Сокровища замка

В каминном зале мы встретились с Эвелин и Властой. Они вернулись с прогулки по замку и теперь раскрасневшиеся, весёлые, оживлённо обсуждали с Омелией и Грэтой набор блюд в предстоящем обеде. Приблизившись, я поцеловал дамам руки и мы сели за стол.

– Мистер Тай нам утром сделал сюрприз, – сказала мне Эвелин. – А мы решили сделать сюрприз тебе и устроили завтрак на обнаруженной в сундуке золотой посуде.

– Тай, – произнёс я, глядя в его невозмутимое лицо. – Поручаю тебе удовольствие открыть нам всё, что находится в сундуке.

Молчаливый японец подошёл к сундуку, присел, с натугой поднял его и тяжело опустил на дрогнувшие доски стола.

В этот миг в залу вошёл Носатый. Увидев происходящее, он торопливо приблизился и радостно сообщил, что утром помогал Таю вытаскивать этот сундук из ямы. И присел за стол рядом с Дэйлом.

– Где Готлиб? – спросил я его.

– Проверяет черепицу на крышах, под которыми будем складывать брёвна, – быстро ответил он, не глядя на меня.

Я улыбнулся, потому что по‑детски любопытный взгляд Носатого был прикован к сундуку и рукам Тая. А Тай отпахнул крышку и неторопливо, каждый предмет двумя руками, стал доставать содержимое. Всё извлечённое из недр сундука он переправлял в руки хозяина, и уже я, наскоро осмотрев предмет, передавал его дальше. Крайним сидел Дэйл, и он выставлял на столе золотые и серебряные изделия аккуратной шпалерой.

Это был безликий (не имеющий ни клейм, ни гербов), очень дорогой набор корабельной посуды. Один полный прибор составляли: прямоугольное, со сглаженными углами, плоское блюдо, глубокая суповая миска в паре с круглой тарелкой, соусник, солонка и перечница. Всё из золота. Также серебряные ложка, нож, вилка и корабельная кружка. Всего таких приборов оказалось двенадцать. Помимо этого, на самом дне обнаружились супница, половник, продолговатый с короткой ручкой совок для хлеба и мощный, на весь размер сундука, довольно глубокий поднос.

И ещё три предмета, которые не относились к комплекту. Первый – завёрнутый в кожаный лоскут хрустальный кубок. Прозрачный, сверкающий алыми и жёлтыми искрами. Старинный, неведомо каким мастером сделанный, он, наверное, один стоил всего сундука. (Ко мне тут же пришла мысль, как им распорядиться.) Два других – цилиндры из покрытой воском бумаги, толщиною в два пальца и в локоть длиной. Едва я взял их в руки, как изрядная тяжесть немедленно подсказала мне, что с ними следует сделать. Я протянул их Эвелин и равнодушно сказал:

– Принеси, пожалуйста, шкатулку. Покупки в Лондоне предстоят.

Не выказав и тени удивления, Эвелин приняла от меня тяжёлые жезлы и ушла на женскую половину, за ширмы. Вскоре она вернулась к столу, и в руках её была шкатулка с небольшой долей нашего семейного капитала, а цилиндров уже не было. Я тепло улыбнулся любимой жене. Она так же улыбнулась в ответ. Ничего не надо было говорить: и я, и она понимали, что золотая посуда сегодня уже станет повседневным предметом, так что особенного соблазна не вызовет. А вот три или четыре сотни монет, извлечённые из двух цилиндров, вполне могли бы вызвать у некоторых присутствующих и вожделение, и алчность, и зависть.

Приняв у Эвелин шкатулку, я встал и перешёл к дальнему краю стола, кивком пригласив с собой Дэйла. Там мы сели, открыли шкатулку, я отсчитал три сотни фунтов и занёс эту сумму в расходный лист. Отделив от стопки лежащих в шкатулке кожаных кошелей подходящую пару, мы сложили серебряную и медную мелочь в тот, что поменьше, а золото – в больший.

– Верхом ездить умеешь? – спросил я его.

– Езжу прилично, – ответил Дэйл.

