Глава 5 2 page

Белл сразу же показал, что он имел в виду, когда пытался удержать Дейла. Когда он и Уитт подобрались к самому краю распадка, японские пулеметы все еще остервенело били по кустам у них над головой, будто знали, где они прячутся. Белл быстро выдернул чеку из гранаты, швырнул ее в сторону японского блиндажа, однако бросил не прямо по направлению противника, а в точку, где как бы получался угол между выступом скалы и осевой линией их распадка. Граната упала немного ближе к скале, и японские пулеметы сразу же перенесли огонь в ту сторону. Спокойно поднявшись с земли, они с Уиттом без хлопот добежали до камня. Увидев это, японцы вновь остервенело ударили по распадку, но было уже поздно. То, что они с Уиттом проделали вдвоем, можно было бы вполне сделать и втроем. Может быть, поэтому Белл, забежав за валун, сразу же подмигнул Чарли Дейлу. Тот ответил откровенно злым взглядом.

— Отличная идея, — прокомментировал Гэфф.

В ответ Белл еще раз подмигнул Дейлу. «Черт с ним, с этим придурком», — подумал он. Скрывшись за камнем, Белл неожиданно почувствовал, что в этот раз почти не ощущал страха. Вернее, страх все же был, но не такой сильный, как прежде. Что бы это значило? Может быть, просто привычка? Человек ведь ко всему привыкает. Вернее, приспосабливается. Может, и он приспособился? Стал таким же полуживотным, как этот Дейл? Мысли эти звенели у него в голове, будто кто колотил там в гонг, а глаза, ничего не различая, глядели в пустоту, потом медленно стали закрываться. Да будь оно все трижды проклято! Вот водички бы глоток — это другое дело.

Пулеметы все еще заливались как бешеные, били и били по распадку, в котором давно уже никого не было. Только кусты мотались, да ветки с них летели во все стороны.

Гэфф предполагал, что дальше их путь будет уже не таким тяжелым, ведь главным было проскочить через эту чертову поляну. Так оно и оказалось. По мере их продвижения местность понемногу повышалась, земля стала ровнее, да и трава была пореже, и не такая высокая. Правда, теперь им приходилось двигаться ползком. Огневые точки у японцев были очень здорово замаскированы, просто невозможно заметить, пока не откроют огонь. Рисковать же им никак нельзя было. Вот они и ползли, извиваясь в траве, словно огромные змеи. А солнце палило просто невыносимо, пот заливал глаза, промокшие насквозь рубахи липли к телу, и сердце стучало, будто молот. На душе было как-то легко, и возбуждение, сочетаясь со страхом, рождало какое-то новое, даже приятное ощущение.

Еще со вчерашнего дня они знали, что за вершиной холма находится неглубокая седловина, связывающая этот холм со скалистым утесом, которым заканчивалась высота. Им надо было обязательно пробраться вдоль этой седловины, чтобы потом уже свалиться на японцев сверху, как снег на голову. Седловину эту они уже видели, но за вершину заглянуть пока еще не могли. Никто по ним больше не стрелял, никаких укреплений или огневых точек они не встретили. Немного подальше влево, там, где был большой утес и где вчера утром семерка японцев пыталась устроить контратаку, вдруг послышался тонкий тенорок японского ручного пулемета. Он, видимо, открыл огонь по второй роте, атаковавшей высоту по кромке. По их же группе никто не стрелял.

Когда они добрались до места, откуда начиналась седловина (все они к этому времени были насквозь мокрые от пота и чувствовали себя полутрупами от нестерпимой жажды), Гэфф дал команду остановиться.

Он попытался сказать что-то, но не смог. Несколько раз с трудом сглотнул почти высохшую слюну, с трудом разлепил губы. Оказывается, они заранее договорились с подполковником Холлом, что командир правофлангового взвода второй роты продвинется с людьми вдоль гребня высоты в направлении распадка и будет готов немедленно атаковать оттуда, как только Гэфф подаст ему сигнал свистком. Сказав это, капитан вытащил из кармана рубахи маленький свисток и показал участникам группы. Седловина была неширокой, метров двадцать — двадцать пять, так что Гэфф развернул группу во всю ее ширину. Из-за крутого склона они еще не видели японского блиндажа, который находился прямо под ними.

