Глава 10. Закончился май. Закончилась и зачётная неделя, начиналась сессия

Закончился май. Закончилась и зачётная неделя, начиналась сессия. Шурочка занималась, как могла. Долги были, но их было не много. Вот уже все зачёты были сданы, и Шурочка начала готовиться к первому экзамену.

Юрка куда‑то пропал на две недели. Конечно, для сдачи сессии это было весьма неплохо, но к исходу второй недели Шурочка начала волноваться.

Юрка‑то исчез, как всегда – не предупредив, не оставив ни адреса, ни телефона. Но на такой срок он ещё не исчезал.

Папиросы он оставил. Полную коробочку – готовых, набитых. Все скинулись, он и оставил – на всех. «Зелёная пятница» функционировала. Теперь, когда занятий в институте не было, собирались не только в пятницу, но и в другие дни.

По‑прежнему курили, собравшись в кружок. А потом веселились, танцевали. Всё было так, как всегда. А на время сессии – решили собираться после экзаменов.

Шурочка курила «травку» вместе со всеми.

Однако, в течение недели Шурочка брала из коробочки папиросу, а то и две, и курила одна, без компании. Уж очень грустно, скверно было на душе, когда веселящее действие папиросы заканчивалось. Мало того, что зверски хотелось есть. Почему‑то хотелось выть, биться головой о стену, или, на худой конец, просто побить кого‑нибудь.

Но стоило покурить, как снова становилось хорошо и весело на душе. И Шурочка уже не задавала себе глупых вопросов: «Где я? Я это, или не я?»

Смешно это всё. Я – это я!

Только Людочка стала отказываться от папирос с травкой. Людочку тошнило и, вместо сидения в общем кругу, Людочка бегала обнимать унитаз. Над Людочкой посмеялись немного и оставили в покое. Ну что с неё возьмёшь, с Людочки‑то….

Но куда же пропал Юрка? Даже Арсик не знал.

И Шурочка выпросила у Арсика номер Юркиного домашнего телефона, оставшегося в Арсиковой записной книжке, ещё со школьных лет.

Хоть Юрка и говорил, что с родителями поссорился, но вдруг… Вдруг мать его знает что‑нибудь?

На том конце провода отозвался усталый, и какой‑то больной женский голос. Но как только Шурочка представилась, голос стал раздражённым и злым.

– Кто? Юрина девушка? А что, у него и девушка есть? Тоже нюхаешь порошок? Или на игле сидишь?

– Что? – Шурочка от неожиданности чуть не выронила трубку. – Ни на чём я не сижу!

– Не сидишь? Ты не наркоманка?

– Нет!

На том конце провода послышалось сопение, потом всхлипывание, и женский голос произнёс сквозь слёзы:

– Ты, может, не знаешь, а он из дома ушёл… почти год назад отец его выгнал… Он сначала марихуану курил, потом таблетки, потом героин нюхал. И он торговал… На дискотеках, и в каком‑то клубе ночном… тоже торговал. Потом он колоться стал. Понимаешь ты, или нет! Он наркоман, на игле сидит!.. И отец его из дома выгнал. Так ты не наркоманка? Правда?

– Правда. Я студентка, только не из его института.

– Какого института? Разве он ещё учится? Его же выгнали в прошлом году. Он в прошлом году летнюю сессию не сдал, и его выгнали. Ты что, не знаешь?

– Нет. Он говорил, что на втором курсе. Это Арсик поступил со второго раза, а Юрка – с первого.

– Так и было. Да толку‑то… Так ты точно, не наркоманка?

– Нет.

– Не знаю, что и сказать тебе. А номер наш – откуда ты знаешь?

– Арсений дал.

– А… Он и его втянул. Арсений тоже колется.

– Нет. – Шурочка задержала дыхание. – Нет, не может быть…

– Может, девочка, всё может быть. Ты на руки его посмотри.

