ГЛАВА 18. Дальше по пути располагался цветочный

Дальше по пути располагался цветочный. Полный вла­ги и запахов. Но слишком много в нём было цветов. Слиш­ком были ярки эти цветы, и Шурочка сразу отвернулась от них. И наткнулась глазами на полочку, сплошь уставлен­ную кактусами в маленьких горшочках.

«Как вы прекрасны! — сказала Шурочка кактусам. — Вы так невзрачны с виду, так неприступны, так колючи. И вдруг вы расцветаете! И такой красивый, такой редкий, такой единственный этот ваш цветок! Такой, который нель­зя сравнить даже с этой розой, выращенной где-то в питом­нике».

Шурочка протянула руку и потрогала колючки одного из кактусов. «Когда-нибудь я соберу вас в коллекцию, и постав­лю её у себя на подоконнике. Подождите немного, и я за вами приду...»

— Руками цветы не трогай! — строго сказала Шурочке продавщица. — Будешь покупать что-нибудь, так давай. А то уже час стоишь, глазеешь.

— Извините, — ответила продавщице Шурочка, и вы­шла из цветочного магазина.

Дальше на пути были только продуктовые. И только вой­дя в продуктовый, Шурочка поняла, как она проголодалась. И отметила про себя, что других чувств у неё не было. По­могли магазины!

«Ах, как хочется есть! Как хочется! Ну, всё бы съела, всё! Сначала — колбасы. И варёненькой бы взяла, и коп­чёной. Да, вот этой... Или этой... Нет, этой. Московской на­до, московской. Да, этой, и этой, и ветчины...»

Шурочка продвигалась вдоль прилавков, сгорая от же­лания съесть сразу всё.

«И сыру, обязательно — сыр, — продолжала желать Шу­рочка. — Пармезан! Нет, масдам. Нет, просто пошехонско­го, но много! И кефиру... и творожной массы... И рыбы. Ры­бы, рыбы. Красной, белой, солёной, копчёной... И булочек, и конфет...»

Шурочка чувствовала, что сейчас закричит. Кружилась голова, ноги подкашивались.

«Стоп, — сказала себе Шурочка. — Стоп, остановись. Давай, в очередь. Давай, реально, на двести рублей. При­кинь. Так, так».

У Шурочки получилось, и она взяла себя в руки.

— Так, так. Мне — батон, пакет кефиру, десяток яиц...

«Всё в порядке, всё в порядке. Домой, домой. Скорее домой, домой...»

Цель была почти достигнута. Мыслей не было никаких. Почти.

Желаний тоже.

«Домой, домой, домой... — думала Шурочка. — Теперь домой, и всё! И я смогу с этим покончить, смогу, смогу!»

Улица, дом, подъезд, лифт, ключи, свет.

Еда. Ча-а-а-а-й...

Теперь на кровать, под одеяло, и телевизор — погромче.

Телевизор, телевизор. Как хорошо... Сначала сериал, по­том какой-то тошнотворный американский боевик. Рекла­ма, реклама до одурения. Хорошо!

Новости. Спорт. Погода. Снова боевик.

Шурочка глушила себя телевизором до половины второ­го ночи, и поймала себя на том, что засыпает, под жутко орущую, в ночной темноте, рекламу пива.

— Люди, вы тоже глушите себя? — спросила Шурочка ночную тьму. Но тьма не ответила.

И тогда Шурочка выключила телевизор и быстренько, чтобы не спугнуть сон, повернулась на бок и с головой ук­рылась одеялом, почти.

Не зря Шурочка морила себя магазинами и телевизором. Не зря глушила свою совесть и своё новое, такое властное желание.

Она не уснула — она «отрубилась» под своим одеялом, без мыслей и сновидений.

Около пяти часов утра Шурочка проснулась. И ей уже некуда было бежать, и рука не поднималась снова нажать кнопку телевизионного пульта.

Некуда ей было деваться, некуда. Не-ку-да...

И Шурочка распахнула свою бедную душу, и завыла, за­причитала навстречу ночи.

У неё больше не было сил глушить себя и глушить в се­бе — боль и совесть.

И не было у бедной Шурочки сил глушить своё новое, неодолимое желание.

«Что? Ширнуться?»

«Ширнуться...»

— Господи... Господи... Что это, что это со мной? За что? Почему? — почти вслух спрашивала Шурочка.

Не было ответа. Ничего не было...