II. Подготовка войны

Российская разведка на службе у Франции. Германская разведка в 1906–1914 гг. Французская разведка, нейтральные страны в качестве базы. Бельгийская разведка. Наказанные шпионы. Отдельные случаи государственной измены. Дело Дрейфуса. Совместная деятельность Антанты и Тройственного Союза в области разведки.

После трехлетнего слушания курса военной академии я был в 1904 году командирован в Большой генеральный штаб. В высшей военной школе я изучил русский язык и слушал наряду с лекциями по военным наукам, лекции по географии далеких стран, по истории давно минувших столетий, по государственному и международному праву, но ничего не слышал об основах нашего века, о современной политике. Не выясняли нам, – офицерам, предназначенным для продолжения работы Генерального штаба, – даже взаимоотношении между странами эпохи Бисмарка, не оказывали никакого влияния на наше отношение к внутренним политическим вопросам, не обращали нашего внимания на политических или экономических конкурентов Германии. Мы были солдатами и только ими. Мы чувствовали себя призванными выполнять, подобно нашим великим военным образцам, наш долг в момент, пришествие которого мы лишь подозревали. Наши взоры были обращены главным образом на прошлое, только в военном отношении – на настоящее и ни в каком отношении – на будущее. Армии, окружавшие Германию, в том числе и армии тройственного союза, [62] были лишь второстепенным предметом преподавания. Франция была врагом. К враждебности России мы еще не привыкли. Англия и Америка считались морскими державами. Говорилось иногда о сущности войны на два фронта, но о мировой войне – никогда.

Первым моим заданием в Генеральном штабе была топографическая съемка одной местности в долине Вислы близ крепости Грауденц. Находясь месяцами в тесном общении со страной и с людьми в Восточной пограничной области Германии, я узнал про беспокойство, которое внушали населению подозрительные явления постоянного русского шпионажа и упорная борьба, которую поляки вели за продвижение в немецкую страну путем покупки и заселения, затрачивая на это крупные денежные суммы. Когда мне при выполнении служебных заданий не раз приходилось вступать в сношения с польскими жителями, последние, возбужденные подстрекателями, относились к прусскому офицеру холодно и почти враждебно.

На Дальнем Востоке поднимающаяся Япония боролась с Россией за гегемонию на азиатском материке. Вдали от своего германского учителя японская армия одержала победу над русской армией. Этим решительным народом были применены германские стратегические и тактические принципы и новейшие завоевания военной техники; они были впервые испытаны двумя великими военными державами. Германский Генеральный штаб решил командировать офицеров в Японию, чтобы там изучить военный опыт японской армии. Я находился среди офицеров, избранных для изучения японского языка. После полуторагодичной работы на восточном семинарии и частных занятии с японцами, которых в Германии, несмотря на войну, имелось большое количество, мы достигли того, что изучили японский язык в достаточной мере. Окруженные завистью товарищей, трое из нас поступили на службу в Японскую армию. Задача их потом оказалась незавидной. Они не встретили в японском офицерском корпусе особенно сердечного приема и их, в противоположность тому как принимали до того в Германии японских офицеров, к действительному ознакомлению не [63] допустили.

Будучи единственным женатым офицером среди обучавшихся японскому языку, я однажды получил короткое уведомление, что моя командировка в Японию не состоится, и что я должен прекратить изучение языка. Бесцельная полуторагодичная напряженная работа была тяжелым ударом даже для самоотверженного прусского офицера. Мой начальник отделения, полковник фон Лауенштейн, бывший военный атташе в Петербурге, утешил меня новым данным мне заданием. Явилась необходимость в разведке против России, которая немедленно после проигранной войны с Японией направила свои вооруженные приготовления против Германии. Как первый офицер, получивший подготовку при Генеральном штабе, я должен был быть прикомандирован к одному военному округу на Востоке и попытаться организовать там разведку и контрразведку против России.

Летом 1906 года я отправился в Кенигсберг. Прежде чем приступить к работе, я предпринял поездку в Россию, находившуюся еще под влиянием революции 1905 года, с целью ознакомиться со страной и людьми, которых я до тех пор еще не видал, без этого ознакомления задача моя казалась мне неразрешимой. У меня не было никаких оснований скрывать в России свое звание германского офицера. Вследствие этого, однако, я натыкался всюду на убеждение, что я прибыл в Россию с целью военной разведки. Во время своего пребывания в крепостях за мною был установлен надзор. В одном большом городе были весьма удивлены моим пребыванием в нем, так как город совершенно не был крепостью. Один из высших чиновников, которому я передал привет от его родных, живущих в Германии, отвел меня немедленно в сторону и спросил, что я хотел бы узнать. Офицеры, с которыми я знакомился, высказывали товарищескую заботливость о моей судьбе. Всюду в России казалось само собой понятным, что офицер ездит заграницу только для шпионажа. Я получил объяснение этому по возвращению из России, когда я приступил к своей задаче организовать борьбу с русским шпионажем в Восточной Пруссии [64] и постепенно все больше его раскрывал.

До русско‑японской войны русский шпионаж против дружественной в течение долгого времени Германии был мало активен. Однако во время этой войны деятельность его усилилась, вследствие страха перед враждебным отношением Германии. Страх этот политически поддерживался Францией и сблизил русскую разведку с французской. Восстановление русской армии по французским указаниям и с помощью французских денег подчинило окончательно русскую разведку влиянию французского шпионажа, давно уже беспрерывно работавшего против Германии, и дало ей возможность ознакомиться со всем опытом последнего. Самодержавное, полицейское и чиновничье русское государство больше всего другого подходило к этой новой, поставленной перед ним задаче. К этому присоединялось также то обстоятельство, что денежные средства, доставлявшиеся Францией для вооружений, оказывали сильнейшую поддержку шпионажу. Суммы, обещавшиеся шпионам и государственным предателям, были чрезвычайно велики по сравнению с положением дела в экономной Германии. Чаще всего, впрочем, все ограничивалось только обещаниями. Состоявшие на русском жаловании, получали в действительности, по большей части, скудную оплату.

Большая часть денежных средств поглощалась собственной организацией в стране и заграницей. Следствием ее больших размеров была недостаточность руководства и надзора, что, в свою очередь, способствовало подкупности занимавшихся этим делом русских полицейских чиновников и офицеров. Успехами своими русская разведка была обязана не столько своим качествам, сколько тому обстоятельству, что появление шпионажа на Востоке застало врасплох германские военные и полицейские власти, которые привыкли до начала столетия иметь дело только с французской разведкой. Недостаточная, вследствие этого, оборона со стороны Германии доставила вскоре противнику заметные успехи и побудила его ко все усиливавшейся деятельности.

