Знаешь ли ты, что большинство наших знаний ‑ иллюзорны?

Мы, в большинстве своем, считаем, что знаем о наших детях все. Но это «все», как правило, внешние, видимые проявления, поступки ребенка. И это одна из самых распространенных родительских иллюзий, с которой я столкнулась в работе школьного психолога, ‑ судить о ребенке только по его поведению.

Общаясь с детьми, я сама поражалась ‑ как иллюзорно то, что показывает их поведение. Столько за их видимым благополучием скрывалось страхов, неуверенности, комплексов.

И когда я встречалась с родителями и рассказывала им об их детях, я всегда получала реакцию непринятия и неверия. Так сильны были их иллюзии по поводу ребенка.

Я говорила родителям, например, что ребенок‑первоклассник переживает кризис, связанный с положением в классе, с ситуацией оценки его успехов учителем и родителями.

‑ Да вы что? Какой кризис! ‑ восклицали родители. ‑ Нормальный ребенок, и все с ним нормально!

И приходилось лишать родителей этой иллюзии их якобы «знания», основанного на том, как ребенок внешне проявляется. И это было непросто.

Сложнее дело обстояло с родителями учеников старших классов, потому что в этом возрасте кризисы ‑ уже другого порядка и протекают они иногда серьезнее.

Ко мне, например, однажды пришла девочка‑старшеклассница и сказала:

‑ Я беременна. Я не знаю, что мне делать…

Девочка на третьем месяце беременности, ее мучает токсикоз. Она просто страдает оттого, что этот ребенок ‑ нежеланный, появившийся от глупой связи с мальчиком. Она боится, до ужаса боится мамы, которая, как она говорит, «просто убьет» ее. Мамы, которая находится в полной иллюзии того, что с девочкой все нормально. В иллюзии, основанной на том, что девочка вовремя уходит в школу и приходит из школы, делает уроки и помогает по дому. Все как всегда. Все нормально!

Это еще одно из наших иллюзорных знаний ‑ представление, что если ребенка загружать делами и занятиями, то можно уберечь его от дурных дел или наклонностей.

‑ Чтобы глупостями не занимался… ‑ говорят родители, отдавая детей в секции, кружки, на курсы. Как будто это убережет их от жизни, от прохождения необходимого опыта!

И ходили дети‑старшеклассники на курсы или кружки. По крайней мере, видимость создавали. А сами вместо курсов ‑ к мальчику или к девочке. О чем я, как человек, которому дети в школе доверяли, узнавала. Или умудрялись заняться сексом в то время, когда они должны быть в школе. Ведь достаточно прогулять один урок, чтобы заняться сексом, от которого родители их уберегают как от огня. И удобно это на самом деле: пока родители на работе, спокойные тем, что дети в школе, дети в свободной квартире любовью занимаются! Скольких иллюзий когда‑нибудь должны лишиться эти родители!

Я помню, как сама однажды развеселилась и удивилась посещению моего кабинета психолога группы ребят‑старшеклассников. Они, четверо здоровенных парней, зашли в мой кабинет и сказали:

‑ Можно мы закроем дверь на ключ?

‑ Закрывайте, ‑ удивленно сказала я, понимая, что они хотят поговорить о чем‑то очень тайном и важном.

И после короткой смущенной паузы, один из них, кто был посмелее, сказал:

‑ Мы хотим узнать: как понять, что девочка кончила?

И я сначала просто дара речи лишилась от такого вопроса.

‑ Вы хотите узнать, как это должно выглядеть? ‑ уточнила я. ‑ Как это происходит?

‑ Ну да, а то непонятно, ‑ заговорили уже вразнобой ребята, ‑ кончила она или нет? А если ее спрашиваешь, она сама не знает. Вот мы решили узнать ‑ есть ли какие‑то показатели, что она кончила…

‑ Может, ‑ сказала я мягко, ‑ вам нужно поговорить об этом с вашими папами? Они опытные мужчины и могут вам что‑то объяснить, посоветовать…

Они не дали мне договорить ‑ смехом и ухмылками, качанием голов они сразу отмели мое предложение.