– Посмотрю. Я поняла! Я всё поняла!

– Как тебя зовут? – спросила мать Юры.

– Шурочка. А вас?

– Наталья Леонидовна. Будем знакомы. – И Наталья Леонидовна всхлипнула снова. – Не так я думала… Не так я думала с Юркиной девушкой знакомиться… Внуков думала понянчить… Ведь один он у нас, один… Мы на него такие надежды возлагали. Молились, как на свет в окошке. И вот как он нам отплатил… А отец у нас – кремень! Не хочет его видеть! Говорит – нет у меня больше сына!

Шурочка повесила трубку. У неё больше не было сил выслушивать причитания этой женщины.

И когда она повесила трубку, и осталась одна…

«Да… – начала Шурочка свои невесёлые размышления. – Вот оно, дело‑то в чём… Вот они – деньги, вот они – подарки, вот они – отлучки. Вот она – анаша, вот они – заказы. Вот оно, странное Юркино поведение. Кстати, и Арсик. Арсик, наверное, тоже… А Настя? Настя тоже ничего не знает, или знает?»

И вдруг ей показалось, что Настя знает.

«Неужели… и Настя тоже?» – подумала Шурочка.

Шурочка и не заметила, как взяла из коробочки папиросу и начала курить её просто, как обычную.

«Боже, ну, я и дура! – продолжала думать Шурочка. – А руки? Что, я его рук не видела? Получается, что так. Юрка всегда весь свет гасит, когда мы вместе. Точно, гасит. А если днем – то он рубаху не снимает. Точно, не снимает».

Папироса была докурена до вонючей бумаги. Весёлости не было.

А что было‑то? Шурочка не знала этому названия… Но, определённо, что‑то было.

Шурочка прошлась по своей комнате, зачем‑то поправила покрывало на своей широкой, много повидавшей на своём веку кровати.

Потом она, почти автоматически, открыла нижний ящик комода. Икона давно уже переместилась на своё старое место, в этот пустой нижний ящик. Ещё до прихода Юрки она туда переместилась. Арсик, один раз, хотел её вообще выбросить.

– А чего она смотрит? – сказал тогда Арсик. – Пусть себе отправляется вон!

Но Шурочка тогда забрала икону из рук Арсика.

– Да ладно тебе! – сказала тогда Шурочка. – Не ты её ставил, не тебе её и выбрасывать.

И Шурочка положила икону снова в нижний ящик комода. А то и правда, смотрела она. Смотрела, смотрела.

Теперь же Шурочка села на пол перед нижним ящиком комода и взяла икону в руки. Женщина, по‑прежнему, смотрела. Смотрела строго, но не злобно. Ребёнок тоже смотрел, но Шурочка не могла понять выражения его лица.

– Видишь, как всё получается… – сказала иконе Шурочка. – Наркоман, да ещё и торгует. А я – кто? Я наркоманка? Нет. Захочу, и больше этой анаши – в рот не возьму! И с Юркой я поговорю! Он же нормальный парень. Неужели не захочет бросить? Конечно, бросит… Бросит! А может мать его привирает чуток? От обиды?

Икона молчала. Легче на душе Шурочке не становилось. Несмотря на выкуренную папиросу, Шурочкой снова овладевали тоска и злость.

Они как бы ещё не выходили наружу. Нет, пока нет. Тоска лежала в душе тёмным облаком, неким мраком. А злость располагалась в глубине, похожая на спящую тигрицу. Её так и было видно, как тигрицу сквозь джунгли.

Казалось, ещё немного и она проснётся, и вырвется наружу, и разорвёт, искусает всех, кто встанет на её пути.

Разорвёт, искусает. Убьёт.

Шурочка положила икону на место, в нижний ящик комода. Потом с силой захлопнула ящик, поднялась, и даже пристукнула по ящику ногой.

Date: 2015-07-11; view: 296; Нарушение авторских прав