Руководство разведкой находилось в руках Генерального [65] штаба в Петербурге. Оттуда шла в контакте с военным атташе и консульствами обработка Берлина, Вены и вообще заграницы. Каждый военный округ на русской западной границе имел разведывательное отделение в составе 6–10 офицеров во главе с офицером Генерального штаба. Разведывательные отделения в Петербурге и Вильно работали против Германии, в Киеве – против Австрии, в Варшаве – против обеих стран. Они «обрабатывали» расквартированные в пограничном районе высшие штабы германских и австро‑венгерских войск. В качестве посредников им были подчинены пограничная стража и пограничная жандармерия, на которые возлагалась, кроме того, мелкая шпионская работа в пограничной полосе как на предположительном театре военных действий. Русская тайная полиция, «охранка», вербовала во всех европейских столицах агентов, которых она направляла к военным атташе для дальнейшего использования. Военные атташе работали также из Германии против Австрии и в национальных противоречиях находили благодарную почву для этой работы.

Германское пограничное население было разложено контрабандой и деньгами русской разведки. Органы последней проникали с неописуемым бесстыдством глубоко внутрь Германии. Действительным повелителем в германской пограничной полосе был русский пограничный офицер. Особенно успешно работал начальник пограничной жандармерии в Вержболове, полковник Мясоедов. То обстоятельство что он был ежегодно во время охоты гостем германского императора в Роминтах, мешало ему в его деятельности так же мало, как мало мешало военным атташе то, что они были специально прикомандированы к особе германского императора. Наоборот, это даже способствовало их деятельности, так как окружало их в глазах германских властей ореолом, с которым трудно было бороться.

Все германские власти требовали прежде, чем принять меры, точных доказательств, несмотря на то, что должны были бы вмешиваться при малейшем подозрении и сами доставлять эти доказательства, или, по крайней мере, мешать шпионажу путем [66] своевременного вмешательства. Деятельности германской полиции вредило также то, что она желала ловить и препровождать шпионов, но не чувствовала себя призванной преграждать пути шпионам. Для того чтобы шпионаж не заметил, что за ним следят, все производилось без участия гласности. Хотя, все же удавалось подвергнуть суровому наказанию многочисленных шпионов и предателей, но сохранность тайны оставалась несовершенной. Вражеской разведке наносили вред, но ее не предупреждали.

Смелость русских органов шпионажа в Германии заходила так далеко, что они требовали у германской полиции защиты, как от сыщиков, которые наблюдали за ними, вместо того, чтобы взяться за них, так и от становившейся недоверчивою публики. Поэтому судьба настигла упомянутого выше полковника Мясоедова не на германской земле, а лишь позднее в его собственном отечестве. Во время войны он был казнен в Петербурге за государственную измену в пользу Германии. Приговор этот, как и многие подобные, был ошибочным. Он никогда не оказывал услуг Германии. Так как это меня интересовало, то я попытался установить причину этого приговора. Полковник пал, по‑видимому, жертвой своей любви к женщинам, а выставленное обвинение было лишь особенно удобным во время войны предлогом для устранения соперника другой высокопоставленной особы.

Этой русской разведке противостояла до 1906 г. немецкая разведка, располагавшая одним офицером Генерального штаба в Берлине и несколькими совершенно неподходящими, недеятельными офицерами на границе. В то время как русская разведка располагала почти неограниченными средствами, германский рейхстаг предоставлял ежегодно Генеральному штабу для всей разведки и контрразведки всего лишь 300.000. В то время как в России все власти находились к услугам разведки, германские власти относились к стремлениям германского Генерального штаба тем недоверчивее, чем выше были эти власти; подчинявшиеся же ведомству иностранных дел учреждения относились даже отрицательно, так как и собственная [67] разведка, и оборона от чужой разведки рассматривались, как вредящие «дружественным отношениям» Германии с другими странами.

Условия для организации германской разведки в России были, на первое время, благоприятными. Среди преобладавшего в русской пограничной полосе еврейского населения можно было без труда найти многочисленные элементы, готовые выполнять шпионские поручения и служить посредниками в сношениях с занимавшими высокие посты чиновниками и офицерами. Еврейский торговец и ростовщик и без того играл в этих кругах роковую роль. К этому присоединялось отрицательное влияние обширного русского шпионажа, вследствие которого он вошел в кровь, как пограничного населения, так и чиновников и офицеров.

Здесь я впервые заметил вред, от которого страдает своя же нация, когда населением пользуются для шпионажа без плана и системы, и научился впоследствии понимать, почему Англия и Франция использовали для своего шпионажа, преимущественно, нейтральных иностранцев. В то время, как Россия развращала сама себя, они держали свой народ вдали от этого яда и развращали нейтральные враждебные народы, особенно в Австро‑Венгрии и Германии.

Если, следовательно, в Германии власти не желали верить в шпионаж, а население жило в тылу вполне спокойно, имея лишь фантастическое представление о шпионаже, то в России, последний был для властей и для населения чем‑то само собой понятным и повседневным. Неправильно было бы, однако, думать, что германская разведка могла извлечь из этого существенную пользу. Она не располагала средствами, которых от нас требовали русские круги, желавшие не столько доставлять Германии достоверные сведения и выполнять опасную для себя работу, сколько без труда зарабатывать крупные денежные суммы. Очевидно, в России шпионаж рассматривался, как источник Денег, прежде всего, независимо от того, черпались ли при этом Деньги на службе для России или против нее.

Еврей как шпион в России, не был знаком с военным Делом и не мог, поэтому, работать самостоятельно. А как [68] посредника, его часто обманным путем лишали заработка те русские, к которым он подходил для целей государственной измены. По большей части он обращался к таким лицам, которые ему уже были известны по своему легкомыслию и веселому образу жизни и которые от него зависели. Но они часто, однако, отделывались и от своих старых долгов, угрожая искусителю выдачей властям, так как над всеми заинтересованными в эксплуатации разведки витала внимательная полиция и каждому предателю грозили драконовские законы против шпионажа.

Но и независимо от этого, русский офицерский корпус и чиновничество, несмотря на причиненный им собственным шпионажем нравственный вред, проявляли сильное национальное сознание, так что при всех завязанных сношениях дело лишь очень редко доходило до действительных услуг германской разведке; по большей же части имелись лишь попытки надуть ее. В противоположность этому, было установлено, что немцы, завербованные русской разведкой, работали даже в качестве государственных изменников добросовестно и дельно и были скромны в своих претензиях. При этом их держали в строгом повиновении угрозами, что они будут выданы германским властям, если будут недобросовестны, непокорны или нескромны, и делали их, таким образом, вполне покладистыми. Большое число государственных изменников в Германии давало возможность выполнять эти угрозы, не нарушая чувствительно собственных интересов. Таким образом отделывались от выполнения всех неудобных и ставших невыгодными обещаний.

