Свиток третий. Сравнивать было особо не с чем, но на драккаре Олафа трое «новеньких» разместились по‑царски: их отвели ближе к концу вместительного трюма

…Сравнивать было особо не с чем, но на драккаре Олафа трое «новеньких» разместились по‑царски: их отвели ближе к концу вместительного трюма, указав место между кожаными тюками. Демократией на драккаре Олафа конечно не пахло, просто это был основной боевой драккар, людскую добычу и всякие другие неповоротливые вещи на него не грузили. Для этого у конунга были еще два…

Тюки оказались мягкие, между ними было относительно тепло и даже уютно, а открытый вход с верхней палубы щедрыми пригоршнями бросал внутрь свежий воздух. К счастью, все трое оказались без приступов морской болезни, что гарантировало между тюками относительно чистое пространство. Насчет же запахов… Ну, драккар не весенний лужок, и волей‑неволей пришлось привыкнуть и к прогорклому жиру, которым щедро промазаны борта, и к жиру свежему, на кожаных тюках и веревках, и к прожаренной смоляными факелами плесени, и к плесени свежей, и к странному запаху водорослей… И ко всему остальному, что крутилось в голове неотвязным словом «полон». Причем пришло это страшное слово только под шелест «белых камней», которые сыпались в руки. Ни короткий бой на берегу, ни туманные отрывки воспоминаний о драккаре Свена, ни порка у мачты, ни даже загребущие лапы Рыжего не подводили такой решительной черты…

X x x

…Олия решительно кивнула головой. Огнивица еще раз пытливо посмотрела на нее, поплотнее перетянула шнурком свои огненно‑рыжие волосы и, повернувшись спиной, неторопливо пошла прочь от сосны. Олия уже хорошо знала эту нарочитую неторопливость: чуть расставила напряженные ноги, вошла в легкое состояние «светлого шага» и вовремя – даже не оборачиваясь, Огнивица нанесла первый удар. Девушка была к нему готова – узкое жало кнута разорвало воздух в двух пальцах от правой груди – успела, увернулась! Донельзя довольная собой, сместилась вперед и взвизгнула: там ее уже ждал обжигающий поцелуй, аккуратно перечеркнувший переднюю часть ляжки. Точно посередине между коленкой и узким кожаным поясом, туго натянутым на бедра. Этот пояс, спереди с ладошку, сзади вообще «шнурочком» – был единственной защитой на теле. Короткий взвизг помог снять нервное напряжение – третий удар Огнивицы заметила вовремя, выгнулась, пропуская кнут за спиной и тут же ушла влево – хииитрая! вон как кнут на обороте вывернулся, не ушла бы – так бы зад резанул, что ого! Огнивица не к груди целилась, сразу по заднице – а там бы руки не сдержала!

Перебрала туго сжатыми пальцами струну веревки – недлинная, она не позволяла сделать под толстым сосновым суком больше трех‑четырех шагов. Помня пропущенный второй удар, сразу вперед не пошла – углядела, как возвращается кольцами кнут в сестре‑стражице, как сплетается в прицеле полета… вжиииик! – снова ушла! на этот раз Огнивица просто повторила предыдущий удар, но уже справа. Ага! хитрющая тоже! Одинаковыми заманивает! Сейчас точно по ногам окрутит! Кнут в правду пошел над самой землей, к голеням – Олия легко подпрыгнула, пропуская его под собой, но слишком рано – на возврате аж искры из глаз… Да уж, с чем‑чем, а с девкиным задом Огнивица ласкаться не будет… Показалось, будто кнут разрезал половинки и стало их четыре – одна полоска как положено, вдоль, а другая от кнута, поперек… поплатилась за посторонние мысли – передок‑то убрала, но лопатки наискось опять перечеркнуты… Сердито (на себя!) выдохнула воздух, собралась и три раза подряд резкие щелчки воздуха говорили о промахах Огнивицы, четвертый ну почти‑почти ушла… ну совсем почти… ладно, кожаный пояс выручил – а то бы поперек срамницы…

X x x

Мотнула головой, отгоняя хоровод грустных мыслей. Не прошли даром уроки Епифана: вишь, даже пень старый на жизнь надеется, борется и жизнь продолжает? Чего глаза округлила? Вишь, мурашки в нем… Жучки всякие… А он смолистыми корнями‑руками за матушку‑землю вцепился, и еще сто лет проживет! Не мертвый он, нет, он усталый… И ждет, пока под его боками, под‑защитом, за щитой – вишь, слово какое? – крохотульки молодые корнями‑корешками в землю уцепятся, усилятся, головушки‑иголочки ним подымут – вот тогда и он на покой пойдет. В землю матушку, откуда пришел, откуда мы приходим и куда возвращаемся… Да не просто уйдет, а себя же на корм молодым пустит.