У пап‑то, наверное, еще были иллюзии, что дети их вообще этим не занимаются и даже не интересуются. Они, наверное, думали: их взрослые сыновья с девочками все еще играют в песочнице…

И пришлось мне, подбирая слова, объяснять, что происходит между мужчиной и женщиной и как проявляется при этом женский оргазм.

Есть еще одно иллюзорное наше знание. Наше знание о пользе и важности знаний!

Мы знаем, что должны дать ребенку знания, должны дать образование. Должны заниматься его развитием. Многие родители именно в этом ‑ в образовании ребенка и видят свою основную цель.

И мы таскаем их по кружкам, отдаем в спецшколы, где они получат необыкновенные знания… И развиваем их ум, развиваем всеми способами ‑ и головоломки с ними решаем, и книжки читаем, и энциклопедии им покупаем…

Но сколько несчастных ‑ умных и знающих! ‑ людей прошло через мои тренинги, консультации! Их научили в детстве играть на пианино (которые до сих пор стоят и пылятся), но забыли рассказать что‑то важное и значимое, без чего человек не может быть счастлив. Их научили определять ‑ Моне это или Ренуар, но не научили ценить себя, стоять за себя, принимать себя такими, какие они есть, привлекать к себе партнеров, зарабатывать деньги.

И получается, что все‑то они знают, а вот счастья у них нет. Потому что чтобы быть счастливым, нужно не только знать, а быть ‑ сильным, уверенным, осознающим себя, свое место в жизни. Нужно уметь идти к своим, именно к своим целям, а для этого (опять!) надо быть уверенным, активным, сильным.

Я много раз сталкивалась с этим противоречием. С этой иллюзией важности знаний. Сталкивалась в разных ситуациях.

Когда‑то меня, студентку‑первокурсницу, пытались изнасиловать студенты‑старшекурсники. Студенты МГУ, мальчики из хороших семей. Эрудированные, знающие, развитые, которые весь вечер демонстрировали эту свою эрудицию, дискутировали о Кафке и Ремарке, обсуждали вопросы экономики, красиво говорили о поэзии. А потом ‑ цинично и бездушно поспорив между собой ‑ девочка я или женщина, решили проверить это на практике.

Они были бездушными уродами. Знающими, развитыми, интеллектуальными, но уродами!

Совсем недавно наблюдала я начальную степень такого вот будущего бездушия у детсадовского ребенка, которого родители, как говорится, уж не знают куда отдать, в какой еще кружок или секцию сунуть! Все‑то он посещает, всего его развивают. Но это был самый противный, жестокий, отвратительный ребенок из виденных мной в последнее время! (Да простит меня Бог за такие оценки, но этот ребенок уже так проявлялся!) И кому нужны знания, если они не трогают душу и не дают ребенку навыки общения? Не дают ребенку личностные качества, необходимые для достойной жизни?

Я вспомнила недавно о своей однокурснице, с которой познакомилась еще во время экзаменов при поступлении в МГУ. Я не знала и сотой, наверное, даже тысячной доли того, что знала она. Спецшкола, спецкурсы, курсы иностранного языка, толстые тома книг, прочитанные ею к вступительным экзаменам. И все пять лет отличная учеба в МГУ. Красный диплом.

Через пять лет я случайно встретила ее в театре.

‑ Я работаю психологом на автобазе, ‑ смущенно ответила она на мой вопрос, чем она занимается.

‑ Кем? ‑ переспросила я, хотя что тут спрашивать, мы обе окончили факультет психологии МГУ ‑ кем она еще могла работать, как не психологом?

‑ И что ты там, на автобазе, делаешь? ‑ не могла не спросить я.

‑ Ну, ‑ мотнула она головой и передернула плечами, и что‑то в этом жесте ответило мне ‑ она и сама не знает, что она там, на автобазе, делает.

‑ Да ничего, нормальная работа, ‑ продолжила она после паузы, как бы понимая, что надо еще что‑то сказать. ‑ Ну, контингент, конечно ‑ водители, диспетчера…

И надо было столько знать, чтобы согласиться потом на такую работу?

Но я уверена, ее родители так старались, чтобы дочь получила как можно больше знаний и как можно лучше училась. Родители же всегда знают, что должны делать их дети.

