Через полгода поисков и тщательных исследований, включая даже раскопки внутри величественной гробницы, он сличил полученные данные с теми, что привез из Англии. Конечный результат оказался настолько точен, что работами Питри археологи пользуются до сих пор. Его расчеты полностью противоречили измерениям, легшим в основу работы Смита, – оказалось, что «пирамидных дюймов» вовсе не существует. Детальные исследования показали, что пирамида и в самом деле была построена голыми руками:

…в результате получилось не 9140 дюймов, а только 9069. Следовательно, все теории о связи измерений с количеством дней в году были совершенно ложными. Размер пирамиды – 7x40 египетских кубитов (20,6 дюймов) в высоту и 11x40 кубитов в ширину. Это подтверждает и пирамида Мейдума, построенная еще раньше – размеры ее составляли 7x25 кубитов в высоту и 11x25 кубитов в ширину. Это доказывало, что использовалась одинаковая система, за единицу которой принимались 25 или 40, помноженные на 7 или 11. Угол наклона для 7 и 11 имел ничтожно малое отклонение (две минуты). [77]

Хуфу построил себе пирамиду, исключительную и определенно беспрецедентную в том, что касается ее параметров и их точности. Ее высота – 480,93 фута (146,59 метров), угол наклона 51°50 40". Ее стороны, в среднем длина их составляла 755,67 футов (230,33 метра), имели погрешность менее чем 1,9 дюйма (5 сантиметров) и всегда точно смотрели на север. Ее основание было абсолютно плоским, с отклонением менее 1,2 дюйма (3 сантиметра) с севера на юг. Внутри находилось три камеры, о которых уже говорилось в главе 6. Снаружи пирамиду окружал узкий двор, вымощенный огромными известняковыми плитами. Также имелись заупокойная, или погребальная комната, молельня, дамба и храм, от которого дорога вела прямо к маленькому причалу, хотя ныне все это почти полностью разрушено. Рядом со стеной была возведена небольшая дополнительная пирамида, с южной стороны от основной гробницы; это – часть погребальных приготовлений для царя, ее назначение неизвестно. Три маленьких пирамиды с восточной стороны от Великой пирамиды, каждая со своей собственной маленькой молельней, предназначались для того, чтобы стать последним пристанищем трех самых важных для царя женщин.

Но если мы сбросим со счетов божественное вмешательство, могли ли в Бронзовом веке добиться такой точности в возведении столь масштабных строений? Египтяне не могут нам ничего рассказать, но, судя по дошедшим до нас зданиям, очевидно, что они были одаренными и опытными строителями. Измерения, возможно, и не представляли особых трудностей – сборщики налогов много лет аккуратно измеряли поля. Расположение строго на север также было нетрудной задачей для людей, чьи жрецы регулярно изучали небеса. Север можно было определить ночью по звездам, а днем с помощью тени, отбрасываемой от вертикально поставленного шеста. Точности углов добились с помощью прямоугольного треугольника (с соотношением сторон 3:4:5).

Считается, что пирамида Хуфу построена из 2 300 000 блоков, но, скорей всего, это цифра преувеличена. Мы не можем заглянуть за внешние камни, не можем сказать, сколько песка и мусора лежит внутри кирпичной кладки. Блоки приносили из расположенной неподалеку известняковой каменоломни. По мере того, как их клали все выше и выше, возросла необходимость подправлять угол наклона. Если диагонали от всех четырех углов не были бы ровными, то пирамида бы закрутилась в спираль. Отметки каменщиков на некоторых блоках говорят о том, что угол наклона постоянно пересчитывали. Нехватка рабочего пространства означала, что камни для самого верха надо было вырезать еще до того, как пускать их в дело. Пока шла работа, внешнюю поверхность дорогого облицовочного камня не трогали. Только когда пирамида была построена, брались за облицовку, сверху вниз.

За время поездок в Гизу Питри отчетливо понял одну очень важную вещь: памятники Египта находятся в ужасном состоянии, а те, кому поручено охранять их, зачастую приносят лишь вред:

Я часто слышу, что Мариэтт подло взорвал с помощью солдат все отвалившиеся части гранитного храма [погребальный храм Хафра], чтобы расчистить себе дорогу, вместо того, чтобы поднять камни и переместить их на другое место. Дикость и равнодушие арабов, которые умудрились снять алебастр с гранитного храма, не обращая никакого внимания на величие памятников древности. У них даже не было плана работы – почти все их начинания оставались незавершенными; им не было дела до следующих раскопок, инструменты, которыми они пользовались, давно устарели. Больно видеть причиненные ими разрушения и полное бездействие во всем, что касается сохранения. [78]

Гастон Масперо придерживался того же мнения. Для спасения пирамид требовалось что‑то предпринять. В конце концов, к работе в Гизе было решено привлечь профессиональных египтологов. Откликнулись три команды: итальянскую возглавлял Эрнесто Чипарелли, немецкую – Людвиг Борхардт, американскую – Джордж Рейснер. После многих часов оживленных споров захоронения поделили на три участка: итальянцы получили доступ к пирамиде Хуфу, немцы – к пирамиде Хафра, а американцы – к пирамиде Менкаура. В настоящее время в Гизе продолжается работа, хотя теперь она сосредоточена в меньшей степени на пирамидах, и в большей на окружающих их кладбищах, храмах и поселениях.