Или это раньше было? Может, и раньше, до Епифана – когда первые листы Березиха еще сама им читала‑напевала: – И пригнулся варга Северный под снегом… низко склонился… как береза молодая, ровно и сдался, ровно в полон попал… Еще навалило, еще придавило, а он жгутами силушку собрал, время нужное выждал – и по небу клочками тот снег полетел! Развернул варга плечи могучие, на ноги крепко уперся и оглянулся: ну и где вы, клочки‑закоулочки? Что, взяли? Кто тут победу пировал не ко времени? Вот он я, сильней чем был!

Нет, про терпение и время сестра‑стражица Огнивица говорила. Не, она не говорила. Она показывала. Как руки дать, если уж в полон вяжут. Как воздуху набрать, чтоб путы в нужный миг змеями сами сползли… как лежать не двигаясь, а чтобы тело не онемело… как выждать, да не храпа показного сторожиного, а сна настоящего, мертвецкого… или как сон такой – воистину мертвым сделать…

Или не она первая? Мелькали в сумраке трюма знакомые лица. Вон сам варга, которого по малолетству и малости своей видеть пока не достоилась, вон Березиха укоризненно губы сжала, вон Епифан по‑свойски подмигнул, а там и стражицы хороводом, милые да ласковые, да тока не тронь ту ласку без добра – глядишь и сам безо всякого «добра» останешься… Усмехнулась не к месту и поняла, отчего про сестер‑стражиц вспомнила: что‑то мягкое и теплое под боком. Это из полониц, младшая, отчего‑то к ней под бок прибилась. Сопит тихо, смотрит снизу: мол, не прогонишь? Куда же тебя прогонять‑то… Вздохнула, подвинулась, та доверчивым котенком еще плотней прильнула. Вторая из товарок по несчастью чуть поодаль сидела. Глаза потухшие, равнодушные… Все, совсем курицей стала. Или была такая? Одернула себя – не суди, девка! Не судия ты, вовсе не то Род тебе прописал. А что прописал? В том ни Березиха, ни Епифан, ни сам Хрон прочесть не смогли – вроде все по отдельности явственно, и путь, и сказания, и веды… А вместе сложить – так не бывает. Чего‑то одно надо, а не все сразу! Роду видней… Чего судить…

Снова вздохнула – слипались глаза от мерной качки. Свернулась с новой товаркой клубочками, в пол‑глаза дрему… неровную, но нужную. Склонись пока, как Варга северный… пущай снег валит… больше валит – сильней жгуты!

X x x

…Когда жало кнута стегнуло по передку пояса, наблюдавшие за игрой стражицы аж по ляжкам себя заплескали – оценили качество и скорость удара. Ни выше, ни ниже! А ведь девка хорошо уходила, ну дает Огнивица! Эх, снова промах! Сердитый рык – теперь сестра‑стражица попала, да как удачно: почти полный оборот кнута под грудями! Играет с девкой сестра, ну как есть играет – если бы кто из настоящих стражиц сейчас под сосной стоял, наверняка бы по грудям провернула, а этой – пониже… Ведомое дело – влюбилась! Не хочет сосочки багровым наливать… Рычала не Огнивица – это девка рыкнула, коротко и сильно – но опытные сестры знали, что не только от боли. Скорей, от злости на саму себя, что так легко на удар купилась. А Огнивица во вкус вошла – почти половина ударов теперь по голому телу режется. Правда, старается больше спину да зад, на обрате поймать, но и по ляжкам не забывает – вон, полоски как нарисованные кладет.

– Хлесты чтите! – отрывисто сказала Огнивица.

Кто‑то из младших задиристо выкрикнул:

– А чего там честь! Как взвоет, так сдалась! Ай! – Огнивица не вперед, а вбок стегнула – снова по ляжкам, но уже той, задиристой.

Не ожидала, взвизгнула, руками за голые ляжки схватилась – одетых тут всего двое было: девка в поясочке под сосной, да сестра‑божница со своими мазями‑притираниями. Остальные среди дикого леса в дикой красоте – тела чистые лишней одежкой стеснять ни к чему. Отдернула кнут, порезче вывернула – нет, не обманула! Снова на палец от тела прошелестел разорванный воздух. Бисеринки блестят на теле – не крови, нет – пота. Сильная девка – уже сколько танцует, однако легкость почти та же! А вот так тебе! Ишь ты, глазастая… Снова увильнула… Научилась на мою голову… А вот так!!! Вооот, теперь задница уж по‑настоящему под кнутом завиляла… А вот сейчас мы тебя…

– Ух ты!

Огнивица на мгновение даже растерялась – девка подтянулась на руках, словно давно такой удар ждала, тело послала вперед и левой ногой навстречу закрученному жалу. То раза два вокруг ляжки обернулось, а девчонка встречным рывком кнут на себя! – и почти не удержала в руке Огнивица свою плетеную рукоять. Взрывом охов да ахов, плесками ладоней – гул удивленных сестер. Опустила кнут, одним движением узел на руках распустила и прижала к себе девчонку. В глаза заглянула – там еще легкий туман «светлого шага», но уже отходит, уже нормальную речь понимать будет.

