ГЛАВА 18. Я стою на бульваре Тэрамати в Киото или мне кажется, что это бульвар Тэрамати В поисках знаменитого магазина японской рисовой бумаги я болтаюсь по одним и

Я стою на бульваре Тэрамати в Киото… или мне кажется, что это бульвар Тэрамати… В поисках знаменитого магазина японской рисовой бумаги я болтаюсь по одним и тем же улицам уже целый час. Такое чувство, что номера домов здесь расположены в произвольном порядке, как фишки для бинго. С каждым шагом я закипаю от злости.

Из метро выходят 6 бизнесменов и шагают в моем направлении. Большинству из них под 40, одеты, как близнецы, в совершенно одинаковые костюмы и черные ботинки. Группу возглавляет седовласый начальник, а позади семенит совсем молодой парень – мальчик на побегушках, в чьи обязанности входит покупать билеты на метро и следить, чтобы у старших не кончились сигареты. Я жду, пока процессия не поравняется со мной, и храбро преграждаю бизнесменам дорогу.

«Пожалуйста, простите за беспокойство», – начинаю я на почтительном японском. Бизнесмены тут же сбиваются в кучу, как стая пингвинов. Молодой парень, кажется, знает, о каком магазине речь. Он оборачивается, указывает в том направлении, откуда они только что пришли, и принимается объяснять дорогу, сосредоточенно нахмурив лоб. Его коллеги переговариваются и кивают головами. Но тут вдруг вперед выходит босс. Все расступаются перед ним. Я точно знаю, что он даже не слышал мой вопрос.

«Я ищу магазин Камидзи Какимото, – продолжаю я, – где находится маленькая бумажная лавка».

И тем не менее он решительно берет у меня карту, минутку держит ее в руках, а потом наугад тычет пальцем куда‑то в восточную часть города в 10 кварталах отсюда. Парень, что первым указал мне дорогу, смотрит на карту и совершенно автоматически, как стрелка компаса, разворачивается на восток и показывает туда. Вместо радостной улыбки на лице вдруг появляется застывшее выражение, как будто у него запор. Коллеги сперва начинают перешептываться, но вскоре замолкают и все, как болванчики, принимаются кивать головами.

Мне жарко, я устала и несу тяжелый рюкзак, но эти шестерки нарочно посылают меня не в ту сторону, лишь бы угодить своему напыщенному боссу! Я просто в бешенстве, но все же киваю, улыбаюсь и рассыпаюсь в благодарностях, а сама притворяюсь, что изучаю карту и жду, пока они не скроются за углом, – не могу же я проигнорировать их совет в их же присутствии. Перед самым углом молодой человек оборачивается и смотрит на меня. Я улыбаюсь. Он кивает головой, но не улыбается в ответ.

«Такой же, как и они все», – ставлю я безжалостный диагноз.

Дождавшись ухода несчастных врунов, я беру рюкзак и иду к метро. Внутри все просто кипит от негодования. Неужели они не знают, каково это – оказаться в чужом городе совсем одной, не зная дорогу? Прошагав полквартала, я уже чуть не плачу от жалости к себе. И тут вдруг из‑за угла выглядывает тот самый юноша. Прижавшись к стене, он лихорадочно озирается по сторонам. Небось сказал своим старшим, что у него закончились сигареты, и тайком вернулся. Увидев меня, он улыбается с явным облегчением и тычет в ту сторону, куда и в первый раз. Я киваю. Он показывает 3 пальца – 3 квартала – и демонстрирует жестом налево.

Я справляюсь в нужную сторону. Юноша кивает и широко улыбается. Отвернувшись всего на секунду, я оборачиваюсь, но его уже нет.

Домой я прихожу, нагруженная свертками васи, и тут же принимаюсь за изготовление самодельных открыток для тех, кто согласился участвовать в моем фильме У меня осталось всего 5 месяцев, и я решила целиком посвятить себя съемкам. Может, хоть так мне наконец удастся найти то, что я искала?

Но если бы не было этих 6 месяцев в Фудзисаве, я бы тоже многого не узнала.

Теперь я умею контролировать свои жесты и речь (последнее удается не всегда). Я научилась общаться без слов в конфликтной ситуации, как это делают японцы. И мне удалось приподнять маску, которая скрывает от посторонних настоящее лицо Страны восходящего солнца. Здесь как бы существуют 2 параллельных мира, и настоящий всегда у тебя перед глазами, только увидеть его не каждому дано.

