Ожившее колесо

– Грэта! – ворвался в моё сознание звонкий, наполненный искромётным весельем голос. – Зачем такую высокую стопку тащишь? Не могла два раза сходить?

– Я стара‑аюсь! – ответили ей.

– Вижу, как ты стараешься. Об‑икаться можно от смеха!

Я поднял голову. Посреди зала, втянув голову в плечи, стояла долговязая Грэта. Пол вокруг неё, как поляна грибами, был усеян оловянными мисками. Я кашлянул. Оробевшая девчоночка взглянула в мою сторону, тут же перебросила взгляд на укоряющую её, и с неподдельным удовольствием парировала:

– А сама‑то, Омеличка, так громко кричишь, что мистеру Тому весь сон прогнала.

Омелия, изобразив на круглом краснощёком лице выражение предельного изумления, уткнула руки в бока и воскликнула:

– Да после твоей посуды можно уже и из пушек палить! Чего тишиться‑то? Дело сделано! – и, повернувшись ко мне, довольно неуклюже произвела книксен: – Здравствуйте, мистер Том.

Торопливо, с виноватым лицом, присела и Грэта.

Я быстро встал, подтянул чулки, влез в остывшие за ночь сапоги и, поклонившись, сказал:

– Доброе утро, драгоценные дамы.

Девчоночки, вспыхнув от удовольствия, ещё раз изобразили приветствие.

– Кажется, проспал, – сказал я, посмотрев на опустевшие, продавленные, накрытые морщинистой парусиной тюки.

– Совсем немножечко, мистер Том, – сообщила Омелия. – Гости заморские совсем недавно уехали. Вам просили передать, что после обеда привезут какие‑то важные брёвна. А вы должны приготовить для них длинное место.

– Где все остальные? – спросил я, окидывая взглядом каминный зал, пустой, гулкий.

Длинными худыми ногами, переступая, как цапля, через разбросанные на полу миски, подобралась ко мне Грэта и подала коробочку с мелом для чистки зубов и белоснежное полотенце.

– Тётушка Эвелин, ваша супруга, и заморская дама гуляют в замке и осматривают его, – затараторила Грэта, – Дэйл с мальчишками ушли разбирать камни, и мы всех уже покормили, а для вас, добренький мистер Том, завтрак на столе приготовлен и очень скоро совсем остынет.

Я взглянул на стол. Длинный дубовый плац был пуст и начисто вымыт. Только в торце, на предводительском месте возвышался непонятный белый конус. Похоже, что мягкая ткань, но стоит, будто жёсткий картон.

– Там что? – спросил я, указав пальцем.

Грэта с готовностью открыла рот, но получила вдруг лёгкий шлепок пониже спины и, повинуясь выразительному взгляду Омелии, зашагала собирать разбросанную посуду.

– Там ваш завтрак, а ткань не падает, потому что тётушка Эвелин и заморская дама варили её в крахмале, и я им помогала, – обстоятельно доложила Омелия. И прибавила: – Добренький мистер Том. – И дала понять взглядом в сторону Грэты, что напрасно наша цапля не получила хоть сколько‑нибудь строгий укор за неаккуратность.

Поспешно спрятав улыбку, я вышел из зала.

Дом! Милый дом! Фортеция «Шервуд», огромная каменная призма, отгородившая кусок мира и разрезавшая этот кусок каменными же стенами, окружала меня. Передо мною, шагах в двенадцати, поднимался к небу узкий каменный четырёхугольник со шпилем. По сохранившемуся в высоко поднятом окне кресту угадывалось, что это церковь или часовня. Слева от меня, между стеной каминного зала и стеной часовни, во всю двенадцатишаговую ширину шла лестница из десятка ступеней, которая вела на широкий и ровный земляной плац с полувытоптанной травой. Дальний край плаца запирала огромная восьмиугольная башня, та самая, в которой Тай устроил дверцу с невидимой лампой.

