Проклятая звезда 17 page

— Подвиньтесь, я еду с вами, — заявляет Тэсс, взбираясь по ступенькам. Она так пихает меня, что я оказываюсь почти что на коленях у Мэй, которая едва ли это замечает. Губы Мэй шевелятся, беззвучно произнося слова мантры, а пальцы перебирают четки мала.

— Уж конечно же нет! — выкрикиваю я, привстав.

— Успокойся, Кейт, — говорит София, и я опускаюсь обратно на кожаное сиденье. — Я ей разрешила. Мы скажем сиделкам, что она — наша новая ученица, которая хочет научиться ухаживать за больными. Они будут очарованы.

Тэсс перекидывает косы на плечи:

— Да, я сегодня особенно очаровательна.

Я с подозрением смотрю на сестренку. Все мы одеты в мрачный бомбазин, но на ней простое ярко-розовое девчачье платье с пышными юбками, обшитое по горловине и манжетам кремовым кружевом и подпоясанное широким черным кушаком. Она выглядит прелестной маленькой куколкой, а вовсе не могущественной юной ведьмой. Ее наряд — такая же маскировка, как наш сестрический траур.

— Не смотри так, — говорит Тэсс, пихая меня в бок. — Я могу быть такой же упрямой, как ты. Я хочу только повидаться с Зарой, никаких неприятностей от меня не будет. И вообще, ты мне еще раньше разрешила ехать.

— Это было до того, как я узнала, что сегодня у нас особая миссия, — шиплю я, похлопав по кожаному мешочку, в котором лежит дюжина маленьких закупоренных бутылочек. В них содержится смесь размельченных розовых лепестков с лекарственными травами Сестры Софии, призванными смягчить наркотическое похмелье. — Умеешь же ты до бешенства довести!

— Значит, я очень на тебя похожа, — шутит Тэсс.

Мэй вздыхает, ее пальцы по-прежнему перебирают бусины четок.

— Смотрю на вас и по сестрам скучаю.

— Ты уверена, что тебе по силам в этом участвовать? Мы поймем, если ты не сможешь, — мягко говорит сестра София.

— Нет, я думаю, что смогу быть полезной. А иначе я только зря испереживаюсь, и все.

Мэй горько улыбается, и я крепко ее обнимаю. Мне повезло, что у меня есть такая подруга, которая берется за рискованную задачу, несмотря на то что ее душа переполнена страданием.

Но даже сейчас, когда мое сердце разрывается от боли за Мэй и благодарности к ней, я не могу перестать думать о том, чем грозят нам по-прежнему непогрешимые пророчества.

— Я нервничаю, — признается Тэсс, когда мы с ней поспешно идем в сторону Зариной комнаты. — Что, если я ей не понравлюсь?

— Ты всем просто ужасно нравишься. Это твое природное свойство.

Смотрительница и сиделки, не переставая, квохтали над Тэсс с той самой минуты, как она вышла из кареты, приговаривали, какая она, должно быть, потрясающе самоотверженная девочка, раз заинтересовалась такой тяжелой работой. К тому же сестренка замечательно показала себя в палате с неконтактными пациентками, даже когда среди них обнаружилась наша знакомая. Кажется, Мина Кост нас не узнала, хотя мы были знакомы всю жизнь. Ее карие глаза стали абсолютно безжизненными, а золотистые локоны спутались и утратили блеск. И все только потому, что она тайно встречалась с парнем? Сколько же раз я рисковала оказаться на ее месте, когда виделась с Финном? Кстати, сегодня вечером у нас с ним опять назначена встреча. Я просто оказалась более удачливой, чем она.

Я глубоко вздыхаю, чтоб усмирить собственные разыгравшиеся нервы, и толкаю дверь в клетушку Зары.

Зара ссутулилась в своем кресле, понурив кудрявую голову. Она то ли смотрит на заснеженные холмы, то ли дремлет. Я не знаю, чего ожидать от нашей встречи. Кажется, дурманящие свойства настойки опия никак не влияют на ее воспоминания о прошлом, но задержалась ли в голове крестной наша встреча недельной давности?

— Зара?

Вздрогнув, она приходит в себя, и взгляд ее карих глаз становится диким.

— Кто здесь? Что вам надо?

— Это я, Кейт, — тихо, мягко говорю я. — Кейт, дочь Анны. И посмотрите — я привела Тэсс.

