Между прошлым и будущим

Солнце, выбравшись из-за восточного гребня Ак-Сайской подковы, осветило ее западный склон, на котором пирамидами возвышались вершины Теке-Тора и Ак-Тоо, и четверку альпинистов, которые повисли где-то посредине этого склона под вершиной Ак-Тоо… Начинается подкова на северо-западе с пика Бокс, который лихо нахлобучил на свою скальную голову чуть съехавшую набок гигантскую ледовую шапку. Потом, через довольно низкий перевал, хребет на юг круто поднимается по снежному склону Теке-Тора и с него дугой плавно переходит в вершину Ак-Тоо. Дальше по гребню срывается вниз величественная скальная стена пика Свободная Корея, 1100 метров отделяет его вершину от лежащего у подножия подковы Ак-Сайского ледника. Между Свободной Кореей и пиком Космонавтов притулилась невысокая по сравнению с соседями-гигантами пирамида пика Симагина. И почти на востоке красуется еще одна подковка, образованная шестью вершинами пика Корона и сгорбленной спиной пика Изыскатель. Из этой подковки, словно из наклоненной крынки, выливается молочно-белый ледник Корона, который втекает в застывшую реку плоского Ак-Сайского ледника.

…Трое альпинистов: я и двое моих товарищей, Володя Некрасов и Саша Федоскин, наклонив головы, защищенные касками, почти к самому ледовому склону, стояли на небольшой, недавно вырубленной нами полочке, пристегнутые к страховочной веревке. По нашим каскам с треском молотили осколки льда. Под ногами склон круто уходил вниз к леднику, до него было не менее трехсот метров. Осколки, со свистом миновав нас, неслись дальше к леднику. Часть из них все же успевала больно врезаться в наше не защищенное каской или брезентовой штормовкой тело. Мы тихо постанывали, но терпели. Вверху работал еще один альпинист: мой друг Боря Кузьменко. Он яростно крушил лед стальным клювом ледоруба, вырубая ступени и настойчиво продвигаясь вверх. Мы были прямо под Борисом, и осколки льда пытались отплатить нам за потревоженный покой. Причем за те сорок метров, которые отделяли нашу группу от Бори, куски льда успевали набрать приличную скорость и дать нам почувствовать, что ощущают солдаты во время артобстрела.

Я время от времени стирал со щеки кровь, тоненькой струйкой сочившуюся из рассеченной брови. Изнывая от вынужденного бездействия, я решил взглянуть, где находится Кузьменко, и тут же был наказан за неосторожность. Небольшой осколок льда бритвой полоснул по брови. Теперь я терпеливо ожидал сигнала сверху.

Внезапно резкая боль в руке заставила потемнеть белому свету у меня в глазах. Я с трудом удержал себя от инстинктивного прыжка на месте. Когда я пришел в себя, то понял в чем дело. Перед восхождением на моем запястье появился довольно большой фурункул, и вот в него-то с огромной скоростью врезался очередной осколок льда. Рука в месте удара посинела от образовавшейся гематомы.

Несмотря на то, что после Бориса должен был идти первым Некрасов, я вызвался идти вместо него. Я уже физически не мог сидеть под этим сумасшедшим ледовым обстрелом.

Пройдя метров шестьдесят вверх по ледовому склону, я поднялся к подножию скальных стен, которые составляли массив башни пика Ак-Тоо. Скалы эти буквально сложены из «живых» камней. Днем солнечные лучи прогревают их, и лед, который скрепляет эти камни, тает. Камни в любую секунду могут сорваться с места и стремительно полететь вниз, ударяясь о скалы и увлекая за собой другие камни, которые так же, как и они, готовы к головокружительному полету вниз навстречу с ледником. Поэтому мы спешили до восхода солнца пройти опасный участок ледового склона, на котором мы были беззащитными мишенями для камней.

Я стоял перед скальной стеной, соображая, как можно быстрее на нее выйти. Подо мной ледовый склон почти отвесно уходил вниз. До ледника было метров пятьсот по вертикали. Чуть ниже меня, метрах в тридцати, на вырубленной ступени стояли мои товарищи-альпинисты в ожидании моего сигнала для подъема наверх. Но для того, чтобы дать этот сигнал, мне необходимо подняться на основание скальной стенки, вбить стальной крюк и закрепить на нем перильную веревку. По ней-то и подойдут ко мне мои товарищи.

Согласно описанию нашего маршрута, я должен был войти в скальный угол, который был сейчас левее меня метров на десять-пятнадцать и в нем навесить веревку, так как дальнейший путь к вершине лежит именно по этому скальному углу.

Выше меня по скале по направлению к углу шла довольно широкая полка, по которой я легко мог добраться до нужного мне места. Я решил выйти на нее. Полка, как и все скалы вокруг, была усыпана свободно лежащими камнями. Передо мной на полке лежала целая груда таких «живых» камней. Венчал эту группу огромный прямоугольный камень, весом не менее триста килограммов. Чтобы взобраться на полку, я схватился за этот «чемодан» и подался вперед. Я думал, что мои шестьдесят килограммов – ничтожный вес для трехсоткилограммового камня, но я не учел того, что он лежал на «живых» камнях, словно на роликах. Я с ужасом почувствовал, что громада сдвинулась с места и с шумом рухнула вниз. Я едва успел выскочить на полку.