В октябре 1883 г. Флиндерс Питри вновь стал готовиться к путешествию в Египет, на этот раз по просьбе «Египетского исследовательского фонда». Его пригласили на раскопки Сан эль‑Хагара (древнего Таниса), пообещав 250 фунтов в месяц в качестве финансирования раскопок, а также возмещение его личных расходов. Участок представлял собой большой холм, который в дождливый сезон превращался в грязевое болото. Когда‑то тут вели раскопки Лепсиус и Мариэтт, а теперь он стоял заброшенный, и никто не заботился о памятниках древности. Первые дни Питри, который всегда достаточно равнодушно относился к собственному комфорту, потратил на то, чтобы обеспечить для своих находок хорошее место хранения. Затем он нанял рабочих, поставил у них во главе бессменного Али Габри, и работа закипела. Питри удалось расчистить храм и составить его план, раскопать несколько домов римского периода, обнаружить более 200 папирусов с текстами, написанными демотическим письмом. Тот сезон закончился невероятно успешно, и «Фонд» был доволен.

Все согласились с тем, что Питри должен возглавить следующую миссию «Фонда», целью которой были исследования района дельты Навкратис (современный эль‑Нибейра), греческий центр торговли, где в V в. до а э. побывал Геродот. На этот раз ему уже требовался помощник. Молодой Франциск Ллевеллин Гриффит, черпавший вдохновение из книг Бельцони, написал Питри письмо, прося совета, как лучше сделать карьеру в сфере египтологии. Питри передал этот вопрос мисс Эдвардс, а она, со свойственной ей деловитостью, нашла достаточно спонсоров, профинансировавших обучение молодого человека. Единственным условием обучения было согласие Ллевеллина каждый год проводить часть времени в Египте. Деньги потратили не зря – Гриффиту суждено было стать первым профессором египтологии Оксфордского университета. Но пока, будучи еще новичком, он помогал Питри в раскопках.

Тем временем, в Лондоне у «Фонда» начались трудные времена. В 1884 г. умер сэр Эрасмус Уилсон, не успев изменить свое завещание в пользу археологов. Встала острая проблема нехватки денег. Мисс Эдвардс, проживавшая в Бристоле, и доктор Пул – в Лондоне, управляли «Обществом» в свое свободное время, оба были на грани нервного срыва и абсолютно измучены. Питри, не терпевшего людской глупости, все больше и больше раздражали отсутствие общения, беспорядок и пустая растрата так необходимых средств. Сам он всегда пытался экономить: в еде был неприхотлив, лично изготавливал инструмент и упаковку, не брал ослов, если мог дойти пешком, пусть даже восемнадцать миль или больше. В 1886 г. он ушел из «Фонда». Кроме того, ученый поссорился с Валлисом Баджем, помощником хранителя египетских и ассирийских древностей в Британском музее, и испортил отношения с Эмилем Бругшем, представителем «Службы древностей» в Каире. Перспективы были не радостными:

Работа на «Фонд» подошла к концу, я перешел на самофинансирование, поэтому возникла потребность разработать соответствующий план. Годовой доход, который я получал от двоюродной тети, плюс небольшая доля в семейной собственности, составляли 110 фунтов в год, из них около 40 фунтов я тратил на повседневные расходы, пока жил в Англии, а 70 фунтов – на работу в Египте. Другого дохода у меня не было до тех пор, пока мне не исполнилось сорок. [79]

Однако Питри, наконец‑то, начал вести записи. Генетик Френсис Гальтон поручил ему сделать фотографии голов врагов и союзников Египта, высеченных на стенах храмов периода Нового царства. Фотографии были нужны Гальтону для работы над расовыми типами, на которую он получил грант в размере 20 фунтов. Питри объединил усилия с Гриффитом. Они наняли в Каире небольшую лодку и поплыли в Асуан. Эта работа была для них сплошным удовольствием, практически отдыхом. Днем они изучали участки, снимали копии с надписей и собирали керамические изделия и кости; ночи проводили за чтением, много писали и старались как следует отдохнуть в тесной каюте, которая служила обоим исследователям одновременно спальней, гостиной, кабинетом и столовой.

А в Луксоре Питри неожиданно получил хорошие новости. Анонимный спонсор был готов профинансировать раскопки в Западной долине, выделив на это 500 фунтов. Но как раз в это время Масперо на посту генерального директора «Службы древностей» сменил Юджин Гребо, который наотрез отказался выдать Питри разрешение на раскопки в Долине царей или близ нее, так что проект закончился раньше, чем успел начаться. Для английской египтологии назначение Гребо вылилось в настоящую трагедию. Ленивый и абсолютно неподходящий для этой должности, он к тому же был настроен против англичан. Даже Валлис Бадж, который никогда не оказывал поддержку работе Питри и его команде археологов, заметил, что «все, кто желал развития египтологии и сохранения национального достояния Египта, были недовольны таким назначением».[80]Главным достижением Гребо был перенос коллекции из старого тесного Булакского музея в новый музей в Гизе. К сожалению, несколько ценных предметов утратили во время транспортировки, хотя это и не удивительно.

Путешествие Питри назад в Каир было незабываемым лишь потому, что прошло в компании полдюжины осужденных, прикованных друг к другу цепями, которые спали рядом с ним на палубе. До возвращения в Лондон у него было время на частичное исследование пирамиды в Дахшуре. Питри вез с собой мумию, купленную за 20 фунтов, для одного из друзей мисс Эдвардс. На Западе все с ума сходили от настоящих мумий, и ученый не был настолько пуристом, чтобы отказаться привезти подарок благодетелю. Многие из доставленных таким образом мумий, надоев своим хозяевам, отправлялись в местные музеи.