– Ты как такое удумала? Я же тебя не учила еще!

– Н‑не знаю… – даже растерялась та, еще не совсем понимая, за что собственно хвалят. И хвалят ли вообще… – Как то само вышло…

– Само? – Огнивица еще раз пытливо всмотрелась в глаза, властно провела рукой по мокрым от пота, посеченным плечам. – Правду говорит Березиха… Ты светлая… Ты будешь ведица…

Девчонка дернулась – не от руки на плечах – боль еще не прожигала солеными каплями пота – от испуга:

– А ты теперь меня… звать не будешь?! Не хочу ведицей… Хочу к тебе…

– И я хочу к тебе… хочу с тобой… – шевельнулись губы Огнивицы. Паутинкой всхлипнул порванный прямо на бедрах кожаный пояс. Переглянулись, тихо растворились в подлеске сестры‑стражицы.

Потные, голые, жаркие – без слов неистово сплелись на щедрой траве. И не было старшей и сильной сестры Огнивицы, не было молодшей белицы Олии – не рядились, не чинились, кто сверху окажется. Тугим луком выгнулось на плечах и пятках тело Огнивицы – тугим листом приникло к ней распростертое поверху тело Олии. Перекатились, снова нашли губы губами. Ртами… и снова губами…потом наоборот – ртами к губам… или губками к ртам? А кто сейчас сверху? Смешался пот, смешалось змеиное сплетение и мелькание сильных тел, смешались, прикрывая рубцы, травинки. И жарким шепотом то в рот, то в губы, то в соски вздутые:

– Я хочу к тебе приходить… Я хочу тебя видеть… Учи меня, Огнивица… а ты меня, Олинька…‑а‑а…!!!

X x x

Толстые доски прогибались под сапогами – вниз, к закутку с пленницами, спускался кто‑то из викингов. Олия сразу узнала его – не тот, не самый главный, а второй, с такими же внимательными глазами. Их тут было всего двое, с такими глазами, что Березиха называли «искряными». Не то чтобы быстрые, как искры… у воина всегда быстрые. Не то чтобы сильные – опять же воинское… Не то чтобы холодные… Ну, холодно тут у них… А когда интерес ко всему нет‑нет да и мелькнет ярким огонечком. Вовсе не значит, что добрые –что одному добро, говорил Епифан, другому мука смертная… однако на тех, что «искряные», надо и свой глаз класть. Хоть в други попадут, хоть в вороги лютые – но они всему голова.

Спустился, кинул между тюками, прямо поверх пленниц, ворох то ли кож, то шкур. Подивилась – люди вроде как северные, а такую грубую одежку носят… толстое все, в три слоя стеганное, мех повылезший… прорехи… Пригляделась, поняла – это с мертвяков снято. Прорехи вон с коркой рыжей… Не вставая, стала руки в куртку прилаживать, завозились и остальные двое. Надела‑накрутила на себя этот зипун‑незипун, кожанку‑некожанку… угу… в три раза обернуться можно… Жестом показала викингу – мол, поясок бы какой. Тот кивнул, шагнул поближе – и взвизгнула заполошенно младшая полонница, что к Олии прижималась – откуда ни возьмись, в руке бородатого холодно блеснул нож. Не было только что, и на пояс к ножнам не тянулся… Повел лезвием перед глазами, подержал, словно пугая, и резко чиркнул где‑то сбоку. Упало к ногам толстое смоляное вервие. Визжать не стала, поздно уже – да и младшая вон как старается… но глазами хлопала старательно, чуть не по слогам, понятливо дрожала: ой как страшно! нож то какой! Ну прямо перед нами! Вот сейчас он нас резать будет! Ой, не тронь нас, злой дядечка!

Заприметила, куда убрал нож. подивилась – ишь ты… Она про такие ножны только слыхала, даже у стражиц не было – вовнутрь в рукав вшитые. Повернул ладонь, и костяная рукоять в кулаке… потаенный нож! Иль разбойный?

Тот молча покачал головой. Как‑то даже с укором – ну чего, мол, дурой играешься? Поздно дрожать стала… и глазищами своими вон на нож как зыркала! Больше из рукава чудеса не являл, да и плетюгами не помахивал. Молча вытащил из ножен меч на пару пядей, молча кивнул на него, потом на борт. Ручищей, все так же в рукавицу затянутой, похоже изобразил волну. Потом сквозь брови и бороду в нее всмотрелся.

Долго объясняешь, злой дядечка с искряными глазами. Я же ведица… Мне твои мысли за версту в читать положено – зря что ли столько лет Березиха с Регвяной на меня угрохали? Помедлила. Так же молча покачала головой – не боись, сбегать не буду. Демонстративно отвернулась, начала возиться с веревкой‑подпояской. Опять не удержалась – тяжелый смолистый конец на руке взвесила. Да, это не цепь… Однако же при случае…