Глава 26. Снаружи уже шел настоящий дождь

Снаружи уже шел настоящий дождь. Не ливень, а устойчивый, надолго зарядивший дождь, от которого становится тоскливо на душе. В воздухе ощутимо похолодало. Такая вот ночь, подумал я, как нельзя лучше подходит для крушения нашего мира. Нет, не крушения – это чересчур драматично, – скорее замедленного падения. Именно такой ночью и должен осесть ослабленный, истощенный мир, не сознающий ни своей слабости, ни тем более ее причины, – осесть настолько плавно, что он даже не заметит своего падения и спохватится лишь тогда, когда будет разрушен полностью.

Я открыл перед Джой дверцу машины, но, прежде чем она успела сесть, быстро захлопнул ее.

– Я забыл, – объяснил я, – что там может быть бомба.

Она взглянула на меня и, подняв руку, отбросила упавшую на глаза прядь волос.

– Вряд ли, – возразила она. – Он ведь назначил тебе свидание. На завтра.

– А, пустая болтовня, – отмахнулся я. – Его манера придуриваться. Есть там бомба или нет, а я не пойду в город пешком. В такой поздний час, да еще под дождем. Раньше‑то ее ведь не было.

– Дай‑ка я сяду в машину и заведу мотор. А ты отойди подальше.

– Нет уж, – решительно сказала она, протянула руку и распахнула дверцу.

Я обошел машину, сел за руль. Повернул ключ, и мотор завелся.

– Вот видишь! – воскликнула Джой.

– Но она все‑таки могла тут быть, – не сдавался я.

– Допустим. Но мы ведь не можем жить в вечном страхе перед этой бомбой, – сказала она, – Если они захотят нас убить, в их распоряжении миллион других способов лишить нас жизни.

– Они убили Стирлинга. И вероятно, не его одного. На мою жизнь они уже покушались дважды.

– И оба раза неудачно, – напомнила она. – Мне почему‑то кажется, что они больше на это не пойдут.

– Интуиция?

– Паркер, они ведь тоже могут обладать интуицией.

– А при чем тут их интуиция?

– Ни при чем. В общем‑то, я имела в виду другое. Я хотела сказать, что, сколько бы они ни изучали нас, как бы в интересах дела ни старались на нас походить, они никогда не научатся мыслить, как мы.

– Поэтому ты считаешь, что после двух неудачных покушений на чью‑либо жизнь они должны оставить этого человека в покое, верно?

– Не совсем, хотя такое тоже возможно. Во всяком случае они никогда не прибегнут к одному и тому же методу дважды.

– Значит, впредь я могу не опасаться бомб, капканов и засад в стенном шкафу.

– Возможно, они суеверны, – продолжала она, – А может, таков их образ мышления. Или их логика, о которой мы не имеем ни малейшего представления.

Я понял, что она все время только об этом и думала, пытаясь разложить все по полочкам. Ее хорошенькая головка была наполнена всевозможными предположениями и догадками и непрерывно перемалывала немногие известные нам реальные или кажущиеся факты. Но для нас это темный лес, подумал я. Мы слишком мало знали, чтобы по‑настоящему в этом разобраться. С человеческим складом мышления нечего и пытаться думать за пришельцев, когда не знаешь, как именно они мыслят. И даже если бы это было известно, нет никакой гарантии, что процесс человеческого мышления можно втиснуть в чуждое ему русло.

Джой подошла к этому с другого конца. По ее словам, пришельцы, как бы они к этому ни стремились, никогда не смогут мыслить по‑человечески. Но при этом у них было куда больше шансов мыслить по‑нашему, чем у нас – мыслить, как они. Они ведь изучали нас – одному Богу ведомо, как долго. И их было много; сколько – этого тоже никто не знал. А что, если я заблуждаюсь? А вдруг на Земле только один пришелец, раздробленный на отдельные элементы – каждый размером с кегельный шар, – так что одно‑единственное существо способно быть одновременно в нескольких местах и нескольких обличьях?