Анонимным благодетелем Питри был бизнесмен из Ланкашира Джесси Гэворт, друг Амелии Эдвардс, питающий огромный интерес к Библии и ее связи с Древним Египтом. Другим покровителем был Мартин Кеннард, еще один друг мисс Эдвардс, который уже щедро жертвовал «Фонду» средства. В отличие от Гэворта, Кеннард располагал собственной частной коллекцией антиквариата и был счастлив платить Питри за то, чтобы он ее расширил, и исследователь, теперь уже при деньгах, отправился в Файюмский оазис, что в Хаваре, где находились пирамида Аменемхета III периода Среднего царства и «лабиринт», уже изученные Бельцони.

К северу от пирамиды Хавара Питри обнаружил большое Римское кладбище. Поначалу он был разочарован, ожидая найти некрополь периода Среднего царства. Но это кладбище оказалось далеко не заурядным. Рядом со многими мумиями лежали деревянные панели с нарисованными на них лицами. Необычная находка вскоре привлекла внимание ряда влиятельных посетителей:

По керамике и датированным папирусам, а также по имени Флавиана на одной из пластин найденные изображения отнесли к 100–250 гг. н. э… Иногда мы находили портреты другой эпохи. Прибегал мальчик с известием о том, что найден очередной портрет и, не успевал я еще сам приехать на участок, как отряд был уже там. Шлиман, низенький, круглоголовый, круглолицый, в круглой шапке и больших круглых очках, самый жизнерадостный человек из всех, кого я когда‑либо встречал, категоричный, но всегда открытый всему новому…

Затем сообщают еще об одной мумии… видно, как процессия с тремя позолоченными, сверкающими на солнце мумиями идет через холмы. Портреты нарисованы краской, головы покрыты ярким красно‑коричневым лаком, а картины – позолотой… [81]

Иногда под бинтами мумии скрывались весьма печальные тайны:

В одном из открытых мною гробов лежало тело; я хотел сохранить раскрашенное изображение, но когда потянул за сандалию, то обнаружил под ней пальцы ребенка и коленный сустав взрослого мужчины. Видимо, гробовщик, не желая утруждать себя мумифицированием мальчишки, просто приладил три старые кости и череп, полный грязи, а чтобы родители ничего не заметили, надел сверху маленький позолоченный шлем и сандалии. [82]

Не у всех мумий на кладбище были изображения их лиц. Питри сообщает, что подобным образом украшены лишь 1–2 % мумий обоих полов и всех возрастов. Он лично обнаружил шестьдесят портретов в самом разном состоянии. От самих мумий Питри избавлялся, но, возможно, из‑за работы Гальтона, оставлял их головы, чтобы однажды сравнить их с портретами. Среди погребальных принадлежностей, захороненных вместе с мумиями, была керамика, одежда, игрушки, безделушки и папирусы. Были там также и носки с отдельным «пальцем» для большого пальца ноги, чтобы носить их под сандалии (Питри, который сам обычно и вовсе не надевал носок из‑за достаточно спорных соображений гигиены, пришел в полный восторг), и даже папирус, в котором была изложена вторая часть «Илиады». Невдалеке он обнаружил кладбище крокодилов, посвященное богу Собеку. Здесь Питри нашел мумии крокодилов всех стадий развития: от яиц до взрослых особей.

Понемногу его внимание переключилось на пирамиды. Это была не первая построенная Аменемхетом гробница. В самом начале своего правления он стал строить пирамиду в Дахшуре из кирпича, и к 15‑му году она была практически завершена и покрыта облицовочным камнем. Однако почва оказалась недостаточно плотной, чтобы выдержать столь большой вес, и внутренние стены начали трескаться и обрушаться. Аменемхету пришлось начать все сначала. На этот раз он решил построить пирамиду в Хаваре. Так как времени уже оставалось мало – ведь необходимо, чтобы гробница была полностью готова до того, как царь умрет, – его вторая пирамида получилась несколько меньше первой.

Внутри пирамиды было множество запутанных проходов и потайных дверей, специально чтобы обмануть грабителей. Но задумка фараона не увенчалась успехом – пирамиду полностью опустошили еще в древние времена. А вот Питри ему обмануть удалось. Ученый не смог обнаружить вход на обычном месте, с северной стороны, и решил проделать тоннель через каменную кладку, нацелившись на погребальную камеру. Это была опасная, трудная и бесполезная работа, продолжавшаяся два сезона. В конце концов, исследователь достиг погребальной комнаты и, не в состоянии обнаружить дверь, готов был выйти через потолок:

К 6 января мы достигли верхней камеры. Там я увидел дыру в погребальную камеру и, протиснувшись в нее, обнаружил там два саркофага, стоящих тяжелой работы. Назад меня вытягивали за пятки. Я немного расширил проход и смог попасть в погребальную комнату. Она была сделана из огромного блока кварцита двадцати двух футов в длину, восьми в ширину и шести в глубину, гладкая и с такими ровными углами, что я сразу даже не понял, что она цельная, пока не начал искать швы и не увидел, что их нет. Воды в ней было по пояс, поэтому осколки пришлось искать, подталкивая их ногами на мотыгу и поднимая вверх. Я пообещал полпиастра всем, кто найдет иероглифы, и по доллару за картуши, так что поиски были самыми тщательными. На следующий очень обнаружили имя Аменемхета III, что вовсе меня не удивило: полуразрушенная от воды поверхность не оставляла сомнений в возрасте пирамиды. [83]

Неудивительно, что Питри не нашел дверь. Погребальная камера была выдолблена из единого огромного блока кварцита, который, по оценке ученого, весил 110 тонн. Сверху она была покрыта тремя огромными кварцитовыми плитами; таким образом, комната могла служить гигантским каменным саркофагом. Теперь, когда был пробит вход, Питри смог начать поиски настоящего входа в пирамиду, который совершенно неожиданно оказался с южной стороны.