Благодаря тому, что военные и гражданские власти, вся полиция и русские представительства заграницей участвовали в поддержке собственной разведки, у них вошла в плоть и кровь внимательность ко всякому признаку осведомительной деятельности Германии в России. Вследствие этого, оказывалось почти невозможным послать в Россию немцев с осведомительными заданиями. Военные дела были покрыты густым покровом тайны. Достоверные сведения могли давать лишь весьма способные и сведущие наблюдатели. Иностранцы были в России на виду. Они бывали там в небольшом количестве [69] и почти исключительно с деловыми целями, в противоположность Германии – большой стране, лежащей на пути международных сообщений и с международными посетителями культурных центров и курортов; благодаря этому, для разведки в России не были пригодны иностранцы, игравшие столь крупную роль в разведке государств Антанты в Германии.

После моей командировки в Восточную Пруссию последовала двухлетняя строевая служба в качестве ротного командира в средней Германии. В июле 1912 г. я был переведен в Генеральный штаб, а в начале 1913 г. был назначен начальником разведывательного управления Большого генерального штаба. В качестве такового, я должен был одновременно руководить совместно с полицейскими властями борьбой с вражеской разведкой. Выбор столь молодого для этой должности офицера показывал незначительный размер системы, которой он должен был заведывать. Одновременно, однако, это назначение указывало на желание Генерального штаба со свежими силами наверстать упущенное, так как генерал Людендорф имел, в качестве начальника оперативного отдела, руководящее влияние в Генеральном штабе.

Прежде чем вступить в новую должность, я съездил на короткое время во Францию, желая, по крайней мере, иметь представление о стране и населении, прежде чем предо мною закроются границы и этого государства, против которого, наряду с Россией, Генеральным штабом была организована разведка. Особенно добросовестно выполненные мною французские предписания о прописке германских офицеров привлекли ко мне такое внимание властей, даже приблизительно подобного которому не оказывали в Германии иностранным офицерам. Мое звание офицера Генерального штаба еще более усилило это внимание. При этом власти не переставали быть изысканно вежливыми. Сильное впечатление произвело на меня возбужденное настроение против Германии, которое я мог наблюдать всюду, особенно в театрах, и целью которого являлось напоминание населению об Эльзасе и Лотарингии, с одной стороны, и введение его в заблуждение относительно военных [70] приготовлений Германии, с другой. Я не могу припомнить подобных правительственных мероприятии в Германии до войны.

Возвратившись в Германию, я получил в Меце и Страсбурге от властей, которым была поручена борьба с французской разведкой, сведения о современном состоянии шпионажа, ведущегося Францией против Германии. Вдоль границы, за густой завесой специальных комиссаров, искавших агентов, державших с ними связь и наблюдавших за ними, работали разведывательные отделы Генерального штаба при губернаторствах крепостей Бельфор и Верден и при командовании XX армейского корпуса в Нанси. К серьезным политическим последствиям уже в 1887 году привел случай со Шнебеле. Этот специальный комиссар до такой степени пренебрегал необходимыми предосторожностями при своих личных многочисленных осведомительных поездках в Германию, что возбудил, наконец, даже внимание германских властей и был арестован при переходе границы. Возбуждение, вызванное во Франции этой непривычной со стороны Германии мерой, возросло под влиянием военного министра Буланже до опасности войны. В целях ее устранения, Бисмарк распорядился освободить комиссара, который продолжал свою деятельность по разведке из Нанси в качестве учителя языков. Происшествие это обнаружило, кроме того, что комиссар этот был деятельным членом монархической партии. Это не помешало ему, однако, поступить на службу к республике для разведки против Германии, как не помешало и республике защитить его за это и вознаградить.

Германская полиция в Эльзас‑Лотарингии оказалась совершенно недостаточной для борьбы с проникновением французских шпионов. В этом не было ничего удивительного, так как расходы на полицию утверждались ландтагом, а в последний входили элементы вроде Веттерле, Блюменталя и т. п., которых подозревали в оказывании французам изменнических услуг, и которые, по крайней мере, совершенно не были заинтересованы в усилении германской полиции. Таким образом, германской пограничной полиции противостояла на французской стороне вдесятеро более многочисленная. А существовавшим с 1875 г. [71] разведывательным отделениям французского Генерального штаба с многочисленными офицерами были впервые в 1910–1913 годах противопоставлены германские разведывательные офицеры при трех округах Эльзас‑Лотарингии. Предоставленные самим себе, они должны были одновременно принять на себя, в контакте с центральным полицейским управлением в Страсбурге и под руководством Большого генерального штаба, борьбу с французским шпионажем.

Население, особенно в Эльзасе, усиленно шло навстречу французским стремлениям. Многочисленные эльзасцы переселялись, при наступлении призывного возраста, во Францию. Французская разведка использовала их немецкое образование, их родство и знакомство с немцами. Многие французские офицеры также выросли в германских школах и были весьма подходящими для разведки в Германии. Французам были сданы в аренду многие участки для охоты. Благодаря этому, а также благодаря французским владельцам поместий, замков и домов, в области всегда много находилось французов, которых держали, по крайней мере, с помощью «районных законов» вдали от укреплений. Зависели от французских основных учреждений и немецкие монастыри в Эльзас‑Лотарингии.

В противоположность русской разведке, страдавшей всеми недостатками молодой, чрезмерно разбухшей и развращенной чужими деньгами организации, французская проявляла уже тогда соответствовавшее вековому опыту мастерство и отличалась грубостью, соответствовавшей ненависти и политической смелости Франции. Не были редкостью взломы учреждений и офицерских квартир, относительно которых можно было доказать, что орудия взлома были доставлены французским шпионажем. Не останавливался последний и перед работой с одурманивающими веществами и ядом. Изображения шпионов в уголовных романах и кинематографических фильмах имели своим прообразом страстно проводимую французскую разведку довоенного времени.