Тогда я окликнул Носатого и поручил ему выбрать для поездки в Лондон выносливого и спокойного жеребца.

Я пожелал Дэйлу доброго пути, кивнул Носатому и они вышли.

– Обедать будем на этой посуде? – спросил я у Эвелин.

– О да, Томас! – ответила она, радостно улыбаясь. – Я, признаться, переживала, что у нас такие драгоценные гости – а мы хорошей посуды из нашего бристольского дома не взяли.

– Это просто волшебно! – горячо воскликнула Власта. – Ярослав так любит прекрасное мастерство, а эту посуду делали непревзойдённые мастера. Да будет благословенна Англия!

Дамы и Грэта с Омелией отправились греть воду, чтобы перемыть всю золотую посуду (на мой взгляд, она и без того ярко блестела), а я подошёл к Таю и мы стали рассматривать то, что одновременно нас очень заинтересовало. Дно у подноса было необычно толстым, почти в четверть дюйма. Первый же взгляд говорил, что выполнен он методом холодной ковки. В середине отчеканены перегородки, образующие косые четырёхугольники и овалы. Углубления в каждом четырёхугольнике и овале залито эмалью – чёрной, жёлтой, белой, красной и синей. Все эти разрозненные разноцветные льдинки составляли невиданный, страшноватый узор, в котором пугающе узнаваемо прорисовывалась голова человека.

– Кетцалько а тль, – издалека сказала мне Эвелин.

– Не понимаю! – я с ожиданием взглянул на неё.

– У Генри, в нашей библиотеке, есть альбом с рисунками ацтеков. Так вот это – портрет одного из главных ацтекских богов.

– Кетцалькоатль, – повторил я, заворожено вглядываясь в изображение на подносе. – Лондонский музей охотно приобрёл бы и не поскупился.

– Не надо продавать! – почти испуганно попросила Эвелин.

– Нет, разумеется, – я поспешил завершить свою мысль. – Деньги – всего лишь временные слуги, готовые завтра уйти служить кому‑то другому. А такой вот предмет – он будет всегда.

В этот момент отворилась входная дверь, и на порог ступили бывшие рабы Слика.

– Можно нам войти, мистер Том? – вежливо спросил Пит.

– Входите конечно! – я приветственно поднял вверх руку.

– Мистер Том, – снова сказал Пит, когда притихшие малыши переместились в помещение залы. – Можно нам увидеть посуду, за которую Дэйл оторвёт голову, если что‑нибудь пропадёт?

Я рассмеялся.

– Конечно, смотрите! Можете даже потрогать. Омелия и Грэта сейчас станут мыть, а вы чистое относите и ставьте на стол.

Омелия, Грэта, а также присоединившиеся к ним Ксанфия и Файна стали сноровисто готовить мыло и воду.

Через минуту муравьиная цепочка, протянувшаяся от временной кухни до стола, азартно перемещала золотую листву в мыльный чан и обратно на стол.

Когда волшебная работа была закончена, я вдруг почувствовал сладкий укол в своём сердце.

– Тай! – сказал я. – За свою недолгую жизнь я успел узнать, что такое сокровища, и привыкнуть к ним, и сделаться почти равнодушным. Но сейчас горящие глаза этих мальчишек зажгли и меня. Давай поскорее отправимся в цейхгауз и посмотрим, что там закопано ещё у стены!

– Го‑го!! Вперёд! Скорее! – заорал и подпрыгнул Чарли.

Пит быстро взглянул на него и приглушённо, но с нажимом сказал:

– А не заклеить ли вам рот, мистер Нойс? Жидким тестом?

– Горьким, солёным и очень противным! – хихикнула Файна.

Чарли, скривившись, смолчал. А Пит обратился ко мне:

– Позвольте выразить вам, мистер Том, что мы все были бы счастливы оказать вам лично, и вашей ищейке по золоту усердную помощь в раскопках и поднятии тяжестей.

Едва сдерживая порыв расхохотаться, я взглянул на ищейку по золоту и спросил:

– Нам, кажется, должна понадобиться помощь?

Тай кивнул.