Мы знаем, что наши дети должны делать. Мы знаем, что наши дети не должны делать. Мы всегда знаем, что они делают неправильно. И это тоже иллюзия.

Мы знаем, например, что ненормально, когда ребенок много времени проводит за компьютером и портит глаза. Поэтому надо «спасти» его и отдать в музыкальную школу или на курсы английского. Правда, посещение этих занятий будет просто насилием над его личностью, но разве это важно! Мы ведь спасаем глаза ребенка, а что делаем с его душой, с его личностью?

Как в анекдоте.

Мама приводит к врачу ребенка, который увлечен компьютером, и просит того отучить его от компьютера.

‑ Будем лечить! ‑ бодро говорит врач.

‑ Чем? ‑ спрашивает мама.

‑ Как чем? ‑ удивленно говорит врач. ‑ Пивом, девочками, сигаретами…

‑ Я бы рада была, чтобы он хоть чем‑то занимался, ‑ говорила мне на консультации одна мама. ‑ А то походил на шахматы ‑ бросил. Спортом занялся ‑ бросил. Марки начал собирать ‑ бросил.

‑ Но он у вас только и делает, что чем‑то занимается, ‑ сказала я ей.

‑ Да, но это как‑то ненормально! Он ничем не занимается постоянно. Он все пробует и бросает!

‑ А как надо? ‑ спросила я. ‑ Как нормально ‑ чтобы на всю жизнь?

‑ Нет, ну хотя бы, чтобы он что‑то уже выбрал… ‑ растерянно сказала мама. ‑ Ну, вот я занималась музыкой. Я восемь лет ходила в музыкальную школу.

‑ Вы сами выбрали музыку? ‑ спросила я. ‑ Вот так и сказали ‑ я хочу играть на пианино!

‑ Да нет, меня родители туда отдали, и я восемь лет оттарабанила на этом пианино.

‑ И сейчас играете? ‑ поинтересовалась я.

‑ Да нет, ‑ усмехнулась мама. ‑ Мы его продали, все равно на нем никто не играл. Сын не захотел заниматься. Уперся ‑ не буду играть!

‑ Значит, ваш сын, который не занимается тем, чем не хочет заниматься, и занимается тем, что ему интересно, ‑ ненормальный ребенок? А вы, которая, говоря вашими же словами, «оттарабанили» восемь лет на ненужном вам пианино, ‑ нормальная?

Точно так же, как мы знаем, чего не должны делать наши дети, мы знаем, что нам делать с нашими детьми. Мы только забываем, что видим лишь часть картинки. Что наши знания всегда малы. Лучик нашего сознания выхватывает только один какой‑то пласт жизни. Но сама жизнь ‑ тотальна. И наши знания всегда относительны.

Знающая мама, чтобы уберечь сына от дедовщины или службы в горячих точках, дав взятку, устроила его в элитное подразделение, рядом с их городом, так, что можно было даже посещать его, как в пионерлагере. Она была уверена, что именно так должна поступить нормальная мать ‑ оградить ребенка от возможной беды.

Именно там, в этом элитном подразделении, где собрались такие вот сынки, его и подсадили на наркотики. И вернулся он уже зависимым. И потом ‑ началась долгая череда бед и страданий ‑ его болезни, ломки, пропажа денег, продажа наркотиков. Тюрьма за распространение наркотиков.

А мама думала, что делала лучше для сына.

Я слышала несколько похожих историй. Когда знающие родители, чтобы уберечь ребенка от беды ‑ прячут его от армии. Только вот один умер от угарного дыма, заснув пьяный с сигаретой в постели, пока родители были на даче. Другого зарезали в драке. Третий спасенный родителями попал под электричку. Этого ‑ точно не случилось бы с ним в армии.

Что мы можем знать про жизнь и судьбу другого человека ‑ кроме неких общепринятых установок, говорящих «надо от армии отмазать», «надо в институт устроить». Но эти общепринятые установки ‑ какое они отношение имеют к твоему конкретному, уникальному ребенку с его единственной уникальной жизнью?

Но мы знаем, что хорошо для наших детей. Что нужно нашим детям.

Мы так много знаем!

Но ‑ знаем ли мы, что мы делаем на самом деле, руководствуясь нашими «знаниями»?