Из Хавары Питри отправился в Иллахун (Лахун), расположенный недалеко от Файюмского оазиса. Здесь царь 12‑й династии Сенусерт II построил пирамиду из кирпича, покрыв ее известняком высокого качества. И снова на обычном месте входа в пирамиду не было. Питри, расстроенный и не желавший повторять всю работу, проделанную в пирамиде Аменемхета III, потратил несколько месяцев в поисках входа. В конце концов, когда самого археолога на участке не было, секрет был раскрыт:

Фрасер нанял несколько человек, включая двух старых воров. Копая вдоль пирамиды, они наткнулись с южной стороны на колонну, откопав которую, попали в пирамиду раньше Фрасера. Алебастровый алтарь Сенусерта уцелел, но больше там ничего найдено не было. [84]

В разграбленной погребальной камере все еще находился саркофаг царя из красного гранита. Когда четверть века спустя Питри снова посетил это место, он также обнаружил золотую урею (корона царей Египта с изображением змеи) и несколько фрагментов костей ног.

Основная пирамида была окружена девятью пирамидами цариц и двумя стенами. Внутренняя стена строилась из камня, а внешняя – из кирпича. С южной стороны располагались четыре гробницы. Здесь в 1914 г. Питри и его молодому коллеге Гаю Брунтону суждено будет найти «сокровища Иллахуна»: пять шкатулок с драгоценностями и косметическими средствами, спрятанные в гипсовую, заполненную грязью нишу в гробнице принцессы Сатхатхориунет. Единственное, о чем сожалел Питри, так это о «растяжении сухожилия», а Брунтону пришлось делать всю работу. Гастон Масперо, подозревая, что драгоценности в точности повторяют те сокровища, которые де Морган нашел в Дахшуре, был бы счастлив, если бы они покинули Египет, но куда их везти? Сперва Питри предложил сокровища Британскому музею, осторожно запросив за них 8000 фунтов:

В ответ Британский музей прислал мне письмо, в котором говорилось, что если, посмотрев на вещицы, они сочтут их достойными, то смогут отдать за них пару тысяч – нелепое предложение, от которого я сразу же отказался [85]

Драгоценности принцессы Сатхатхориунет ныне выставлены в Музее изобразительного искусства «Метрополитен», Нью‑Йорк.

Рядом со своей пирамидой Сенусерт приказал построить город, чтобы поселить в нем жрецов, писарей и рабочих, необходимых, чтобы до скончания веков поддерживать погребальный культ. Питри обнаружил, что под покровом песка этот город остался практически нетронутым. Вот что можно прочесть в его дневнике от 24 февраля – 5 марта 1889 г.:

Подозреваю, что город рядом с храмом (который, как я слышал, зовется Мединет Кахун) был построен одновременно с ним в период правления 12‑й династии, и с тех пор остался практически нетронутым. Если это и в самом деле так, то он представляет собой огромный интерес для историков. Я не могу с полной уверенностью говорить о его возрасте, но керамические изделия совсем не похожи на все те, что я видел до этого, за исключением осколков периода 12‑й династии, найденных мною в Хаваре. Стены города шли независимо от топографических особенностей через невысокий холм и снова вниз, но образовывали квадрат. [86]

Найти в Египте жилые поселения – большая редкость Построенные из кирпича, вдоль плодородной Черной земли, деревни, поселки и города почти полностью растворились в грязи или были впоследствии перестроены. Только такие поселения, как Кахун, предназначенные для конкретной цели и поэтому построенные вдали от Нила в сухой и суровой пустыне, имели шанс уцелеть. Поэтому вдвойне удачно, что столь ценное для науки поселение нашел Питри, прекрасно понимавший всю его важность и обладавший археологическими навыками, необходимыми для того, чтобы профессионально провести раскопки. В Кахуне он откопал и составил план около 1800 помещений. Большая часть материала, обнаруженного им во время раскопок, – бытовые предметы, включая инструменты, одежду, мебель, игрушки, керамику и даже зерно, – благодаря щедрости Джесси Эворта отправилась в коллекцию Манчестерского музея. Те находки, которые составляли долю археолога, были отданы колледжу Лондонского университета, а ныне выставлены в музее Питри.

После непродолжительной работы в Палестине Питри был готов снова вернуться в Египет. Он решил взяться за пирамиды Мейдума. Здесь царь 4‑й династии Снефру, отец Хуфу, построил первые настоящие пирамиды Египта, окруженные низкими, плоскими гробницами для самых близких членов его семьи и избранных придворных. Когда оказалось, что его пирамида несколько неустойчива, Снефру отказался от нее и перебрался в Дахшур, где начал строительство двух других пирамид и множества небольших храмов. Пирамида в Мейдуме постепенно разрушилась, ныне она похожа на квадратную башню, одиноко стоящую посреди груд мусора. Гастону Масперо удалось проникнуть в нее в 1882 г., но другие работы на этом участке не велись. Питри, раскапывая остатки погребального храма, лежащего к северу от пирамиды (самый древний храм Египта из ныне известных), смог обнаружить имя ее строителя. Он отметил, к своему собственному удовлетворению, что эта древняя гробница, так похожая на Великую пирамиду, подтверждала его недоверие к книге Пиацци Смита, которая стала настоящим бестселлером:

Гробницы, Мейдума – самые древние из ныне известных – были абсолютно заброшены. Вассали вырубил отсюда много фресок; после того, как были извлечены изображения Рахотепа и Нофрет, гробницы снова открыли, туда стали бегать местные мальчишки и бросать камни. Мариэтт сделал мокрые оттиски раскрашенной скульптуры, после чего краски на ней почти не осталось. [87]

Питри всю жизнь вел войну с «мокрыми оттисками»: влажную бумагу прижимали к выгравированным изображениям, и археологи получали точную их репродукцию, которую можно было обвести карандашом, однако еле‑еле держащаяся на стенах краска из‑за этого стиралась. Сам он использовал «сухие оттиски», которые, как и следует из их названия, делали без воды, прижимая бумагу пальцами, а затем обводя отпечаток.