Но в глубине души я понимаю, что ничего бы не добилась без помощи Морита‑сан. По меньшей мере раз в неделю я посылаю ей письмо на адрес информационного центра в Киото. И каждый раз не знаю, какое бы оправдание придумать: «Извините за беспокойство…», «Обещаю, это в последний раз…». Каждый раз я пишу это искренне, но никогда не выполняю обещание. Она же обзванивает для меня всевозможные организации, знакомит меня с буддийскими монахами и владельцами скотоводческих ферм. Ее репутация и репутация ее фирмы теперь зависит от моего поведения. Благодаря Морита‑сан я попала на курсы каллиграфии, прокатилась на пожарной машине и на паровозе. Но больше всего я благодарна ей за то, что она в меня верит.

В электронном ящике новое сообщение: Морита‑сан нашла мне семью краболовов. В Симоде у них небольшая гостиница, и они согласились взять меня на рыбалку. Пора собирать вещи.

Семья Хоуэй – краболовы в 4‑м поколении. Рыбалка у них в генах: кому лень вставать ни свет ни заря и выходить в ледяной океан, тот работает в рыбном магазине, на рыбном заводе или в суши‑баре.

У деда курчавые седые волосы. Лицо потемнело и ссохлось от многолетнего пребывания на солнце, воздействия соленого воздуха и дизельных паров. Толстые щетинистые брови чуть тронуты сединой. Дед себе на уме, любит притворяться, что туговат на ухо, чтобы не принимать участия в семейных разговорах.

Его сестра – спокойная, тихая, общаться с ней очень приятно – все равно что сидеть в душный день на прохладном ветру. Детей у нее нет, и вся жизнь вращается вокруг любимого лабрадора по кличке Дом.

Пес умеет приносить газету и телефонную трубку, и никогда не ворует еду с низенького стола, какой бы аппетитной та ни казалась. Его фото повсюду: на ночном столике хозяйки, семейном веб‑сайте, футболках. Он слит у нее в ногах, а в машине всегда кладет голову ей на колени.

Первые 2 дня после моего приезда дует сильный ветер. Рыболовецкие лодки стоят привязанными в гавани, а сами рыболовы сидят по домам. Здешняя кухня очень сытная, а порции огромные: чтобы было чем подпитывать силы в предрассветные часы в штормовом океане, промерзая на колючем зимнем ветру. Крабовые клешни в густом коричневом соусе, джем из морских водорослей и маринованный редис. Картошка, вареные овощи, густая рыбная паста. Толстые ломти сашими и жесткие куски сушеной рыбы. На первом этаже стоит столик, обложенный мягкими подушками. Под столешницей горит газовая лампа. Сунув ноги под одеяло, можно остаться в тепле невзирая на окружающий холод. В моей комнате нет ни отопления, ни мебели: отличный повод посидеть с хозяевами внизу.

Сезон ловли крабов длится всего 3 месяца. Весной краболовы меняют оснастку и оставшиеся месяцы возят туристов на глубоководную рыбалку. Найти клиентов несложно: когда‑то Симода сыграл поворотную роль в модернизации Японии, и с тех пор в туристах недостатка нет.

Это случилось 8 июля 1853 года, в жаркий удушливый летний день, как две капли воды похожий на любой другой день затянувшейся эпохи Токугава. Рыбаки вышли в море на своих лодчонках, осторожно лавируя в волнах, чтобы, не дай бог, не отойти слишком далеко от берега: для перебежчиков тогда предусматривалось одно наказание – казнь, даже при ненамеренном пересечении границы.

250 лет Япония жила в своей раковине, вознамерившись укрыться от грязи внешнего мира. А потом на горизонте появился клубочек черного дыма, и этому клубочку предстояло изменить судьбу целой нации. Он превратился в корабль, и вслед за ним из‑за горизонта показались еще 2, а потом и 4 судна. Зазвонили храмовые колокола, крестьяне и рыбаки бросились прочь от «огненных кораблей чужаков». В тот день американский командор Перри бросил якорь в Симоде и потребовал аудиенции у градоначальника:

Вообще‑то, Перри был не первым иностранцем, побывавшим в Японии. Дипломатические миссии десятилетиями пытались наладить контакт, но лишь голландцам разрешили открыть небольшую торговую компанию на Нагаски – островке в 200 ярдов длиной и 80 шириной. С сушей остров соединял тонкий мостик. Чтобы его пересечь, требовалось специальное разрешение. Высокая стена закрывала панораму на материк. С заходом солнца слуги расходились по домам, и на ночь ворота запирали.