— Я хотел бы подобраться к ним как можно ближе, — предупредил Гэфф. — Так что берегите гранаты, зря не разбрасывайте.

Гэфф прополз немного вперед, потом оглянулся.

— Ну что ж, парни, — сказал он негромко. — Вот и настало время разобраться, кто тут у нас мужчины, а кто мальчишки несмышленые. Отделить, так сказать, баранов от козлищ. Вперед!

Зажав свисток в зубах и забросив винтовку за спину, с гранатой в руке он подал знак к движению.

Они снова поползли, хотя были явно обижены его словами, высказанными к тому же в таком высокомерном тоне; и то, что он обещал им грандиозную пьянку, да еще и за его счет, уже не так радовало их. «Тоже мне, какой выискался! Да я бы во сто крат лучше все сделал», — думал Долл, сплевывая набившуюся в рот траву. Оп уже и думать забыл, как совсем недавно с трудом выбрался из передряги, когда бежал через поляну, и вдруг, непонятно отчего, весь затрясся от откуда-то нахлынувшей дикой злобы, которая мгновенно, будто огонь в лесу, охватила его всего снизу доверху.

Слева от него полз его главный враг и соперник Чарли Дейл. Вот уж кто действительно ненавидел офицеров, всех без исключения. Для него высокомерные слова Гэффа были всего лишь новым подтверждением собственной правоты. Следом за Дейлом, неуклюже двигая своей тушей, пробирался полный презрения ко всему окружающему Верзила Кэш. Винтовка по-прежнему висела у него поперек спины, заряженный обрез был зажат в огромной лапище. Уж он-то вовсе не для того напросился в группу, чтобы выслушивать всякие дурацкие призывы, которые позволяет себе этот молокосос-офицеришка. Катился бы он вообще ко всем чертям со всеми своими козлами да баранами!

Мысли эти медленно ворочались в голове у бывшего таксиста, и можно было не сомневаться, на чьей стороне оказался бы этот хозяин бензиновой таратайки, заварись вдруг каша.

Самым левофланговым сейчас в группе был Уитт. Он полз следом за Верзилой. Этот не утруждал себя рассуждениями, только сплюнул да голову поглубже втянул в плечи, стиснув зубы. Он знал (и это крепко сидело в его башке), что забрался в эти края не для того, чтобы разводить всякую трехгрошовую героику во славу Вест-Пойнта и его питомцев, а потому, что считал себя настоящим героем и отличным солдатом, а также еще и потому, что его родная третья рота отчаянно нуждалась сегодня в нем. Так что всяким Гэффам вовсе ни к чему тратить на него свое красноречие, и без него все ясно и понятно.

Постепенно, по мере того как они ползли все дальше и дальше, из-за края скалы стал показываться угол японского блиндажа. Он был метрах в пятидесяти впереди них и немного пониже.