Мое сердце остановилось, когда я наблюдал, как с нарастающей скоростью трехсоткилограммовый «чемодан» понесся прямо на стоящих внизу товарищей. Я не думал о том, что, сорвав их со льда, камень увлечет за собой и меня, накрепко связанного с друзьями веревкой. Я не торопился разрывать эту связь, грозившую мне неминуемой гибелью. Я не проклинал себя за преступную неосторожность. Я оцепенел от бессилия что-либо изменить в этом стремительном движении смертоносного снаряда. И время словно приостановило свой неумолимый бег в этот момент. Мучительно долго текли секунды, и я страстно, горячо молил Небо, чтобы свершилось чудо и камень пролетел, не задев моих товарищей.

И чудо произошло. Метров за десять от моих товарищей «чемодан» повернул влево и унесся по соседнему кулуару к далекому леднику. К счастью, склон имел совершенно другой уклон, чем я думал.

Я вышел в скальный угол, закрепил перила и подал сигнал своим товарищам к подъему. Когда на меня обрушился шквал упреков и возмущений моих друзей, я был смущен, но счастлив – друзья стояли рядом со мной. Мы остались жить на этом свете!

И еще один раз на этом восхождении Судьба криво улыбнулась нам в лицо. Едва мы начали подъем по скальному углу, как услышали стук падающего камня. Он летел прямо на нас, ударяясь то об одну, то о другую сторону скального угла. Мы прильнули к склону, а Саша Федоскин, который шел последним и не разобрал слов резко выкрикнутой ему команды, лишь слегка пригнул голову. И в тот же момент его лицо обдало легким ветерком. Камень пролетел в пяти сантиметрах над склоненной головой Саши.

В тот раз, как и во многие другие моменты моей жизни, Смерть прошла рядом с нами, напомнив о своем присутствии.

«Моменто море» – говорили древние римляне, т.е. «Помни о смерти». Она всегда рядом. Уходят из жизни знакомые, родственники, друзья. Мы оплакиваем их уход, жалея, что их больше не будет с нами рядом. Мы плачем о самих себе, нам жаль, что мы потеряли ушедших. Иногда, наверное, смерть приносит облегчение от страданий. Но мы – самолюбивые, нам не хочется лишаться того, что мы имеем. Однако проходит время, и жизнь стирает из наших душ чувство утраты и горечи. На смену ему приходят новые чувства и интересы. Жизнь продолжается!

Иногда известный человек возводится толпой на пьедестал в качестве идола, ему поклоняются будто иконе. И когда он уходит из жизни, толпа воспринимает это событие как конец света. После трагической гибели Сергея Есенина по России прокатилась волна самоубийств. Поклонники его таланта не мыслили дальнейшего существования без своего кумира. Только Владимиру Маяковскому удалось как-то образумить толпу.

Весь бывший Союз помнит смерть Владимира Высоцкого. Казалось, что все советские люди потеряли частичку своей души, которая ничем и никогда не восполнится. Прошло время, и наши дети не знают не только Высоцкого и Окуджаву, но и Ленина и Сталина. Так уж устроена жизнь. Смерть естественна. Людей к ней приговорила сама Природа.

Наше существование в масштабах Вселенной и ее возраста лишь краткий миг «между прошлым и будущим». И за эту «вспышку» человек должен успеть насладиться своим кратким пребыванием на планете Земля, посадить дерево, построить дом и родить сына, чтобы его род остался в истории. И сделать то, что предначертано человеку Судьбой. Не важно, сколько времени ему отведено Природой. Всего тридцать семь лет было отпущено Пушкину, Маяковскому, а Есенину и того меньше – лишь тридцать, но и этого оказалось достаточно, чтобы мир узнал об их существовании. Тютчев за тридцать лет создал все свои произведения, дальнейшая его жизнь до глубокой старости была погружена во мрак слабоумия. Поэт и человек в его теле умер задолго до физической смерти тела.

Миг человека должен быть озарен его творчеством и мыслительной деятельностью, иначе его существование превращается в жизнь «живого мертвеца». Сколько таких «трупов» ходит по улицам, суетится вокруг, заботится о функционировании своего организма, печется о своем будущем, горюет о своем несостоявшемся прошлом.

Нам выпало счастье на короткий миг вспыхнуть на небосклоне Земли и прочертить свой след падающей звезды. Возможно, кто-то заметит это падение и успеет загадать свое желание. И, вполне может быть, его желание исполнится. Значит, не зря мы прожили свою жизнь!

Индусы верят, что душа умирающего человека переходит в другую ипостась и продолжает свое бесконечное путешествие во Вселенной. Может быть, это и так. Но надеяться, что в следующей жизни нам повезет больше, чем в нынешней, – совершенно бесполезно. Лучше уж прожить свой сегодняшний день так, чтобы ощутить вкус самой жизни, не терзаясь за свои промахи в прошлом – они составляют наш жизненный опыт – и не боясь будущего. Оно зависит от нашего сегодня. Поэтому не надо оставлять на завтра то, что мы можем совершить сегодня. Возможно, водитель уже сел за руль трамвая «Аннушка», или кто-то выставил на подоконник тяжелый горшок с цветами. Легкий порыв ветра – и краткий миг между прошлым и будущим навсегда останется в прошлом.

Date: 2015-07-22; view: 265; Нарушение авторских прав