Но как бы правители Японии ни пытались остановить время, перемены в остальном мире шли с головокружительной скоростью. На смену грациозным клиперам, когда‑то рассекавшим азиатские воды, пришли пароходы. Первые пароходные суда сжигали огромное количество угля, и в тихоокеанском регионе началась настоящая охота на угольные месторождения. В 1851 году до американцев дошли сведения, что в Японии богатейшие природные залежи угля. И вот командор Перри, квадратноголовый, с двойным подбородком и большим пузом, прибыл в Страну восходящего солнца с целью установить торговые контакты.

Первый договор подписывали в полной тишине: разговаривать японцам с иностранцами было противозаконно. Японский эмиссар Каяма‑сан, приняв дары в виде ситцевых тканей, сахара, вина и книг, мудро поступил, выпив вино по дороге на берег. Ибо стоило ему ступить на землю, подарки были конфискованы и уничтожены, а его самого понизили в звании.

В конце концов американцам разрешили сойти на берег. Первым делом Перри приказал своим людям натянуть между двумя зданиями телеграфный провод в полмили длиной. Самураи часами стояли в очереди, чтобы послать сообщение, после чего бегом бежали на другой конец и удивлялись, как это слова прибежали быстрее. Моряки построили 350 футов железнодорожных путей и выгрузили с корабля 4‑составный паровоз. Японцы катались на нем по очереди, их длинные платья развевались на ветру со скоростью 20 миль в час.

Хотя японцев и впечатлила американская техника, миссия Перри имела успех прежде всего потому, что он верно рассчитал время. В те годы Япония пребывала на грани голода и социального распада. Обанкротившиеся сегуны потеряли всю свою политическую власть и не могли даже контролировать народ не говоря уж о том, чтобы дать отпор варварам с Запада.

Через 15 лет сёгунат свергли, феодализм и самурайская каста прекратили существование. Для Японии наступила современная эпоха.

Ветра в Идзу все не умолкают, и мы весь день помогаем двоюродному брату Хоуэй: он устанавливает переносную столовую с горячим супом на территории местного цветочного фестиваля. Вечером – сплошные разговоры, но не о фондовой бирже и мировой экономике, а о старике с соседней улицы, который уколол палец о плавник и всю неделю лежал с заражением. Дом виляет хвостом, выпрашивая фрукты, и аккуратно ест с руки, когда я даю ему кусочек

Спустя несколько дней у меня кончается чистая одежда. Устраиваю постирушки в душе и оглядываюсь по сторонам: где бы развесить это хозяйство? В отчаянии прикалываю мокрые носки и нижнее белье к изнанке длинной юбки и в таком виде иду ужинать. Спрятав йоги под одеяло, я тайком задираю юбку, чтобы белье поскорее высохло у газовой лампы. После ужина прощаюсь с хозяевами и поднимаюсь по лестнице… вслед раздается громкий смех. Обернувшись, вижу длинный белый носок, который тянется сзади, как пушистый хвостик.

После этого меня принимают в семью. Даже Дом больше не лает, заслышав мои шаги. В глубине души я надеюсь, что погода так и не наладится.

Когда приходит время возвращаться в Осаку, с меня не берут плату за жилье и еду.

«Ты теперь член семьи, – говорят хозяева. – Приезжай, когда захочешь».

По дороге домой на 2 дня останавливаюсь в Кофу – там проходит огненный фестиваль*. Заселившись в маленькую гостиницу, выхожу на улицу под дождь. Старая хозяйка кричит, чтобы я не уходила, бежит в кухню и возвращается с уродливым фиолетовым зонтом. Он сделан из дерева и промасленной бумаги и явно видал лучшие времена: бумага порвана, ручка вся в занозах. Хозяйка вручает мне зонтик, я говорю «спасибо» и протягиваю его обратно. Он тяжелый, как покрышка, увенчан желтой шишкой и похож не то на громадный прыщ не то на фиолетовый синяк. Мы стоим и суем зонтик друг другу в руки. Наконец мне надоедает, я кланяюсь и ухожу, таща за собой несчастную махину, похожую на бумажно‑деревянный складной дом.

____________________

* Во время этого фестиваля на улицах жгут костры и расставляют огромные горящие факелы.