Правофланговым группы полз Джон Белл. Он был в этот момент единственным, кто не думал ни о Гэффе, ни о его словах, — в тот самый миг, как капитан произнес свою бессмертную сентенцию, Белл признал ее абсолютной чушью и тут же напрочь выбросил из головы. Он обдумывал сейчас более существенную проблему — какими все же бывают на вид мужья-рогоносцы. Если бы кто-то спросил его, почему эта мысль вдруг пришла сейчас ему в голову, он вряд ли дал бы вразумительный ответ. Но она втемяшилась в голову, и не было никаких сил избавиться от нее. Размышляя над этим, Белл пришел к выводу, что на этот вопрос существуют, по крайней мере, четыре ответа. Вернее, здесь возможны четыре ситуации: маленький, жалкий муж бьет здорового, грозного на вид любовника; здоровый и грозный на вид любовник лупцует маленького, жалкого мужа; маленький, жалкий муж избивает здоровую, грубую жену и, наконец, здоровая, грубая, жена бьет маленького, жалкого мужа. Характерно, что во всех четырех вариантах он видел лишь одного постоянного персонажа — маленького, жалкого мужа. Как ни странно, но первой же ассоциацией со словом «рогоносец» в его сознании был этакий вот маленький, жалкий человечек. Разумеется, он понимал, что среди рогоносцев всех времен было немало здоровых и сильных мужчин. Сомнений в этом у него не было. Да только как там ни крути, а эмоциональная сторона проблемы никак не желает мириться с этой реальностью. И все потому, что эмоциональная сторона неизменно имеет определенную юмористическую окраску. Создав такую теорию, Белл сразу же постарался представить себя в каждой из четырех сложившихся в его сознании ситуаций. Оказалось, что в любой из них ему было бы крайне больно и неуютно. Едва эта мысль пришла ему в голову, как он тут же, на этой заросшей травой седловине, что тянулась вдоль безымянной высоты на далеком Гуадалканале, пробираясь ползком куда-то в неизвестность, вдруг понял, что он действительно рогоносец. Что его любимая жена Марта уже изменила ему и сейчас обнимает и ласкает кого-то чужого. Да и чего еще ждать иного, на что еще можно рассчитывать? Ему показалось, что эта мысль давно уже созрела в его мозгу, но только крутилась все это время где-то в сторонке, на боковых извилинах, и он не разрешал ей овладеть сознанием, гнал прочь. До тех пор, пока…

Интересно, с одним мужчиной крутит она или с несколькими? И что в данной ситуации благоприятнее для него? Если с одним, так это, надо думать, серьезное увлечение, настоящая любовная интрига. А коли их несколько, так тут скорее пахнет просто неразборчивостью, даже распущенностью. Что же он станет делать, когда вернется домой? Изобьет ее? Или из дома выгонит? А может, лучше самому уйти? Или вот еще — сунуть гранату в это отвратительное ложе разврата, на котором она валяется…

Тем временем впереди уже совсем отчетливо стал виден японский блиндаж, до его правого, ближнего к ним угла оставалось не более двадцати — двадцати пяти метров. Да и по высоте они почти уже были на его уровне. В этот момент они и были обнаружены японцами.

Пятеро истощенных донельзя, грязных солдат, будто чертики из коробки, один за другим выскочили из глубокого окопа. В руках у каждого были какие-то темные штуки, которые они тут же стали швырять в ползущих американцев. К счастью, взорвалась лишь одна граната из пяти. Она упала почти рядом с Дейлом, но тот быстро кувыркнулся в сторону, вжался, как мог, в землю, закрыв лицо руками. Осколки просвистели где-то рядом, в ушах так и зазвенело.

— Бросай гранаты! — заорал Гэфф. — Бросай скорее!

Будто по команде, они разом метнули свои шесть гранат. Прямо в японцев, в блиндаж. Пятеро солдат, выскочившие из окопа, метнулись назад. Но в момент взрыва оттуда на свою погибель выскочило еще двое. Они тоже были с гранатами в руках, да только бросить их не успели. Одна американская граната упала под ноги первому из них, и вся сила взрыва пришлась в него. Осколками был сражен и второй солдат.

Японец лежал с оторванной напрочь ногой. Он было попытался сесть, даже хотел бросить гранату, но Долл застрелил его в упор. Солдат упал навзничь, в руке шипела граната. Она не взорвалась.

— А ну еще раз! — снова заорал Гэфф. — Бросай гранаты!

Вновь шесть гранат полетели в сторону блиндажа, только Долл немного отстал от других, так как стрелял в японца. Но и он успел бросить гранату.