– Пит, – сказал я. – Раздели своих на четвёрки. Первая четвёрка получит два заступа и две лопаты. Четвёрки меняются каждые пять минут. Ну, чтобы все могли поучаствовать.

Маленькая азартная толпа тотчас облепила Пита, и он, указывая пальцем, назначил:

– Чарли, Гобо, Баллин и Пенс. Первая четвёрка.

Тройка плутов быстро отошла в сторону, и с ними неуверенно шагнул худой, долговязый мальчишка с лицом потерянным и виноватым.

– Я, Шышок, Брюс и Бубен – вторая четвёрка, – продолжил Пит. – Дальше Джеймс, Тёха…

В этот миг кто‑то потянул меня за рукав. Я посмотрел в поднятое ко мне личико Ксанфии.

– А девочкам можно? – неуверенно спросила она.

– Было бы неразумным пропустить такое событие! – воскликнул я. – Все пойдут, и дамы тоже, надеюсь.

Эвелин улыбнулась:

– Да, мы желали бы посмотреть.

– Тай! – скомандовал я. – Веди нас.

Спустя пять минут мы были в среднем цейхгаузе.

Честное слово, я бы тысячу раз прошёл мимо и ничего не заподозрил. А вот после объяснения «ищейки по золоту» картина стала отчётливой и понятной. Действительно, четырёхугольная линза, лёгкое углубленье в земле. До мурашек на коже пришла уверенность: под ним закопан сундук.

С лихорадочным блеском в глазах, раскрасневшиеся, два пигмейчика, малыш Чарли и карлик Баллин ударили заступами. В холодный воздух из их ртов вылетали клубочки пара. Покатились к их ногам комья мягкой земли, и угрюмый, с лиловыми щеками горбун Гобо и долговязый Пенс торопливо приняли эти комья в лопаты.

Прибежал Носатый и, жестом дав понять, что Дэйла благополучно отправил, азартно спросил:

– Ещё сундук?

Привалившись к моему плечу, он жарко дышал мне в шею. Раздражение быстро пленило меня, и я, каюсь, это плененье позволил. Едва сдерживая резкое слово, я терпел это маленькое, это невыносименькое безчинство, лихорадочно перебирая мысли – как побеспощадней, но не роняя достоинства, поставить на место зарвавшегося слугу. Послать его перекладывать сложенные мальчишками камни? Наковырять и привезти пару бочек угля из шахты? Воды наносить в кухню из ручья чайной ложкой?

И тут неожиданно для себя самого я едва не расхохотался. Закашлявшись от смеха, я молча сказал: «Ну и дурачок же ты, Томас. Нашёл из‑за чего изводиться!»

Повернулся к Носатому, одной рукой обнял его и негромко сказал:

– Пошли в дом.

И мы зашагали обратно, в каминный зал, и Носатый послушно и радостно шёл рядом, и как не бывало никакого на него раздражения.

– Принесём два стула, – пояснил я ему, – и скамью для девочек. Копать‑то не меньше, чем полчаса.

– Не два, а три стула? – вопросительно поправил меня Носатый.

– Почему три?

– Ну как же. Две дамы и вы, мистер Том.

– Пусть будет три.

Не прошло и десяти минут, а я и мой матрос принесли скамью и три стула, и девчоночки, нежноголосые милые птички, поспешно устроились на ней, Ксанфию посадив в центре, и дамы присели на стулья, отчего я получил тёплый, родственный взгляд от Власты, и такой же – от Эвелин, а потом дамы так же взглянули друг на друга, и, улыбаясь, как маленькие, взялись за руки.

Запалённые, стирая с лиц обильные капли пота, Чарли и Баллин отдали Питу и Брюсу тяжёлые заступы. Пенс и Гобо также передали лопаты, и дело продолжилось.

Тай изредка делал шаг к краю вполне обозначившейся ямы и молча указывал, где стесать или углубиться.