Спереди к часовне примыкал придел, невысокое здание с куполообразной крышей, в боку которой чернел округлый проём с выбегавшим из него ручьём. Неторопливо журча, ручей устремлялся под свод мостика с уже новенькими перилами. Дальше он убегал от меня вправо, тёк через край ристалища, минуя конюшни, фуражные, и сквозь дождевой сток уносился за стену.

Тишина, чистота, простор. Необыкновенное счастье наполняло меня. Старинный каменный замок. Мой дом!

Я медленно перешёл через мостик и направился ко входу в придел часовни. Дверь была снята с петель и утрачена. Я вошёл в оголённый дверной проём и приблизился к устроенной в полу большой каменной чаше. Вместо дна в этом котле прыгали крупные округлые кремни, а вздымал их бьющийся колокол хрустально‑чистой воды. Живой поток перелетал через скошенный край котла и уносился в проём, к мостику и конюшням.

Ничего полезного для умывания здесь не было устроено, и, мельком взглянув на дверь, ведущую в часовню и ещё одну дверь, непонятного пока назначения, я вышел и умылся прямо в ледяной воде ручья.

Вернувшись в каминный зал, я снова вынужден был улыбнуться.

– Грэточка хорошая девочка, – одобрительно говорила Омелия.

Грэта, стоя у края стола, наново перемывала поднятую с пола посуду.

– Я хорошая! – сообщила она мне, едва я вошёл. И, бросив быстрый взгляд на Омелию, поспешно прибавила: – Мы хорошие!

– Больше скажу вам, – немедленно откликнулся я, проходя к накрытому завтраку. – Вы замечательны и прекрасны!

Омелия тут же неудержимо раскраснелась. Грэта, крутанув длинной юбкой, порхнула к камину и через миг водрузила на столе передо мной разделочную доску, на которую положила букан с шипящими на нём колбасками. И торжественно подняла крахмальный конус.

Я недоверчиво‑восхищённо покачал головой. На золотом (без сомнения!) блюде выложена шпалера из листьев салата, несущих продолговатые ломтики поджаренного хлеба, на которых белели ровные полоски сыра, увенчанные холмиками мелконарезанных тушёных овощей. Рядом золотой же судок с жареными грибами томлёными в сметане (секрет этого блюда подарил Леонард, бывший запорожский казк, а ныне – кок на «Дукате»). И рядом тяжёлая серебряная корабельная кружка с золочёной крышкой на рычажке. На белой салфетке – серебряная двузубая вилка с костяной рукоятью и такой же, в пару, серебряный нож. В кружке оказался эль, терпкий, янтарный. Да ещё и эти, уже снятые с огня, но ещё щёлкающие от жара колбаски.

– У нас не было такой посуды, – озадаченно сказал я.

– Чужой человек принёс, – с готовностью сообщила Грэта, – лицо жёлтенькое, глазки узенькие. Страшны‑ы‑ый!

– Да, принёс, – добавила Омелия. – Целый сундук.

И указала за стул.

Зайдя с другой стороны высокого «тронного» стула я увидел небольшой, в локоть длиной, чёрный сундук, вымазанный в земле и пронзительно пахнущий землёю. Откинув крышку, я зажмурился от блеска плотно сложенной в нём золочёной посуды. И, опуская крышку, сказал:

– А японец наш времени не теряет.

– Да, да, да, Понец! – с готовностью подхватила Грэта. – Страшны‑ы‑ый!

Я сел за стол. Перекрестился. Сжевал вкуснейший слойник вместе с листом салата, и тут же второй, и употребил истекающую соком огненную колбаску. Открыв рот, опалённый чесноком, огнём и перцем, глотнул эля (который лишь добавил огня), продышался и взялся за вторую колбаску. Омелия, неподражаемо деловитая, молча прошла к сундуку, откинула крышку и, безжалостно гремя благородным металлом, выудила вторую корабельную кружку. С нею она умчалась за дверь, и, очевидно, махнув наскоро из ручья, принесла кружку наполненную водой.

– Спасибо, Омеличка, – прочувствованно сказал я и, отпив добрую половину, добавил: – В самое время!