Мариэтт уже исследовал кладбище и обнаружил статуи принца Рахотепа и его жены Нофрет, которые ныне украшают коллекцию Каирского музея. Теперь Питри мог сам исследовать Рахотепа, одну из самых старых мумий Египта, покоящуюся на дне погребальной шахты. Драгоценное тело отправили в Лондон на вскрытие, но оно было утеряно, когда Королевский хирургический колледж получил прямое попадание бомбы во время второй мировой войны.

Следующим участком, за который принялся Питри, был Телль эль‑Амарна (древний Ахетатон), город, построенный царем‑еретиком Эхнатоном (ранее известным как Аменхотеп IV, а во времена Питри египтологи называли его Хуенатон). Амарна дал свое название целому периоду египетской истории: периоду, когда во времена правления 18‑й династии все события предыдущих веков были истолкованы по‑другому, так как фараон решил отказаться от политеизма в пользу одного могущественного божества. Богом Эхнатона стал бог солнца, известный как Атон. Сейчас период Амарна считается самым изучаемым периодом истории Египта. Но во время работы Питри мало кто знал о так называемой ереси Амарны, когда королева Нефертити, ныне известная во всем мире, тогда была лишь одной из многочисленных египетских цариц.

В Амарне никогда не проводились официальные раскопки, хотя план города был составлен. Он был лишь поверхностно изучен Джоном Гарднером Уилкинсоном и Карлом Лепсиусом. Однако в нем уже была сделана одна чрезвычайно важная находка. В 1887 г. некая крестьянка, искавшая «sebekh» (плодородную почву), которая на самом деле представляла собой размытый кирпич – остатки города Ахе‑татона, случайно наткнулась на любопытные глиняные дощечки со странными заостренными знаками. Она продала их хитрому соседу за 10 пиастр каждую, и дощечки не спеша начали свой путь на рынок антиквариата. На экспертов такие вещи не произвели никакого впечатления, и они отказались покупать их. Письмена, на которые обратил внимание египтолог Николас Ривс, «ничем не отличались [по внешнему виду] от подпортившегося собачьего печенья»[88]и казались ничего не стоящей подделкой. Но это были остатки королевского архива Амарны – копии писем, отправленных из суда или в суд, сделанные клинописью. Египтологом, который умел читать и иероглифы, и клинопись, был Валлис Бадж. Именно он первым догадался об истинной ценности находки: «Я утвердился в мысли, что дощечки подлинные и представляют огромную историческую ценность».[89]Но понял он это слишком поздно. Архив разбили на части и продали в разные руки, а многие дощечки и вовсе были уничтожены.

Город Эхнатона лежит на восточном берегу Нила, практически на одинаковом расстоянии от исторических столиц – Фив и Мемфиса. Расположен он был в пустыне полукругом – семь миль в длину и три в ширину, зажатый между Нилом на западе и аркой крутых скал на востоке. Не самое подходящее место для столицы: город стоял изолировано, могли возникнуть проблемы с водой, плодородных земель поблизости было совсем мало. Но именно по этой причине он и сохранился для археологов – в отличие от Фив и Мемфиса, ни одного царя не привлекли прелести Амарны. Некогда, в самом начале правления Тутанхамона, город был покинут и никогда больше не заселялся.

Амарну можно поделить на три составляющих: первая – дворцы и храмы, вторая – утопающая в зелени окраина для царских приближенных, солдат и торговцев, обслуживающих город. Деревня, где проживали рабочие Амарны, лежала в небольшой долине меж скал к западу от города и была самостоятельным поселением, застроенным рабочими, трудившимися на кладбищах знати, – третья составляющая Амарны. Естественная география скал предполагала, что высекающиеся в них гробницы для знати делились на две группы высохшим руслом реки. Местное население обнаружило царскую усыпальницу в начале 1880 г., однако расположение хранилось в строжайшем секрете до тех пор, пока ее не очистили от всего ценного. Когда наконец пришла пора археологов, на их долю выпало совсем немного. Кладбище, предназначенное для менее важных членов общества Амарны, которых, как и в других городах, хоронили в простых могилах, выкопанных в песках пустыни, было лишь недавно обнаружено египтологом Барри Кемпом.

Питри надеялся поработать в гробницах, но не получил на то разрешения, а тем временем царскую усыпальницу, официально обнаруженную в 1892 г., подчистили представители Каирского музея, которые, к сожалению, не опубликовали своих работ. Вместо этого ученый занялся самим городом. Здесь, в здании известном как «Великий дворец», он обнаружил прекрасный, искусно разрисованный гипсовый мощеный пол. Исследователь потратил невероятно много времени, пытаясь сберечь его, раскрашивая нанесенным на палец слабым раствором тапиоки, а затем построил специальную дорогу, чтобы посетители могли любоваться полом, не рискуя повредить его. По мере того, как новость о находке распространялась, сюда начало приезжать все больше и больше людей. В конце концов, для защиты пола от песка и мусора был сделан большой навес, но никакой официальной дороги к этому месту проведено не было, и местные фермеры злились оттого, что год за годом безмятежные туристы топтали их поля.