Уже с 1894 года имелись доказательства того, что [72] французская разведка свила себе гнезда среди германских военнослужащих. Так как, однако, полиция, ведущая контрразведку, имелась в небольшом числе лишь близ границы, то фактические данные ограничивались, главным образом, Эльзас‑Лотарингией и лишь изредка удавалось доказать, что французский шпионаж перескочил уже через пограничную полосу и пустил корни внутри Германии. Но и это некоторыми случаями обнаруживалось. В качестве примера того, как далеко простиралась работа французского Генерального штаба, мы приведем лишь историю специального комиссара Томпаса. Отец его поселился после войны 1870–1871 г. в Мюнхене в качестве торговца французскими винами. Сын получил немецкое образование. Затем он познакомился с Германией, состоя на службе международного общества спальных вагонов. Достигнув призывного возраста, он был призван французским Генеральным штабом и обучен разведывательной службе. Он должен был позаботиться о том, чтобы его немецкие знакомства были рассеяны по империи. Он постарался, в особенности, над тем, чтобы его мюнхенские подруги переселились в Берлин и завязали сношения с молодыми офицерами, преимущественно из военно‑учебных заведений. Стали известны два случая, когда германские офицеры поддались систематическому обольщению этой организации. Под французским руководством они обокрали полностью артиллерийскую и инженерную школы. Что не должно было пропасть, было с помощью французов сфотографировано.

Особенно обильным источником военных сведений о Германии являлись для французской разведки бежавшие во Францию германские дезертиры. Уже до войны было обращено особое внимание на использование этого источника. Совместным циркуляром министерств внутренних дел, военного и морского от 1‑го июня 1913 г. были отменены прежние распоряжения и заново разработана подробная инструкция. Особенно заботились о том, чтобы каждого перебежчика тщательно допросил «с военной точки зрения» предназначенный для этого офицер, и чтобы он, в тех случаях, когда можно предполагать, «что перебежчик в состоянии доставить особенно интересные сведения», направил [73] его для дальнейшего расспроса в военное министерство в Париже. Относительно допроса существовали подробные инструкции, по отношению к дезертирам – начиная уже с 1909 г. Протокол допроса дезертира должен был содержать, в зависимости от рода оружия опрашиваемого, определенные многочисленные вопросы, ответы на которые могли доставить ценные сведения о германских военных учреждениях. Достойно упоминания, что заботились и о том, чтобы склонить дезертиров к отдаче своих военных и других документов, которые пересылались разведывательному управлению и использовались агентами его при их въезде в Германию.

Легкость шпионажа в Германии увеличивала усердие всех его органов, получавших, кроме заработка, почетные отличия. В противоположность русской разведке, французская выплачивала большие суммы и достигала таким путем больших успехов, чем те, которыми русская разведка была обязана своему действию напролом и невнимательности к судьбам людей. Но и французская разведка впадала в легкомыслие. И ее офицеры не останавливались перед личной деятельностью на германской почве. В декабре 1910 года был арестован офицер разведывательной службы из Бельфора, капитан Люкс, не смогший противостоять притягательной силе верфи графа Цеппелина в Фридрихсгафене и честолюбию, побудившему его к самостоятельному производству нужной разведки. Присужденный германским судом к рыцарскому заключению в верхнесилезской крепости Глятц, он сбежал оттуда с помощью органов французской разведки на востоке Германии и в Богемии. Оказалось, что уже задолго до войны Франция свила гнездо и там. С другой стороны, и русская разведка действовала на западе Германии в тесном контакте с французской. Для руководства было организовано особое отделение в Швейцарии под начальством высших офицеров, которые чувствовали себя вдали от России особенно уверенно и швырялись большими средствами. Деятельность их была, поэтому, почти вся известна, и вред, наносимый ими Германии, был невелик.

Но и без этого Швейцария, Бельгия, Голландия и [74] Люксембург были издавна ярмаркой работающих против Германии с 1910 г. и взаимно друг друга поддерживающих разведывательных учреждении Антанты. Страны эти доставляли представителям разведки приятное и богатое развлечениями место жительства, а их агентам – лучшую возможность незаметно ездить в Германию. Чем более руководство шпионажем переносилось в нейтральные страны, тем больше щадилось собственное население и шпионы вербовались среди населения этих стран.

Самое большое шпионское бюро содержала Франция в Швейцарии. Оно находилось в Женеве; начальником его был сначала подполковник Ляргие, а затем обер‑лейтенант Парше. Его обслуживало приблизительно 90 человек. Базель был в течении десятилетий резиденцией вспомогательного разведывательного учреждения против южной Германии. В начале войны там было обнаружено швейцарской полицией французское шпионское гнездо, которое должно было взрывать германские технические железнодорожные сооружения.

«Intelligence department» английского Генерального штаба содержало свое самое большое шпионское бюро в Брюсселе, ул. Даршард, 7, под начальством капитана Рендмарт фон Вар‑Штар. За рубежом главным образом выступал, и с большим успехом, инженер Герберт Далэ Лонг, работавший по разведке и во многих других местах под именами: Лессинг, Ланэ, Далэ‑Хербет, Леиор, Гонг. Это шпионское бюро имело разветвления в Голландии, главным образом в Амстердаме, где происходило большинство переговоров со шпионами. Впрочем, Бельгия, Голландия и северные государства и сами являлись объектами английской разведки. Последняя поэтому выступала здесь чрезвычайно осторожно. Для шпионажа в этих странах она пользовалась и германскими подданными. Ей было легко вербовать людей в Германии и среди путешествующих по Британской Империи или живущих там немцев, так как последние полагали, что они не делают ничего бесчестного и, во всяком случае, противного интересам своей родины, получая крупное вознаграждение, как английские шпионы, или же чувствовали себя польщенными [75] оказанным им Англией доверием. Для английской же разведки они были ценны также и тем, что она могла от них отречься в случае их провала. Английская разведка заходила на этом пути так далеко, что пыталась склонить к шпионажу заграницей германских офицеров, питая большое доверие к их ценности и добросовестности. Это была чрезвычайно ловкая игра Англии, направленная на скрытие своего мирового шпионажа и на отвлечение подозрения на Германию. Задолго до войны Англия была, без сомнения, осведомлена о военной и морской мощи Голландии, Дании, Норвегии и Швеции, имела твердые планы на случай, если эти страны также должны будут активно втянуться в войну, и располагала в этих странах предпосылками для торговой и экономической войны с Германией. Только Россия соперничала с Англией в отношении разведки в северных государствах. Центр ее заграничного шпионажа находился в Копенгагене, чему благоприятствовали отношения между датским и русским двором. Руководил там шпионажем генерал Игнатьев, а в последние годы перед войной – Ассанович. Последний работал успешнее своего предшественника и неоднократно переносил поле своей деятельности в Стокгольм. Он был способным учеником английской разведки и начал перед самой войной употреблять немцев для шпионажа в соседних государствах.