Омелия, вспыхнув, сделала книксен. Грэта же быстро спросила:

– А что?..

И вдруг умолкла.

Огромная створка двери хлопнула, и в залу вошёл «Понец».

– Ой! – негромко пискнула Грэта.

– Тай нашёл большое железо, мастер, – сообщил он от двери, сохраняя непроницаемое лицо.

– Такое, что нельзя поднять? – пытаясь определить предмет находки, уточнил я.

– Нельзя поднять, – подтвердил Тай. – Идти смотреть надо.

Быстро набросав на разделочную доску колбасок и слойников, я выбрался из‑за стола и, на ходу предложив Таю разделить со мной трапезу, пошёл рядом с ним.

Мы миновали мостик, но возле родника повернули не вправо, к кузне и въезду в замок, а пошли прямо, сквозь громадные кубы цейхгаузов. В одном из них встретили Дэйла с его командой. Мальчишки старательно складывали в штабеля битый камень, и, радуясь внезапному отдыху, разумеется, отправились с нами. И вот, в одном из помещений, мы увидели стоящую возле стены высокую, почерневшую от времени колоду. В её верхнем торце был вырезан жёлоб, в котором, в комке дёгтя, лежал железный стержень, выходящий из отверстия в каменной стене. Толщиной он был как рука взрослого человека, и сверху крепился к колоде массивной железной дугой. А его торец был откован в четырёхгранник.

– За стену уходит, – пояснил нам очевидную вещь кто‑то из мальчишек.

– Вот что, братцы, – сказал я, торопливо прожевав колбаску. – Хорошо бы выйти на улицу, пролезть по крышам и найти, куда простирается эта штука.

– Сейчас сделаем, – заверил меня Дэйл, и мальчишки с азартом бросились из цейхгауза.

Спустя четверть часа Дэйл вернулся и коротко сообщил нам:

– Нашли.

Ведомые им, мы миновали длинный ряд складов, полуразрушенных стен, закоулков, и вышли с обратной стороны стены. Здесь открылся нам тот же стержень, пронизывающий небольшое помещение, в центре которого покоилась вторая колода, держащая в своей кромке, всё с теми же дёгтем и округлой скобой, середину железного вала. И он уходил и в следующую стену! Но не успел я озадачиться новой загадкой, как прибежали несколько мальчишек и один из них заявил:

– Нашли второй конец.

И снова, минуя постройки и коридоры, я шёл за маленькими разведчиками, и Тай, не выражая ни малейшей эмоции, размеренно шагал рядом.

Мы вышли на западную крепостную стену. Здесь уже сгрудились все помощники, и наш проводник показал рукой вниз. Я перегнулся над кромкой каменной кладки, и увидел, что второй конец вала, выдающийся из стены, держит огромное водяное колесо. Под колесом вдоль стены чернеет ровная ниточка рва, а слева, у соседней башни, виднеется начало этого рва. Мы все торопливо прошли к соседней башне. Она была угловой и стояла на берегу небольшой речки, плавная дуга которой как бы касалась замка. Речка была не широкой – при желании, наверное, можно было добросить камень до противоположного берега – но воды её вполне хватало, чтобы наполнить ров. Устье этого рва, как полагается, запирал створ. Спустя пять минут мы все были внутри этой башни и с интересом осматривали отлично сохранившийся рычаг створа.

– Поднимем? – азартно поинтересовался кто‑то из мальчишек.

Мы с Таем переглянулись, взялись за рычаг – и он, прозвенев цепями, поддался. Почти бегом мы все вернулись на стену – и замерли. Дубовая плаха створа заметно ушла вверх, и в открытый ею проём с шумом била вода. Когда поток домчался до колеса – оно дрогнуло, скрипнуло и стало вращаться.

С той же поспешностью мы все вернулись в цейхгауз и некоторое время стояли в полном молчании, глядя на вал, бойко вращающийся в дёгтевой смазке.