Но даже если это самостоятельные индивидуумы, если каждый кегельный шар представляет собой отдельную особь, между ними существует такая тесная связь, о которой людям не приходится и мечтать. Ведь для того чтобы, скажем, создать одно существо, подобное Этвуду или той девушке, с которой я повстречался в баре, потребовалось множество таких шаров: чтобы соорудить подобие человека, они должны объединиться в большие группы. И вот, принимая облик человека или какого‑нибудь предмета, они действуют как одно целое; именно при таких обстоятельствах они фактически превращаются в единый организм.

Миновав последнюю улицу студенческого городка, мы выехали на пустынную Университетскую аллею, и я повернул к городу.

– Куда теперь? – спросил я.

– Только не ко мне, – проговорила Джой. – А вдруг они все еще там.

Я кивнул, прекрасно понимая, что она чувствует. И мысленно вернулся к тем тварям, которые шныряли в ее дворе. Что это было такое? Имитация какой‑нибудь свирепой зверюги, обитающей на неведомой далекой планете? А может, целая кунсткамера чудовищ, и не с одной планеты, к с нескольких? Богатый ассортимент омерзительных форм жизни, возможно созданных скорее для устрашения, чем с целью нанести реальный ущерб. Или их использовали как приманку, чтобы собрать нас троих – Джой, Пса и меня – в одном месте? Но если они собирались всех нас убить, они на этот раз снова просчитались.

Пес вроде бы что‑то говорил о нерешительности кегельных шаров, о том, что они никогда не проявляют достаточной настойчивости, ограничиваясь полумерами. Я попытался вспомнить, что конкретно он тогда сказал, но память мою застлало туманом. Она перенасытилась событиями.

И еще меня занимало таинственное исчезновение Пса.

– Паркер, – сказала Джой, – нам необходимо немного отдохнуть. Мы должны найти какое‑нибудь сухое помещение и хоть часок соснуть.

– Угу, – согласился я. – Я сам об этом подумываю. Моя квартира…

– Твоя квартира отпадает. Она сейчас ничуть не лучше моего дома. Хорошо бы найти какой‑нибудь мотель.

– Джой, у меня в кармане каких‑нибудь один‑два доллара. Я забыл зайти за чеком.

– А мой уже обращен в наличность, – сказала она. – Так что я при деньгах.

– Джой…

– Да, да понятно. Оставь это. Все нормально.

Мы продолжали наш путь по Университетской аллее.

– Который час? – спросил я.

Она подставила запястье под свет, падающий с приборного щитка.

– Около четырех, – ответила она.

– Ну и ночка! – обронил я.

Она устало откинулась на спинку сиденья и повернула ко мне лицо.

– Не говори, – подхватила она. – Взлетела на воздух одна машина с каким‑то бедолагой – слава богу, что это был не ты; убит один друг, убит каким‑то таинственным существом с другой планеты, и на его теле не обнаружено никаких следов насилия; ко всем чертям полетела репутация одной девицы, которая так хочет спать, что готова улечься где угодно…

– Да будет тебе, – прервал я.

Я свернул с авеню.

– Куда сейчас, Паркер?

– В редакцию. Мне нужно заказать телефонный разговор. Междугородный. С равным успехом его может оплатить и газета.

– Разговор с Вашингтоном?

Я кивнул.

– С сенатором Роджером Хиллом. Пора уже с ним поговорить.

– В такой ранний час?

– Роджу можно звонить в любое время. Он ведь слуга народа, не так ли? Во всяком случае, он заявляет об этом во всеуслышание. Во время предвыборной кампании. А стране – всей этой проклятой стране – сейчас позарез необходим человек, посвятивший себя служению народу.

– За этот звонок он тебя не погладит по головке.

– А я на это и не рассчитываю.

Я остановил машину у обочины напротив темного здания редакции. Там лишь слабо светились окна третьего этажа и печатного цеха, который располагался на первом.

– Пойдешь со мной?

– Нет, – ответила она. – Я останусь. Запру дверцы и подожду тебя здесь. Заодно прослежу, чтобы не заминировали машину.

Date: 2015-07-11; view: 308; Нарушение авторских прав