Заграницей поддерживали французскую разведку военные и морские атташе и консульства, особенно расположенные на менее поддающихся наблюдению постах. Так, например, могла быть доказана совместная деятельность консула Робэи в Бремене с морским атташе Фаррамонд в Берлине. В 1910 г. Жорне Фукс был назначен французским консулом в Берлине, хотя еще в 1892 году он был выслан из Эльзас‑Лотарингии как один из самых усердных политических агентов Франции. Германия заявила протест, но удовлетворилась тем, что его перевели в Нюрнберг. Там он находился всегда под подозрением в шпионаже. Оно подтвердилось во время обыска в его квартире при объявлении войны. Консула, находившиеся в Швейцарии, все поголовно работали по разведке. В качестве особенно усердного должен быть отмечен консул Викстрэм в Мальме. [76]

Бельгийская разведка против Германии начала проявлять себя лишь с 1912 года. Несмотря на связь с французской разведкой, она имела все отличительные признаки молодой еще неопытной организации. Цели ее не шли дальше ближайшей пограничной полосы, и успехи ее были с виду невелики. Она являлась скорее доказательством непосредственной военной подготовки и интересна тем, что еще до возникновения мировой войны Бельгия уже была в рядах Антанты.

Внутри указанных организационных рамок шла с 1910 года разведывательная работа Антанты, с разграничением областей этой работы. На долю России приходилась почти исключительно военная разведка Германии, Австро‑Венгрии и Балканских государств. На Францию была возложена, наряду с военной, политическая разведка Германии и Италии. С Англии была снята забота о военных вопросах, она ограничивалась морской разведкой. Она выясняла, прежде всего, хозяйственно‑политические вопросы и подготовляла политическую пропаганду против Германии.

В военной разведке Антанты поражала ее наступательная тенденция. Она не довольствовалась разведкой мощи германской армии и флота и их наступательной силы.

Английская разведка выяснила главным образом возможности высадки на германском и датском побережьях и действовала в Бельгии и Голландии. В 1910 и 1911 г.г. были арестованы лейтенанты Брандон и Тренч, и адвокат Стюарт. Они должны были исследовать Кильскую гавань и канал Северного моря. Английские офицеры объезжали в сопровождении французских Бельгию и французскую пограничную область. В Спа было раскрыто отделение «Intelligence department».

Русская разведка вполне ознакомилась с восточными крепостями Германии и со всей железнодорожной и шоссейной сетью восточной Германии. В Австрии и на Балканах она всюду пустила крепкие корни среди славянских национальностей. В северных государствах и в Швейцарии она была тесно сплетена с разведкой Англии и Франции.

Французская разведка господствовала в Бельгии, [77] Люксембурге и в Швейцарии. Она интересовалась всей германской системой крепостей на западной границе, рейнскими мостами позади нее и, в особенности, возможными переходами через Мозель между Диденгофен и Триром. Из Голландии пускали почтовых голубей вдоль Рейна и до Швейцарии. На речных мостах была» установлены наблюдатели, которые должны были в случае войны сообщать о распределении германских военных сил между восточным и западным фронтом. Война Германии на два фронта была основой многих опросных листов для агентов. Из Голландии также приучали голубей к полетам по линии Ганновер‑Шнейдэмюль‑Торн. И на этом пути стояли наблюдатели для сообщения о распределении германских сил между восточным и западным театром военных действий.

Германская контрразведка могла убедиться в этих фактах уже на основании того материала, который все в большем количестве поступал к ней до войны в связи с громадным усилением вражеского шпионажа. Первые военные события уничтожили вражеские планы нападения и обесценили результаты этого шпионажа. Одно за другим победоносные для немцев сражения перенесли войну на западе с самого начала во вражескую страну; на востоке немецкие армии отбросили угрожающие массы русской армии на восток. Во вражеских крепостях и городах – в Брюсселе, Варшаве, Вильно и Бухаресте, на стоянках французских командований и специальных комиссаров были захвачены акты и документы, которые подтверждали организацию, совместную работу и цели разведки уже открыто сражавшихся против Германии противников. Военная добыча после битвы под Танненбергом доставила особенно много доказательств военных приготовлений России наступательного характера, лежавших на русской разведке.

Число арестованных и приговоренных германскими гражданскими судами за шпионаж быстро росло. [78]

Годы | Арестовано | Осуждено

1907 |? | 3

1908 | 66 | 9

1909 | 47 | 6

1910 | 103 | 10

1911 | 119 | 14

1912 | 221 | 21

1913 | 346 | 21

1914 (в I пг.) | 154 | 51

Всего: | 1056 чел. | 135 чел.

Среди осужденных было 107 немцев, из них 32 эльзас‑лотарингца, 11 русских, 5 французов, 4 англичанина, 3 австрийца, 2 голландца, 1 американец, 1 швейцарец, 1 люксембуржец.

Шпионаж производился в пользу Франции в 74 случаях, России – 35, Англии – 15, Италии – 1, Бельгии – 1 и в 9 случаях в пользу нескольких из них одновременно.

Цифры эти показывают громадный рост разведки до самой войны. При этом следует принять во внимание, что шпионаж ведется очень осторожно и производился тем осторожнее, чем энергичнее действовала германская контрразведка. Установленные факты могут поэтому рассматриваться лишь как весьма небольшая часть фактически имевшего место шпионажа. К этому необходимо прибавить, что самые тяжелые случаи государственной измены, в которых услуги врагу оказывались германскими военнослужащими, разбирались военными судами и не включены в вышеприведенные цифры.

Данные о национальности шпионов и государственных изменников показывают, в какой ужасающей степени шпионажу удалось обосноваться среди германского населения и как, в особенности, эльзас‑лотарингцы поддерживали французский шпионаж. Если в этой сводке фигурируют лишь немногочисленные нейтральные иностранцы, то это объясняется тем, что они имели возможность легче всего ускользать от германского наблюдения. Франция идет впереди с 74 случаями. Цифра эта заслуживает особенного внимания, так как французская разведка была самой солидной, и поэтому доказать ее деятельность удалось в такой большой мере. [79]

Россия со своей неуклюжей разведкой не дала даже половины этого числа. При крупных предприятиях пускался в ход весь опыт французской разведки. Приведем некоторые случаи франко‑русской разведывательной деятельности, которые были полностью раскрыты и установлены судебным порядком:

В 1912 году, когда русская разведка усилила свою деятельность против восточных крепостей Германии, первый писарь губернаторства крепости Торн был помещен в служебном здании для охраны секретных планов и документов. Немного времени спустя про это узнала русская разведка. Разведывательное отделение варшавского военного округа, под начальством особенно деятельно и успешно работавшего полковника Батюшина, добилось привлечения назначенного для охраны писаря к нему на службу. Снабженный фотографическими аппаратами он доставил все, что ему было доступно. Полковник Батюшин не останавливался перед личным приездом для инструктирования в Торн и в Бреславль, где у него на службе находился также писарь крепости. Для торнского предателя оказалась роковой поездка через Австро‑Венгрию и Швейцарию в Варшаву и Париж для доставки своего материала. На обратном пути из Парижа он был в Германии арестован и приговорен к высшему наказанию в 15 лет тюремного заключения. Найденные у него русские деньги были сравнительно невелики, французские же значительны.