– Брюс, – нарушил молчание Дэйл, – не знаешь, для чего эта штука?

– Э‑это понятно, – сообщил погубитель столовых вилок. – Здесь к этому валу цеплялся или шток пилорамы, или жернова мельницы. Но теперь ничего этого нет. Спёрли, конечно. Особенно если была пилорама – вещь дорогая.

– Да, – согласился я с ним. – Пилорама сотни две фунтов стоит.

– Двести фунтов?! – изумлённо ахнул кто‑то в компании малышей.

– Да, – снова сказал я и добавил: – И купить её можно лишь в Лондоне.

Потом посмотрел на Дэйла и неожиданно для самого себя сказал:

– Возьмёшь триста фунтов, чтобы надёжно, с запасом, возьмёшь коня и съездишь в Лондон. Там найдёшь лесопильную мануфактуру и купишь полный комплект. И лошадей купишь, и повозки. За хорошие деньги найми мастера, который здесь соберёт пилораму и запустит в работу.

Целую минуту поражённые мальчишки молчали. Наконец Дэйл сказал:

– Один поеду?

– Один.

– Доверяете триста фунтов?

– Да, доверяю.

После небольшой паузы он спросил:

– Почему?

– Тебе есть шестнадцать? – спросил я вместо ответа.

– Без недели шестнадцать, – ответил он.

– Отличный возраст. Я в эти годы был владельцем столярного цеха в Бристоле. А здесь, видишь ли, хорошая возможность – мне приобрести очень нужный станок, а тебе – очень ценный опыт. Справишься – назначу тебя управляющим имения «Шервуд». Выделю пол‑акра земли в собственность. Помогу поставить дом – из камня, хороший. Закреплю за твоим первым сыном наследование должности управляющего. Если, конечно, ты будешь согласен.

– Пол‑акра! – изумился кто‑то вполголоса.

– Триста фунтов! – добавил кто‑то к нему и своё изумление.

Дэйл нахмурил брови. Вздохнул. И, внимательно посмотрев на меня, спросил:

– А с моими что будет?

И кивнул в сторону притихшей стаи.

– Разыщем у всех, кого удастся, родителей или родственников, – немного подумав, ответил я. – Кто захочет – вернётся домой. Остальные останутся жить в замке. Скоро сюда приедет очень учёный человек и станет обучать разным наукам. Опасного ремесла у вас больше нет, и малышам больше ничего не грозит. Так что ты вполне можешь заниматься обустройством имения.

Дэйл посмотрел на своих питомцев, вздохнул и негромко сказал:

– Попробую справиться.

– Тогда оставь вместо себя среди мальчишек кого‑то за старшего, и пойдём отсчитывать деньги.

– Пит, – обернулся к своей команде Дэйл. – Будешь за старшего. Гобо. Поможешь ему, если что?

– Кормят хорошо, – скрипучим голосом ответил горбун. – Так и мы постараемся.

На пути из цейхгауза я спросил Тая:

– Ты где сундук откопал?

– Там, – указал он куда‑то за стену.

Потом вытянул палец в угол цейхгауза и добавил:

– Тут тоже есть.

– Что есть? – переспросил я его.

– Что‑то закопано.

– Как ты видишь?

– Копанная земля лет через пятьдесят непременно просядет, – пояснил Тай. – И вот – углубление: квадрат, ярд на ярд. Сундук прячется под землёй. Не сомневаюсь.

– Я тоже такое место видел, – вдруг сказал Дэйл. – Где мы сегодня камни убрали.

– Сколько чудес в этом замке, – задумчиво сказал я. – Сколько сокровищ!

– Лишь бы бы Чарли с Баллином не узнали, – вполголоса сказал Дэйл. – Все подземелья перекопают.

– Здесь нет подземелий, – безпечно ответил я. – Только подвалы.

О, грядущие вскоре события приняли бы направление совсем иное, если бы топающий рядом Тай подтвердил моё заявление. Но Тай промолчал.

Date: 2015-07-25; view: 287; Нарушение авторских прав