Питри описывает, как 1 февраля 1912 г. во время немецкой экспедиции, возглавляемой Людвигом Борхардтом, произошло непоправимое:

…в последнее время поток туристов ослаб. Министерство так и не стало строить дорогу, и поля вытоптали, так что однажды ночью пришел какой‑то мужчина и разрубил все на мелкие кусочки, чтобы больше не было посетителей. Вот такой конец постиг эту уникальную находку. Мне ничего не сообщили, и я не смог даже забрать то, что от него осталось. [90]

Такова официальная версия случившегося. Но был еще другой вариант – пол разрушила гвардия, наблюдавшая за другим, менее впечатляющим участком, которой надоело, что их коллеги зарабатывают с помощью этого пола деньги, – причем такая версия звучит куда убедительней. Фрагменты пола собрали и переправили в Каирский музей. Здесь мы и поныне можем любоваться тихим голубым прудом, заполненным крупной рыбой и окруженным разнообразными животными, птицами и растениями.

Работа Питри в Амарне совпала с ужесточением требований законодательства в отношении вопросов антиквариата. Теперь все официально принадлежало Египту, но археологи могли, по решению властей, в знак признательности за работу получить часть своих находок. Для современных читателей это, на первых взгляд, кажется справедливым – памятники древности должны принадлежать той стране, где были обнаружены, они часть ее наследия. Питри и все археологи, приехавшие из других стран, работали на частные коллекции, и их благосостояние в определенной степени зависело от того, сколько антиквариата они привезут домой. Почему такие анонимные спонсоры, как Гэворт и Кеннард должны оплачивать раскопки во благо переполненного Булакского музея – музея, в котором уже было так много экспонатов, что он не знал, что с ними делать, и был не в состоянии позаботиться о них? Питри все еще переживал из‑за того, как обошлись с уникальным деревянным саркофагом, обнаруженным на Греко‑римском кладбище в Хаваре и брошенным рядом с музеем, где он быстро испортился. Музей был настолько переполнен, что продавал в лавке ненужный антиквариат туристам.

Очевидным решением было покинуть Египет и оставить его сокровища в песках, но это не выход. Черный рынок антиквариата быстро набирал обороты, а «Служба древностей» не могла позволить себе платить солдатам за каждый неизученный участок. Любая земля, на которой официально не велись раскопки, находилась под угрозой нашествия предприимчивого местного населения. Теперь эта проблема была решена: все находки принадлежат Египту и разработана система для отслеживания несанкционированных раскопок. Другая проблема – переполненность Каирского музея – вскоре тоже была устранена: для него построили новое просторное здание. Но для Питри, работа которого всегда финансировалась из других стран, новые правила обернулись настоящим несчастьем.

В апреле 1892 г., всего через месяц после того, как исследователь потерял свою мать, умерла Амелия Эдвардс. Она оставила достаточно денег для того, чтобы основать кафедру египтологии в колледже Лондонского университета – было выбрано именно это учебное заведение, так как оно принимало в свои стены как молодых людей, так и девушек. Часть года новый профессор должен был преподавать, а зимой проводить в Египте раскопки. Мисс Эдвардс не упомянула Питри в завещании особо, однако указала, что на данный пост может претендовать человек не старше сорока лет и он не должен работать на Британский музей. Всем было очевидно, кого из египтологов она имела в виду. Так Питри впервые получил должность профессора и стабильный ежегодный оклад в размере 140 фунтов.

Год за годом продолжались раскопки. На севере Египта, в Коптосе (древний Гебту, современный Куфт) ученый нашел несколько статуй: огромную голову римского императора Каракаллы, триаду Рамсеса II и три древние – Доисторического или Додинастического периода – огромные скульптуры фаллического бога плодородия Мина. Коптос был центром древнего культа Мина, и Питри обнаружил остатки того, что когда‑то было одним из первых храмов Египта. Статуи и любое другое изображение Мина шокировали викторианцев, и в музее Питри, расположенном в колледже Лондонского университета, они на протяжении многих лет выставлялись частично прикрытыми. У египетских властей также имелась одна из статуй Мина. Египетское отделение Британского музея отказалось от предложенных им двух скульптур, дав этому довольно странное обоснование: «Статуи не имеют исторического значения». Отделение Доисторического периода заинтересовалось ими, но переговоры закончились ничем, поэтому сейчас две самые древние египетские скульптуры из ныне известных выставлены в Эшмолианском музее, Оксфорд. Эта не поддающаяся объяснению тупость долго терзала Питри, который с некоторых пор предпочитал предлагать свои находки Эшмолианскому музею, а не Британскому.