____________________

Через 3 дня, прошагав несколько сотен миль, чувствую, что с меня хватит. Зонт не влезает в рюкзак, его нельзя повесить на руку, да и дождя не было уже давно, и пользы от него, как от полена. Может, взять и потерять его? К несчастью, в Японии есть только 2 вида мусорных баков: один для алюминиевых банок, другой для газет. Чувствуя себя полной дурой, пытаюсь запихнуть зонтик в маленькую дырочку, предназначенную для банок. А вдруг кто‑нибудь увидит, как я выбрасываю этот бесценный экземпляр народного творчества? Решаю не рисковать и уготовить зонтику более счастливую судьбу – пусть упокоится в бюро находок железнодорожного департамента Японии среди сотен тысяч своих собратьев, забытых в электричках в течение года!

Назначаю операцию на день, когда мне предстоит совершить 5 переездов, 2 из которых на знаменитых сверхскоростных поездах, задерживающихся на каждой станции меньше минуты.

В первой электричке просто собираюсь с духом. Мне с детства внушали, что мусорить в общественных местах плохо, и при одной мысли о своем плане я опускаю голову и начинаю украдкой косить по сторонам, как и пристало человеку с преступными намерениями.

Во второй электричке есть только стоячие места. Я встаю и пробираюсь к двери. Но тут меня кто‑то окликает. Другой пассажир преграждает мне дорогу и показывает за спину. Услужливые пассажиры передают зонтик из рук в руки, и фиолетовое страшилище неминуемо приближается. Я приношу извинения, говорю «спасибо», кланяюсь, выхожу из электрички и машу вслед вагону ответственных граждан. Они тоже машут.

Третья электричка: сверхскоростной поезд‑экспресс, мягкие сиденья, народу почти никого. Сажусь рядом с обасан (бабулей), которая тут же делает комплимент по поводу моего зонтика. Плохой знак. Только бы она вышла на следующей станции., или уснула. Но увы – бабуля бодра, смотрит по сторонам и выходить не собирается. Вот уже моя станция, и мне пора выходить. Бабуля пристально смотрит на мои вещи, и я понимаю, что как ни старайся, все бесполезно. Хватаю зонтик. Бабуля улыбается, кивает, желает мне хорошего дня и удачи.

Следующая электричка местная. Сажусь, стараясь ни на кого не смотреть и ни с кем не разговаривать. Фиолетовый кошмар кладу на верхнюю полку, запихиваю в самую глубину и ставлю сверху чужую сумку. На своей станции жду до последнего, быстро надеваю рюкзак и бросаюсь к двери. Бегом по ступенькам вниз, к платформе напротив… Моя следующая электричка через 3 минуты. Мне уже кажется, что сейчас зонтик по волшебству появится за моей спиной, прилетит по воздуху, как Мэри Поппинс, но проходит минута, и все спокойно.

Ура! От радости хочется танцевать. Теперь мой багаж легче на целых 4 фунта – по такому случаю можно даже купить газету на следующей станции.

И тут вдруг кто‑то кричит – по‑английски. Кроме меня, ни одного лица европейской наружности на платформе нет, и я невольно оборачиваюсь. Напротив стоит мальчик в школьной форме и радостно размахивает зонтиком. Я машу ему в ответ, куда менее радостно. Я не могу вернуться и забрать зонтик, даже если бы хотела – опоздаю на электричку. Мне очень неловко притворяться, что я не замечаю бедного паренька, который через 2 платформы пытается докричаться до меня, но проблема вот‑вот разрешится, надо лишь дождаться поезда. Тут мальчик вдруг перестает размахивать руками и бросается к лестнице. Я молю Всевышнего, чтобы электричка пришла поскорее, но это бесполезно: парень молодой, бегает быстро. Вот он уже над моей платформой, прыгает через 3 ступеньки. И запыхавшись, тормозит передо мной. Я кланяюсь. Он кланяется и протягивает зонтик. Сделав изумленное лицо, я рассыпаюсь в благодарностях и даже не пытаюсь отрицать, что зонтик мой: наверняка кто‑то видел, как я его несла, запомнил меня и сможет опознать, а в Японии 95% преступлений раскрываются именно таким образом.

Подходит моя электричка. Мальчик все так и стоит с зонтиком в руках. Я не теряю надежды и пытаюсь вручить ему зонтик в благодарность за доброту, но он отказывается от столь щедрого дара. Я кланяюсь. Он кланяется в ответ. Я кланяюсь еще раз. Он кланяется в ответ… Моя электричка уезжает.

Тут подходит его электричка. Мальчик в отчаянии бежит по лестнице к ней, но и его поезд покидает станцию.

Еду в последней электричке. Перед самым выходом смотрю в окно: идет дождь. Схватив горемычный зонтик, засовываю его под мышку. Подумаешь, пара лишних килограммов!

Date: 2015-07-22; view: 298; Нарушение авторских прав