Первый запал ушёл, и мальчишки, отбрасывая с мокрых лиц мокрые волосы, тяжело дыша, копали всё медленней. Я выжидательно посмотрел на Тая, и чуткий, словно змея, желтолицый японец, тут же поднял голову и молча посмотрел на меня. Посмотрел, потом кивнул и, отстранив мальчишек от ямы, взял лопату и спрыгнул вниз. Я тоже взял лопату и, подойдя, стал сверху, отвесными ударами стёсывать землю со стен. Коренастый, коротконогий японец, словно машина, точными, размеренными движениями выбрасывал наверх полные лопаты чёрной земли.

И вот, когда над кромкою ямы остались лишь его голова и плечи, в воздухе ударил заставивший вздрогнуть всех звук. Лопата Тая отчётливо лязгнула о железо.

Звук царапнул мне мозг. В колени и локти хлынула алая, медленная истома. Тай поднял голову, повернул влево‑вправо безстрастное, узкоглазое своё лицо и, добавляя мощи охватившему всех восторгу, ещё раз с силой ударил лезвием о невидимое железо.

На всех лицах у нас плясало нескрываемое возбуждение, и наверное уж оно присутствовало и в груди моего золотого японца, но с равнодушным, отрешённым лицом он снова поднял лопату и снова ударил. На этот раз лезвие гулко ударило в дерево.

– Гроб! – испуганно выкрикнул Чарли.

Грэта, тоненько взвизгнув, сползла с лавки и принялась было прятаться, но Омелия удержала её, приговаривая:

– Сунн‑дук, моя глупая девочка, сунн‑дук. Один уже стоит у нас возле кухни, с посудой.

– А я мертвецов не боюсь, – заявил круглолицый Бубен. – Я в Плимуте помогал могилки копать.

– Да я тоже не боюсь! – дал в голос силы слегка уязвлённый Чарли. – Противно только. – И, закатив глаза и сверкнув белками, он выставил перед собой скрюченные пальцы и, показывая, насколько ему противно, заунывно провыл:

– Ы‑ы‑ы‑ы!!

Снова было полезла под скамью Грэта, но было уже настолько не до неё, что она и сама забыла про страх и осталась. Откопав сундук с одного бока, Тай протянул руку, и Носатый тотчас подал ему тонкий конопляный канат. Закрепив его на ручке сундука, Тай откопал второй бок и снова утянул в недра ямы конопляную змейку. Потом, подав мне и Носатому руки, выбрался наверх.

– Тянем! – скомандовал я.

И Тай и Носатый натянули верёвки. Миг, другой, и вдруг верёвки тронулись вверх. Я быстро посмотрел на Эвелин, на Власту, и сообщил сдавленным шёпотом:

– По‑шёл!

И вот, среди напряжённой тишины, прокатился глубокий и слитный вздох‑возглас:

– О‑о!!

Сундук выплыл наверх.

Перехватив за ручку, я помог поставить его возле скамьи. Кто‑то из мальчишек полез на скамью, но Пит строго осадил его, взглядом дав понять, что тот мешает смотреть дамам.

Ну что. Чёрного дуба, густо окованный железными полосами мощный ящик. Старомодный замок, цилиндром, навесной, в двух кольцах. И сам замок, и железные полосы определённо были залиты дёгтем. Теперь этот дёготь так затвердел, что отомкнуть замок было вряд ли возможно.

– Сбивать? – азартно спросил Носатый. – Нести топор?

– Не будем сбивать, – твёрдо ответил я. – Такой замок уже сам по себе большая редкость. Положим потом в кипящее масло и попробуем отомкнуть.

– Как же открывать тогда будем? – спросил Носатый.

– Неси напильник, – сказал я ему. – Одно кольцо срежем.

Носатый припустил из цейхгауза. Тай вдруг поманил Пита пальцем и жестом попросил его подать стоящее в отдалении у стены небольшое бревно. Пит и Бубен с готовностью принесли его и Пит спросил:

– Это зачем?

– Поднимающий клад обязательно должен, – старательно выговаривая английские слова, пояснил Тай, – убедиться, что он не глупец.

– Как это? Как это? – запищали и заголосили мальчишки.