На этот раз в момент взрыва в окопе оказалось уже четверо японцев, один из них с ручным пулеметом. Гранаты поразили троих, в том числе и пулеметчика, четвертый же, видя, что дело плохо, поспешил юркнуть назад в лаз. Перед американцами лежало пять солдат противника.

— Пошли! Пошли! — крикнул Гэфф, и вся группа, разом вскочив на ноги, бросилась к блиндажу. Думать было нечего, и нечего было размышлять, что из всего этого получится и какие они солдаты — храбрецы или трусы.

Японцы, надо сказать, очень ловко воспользовались теми преимуществами, которые предоставил им рельеф местности: они оборудовали позицию, практически не утруждая себя земляными работами. Сразу же за блиндажом, на склоне холма, была небольшая площадка, прикрытая скалистым утесом, и здесь было отрыто несколько неглубоких окопов и что-то вроде хода сообщения, соединявшего их. В обычных условиях, когда японцы не подвергались прямому артиллерийскому огню, они были здесь практически в полной безопасности. Теперь же, видя бежавших прямо на них американцев, все эти грязные и изможденные солдаты и офицеры повыскакивали из своих нор, выставив винтовки и подняв над головой шашки, готовые встретить наступавших. Во всяком случае, к этому была готова часть из них. Остальные почему-то оставались в ячейках, а трое бросились наутек. Дейл тут же уложил одного, Белл другого, а третий успел, несясь огромными скачками, добежать до обрыва и с ходу сиганул туда, пролетел по воздуху метров двадцать, не меньше, и с треском врезался в верхушки росших там деревьев.

Японцы, выскочившие навстречу американцам, были наготове. И группа во всю мочь летела на них. Гэфф бежал со свистком в зубах и при каждом судорожном выдохе громко свистел. Все это происходило на глазах у второй роты, которая с интересом наблюдала за атакой, пока группа не скрылась внизу.

Налетев на японцев, Верзила с ходу уложил пятерых. В первого он всадил в упор заряд картечи из обреза, и того разорвало почти пополам, да и двоих других, в которых он выстрелил следом, разорвало тоже. Четвертому и пятому выстрелы пришлись в голову — обрез при каждом выстреле здорово отдавал и от этого брал все выше и выше. Этим двоим разнесло черепа. Перехватив разряженный дробовик наподобие бейсбольной биты, Верзила ахнул по голове еще одного японского солдата — этот выскочил на него прямо из лаза, что вел в блиндаж. Верзила же выхватил гранату и, рванув за чеку, сунул сразу зашипевший снаряд в этот лаз. Доносившийся оттуда приглушенный гомон тут же потонул в грохоте взрыва. Кэш принялся стаскивать через голову свою винтовку, но в этот момент на него налетел отчаянно визжавший японский офицер, который размахивал над головой самурайским мечом. Гэфф от бедра выстрелил в него, угодил в живот, и тут же для верности выстрелил снова, на этот раз прямо в лицо. Чарли Дейл тоже не зевал — он уложил уже двоих. Рядом дрался Долл. На него бежал японский офицер, оравший раз за разом «Банзай! Банзай!» и отчаянно вертевший своей саблей. Долл выстрелил ему в грудь и увидел, как убитый стал падать навзничь на землю. Тогда Долл выстрелил ему в голову. Уитт, находившийся сзади него, в это время расстрелял троих японцев, одним из них был здоровенный жирный сержант, махавший старой, еще довоенного образца, американской кавалерийской саблей. Уитт успел подставить под удар винтовку, и японец разрубил цевье почти до ствола, но тут Уитт развернулся, ударил его прикладом снизу в челюсть, а затем выстрелил в упавшего японца. И в тот же момент на площадке стало невероятно тихо, если не считать какого-то то ли бормотания, то ли подвывания, исходившего от троих стоявших неподалеку японцев. Они выстроились рядком, побросали оружие и всем своим видом показывали, что сдаются.