Затем Питри решил работать в Тух, рядом с южным городом Нагада. Этот участок был выбран неспроста: Питри решил исследовать истоки Египта и заполнить пробелы в истории 1 – 3‑й династий, которую обошли вниманием античные авторы. Район этот был известен своими большими кладбищами, и археолог нашел и обшарил там не одну сотню могил – могил самых обычных людей, а не представителей королевских кровей. Этих людей хоронили в согнутом положении, вместе с рядом погребальных принадлежностей, включая керамические изделия, но без гробов или письменных документов. Все кладбище было нетипичным для Египта; настолько нетипичным, что Питри несколько лет полагал, будто нашел доказательство захвата земли фараонов народом, чья доминирующая культура вытеснила местную египетскую культуру. Предположительно, он относил свою «новую расу», «племя фалькон» к периоду между Древним и Средним царствами, о котором до сих пор имеется очень мало информации. Но он ошибался. С очевидным смущением он признал эту ошибку в своей автобиографии:

Большим сюрпризом в этом месте [Нагада] оказалось огромное доисторическое кладбище, в честь которого этот период обычно называется во Франции Наката [Нагада]. Постепенно мы расширяли участок работы, до тех пор, пока не очистили около двух тысяч могил. Так как керамика и другие вещи отличались от тех, что мы находили в других местах Египта, то они были условно отнесены к «новой расе», а по некоторым признакам, здесь и в Балле, мы предположили, что эти люди были захватчиками в смутный период, начавшийся после окончания правления 6‑й династии. Де Морган, который нашел похожие могилы, отнес их к Додинастическому периоду лишь по догадкам, без каких‑либо доказательств. [91]

Жак де Морган, новый, полный энтузиазма директор «Службы древностей», был профессиональным горным инженером, специалистом по европейскому Доисторическому периоду. У него было много общего с увлеченным и патриотичным Питри, но он был французом (или, как достаточно презрительно говорит нам Питри, наполовину французом, наполовину валлийцем), поэтому они всегда оставались скорее коллегами, нежели близкими друзьями.

Единственное, чем он подкупал Питри, это то, что от него было больше толку, чем от г‑на Гребо. Де Морган оказался прав, отвергнув теорию о «новой расе», и это вовсе не расположило к нему Питри, который не привык ошибаться. Питри и де Морган вместе запнулись о Доисторический период Египта – люди жили в долине Нила еще до того, как Египет стал единой страной под властью царя Нармера, первого фараона 1‑й династии.

Но как же можно датировать сотни гробниц столь разного содержания, если в то время еще не было письменности? Задачу эту было суждено решить Питри с его математическим складом ума. Составляя список содержания каждой могилы на отдельном листе бумаги, он, в конце концов, после шести лет усердной работы смог разработать «последовательную датировку» – новый метод типологии, или классификации, керамических изделий, который используется для разделения могил Нагады и, как следствие, культуры Нагады на три последовательных хронологических периода: Нагада I, Нагада II и Нагада III («Нулевая династия»). Его система, слегка усовершенствованная в свете последующих археологических открытий, и по сей день используется археологами. Сегодня мы знаем, что вся история культуры Нагады существовала на протяжении приблизительно 1000 лет, с 4000 по 3050 гг. до н. э. Питри объяснил свой метод людям, чуждым математике, на ежегодном общем собрании «Фонда» в ноябре 1899 г.:

Если в какой‑нибудь древней стране, в каком‑нибудь доме, комнаты, одну за другой, запирали бы нетронутыми после смерти их владельцев, то сравнивая их содержание, можно было бы легко увидеть, какая комната следовала за какой. Никто не сказал бы, что комната времен Регентства принадлежала Марии или Анне, или отнес бы комнату Елизаветы к комнатам времен Георга III. Последовательность комнат можно было бы. установить, сравнивая мебель и предметы интерьера. У каждой было бы что‑то общее со следующей и гораздо меньше общего с теми, которые относились к более отдаленному периоду. И этот принцип применяется к могилам и горшкам точно так же, как к комнатам и мебели [92]

Именно из‑за его работы и убежденности в том, что осколки простых горшков могут нести столько же информации, что и надписи, Питри назвали «Отцом горшков».

Затем последовали раскопки в Луксоре, Курне, Дешаше и Дендере. К тому времени Питри снова работал на «Фонд» и успел жениться. Хильда Урлин, прекрасная, смелая, предприимчивая, но совершенно не домашняя, стала идеальной женой увлеченному археологу. Вместо того чтобы поддерживать семейный очаг, она предпочитала надеть брюки и работать на раскопках в качестве, художника или чертежника. Флиндерс был только рад такому не совсем обычному положению дел. Он всегда пренебрегал любыми попытками комфортно устроиться во время раскопок: бережливость все еще была его лозунгом, и он ожидал от других такой же экономии. Как заметил археолог Артур Вейгалл на раскопках Питри: «Вы живете на сардинах, и когда сардины кончаются, едите оставшиеся от них консервные банки».[93]Ели в основном консервы, а вновь прибывшим предлагали отведать из уже открытой, полупустой вчерашней консервной банки. Оставшиеся консервы закапывали в пустыне, чтобы воспользоваться ими на следующий год. Жара, грязь и мухи в лагере Питри вели к неизбежному расстройству желудка. Изредка это имело самые неожиданные последствия: прошел слух, что английский египтолог Джеймс Квибелл сошелся со своей будущей женой, мисс Анни Пирье, когда оба страдали от пищевого отравления, которое получили, отобедав с Питри. Квибелл, всегда оставаясь верным другом археолога, приобрел всемирную известность после того, как откопал вместе с Фредериком Грином древний город Хиероконполис и обнаружил плиту Нармера. Но далеко не все терпели спартанскую обстановку в лагере Питри фокус состоял в том, чтобы определить, кто сможет выжить в подобных условиях, еще до того, как они покинут Англию. В Лондоне Питри отбирал команду, приглашая кандидатов по одному на ленч в местный «Express Dairy». Те, кто заказывал дешевое мясо, допускался до следующего теста – быстро пробежать несколько лестничных пролетов колледжа. У полных, страдающих отдышкой мужчин не было шансов сопровождать Питри в Египет.