– Иногда клад, – пояснил Тай, – состоит из двух сундуков. Один, ценный, закапывают глубоко и немного засыпают землёй. Потом на него опускают второй сундук, не очень ценный, и тогда уже засыпают совсем. И как узнать, есть ли под первым сундуком ещё что‑то?

– Дальше копать! – выскочил вперёд Чарли.

– Можно легче, – сказал ему Тай.

– Ну и как же? – нетерпеливо спросил Чарли.

– А вот как, – ответил мудрый японец.

Он поднял бревно вертикально, вывел над ямой – и разжал руки. Бревно скользнуло вниз и тяжело ударило в дно ямы. «Гомм», – раздался протяжный звук. Тай без тени эмоции посмотрел на меня и сообщил:

– Там ещё есть сундук, мастер.

Я шагнул ближе. А Тай вытянул бревно из ямы, отошёл в сторону и, подняв его, ударил в землю. «Гуп» – коротко и глухо сказало бревно. Тогда японец вернулся и запустил бревно снова в дно ямы. «Гомм» – послышался звук, как от удара в пустое.

– Вот это да! – зачарованно произнёс кто‑то из мальчишек.

– Копай дальше, – сказал я японцу.

Тай кивнул и, взяв лопату, спрыгнул вниз.

Прибежал Носатый и подал мне напильник. Стайка мальчишек тотчас же разделилась. Одна половина сгрудилась вокруг ямы, встречая и провожая взглядами летящие из неё комья земли. Вторая взялась наблюдать, как я спиливаю одно из держащих замок колец.

И вот, я допилил, разъял и положил в карман ржавое кольцо из мягкого, «сырого» металла, а Тай и Носатый подтащили и поставили рядом второй, такой же точно сундук. Я передал Носатому напильник, и он взялся точить. А я медленно и осторожно, навстречу взглядам Эвелин и Власты, отпахнул крышку.

Ткани. Синяя, цвета индиго. Я осторожно достал, разложил на скамье. Длинный мужской плащ с отделкой из металлических бусин. На его железной застёжке в виде восьмиконечной звезды блестела выпуклая монограмма в виде двух букв «DD». Затем появились на свет малиновый мужской камзол, необычно короткий; испанского кроя короткие пухлые штаны; белые чулки грубой вязки и почти не ношенные башмаки со шнурами. Под ними был пояс с металлическими бляшками, шириною в пол‑ладони, и на поясе – в отделанных самоцветами ножнах, с костяной рукоятью кинжал. Я снял ножны с пояса и передал кинжал Таю, чтобы он оценил сталь и ковку. Мальчишки, словно голодные гусята, тут же вытянули шеи и приклеились взглядами к старинному кинжалу. А я снова погрузил руки в сундук.

Теперь на лавку легли розовые, белые и пурпурные ткани: полный наряд дамы для торжественных приёмов или для поездки ко Двору. Странный головной убор, как колпак звездочёта, очень жёсткие кожаные туфли, мешочек с какими‑то склянками и веер.

Ниже в сундуке были уложены нераскроенные куски тканей, преимущественно шёлковых. В своё время, очевидно, они были довольно ценны, так как в перевязанных тесьмою рулонах находились даже совсем небольшие обрезки.

Затем сундук отдал последнее содержимое: завёрнутые в белые тонкие полотенца два бронзовых подсвечника, и с тем же узором литья зеркальная рама с мутноватого стекла зеркалом.

– Ни золота, – подытожил я, аккуратно укладывая костюмы назад, – ни серебра.

– Так, мастер, – кивнул мне Тай. – Верхний сундук и должен быть не очень ценным.

– Утомился я, мистер Том, – проговорил Носатый, с болезненной гримасой распрямляя спину. – Да и напильник уже такой горячий, что больно держать.

Кивнув, я принял у него напильник, обмотал наконечник куском ткани и, взявшись со свежими силами, быстро допилил кольцо.

Но, едва приподняв крышку, я тут же опустил её и взволнованно проговорил:

– Это будем разбирать на столе. Несём домой!

– Он тяжёлый, – озабоченно сообщил мне Носатый.

– Немудрено, – ответил я, улыбаясь. И, взглянув на Эвелин, пояснил: – Там старинные книги.