Глава 29. Солнечный свет косыми полосками пробивался в щели между планками жалюзи, падая в тишину, покой и тепло комнаты

Солнечный свет косыми полосками пробивался в щели между планками жалюзи, падая в тишину, покой и тепло комнаты, которую я не сразу узнал.

Я неподвижно лежал, полузакрыв глаза, ни о чем не думая, ни над чем не ломая голову, только наслаждаясь этим своим состоянием. Солнечный свет, тишина, мягкая постель и едва уловимый запах духов.

А ведь такими духами, мелькнуло у меня, душилась Джой.

– Джой! – позвал я, быстро сев в кровати. – Я вдруг вспомнил: и ночь, и дождь, и все, что произошло накануне.

Дверь в соседнюю комнату была открыта настежь, но никто не откликнулся.

– Джой! – снова крикнул я, выбираясь из постели.

Спустив с кровати ноги, я ощутил холодное прикосновение пола, а из неплотно прикрытого окна дул прохладный ветерок.

Я подошел к двери и заглянул в соседнюю комнату. Постель после ночи была не прибрана, только кое‑как прикрыта одеялом. Джой там не было. И тут я увидел приколотую к двери булавкой записку.

Я сорвал ее и прочел:

«Паркер, милый, я беру машину и уезжаю в редакцию. Нужно подредактировать статью для воскресного номера. Вернусь после полудня. Кстати, где то самое хваленое мужское начало? Ты даже не пытался подгрести ко мне с нескромным предложением. Джой».

Я вернулся в свою комнату и, не выпуская из рук записки, присел на край кровати. Мои брюки, пиджак и рубашка были развешаны на стуле, а под ним на полу стояли ботинки с засунутыми в них носками. В одном углу стояла винтовка, которую я прихватил из лаборатории Стирлинга. Я вспомнил, что она оставалась в машине. Должно быть, перед тем, как уехать в редакцию, Джой перенесла ее из машины в комнату.

«Вернусь после полудня» – написала она в записке. И кровать ее была не застелена. Словно она приняла как должное, что отныне мы будем жить именно так. Словно иного образа жизни не существует вообще. Словно она уже приспособилась к происшедшим переменам.

И возможно, что вначале человек приспособится к новым условиям с такой же легкостью, радуясь всему, что хоть как‑то избавит его от трудностей и горечи разбитых надежд. Но за этой первой кратковременной ассимиляцией придут гнев, ожесточение, осознание утраты и ощущение полной безнадежности.

Джой вернулась в редакцию, чтобы поработать над статьей для воскресного номера. Мой сосед продолжал ездить в свою страховую компанию – даже теперь, когда трещал по швам его личный мирок. Все это, конечно, объяснимо – ведь человек должен есть, человек должен как‑то существовать, должен иметь деньги. Но за этим, наверно, скрывалось нечто гораздо большее, подумал я. Для человека это было средством – быть может, единственным оставшимся в его распоряжении средством – сохранить привычную рутину, внушить себе, что жизнь изменилась не полностью, что кое‑какие из старых, давно заведенных порядков остались нетронутыми.

«А я? – спросил я себя. – Что теперь делать мне?»

Я мог вернуться в редакцию, сесть за свой стол и до отъезда в командировку настрочить еще несколько статей. Мне как‑то даже чудно было думать об этой поездке – она полностью вылетела у меня из головы.

Будто сама идея ее была для меня новостью, будто раньше я даже не знал о ней, а если и знал, то так давно, что вполне естественно было о ней забыть.

Я мог поехать в редакцию, но, собственно, с какой целью? Чтобы написать статьи, которые никто никогда не прочтет, статьи для газеты, которую через несколько дней, быть может, перестанут выпускать?

Труд, бесполезный до чертиков. Настолько бесполезный, что о нем и думать‑то не хотелось. Возможно, что именно поэтому никто не пожелает меня выслушать – если люди о чем‑то не знают, они избавлены от необходимости об этом думать.

Я выпустил из пальцев записку Джой, и она, затрепетав, медленно опустилась на пол. Я протянул руку и взял со стула рубашку. Я, правда, еще не решил, что мне делать, но, так или иначе, прежде чем я за что‑нибудь возьмусь, мне следовало одеться.

Я вышел на крыльцо – стоял теплый, солнечный день, скорее летний, чем осенний. Дождя как не бывало, на дворе было сухо, только кое‑где сохранились маленькие лужицы как доказательство того, что он все‑таки недавно шел.

Я взглянул на часы – было уже около полудня.

Машина страховщика стояла перед соседним блоком, но ни его самого, ни его близких нигде не было видно. Вероятно, по субботам он не работал, и семья спала допоздна. Как раз то, что им необходимо, подумал я, – небольшой подкрепляющий отдых под крышей.

В конце улицы я разглядел вывеску ресторана и понял, что голоден. Там, наверно, есть телефон, а мне нужно позвонить Джой.

В ресторане было душновато и не слишком чисто, но он был переполнен. Я пробрался к стойке и, подождав, пока какой‑то посетитель покончил с едой, захватил освободившийся табурет.

Я дал заказ подошедшей официантке, встал и протолкался сквозь толпу в угол, к телефонной будке. Я втиснулся в нее и закрыл за собой дверь. Опустил монету, набрал номер и попросил телефонистку соединить меня с Джой.

– Ну как, отредактировала свою статью? – спросил я ее.

– Соня ты, соня, – промурлыкала она, – Ты давно встал?

– Только что. Как дела?

– Гэвин рвет и мечет. Поступили кое‑какие интересные сведения, а он не может их использовать.

– Что‑нибудь о…

– Не знаю, – ответила Джой, видимо поняв, о чем я собираюсь спросить. – Возможно. В банках обнаружена недостача денег. Известно, что…

– Недостача денег?! Так ведь Дау только вчера мне говорил, что банки забиты деньгами.

– Наверно, так оно и было, – сказала она, – Но с тех пор картина изменилась. Еще вчера в полдень деньги были на месте, а вечером к закрытию огромные суммы просто‑напросто исчезли.

– И ни из кого слова не вытянешь, – предположил я.

– Точно. От тех, кого Гэвину и Дау удалось поймать, толку не добьешься. Они ничего не знают. Со многими же – с теми, кто поважнее и посолиднее, – они вообще не могут связаться. Сам знаешь, как обстоит дело с банковскими служащими в субботу. Их разве найдешь?

– Где уж, – согласился я. – Кто на рыбалке, кто в гольф играет.

– Паркер, ты думаешь, что тут не обошлось без Этвуда?

– Не знаю, – ответил я, – Но меня бы это ничуть не удивило. Попробую навести справки.

– Интересно, как? – насторожившись, спросила она.

– Я мог бы съездить в усадьбу «Белмонт». Этвуд ведь предлагал…

– Мне это не нравится, – резко перебила она, – Ты однажды уже там побывал.

– Я не стану нарываться на неприятности. С Этвудом я как‑нибудь управлюсь.

– У тебя нет машины,

– Я возьму такси.

– На такси у тебя нет денег.

– Шофер отвезет меня туда и привезет обратно, – сказал я. – На обратном пути я могу заехать в редакцию, получить деньги и расплатиться с ним.

– Все‑то ты продумал, – заметила она.

– Ну, во всяком случае, почти все.

«Продумал ли я вообще хоть что‑нибудь?» – спросил я себя, повесив трубку.