В начале 1914 года прибыло обратно в Берлин письмо, адресованное до востребования в Вену – Ницетас, которое не было получено адресатом. Письмо было вскрыто. В нем оказались русские деньги. Содержание его указывало, что деньги предназначались для изменнических целей. Австрийский генеральный штаб был об этом уведомлен. Он установил надзор за соответствующим почтовым отделением. Поступившее по этому же адресу письмо было однажды вечером получено мужчиной, личность которого, вследствие неблагоприятного стечения обстоятельств, тотчас же установить не удалось. Он уехал в автомобиле, и наблюдавший уголовный чиновник смог установить лишь номер этого автомобиля. Он последовал за ним [80] в другом автомобиле, но нагнал его лишь тогда, когда седок уже вышел. Единственной точкой опоры оказался потерянный в автомобиле перочинный нож. Владельцем его оказался полковник Редль, начальник отдела Генерального штаба в Праге, покончивший самоубийством, после того как сознался в своем предательстве в пользу русской разведки. Он был привлечен из Берлина через русского военного атташе.

Почти одновременно поступили в Берлин, в Генеральный штаб, письма, в которых какой‑то незнакомец из Женевы пересылал части документов, являвшихся по его словам копиями секретного германского военного материала, проданного Франции и России. Сначала это было принято за мошенническую проделку. Но дополнительные присылки показали, что это были действительно копии германских предварительных работ на случай войны. Отправитель отказывался дать более точные указания или приехать для этой цели в Германию. Обстоятельство это заставило заподозрить целый ряд учреждений и войсковых частей в том, что ими совершена государственная измена. В конце концов, доказательства сконцентрировались над одним высшим учреждением, находившемся сначала в Кенигсберге, а в то время в Познани, и в частности – над его бывшим писарем, который уже окончил свою военную службу и был уважаемым чиновником, а также над писарем одного кавалерийского полка. Для окончательного выяснения вопроса разведывательный офицер из Кенигсберга поехал к незнакомцу в Женеву. Там он встретил под вымышленным именем бывшего секретаря русского консульства, фон Экк, который был раньше известен нашему офицеру. Пользуясь своим служебным положением в консульстве в Кенигсберге, фон Экк склонил к государственной измене в 1911–1913 гг. германских военнослужащих, в том числе и выше названных. Теперь он находился в Женеве и пытался вторично превратить в деньги свои знания. Оба писаря были приговорены к высшему наказанию – к 15 годам тюремного заключения. Только один из них получил более или менее крупные суммы, другой же не получил почти ничего и после первой услуги использовался русской разведкой без вознаграждения. Фон Экка также настигла [81] его судьба. Во время войны он был арестован при переходе Тирольской границы.

В апреле 1914 года контрразведка из Петербурга сообщила о том, что Генеральный штаб ведет там переговоры о покупке планов германских восточных крепостей. По более точным данным предательство должно было исходить из одного центрального учреждения в Берлине. В течение 24 часов виновный был найден в лице одного старшего писаря. Он сознался в том, что совершил предательство по предложению русского военного атташе, полковника Базарова, и через его посредство послал планы в Петербург. Немедленное сообщение Генерального штаба министерству иностранных дел и требование немедленного отъезда русского военного атташе были, очевидно, неприятны министерству, тем более, что атташе отрицал всякое участие в этом деле и считал оскорблением для своего положения и своей личности то обстоятельство, что его утверждению противопоставляют свидетельство какого‑то фельдфебеля. Потребовалось еще одно сообщение русскому посольству о том, что курьер, привезший планы в Петербург по поручению атташе, находится уже на обратном пути на германском пароходе, не имеющем остановки между Петербургом и Штетином и не имеющем беспроволочного телеграфа; что поэтому снестись с курьером невозможно, и что немецкий капитан парохода уже осведомлен о том, что представляет собой его пассажир. Если полковник Базаров желает обождать возвращения этого курьера, то это ему разрешается. После этого сообщения русский военный атташе покинул в тот же день Берлин и свою должность. Он пошел, таким образом, по тому же пути, как и его предшественник, полковник Михельсон, который был уличен в соучастии в деле государственной измены. Завлеченный полковником Базаровым фельдфебель был также присужден к высшему наказанию. Вознаграждение его заключалось в 800 марках.

Естественно, что германский Генеральный штаб пришел в своей борьбе с вражеским шпионажем к требованию как увеличения средств для этой борьбы, так и создания собственной [82] разведки, и что он не разделял веры в миролюбие политических учреждений. Внесенное в январе 1912 года под личным влиянием полковника Людендорфа предложение говорило об увеличении денежных средств, назначенных для разведывательного управления Генерального штаба. Было предоставлено на год 450.000 марок вместо 300.000. Из этих средств следовало содержать разведку и контрразведку. Из этой незначительной суммы в 1913 году было еще сбережено 50.000 марок на случай чрезвычайных политических осложнений. Антанта скрывала суммы, отпускаемые государствами на разведку. Были захвачены данные только о русских расходах. Судя по ним, Россия затратила на свою разведку в 1912 году около 13 миллионов рублей, а в предшествовавшем войне полугодии 1914 года до 26 миллионов.

Даже не основываясь на незначительном отпуске денежных средств, из общего положения и из перевеса противников явно вытекает, что германская разведка не имела возможности достигнуть размеров, даже приблизительно равных размерам разведки объединенных государств Антанты, хотя последние и смогли, по возникновении войны представить в своей пропаганде дело таким образом, будто германская разведка превосходила по своему объему их собственную. В действительности же, германский Генеральный штаб располагал к началу войны лишь разведкой против России и Франции. Время и средства не дали создать таковой и в Англии. Организация разведки в последней должна была являться следующим шагом в организации германской разведки. Выполнению этого шага помешало возникновение войны. Само собой понятно, что о разведке против Америки или против нейтральных государств не могло быть и речи. Требовалась чрезвычайная концентрация сил уже и для того, чтобы провести, по крайней мере, достаточное освещение Франции и России.

Пути, по которым был вынужден следовать германский Генеральный штаб, существенно отличались, поэтому, от путей государств Антанты. Так как он был построен на немногих доверенных лицах, ему не удавалось догнать другие страны, опередившие его по размеру своей работы; ему пришлось [83] ограничиться лишь самым необходимым и планомерно устремлять свои ограниченные силы на строгую и целесообразную работу. Будучи свободным от второстепенных и бесцельных полезностей, он смог, пожалуй, превзойти другие генеральные штабы в выявлении самого существенного.