Американцы не спеша огляделись, с удивлением увидели, что все целы и невредимы. Никто не только не был убит, но даже и ранен. У Гэффа на скуле вздулся здоровенный желвак — это он приложил себя прикладом, когда стрелял с руки. У Белла пулей сорвало каску с головы и при этом слегка контузило, все так и плыло перед глазами, а голова просто разламывалась. Что касается Уитта, то у него вся рука оказалась в здоровенных занозах — осколках от разрубленного цевья — и ныла от удара. Дейлу сбитый им с ног и уже умиравший японский солдат ухитрился штыком пропороть ногу, Дейл его тут же добил, но рана была глубокая.

Молча глядели они друг на друга. А ведь несколько мгновений назад каждый из них думал, что только он оказался счастливчиком, выкарабкавшимся так ловко из этой передряги.

Им всем было ясно, что успех боя решил, по сути дела, Кэш с его обрезом — ведь это он своим отчаянным натиском подавил японцев, запугал, деморализовал их. И они раз за разом повторяли это, выискивая все новые слова и поводы, чтобы похвалить Кэша. А он, все еще не отдышавшись после стычки и даже не стащив со спины винтовку, вдруг направился, что-то бормоча под нос, к троим стоявшим в сторонке японцам. Подойдя, он разом схватил двоих из них своими здоровенными лапищами за тощие шеи и принялся трясти что есть силы. Он тряс ими, словно терьер крысой, и они бессильно мотались в его руках. Каски давно послетали с их голов, волосы растрепались, глаза почти вылезли из орбит. А Верзила все больше входил в раж, зверел. Он принялся с силой бить японцев головой о голову. Надо всем этим раздавался хриплый голос осатаневшего Верзилы.

— Поганцы вонючие! Убийцы подлые, — спокойно выговаривал он. — Ублюдки желтокожие! Убивать беспомощных, беззащитных пленных! У, мразь поганая! Будете знать, как пленных убивать! Будете! Будете! Пленных убивать, это же надо дойти до такого!

Наконец он отшвырнул безжизненные тела, перевел дыхание. Его товарищи безучастно глядели на все это. Постепенно они приходили в себя, и все эти японцы — мертвые или умирающие — их больше не интересовали.

— Теперь будут знать, подонки, как убивать пленных. — Кэш повернулся к товарищам, как бы требуя от них одобрения. Но, не дождавшись, двинулся к третьему японцу. Тот стоял безучастно, в полной прострации, ожидая своей участи.

— Этого не тронь, — переведя дыхание, хрипло бросил Гэфф. — Он нам будет нужен. Не тронь, говорю!

Верзила молча поглядел в его сторону и, ничего не ответив, отошел.

В этот момент они услышали громкие крики с противоположной стороны и сразу поняли, что они тут не одни. Подойдя к краю обрыва, они посмотрели вниз и увидели то самое поле, которое вчера пытались преодолеть. Сейчас по нему с криком бежали наступавшие с той стороны на уже обезвреженную огневую точку солдаты одного из взводов второй роты. За ними, хорошо видимые с высоты, шли два других ее взвода — выполняя приказ подполковника Толла, они атаковали вверх по холму. До них было далековато, зато взвод, подходивший снизу, был уже совсем рядом, солдаты с криком бежали прямо на их группу.

Неизвестно, что их задержало, да только эта атака была теперь уже ни к чему — огневая точка молчала и бой был окончен. Так, во всяком случае, они считали. Гэфф, правда, продолжал свистеть в свой свисток, чтобы показать, что дело сделано и пора чествовать героев. Солдаты его группы совсем было собрались криками и насмешками встретить этих «избавителей», как вдруг совсем рядом с ними, казалось, что прямо у них под ногами, снова застучал японский пулемет. Он находился в блиндаже, который группа Гэффа считала разрушенным, и сидевший там все это время в целости и сохранности пулеметчик теперь открыл огонь по наступавшим. На глазах у остолбеневших солдат из группы Гэффа он с ходу скосил двух бежавших впереди американцев. Остальные залегли.

Ближе всех к ожившей амбразуре в этот момент был Чарли Дейл.