Следующие большие раскопки ученый проводил в Абидосе, на большом кладбище, центре культа бога загробного мира Осириса. Целые поколения египтян строили в Династический период храмы и гробницы в Абидосе, но Питри в основном интересовали древние развалины – гробницы из сырцового кирпича времен царей 1‑й и 2‑й династий, которые лежали в самой древней части кладбища, известной, как Умм эль‑Кааб, или «Мать горшков». Эти гробницы уже были изучены Эмилем Амелинью, но его работа была поверхностной и неполной – ее даже никогда не публиковали. Амелинью был первым и самым выдающимся ученым, занимающимся коптским языком, совершенно ничего не понимающим и не желающим ничего понимать в раскопках. Он грубо прорубил себе путь во все, кроме одной, гробницы, а затем, по утверждению Питри, сознательно уничтожил те артефакты, которые не мог унести с собой, чтобы увеличить рыночную стоимость своих собственных находок, которые позже продавал с аукциона. Масперо был наслышан об этом бесчинстве в Абидосе и, в конце концов, Амелинью заменили. Питри смог заново исследовать 13 царских гробниц, систематизировав все то, что осталось после Амелинью. Если пользоваться современной терминологией, то эти гробницы относятся к следующим периодам: Нагада III, 0‑я династия (Ири‑Хор, Ка и Нармер), 1‑я династия (Axa, Джер, Джет, Ден, царица Мерит‑Нейт, Анеджиб, Семерхет и Каа) и 2‑я династия (Перибсен и Хасехемуи). Питри был доволен. Гробницы Абидоса позволили ему соединить найденные им в Нагаре доисторические могилы с началом истории Египта, в которой сейчас нет ни одного пробела со времен неолита до завоевания страны Александром Великим.

Питри сделал в Абидосе много важных находок, среди которых была мумифицированная рука с четырьмя золотыми браслетами, найденная спрятанной в стене в гробнице царя 1‑й династии Джера. По наличию драгоценностей Питри предположил, что эта рука принадлежала царице. Ей была уготована печальная участь, подтверждающая недоверие, которое Питри питал к музеям и их работникам:

Обнаружена рука царицы Зер [Джер] с золотыми браслетами, спрятанная в дыре в стене. Парни, нашедшие ее, увидели золото, но оставили все как есть и принесли руку мне. Я снял бинты и увидел на ней браслеты. На следующее утро моя жена могла сделать их точную копию.

Когда по поручению музея приехал Квибелл, я передал браслеты через него. Рука – самая древняя часть мумии из всех, которые я знаю, – и великолепная ткань, в которую она была завернута, также доставили в музей. [Эмиля] Бругша заботила только его выставка: от одного браслета он отрезал половину, сделанную из плетеной золотой проволоки, и выбросил руку и материю. Музей – это опасное место. [94]

Питри больше не работал на «Фонд», но продолжил свои полевые работы. В Гизе он изучил один небольшой участок, который оставили без внимания и американцы, и итальянцы, и немцы, и обнаружил там гробницы периода 2‑й династии, которые подтвердили, что Гиза использовалась как кладбище задолго до того, как Хуфу построил здесь пирамиду. На кладбище Тархан он нашел удивительно много предметов одежды.

В 1914 г., в возрасте 68 лет, Гастон Масперо во второй раз оставил свой пост, он умер двумя годами позже в Париже. Его преемником в качестве генерального директора «Службы древностей» стал уважаемый французский ученый Пьер Лако, хорошо принятый всеми египтологами. Но идеи Лако сильно отличилась от идей добродушного Масперо, к тому же он был ловким политиком. Он прекрасно понимал один очевидный факт: Египет быстро меняется. В марте 1922 г. Фуада I провозгласили королем Египта. В апреле 1923 г. была принята новая Конституция. С отменой протектората египтяне захотели взять под свой контроль все, включая предметы старины. Вдохновленный волной послевоенного национализма, Лако решил, что все последующие раскопки должны контролироваться государством, а все находки, независимо от обстоятельств, остаются в Египте, кроме случаев, когда власти решат сделать исключение. От старой практики деления находок приблизительно пополам отказались. Неожиданно Судан и Ближний Восток, с их более мягким законодательством, показались для археологов, включая Питри, который всегда предпочитал частное финансирование, более привлекательной альтернативой. Это объясняет, почему после окончания второй мировой войны Питри переключился с Египта на Палестину.

Питри уволился их колледжа Лондонского университета в 1933 г., проработав там в должности профессора 41 год, и умер в Иерусалиме 29 июля 1942 г. Его тело захоронено на протестантском кладбище на горе Цион, но голову сохранили в сосуде в больничной лаборатории. Последним желанием Питри было, чтобы ее отправили в Лондон для изучения, но из‑за войны исполнить его волю не представлялось возможным. В конце концов, голову отправили домой, но и по сей день мозг не подвергся изучению.

Когда 78‑летний Флиндерс Питри начал писать свою автобиографию, он подсчитал, что «потратил на археологию 70 лет своей жизни». В течение этих 70 лет он сделал больше, чем кто‑либо еще для того, чтобы египтология превратилась из охоты за сокровищами в достойную уважения науку. Он оставил после себя богатое наследие. Он глубоко уважаем египтологами, а его книги до сих пор читают все археологи. В колледже Лондонского университета основан музей Питри – вечная ему память. Но для большинства людей достижения Питри затмила работа другого человека – человека, которому повезло сделать одну впечатляющую находку. Пришло время узнать о необычных открытиях, сделанных в Долине царей и ее окрестностях.

Date: 2015-07-23; view: 371; Нарушение авторских прав