Обстановка работы в России была уже описана. Совершенно иной была она во Франции. Прорезываемая многочисленными железными дорогами страна и оживленная международная циркуляция путешествующих делали поверхностное наблюдение вполне возможным. Настоящие же военные тайны, выявление которых и является главной задачей шпионажа, были во Франции, хотя и с меньшей оглаской, чем в России, но вполне достаточно охраняемы. В крепостях, в канцеляриях, на военных заводах и в частях войск, всюду господствовал идеальный надзор. И здесь обнаруживалось, что и государство, и население давно уже освоились с пониманием значения военных секретов, существования шпионажа и его опасности.

В качестве, специальной полиции по всей стране была распространена густая сеть обученных полицейских сил вышколенных французским Генеральным штабом и французским правительством, опиравшимся на собственный опыт в деле разведки.

Но все же и во Франции возможно было вести разведку, выходившую за пределы поверхностного наблюдения. Не только в Париже, но и в других больших городах все возрастающая дороговизна жизни разлагающе действовала на французское общество, и так уже обнаруживающее отрицательные результаты международного общения. На французском офицерском корпусе также сказывалось отсутствие монолитности и личное их отношение к республике не отличалась той преданностью, какой отличался русский офицерский корпус по отношению к своему монарху. Во Франции часто играла роль женщина. В общем, обстоятельства работы разведки во Франции могут быть определены, как более деликатные, по сравнению с условиями работы в России. Наибольшее впечатление произвело, в виду [84] своих политических осложнений, дело Дрейфуса. Полезно напомнить это дело подробнее, так как оно характерно для выяснения того, какую роль играл шпионаж во Франции и как его использовали внутри страны для невоенных целей.

В сентябре 1894 года поступило во французскую контрразведку в Париже «бордеро», т. е. сопроводительное письмо, в котором государственный изменник предлагал пересылку различных важных и секретных военных документов. Бордеро было адресовано германскому военному атташе в Париже майору фон Шварцкопфу, которому, однако, его никогда не пришлось видеть. Путь, по которому контрразведка достала это бордеро, изображался во время следствия двояким образом. Один раз утверждали, что это случалось «обычным путем», т. е. – из корзины для бумаг находившейся у атташе, содержимое которой регулярно передавалось подкупленной уборщицей тайному агенту. Это заявление ложно, так как атташе никогда не имел в руках этой бумаги. Верно второе утверждение, что письмо было похищено прежде, чем попасть к военному атташе. Французский Генеральный штаб содержал для наблюдения за германским военным атташе тайного агента, эльзасца Брукера. Брукер добивался и добился более чем дружественных отношений с некоей г‑жой Бастьон, женой швейцара атташе. Таким образом, атташе и его корреспонденция находились под тщательным надзором. Брукер понял из содержания письма, что он завладел очень важным документом. Он принес его начальнику разведывательного управления Анри и потребовал за доставку этого особо важного документа особенной платы. Ввиду того, что Брукер уже знал о бумаге, Анри не имел возможности уничтожить ее, что он, без сомнения, охотно бы сделал. Он представил ее по начальству генералам Гонзу и Буадефру, помощнику начальника и начальнику Генерального штаба. Эксперты заключили по содержанию бордеро, что писавший его должен быть артиллеристом, так как речь шла о новом секретном тормозе для лафета, и что он должен быть стажирующимся офицером Генерального штаба. Таким образом, подозрение пало на еврея Дрейфуса, которого в Генеральном штабе и без того заметно не [85] любили. Был уведомлен военный министр Мерсье, который поручил расследование майору дю Пати де Кляну. Образцы почерка Дрейфуса были доставлены и сравнены с бордеро. Настоящий эксперт Гобер не смог дать заключения по почерку об авторстве Дрейфуса, начальник же парижского опознавательного управления Бертильон, утверждал, наоборот, с полной определенностью, что почерк этот идентичен с почерком Дрейфуса. После этого Дрейфус был в середине октября 1894 года арестован. Обыск у арестованного не дал никаких результатов: не было найдено, в частности, никакой бумаги, которая бы соответствовала бумаге бордеро. Последнее было написано на особенно легкой и тонкой бумаге, которой нельзя было найти ни в одном магазине и которой пользовался, как бумагою для писем, лишь один офицер – майор Эстергази из разведывательного управления. Об этом не знал никто, кроме Анри, который об этом умолчал. Было ли бордеро написано с провокационной целью или представляло серьезное предложение, так и осталось невыясненным.

Дальнейшее военное расследование не дало никаких определенных результатов, и военный министр предлагал дело прекратить. Тогда Анри в конце октября 1894 года двинул в поход газету «Libre Parole». Началась кампания в печати, которая побудила военного министра Мерсье превратить военное расследование в судебное дело. Главное заседание в конце декабря произошло при закрытых дверях. Начальник разведывательного управления Анри давал свои показания в отсутствии обвиняемого и его защитника, которые не знали, таким образом, что было выдвинуто против обвиняемого. Дрейфус был присужден к пожизненному изгнанию, к заключению на Черном острове и к разжалованию. Осуждение произошло 5 января 1895 года при полной гласности и с обычной французской театральной помпой.

7 июля 1895 года начальником разведывательного управления стал Пикар. К нему попало в руки письмо на имя немецкого атташе, посланное по пневматической почте. Он сравнил почерк с бордеро и с почерком Эстергази и был поражен. [86]

Анри боролся с возникавшим подозрением. Он встретился в Базаде с представителем германского Генерального штаба, который искал этой встречи для того, чтобы объяснить, что Дрейфус невиновен. Германский представитель намекал при этом на виновника настолько ясно, что французы могли бы легко разгадать что это – Эстергази, если бы Анри не обрывал собеседника всякий раз, как он хотел указать на действительного виновника.

С целью лучшего доказательства вины Дрейфуса, Анри сфабриковал письмо, ставшее известным под названием «подложного Паницарди». Паницарди был итальянским военным атташе в Париже. Письмо было составлено из его старых писем и в нем было точно указано на Дрейфуса.

Этот подложный документ был использован против Пикара. Он должен был искупить свое подозрение против Эстергази тем, что был удален из Генерального штаба и получил батальон в Тунисе после предварительных продолжительных командировок на границу и на юг. Прежде чем уехать в Африку, он вступил в сношения с адвокатом Леблуа, желая посвятить хоть одного человека в истинное положение дела на тот случай, если с ним что‑нибудь приключится в Тунисе.