С перекошенным от злобы лицом он прыгнул вперед и швырнул гранату прямо в темную дыру амбразуры. Но граната тут же вылетела обратно. С громким криком все попадали как подкошенные на землю, однако граната была брошена слишком сильно, она перелетела через них и упала за край обрыва, взорвавшись там. А пулемет в блиндаже тем временем бил без остановки.

— Эх ты, слабак! — крикнул в сердцах Уитт. Вскочив на ноги, он резко сорвал гранату с пояса, рванул чеку, но скобу не отпустил и, держа в одной руке гранату, а в другой винтовку, подскочил к амбразуре. Сунув туда ствол, он сделал несколько выстрелов. Где-то в глубине раздался вопль, и тогда Уитт швырнул внутрь гранату, а сам тут же упал на землю. В блиндаже глухо ухнуло, и будто сразу обрезало и вопли, и пулеметный огонь.

Тут все повскакали на ноги и, не ожидая команды, принялись бросать гранаты в блиндаж — и в эту, и во все остальные амбразуры. Один за другим последовали взрывы, но, судя по всему, никого в живых в блиндаже уже не было. Подавив пулемет, солдаты подали сигнал наступающим, что путь свободен. Уже потом, когда они заглянули в блиндаж, они нашли в нем четырех убитых японцев.

Итак, бой за важный опорный пункт противника был закончен. И каждому из них он принес что-то новое. Это читалось на улыбающихся лицах солдат второй роты, когда они, оставив пятерых своих товарищей лежать в высокой траве кунаи, наконец-то забрались на площадку, где находился японский блиндаж. Это было написано и на довольном лице подполковника Толла, когда он широкими шагами, со своим неизменным стеком под мышкой быстро подошел к ним. Проявилось это и в той почти животной страсти, с которой добровольцы из группы Гэффа бросали гранаты в уже мертвый блиндаж, — им, видимо, понравился способ, придуманный Уиттом, и в то время, как кто-то один стрелял в амбразуру, другой с радостными криками бросал туда гранату. При этом никого из них не интересовало, есть там кто-то в живых или нет. Им, наверное, казалось, что там полно врагов. А может быть, не казалось, а хотелось, чтобы было так. И еще они испытывали удовольствие оттого, что могли убивать людей, находясь сами в полной безопасности. Они хлопали от радости друг друга по спине и улыбались улыбкой убийц.

Все они, как подполковник Толл сказал потом журналистам, почувствовали вкус крови. Или, если хотите, добавил он, вкус победы. Превратились в настоящих бойцов. Узнали, что противника можно убивать, что он, впрочем, как и они сами, смертен. Это открытие произвело на всех сильнейшее впечатление. Оно-то и лежало в основе той решительности, с которой два других взвода второй роты атаковали теперь вершину высоты, быстро продвигаясь вперед. В это же время улыбающийся подполковник Толл подошел к Гэффу, чтобы поздравить его с успехом.

— Вы только поглядите, как они атакуют, — сказал он, пожав капитану руку и забравшись на крышу блиндажа. — Любо-дорого смотреть. А все благодаря вам, капитан. Как только они увидели, как ловко вы провели операцию и добились успеха, их всех будто пружиной подтолкнуло. Ну а теперь давайте посмотрим, что же все-таки мы здесь имеем.

Осмотр поля боя показал, что на счету группы было двадцать три японца. Они валялись в разных местах и в различных позах, разбросанные по всей поляне. Пятеро было убито гранатами, когда группа выскочила на противника, двоих застрелили на бегу. Большинство японцев были мертвы, часть находилась в агонии, а несколько человек были тяжело ранены. Но раны были не смертельны, при надлежащем уходе они могли бы и выжить. Гэффу и его добровольцам, бродившим по площадке вместе с подполковником, казалось, что на их счету должно быть гораздо больше жертв. Может, даже не одна сотня. Однако уже при самых первых расспросах выяснилось, что одного и того же японца считают «своим» сразу двое, а то и трое американцев. Но и при всем этом наколотили они тут немало. Особенно если учесть малочисленность их группы — ведь их было всего шестеро. И никто из них самих серьезно не пострадал. Это казалось особенно невероятным. Скорее всего, произошло это потому, что они застали японцев врасплох, и те оказались совершенно неподготовленными к борьбе, выскакивали небольшими группами, действовали неорганизованно. Немаловажную роль сыграла, возможно, и та решительность, с которой действовал в первом натиске Верзила Кэш, та ловкость, с которой он использовал свой дробовик. И не только потому, что он разом уложил пятерых японцев, но и из-за того психологического эффекта, который произвели такие решительные действия на остальных солдат противника.

Надо сказать, что эта неожиданная слава, судя по всему, не очень что-то радовала Кэша, даже то, что солдаты из второй роты пялили на него глаза и показывали пальцем, будто на настоящего героя. Верзила не обращал на все это никакого внимания. Он уныло бродил взад-вперед по площадке, все время с ненавистью косясь на оставшегося в живых японца. Он напоминал выпущенного на волю волка, мечущегося вокруг клетки, в которой сидит его законная добыча. Свой сломанный обрез он бросил, зато винтовку наконец-то вытащил из-за спины, и теперь она болталась у него на ремне. Судя по тому, как он озирался вокруг, ему ужасно хотелось, чтобы японец как-нибудь дернулся, сделал бы попытку убежать и этим дал повод все же убить его — так сказать, на законных основаниях. Однако пленный был настолько изможден, обессилен и подавлен, что, наверное, не сделал бы попытку к бегству даже при полном отсутствии охраны. Тощий и грязный, он к тому же страдал острой формой дизентерии и то и дело показывал охранявшим его солдатам, что хочет облегчиться. Ну и потеха же это была! Каждый раз, получив разрешение, он немедленно присаживался тут же около своих убитых товарищей и справлял нужду, все время бросая затравленные взгляды на мечущегося поблизости Верзилу. Руки и ноги у него непроизвольно дрожали, штаны были совершенно грязные, и несло от него так отвратительно, что мутило за несколько шагов. В общем, пленный этот представлял собой ужасно жалкое зрелище.

Тем не менее Кэша это совершенно не трогало. Лицо у него было замкнуто и неподвижно. Как, впрочем, теперь уже у всех, кто находился здесь, включая и подполковника Толла. Между прочим, он сразу же обратил внимание на более чем своеобразный вид двух валявшихся рядком убитых японцев — тех самых, которых колотил Верзила. Лежали они один около другого и вместе с оставшимся в живых японцем образовывали как бы отдельную группу, обособленную от остальных. Слетевшие с разбитых голов каски лежали неподалеку, на теле же, кроме потеков крови из носа, не было заметно никаких ранений.

— Что здесь у вас произошло? — тихо спросил Толл у Гэффа, поспешив отойти подальше от издававшего ужасный запах пленного.

Гэфф лишь слегка приподнял бровь, будто сам ничего не понимает. С одной стороны, ему вовсе не хотелось врать в глаза своему прямому начальству, но с другой, не доставляло удовольствия фискалить на подчиненных, хотя и временных.

Толл снова уставился на эти два трупа. Зрелище было жалкое. Он быстро сообразил, что тут произошло, только не мог никак понять, каким способом были убиты эти двое пленных. Судя по всему, их били головами друг о друга.

В общем-то ему не очень нравились подобные вещи, хотя, с другой стороны, нельзя же быть слишком строгим к солдатам, рискующим жизнью в горячке боя. И все-таки как они с ними расправились?

— Похоже, вроде, что тут явный случай тяжелой контузии. Из-за близкого разрыва гранаты, не так ли? — повернулся он к Гэффу. — Только почему не видно следов ранения?

Он не ждал ответа, и его, естественно, не последовало. Гэфф лишь передернул плечами.