Леблуа, равно как сенатор Шэрэр‑Кэстнер и Матье Дрейфус, брат осужденного, занялись вновь этим делом. Последний открыто обвинил Эстергази. Против него было возбуждено в ноябре 1897 года дело, но в январе 1898 года он был оправдан, после того как председатель суда заявил, что дело Дрейфуса решено окончательно и что надо только расследовать, не является ли предателем и Эстергази.

За этим последовало «Я обвиняю» Золя. Оно привело к судебному делу против Золя. Из его произведения было использовано для обвинения лишь предложение, что «Эстергази был оправдан по приказанию». Анри выступил в качестве свидетеля. Золя был признан виновным.

Поднятый шум заставил военного министра поручить майору Гине расследование актов и секретных документов. Последний установил подложность вышеупомянутого письма [87] Паницарди: это было не особенно трудно, так как письма, на основании которых был составлен этот мнимый документ, были написаны на бумаге разных сортов; серьезное расследование обнаружило бы это и раньше. 30 августа 1898 г. военный министр Кавеньяк лично допросил Анри. На следующий день последний покончил самоубийством. Эстергази бежал в Англию.

За этим последовал пересмотр процесса сначала в уголовном департаменте, а затем, когда из этого ничего не вышло, в «Chambres reunites», который привел сначала к тому, что Дрейфуса перевели во Францию. С августа по сентябрь 1899 года дело Дрейфуса разбиралось вновь в Rennes. Противники его оперировали там с «бордеро с пометками Вильгельма», новым, конечно, подлогом, который привел, однако, к новому осуждению Дрейфуса.

Лишь военный министр Андре возбудил вновь пересмотр процесса, приведший в 1906 году, через 11 лет после осуждения, к оправданию Дрейфуса. Дрейфус был награжден орденом и возведен в чин майора. Он подал, правда, добровольно в отставку, но в мировую войну служил вновь.

Подобно тому, как германской разведке приходилось на родине прилагать много усилий для отстаивания перед политической властью хотя бы самых необходимых интересов Генерального штаба, так и заграницей дела обстояли не лучше. Чем яснее вырисовывались из знакомства с вражеским шпионажем агрессивные намерения противников, тем яснее становилось и то, что в случае войны вражеское кольцо отдалит Германию от остального мира как бы железным занавесом. Германская империя не имела центрального разведывательного управления. Генеральный штаб должен был, поэтому, искать собственных новых путей. Беспрерывные политические кризисы, начиная с 1912 года, побуждали к многочисленным поездкам в нейтральные страны, чтобы там искать, с помощью германских представителей, связей, которые обеспечивали бы Генеральный штаб во время войны достоверными сведениями об окружающем мире.

Прием, оказываемый мне германскими представителями [88] за рубежом, с чисто светской точки зрения был безупречным. Но создавалось впечатление, что серьезность цели моего визита кому‑то мешала. В деловом отношении наш Генеральный штаб фактически был лишен поддержки. В то время как разведывательные службы Англии, Франции и России, создавшие свои агентурные сети вокруг Германии, пользовались разносторонней поддержкой всех своих зарубежных учреждений, германской разведке приходилось самой искать помощников и агентов.

Более того, наши официальные представители не рекомендовали мне заниматься подобными поисками, считая их бесперспективными. Почему‑то считалось, что Генеральный штаб не вправе требовать от немцев, работающих за рубежом, чтобы они ставили на карту свои деловые интересы и безопасность. Но без официальной поддержки наш Генштаб не мог создать свою разведку в других странах... Во время войны немцы заграницей недоверия германских представительств отчасти не оправдали. Их попытки помочь теснимому отечеству и его военному командованию оставались, однако, бесполезными, так как проходили без руководства. По той же причине они стали для многих роковыми.

Разведка Антанты угрожала интересам в равной мере Германии, Австро‑Венгрии и Италии. Общая опасность требовала совместных оборонительных действий. Австрийский и германский генеральные штабы начиная с 1910 г. обменивались поступавшими к ним сведениями о России. Между германской и итальянской разведками такой обмен сведениями о Франции начался только в 1914 г. В мае того года, по приглашению итальянского Генерального штаба, я направился в Рим для проведения соответствующих переговоров, где меня приняли с искренней доброжелательностью. Особенно дружелюбно были настроены начальник Генерального штаба генерал Поллио и начальники управлений, тогда как отношения между австрийским и итальянским генштабами были довольно напряженными. В частности, обе стороны постоянно следили друг за другом. Поэтому в нашем тройственном союзе не приходилось даже [89] мечтать о том единстве разведывательных, служб, какое было у стран Антанты.

* * *

Беспрерывные политические кризисы предвоенной эпохи были для молодой германской военной разведки хорошей школой. Дислокация русской и французской армии, их вооружение, подготовка и снаряжение, строение системы крепостей и стратегической сети железных и шоссейных дорог, равно как и предполагаемое выступление обеих армий были к началу мировой войны германскому Генеральному штабу известны.

* * *

Так как в области военной разведки Генеральный штаб мог самостоятельно развертывать свою активность, то там, несмотря на все препятствия и ограничения, успех был возможен. Объединенным предостережениям и требованиям Генерального штаба и адмиралтейства лишь после продолжительных усилий удалось добиться более строгого закона о шпионаже и введения в борьбу против шпионажа особенно вышколенных полицейских сил. Политика работала только для мира и забывала о подготовке к войне. Руководство войной и все с этим связанное рассматривалось как исключительно военное дело, причем политические власти всячески заботились о том, чтобы высшие военные власти не занялись политикой. Суд над пойманными шпионами и обнаруженными государственными изменниками происходил всегда при отсутствии гласности.

В судебном разбирательстве принимали участие лишь представители Генерального штаба, адмиралтейства, прусского военного министерства и морского генерального штаба в качестве экспертов. Таким образом, только эти «не политические» власти имели представление о военных приготовлениях соседей. Рейхстаг же относился к военным предостережениям с большим недоверием. Он не допускал никакого влияния военных властей на полицию из боязни, как бы это не послужило политическим Целям. Германия имела имперскую армию, имперский флот. [90]

Процессы о шпионаже производились имперским судом. Но имперской полиции в Германии не было. Власть над полицией принадлежала союзным государствам и они не были склонны поступиться хоть частью ее. Германию прорезывали границы пяти больших полицейских областей отдельных государств. При этих условиях германская полиция могла добросовестно справляться с отдельными случаями шпионажа, создать же крупную организацию, наподобие таковой у противника, было невозможно. Открытыми до войны случаями шпионажа Германия была, таким образом, обязана не столько своей хорошей организации контрразведки, сколько большому количеству шпионов.