— Что ж, — добавил Толл, улыбаясь и стараясь говорить так, чтобы его услышали солдаты, — одним убитым желтым братом больше, одним врагом меньше. Верно ведь?

Он был уверен, что в конце концов все равно узнает, как все произошло, надо только подождать.

— Внимательно смотреть за этим парнем, — приказал он солдатам из второй роты. — С ним начальник разведки займется. Сейчас от них кто-нибудь должен подойти.

— Слушаюсь, сэр, — улыбнулся один из караульных. — Уж мы о нем позаботимся. — Подняв винтовку, он толкнул пленного стволом в бок, японец свалился. Стоявшие вокруг солдаты весело засмеялись, пленный же быстро вскочил на ноги. Было видно, что он готов к подобному обращению, знает, что его ждет, и лишь тянет время в ожидании неминуемого конца. Толл снова отвернулся. Он вовсе не собирался поощрять солдат издеваться над пленным, однако понимал, что своими словами насчет мертвого желтого брата в какой-то степени спровоцировал их поведение.

Толл двинулся дальше по площадке, Гэфф следовал за ним. Пройдя пару шагов, они подошли к еще одному солдату из второй роты. Тот стоял около умирающего японца и методично, с силой пинал его носком башмака под ребра. При каждом пинке раздавался глухой звук, похожий на удары по футбольному мячу, который кто-то гоняет на поляне. Умирающий молчал и только в ужасе глядел на американца. Глаза его, уже помутневшие перед смертью, были полны слез и нечеловеческой боли.

— Не надо, солдат, — бросил на ходу Толл.

— О'кей, господин полковник! Как прикажете, сэр! — весело, даже с удовольствием выкрикнул солдат. — Да только меня бы он не пожалел. Будь у него хоть крошечный шансик.

Толл в душе понимал, что солдат по-своему прав, поэтому ничего ему не ответил. Тем более что вовсе ни к чему было ставить под удар с таким трудом завоеванный боевой настрой, появившийся у людей после сегодняшнего успешного боя. Он, этот настрой, был бесспорно куда важнее пары-другой пленных япошек, избитых или даже убитых его солдатами.

— Ну что ж, немало времени мы тут ухлопали, — громко сказал он, ни к кому конкретно не обращаясь, лишь ободряюще улыбнувшись стоящим вокруг солдатам.

— Сэр, — осторожно кашлянул стоявший у него за спиной Гэфф, и Толл тут же обернулся к нему. — Позвольте доложить вам предложения по части поощрения наиболее отличившихся.

— Да, да, — широко улыбнулся ему командир батальона. — Само собой разумеется. И мы для них уж постараемся сделать все, что в наших силах… Только чуть попозже, пожалуй. Сейчас же хочу сказать, что лично вас, Джон, я представлю к особой награде. Возможно даже, — тут он притянул капитана к себе и вполголоса добавил, — к самой высшей.

— О, благодарю вас, сэр. Я, право же, не заслужил этого.

— Ну, ну, Джон, как же это не заслужили? Хотя, сказать по правде, пробить будет ох как трудно! Но зато какая это будет удача и честь для батальона! Да и для полка, я думаю, тоже. — Он отпустил капитана, выпрямился, — Ну а пока пора и дальше двигаться. По-моему, теперь нам лучше всего будет двинуться вверх по седловине, по которой вы с группой спустились. Во всяком случае, не вокруг утеса, вон того, что слева. А когда выйдем на вершину, можно будет быстро там выдвинуться и сразу же развернуться в боевой порядок. До тех пор, пока опять в соприкосновение с противником не вступим. Может, вы возьмете командование на себя?

— Слушаюсь, сэр.

— И прихватите лейтенанта Экса. Он где-то тут поблизости.

— Извините, сэр. — Гэфф как-то замялся. — Ужасно не хочется надоедать… Лезть с дурацкими вопросами… Но как бы нам водички немного?.. Если мы не…

Date: 2015-07-11; view: 275; Нарушение авторских прав