— Здравствуйте, — застенчиво улыбаясь, говорит Тэсс. — Очень рада с вами познакомиться.

Зара встает, разворачивается ко мне. В ее голосе звучит осуждение:

— Она же совсем ребенок! Как ты разрешила ей прийти в подобное место? Анна бы этого не одобрила.

— Ничего я ей не разрешала, она своим умом живет, — поясняю я, но замечание крестной тем не менее ранит меня. Интересно, что еще из моих поступков не одобрила бы мама?

— Я настояла на том, чтобы прийти. Я прочла вашу книгу, — говорит Тэсс. — Нам ее дала Марианна.

— Мою книгу? — Зара оседает обратно в кресло, ее воинственности как не бывало. — Марианна спасла ее?

— Да. Только некоторые места нельзя прочесть, их размыло водой. Перед тем как Марианна смогла добраться до крыши, под которой вы ее спрятали, прошел дождь. — Тэсс оправляет черный кушак на талии. — Но я смогла почти все разобрать.

— Я думала, книга пропала. — Темные глаза Зары полнятся слезами, а сама она словно обращается в камень. — Я думала, что заточена тут навеки ни за что.

— Вы ошибаетесь. Не ни за что и не навеки. — Примостившись на узкой кровати, я ставлю на пол свой кожаный мешок. Тэсс подходит поближе. — Мы собираемся вытащить вас отсюда. Совсем скоро, в среду вечером.

Зара отрицательно качает головой. На воротнике ее белой блузы виднеются брызги чая.

— Нет. Это невозможно. Кора никогда на это не пойдет. Я тут умру.

Я хмурюсь.

— Кора при смерти.

Зара прижимает ко рту костлявые руки.

— Кора? — повторяет она, отчаянно стараясь сосредоточиться на мне.

— Кейт, — подтолкнув меня плечом, упрекает Тэсс, — да не морочь ты ей голову.

— Ничего, бывало и похуже, — быстро собирается Зара. — Ты правда думаешь, что сможешь вытащить нас отсюда?

— Я должна. Иначе вы тут все превратитесь в жертвенных овечек перед закланием.

И я рассказываю Заре, что замышляет Инесс.

— Я говорила тебе, помнишь? — Зара звонко шлепает ладонями по подлокотникам кресла. — Я говорила, что она способна отойти в сторонку и дать нам всем погибнуть, если это будет лить воду на ее мельницу!

— Да. — Я быстро перевожу взгляд на дверь. Надеюсь, сиделка с родимым пятном так увлечена вязанием, что не станет вникать в причину шума. — К несчастью, вы оказались правы. Я надеялась, что вы поможете оповестить остальных пациенток, в первую очередь, конечно, ведьм. Вы сможете это сделать?

— Я могу попытаться. — Зара косится на смотровое окно. — Из-за снега нас не водят на прогулки, но, может, завтра… или в очереди в туалет. Но я не знаю точно, кто тут ведьмы, а кто — нет. Мы не осмеливаемся разговаривать о магии.

Что ж, остается только надеяться, что Финн найдет в Архиве нужные записи.

— Хорошо, — говорю я. — Мы постараемся вывести всех: и ведьм, и обычных женщин. Только не говорите, что побег намечен на среду. Просто скажите, что, когда зазвонит пожарный колокол, нужно быть готовыми.

Идея насчет пожарного колокола принадлежала Мэй. Она додумалась до этого сегодня утром, когда мы толкли в ступках розовые лепестки. Ей как-то довелось присутствовать при том, как новая пациентка стянула у сиделки спички и подожгла свою постель.

— Я могу попытаться, но половина из них все забудет. Настойка опия делает с памятью странные вещи. — Зара понижает голос до хриплого шепота: — Я провела здесь достаточно долго, чтобы у меня выросла доза. В плохие дни вся моя чертова сила воли уходит на то, чтоб не вымаливать добавку. Я не могу осуждать тех, кто это делает.

— С этим мы тоже собираемся кое-что сделать.

Я едва успеваю закончить свой рассказ о том, что задумали мы с Мэй, как Тэсс вдруг, захлопав ресницами, откидывается на кровать, ударившись головой о бетонную стену.

— Тэсс? Тэсс! — кричу я, обнимая безвольно обмякшую сестренку.

— Тише! — одергивает меня Зара и, подойдя к двери, заглядывает в смотровое окно.

— Тэсс! — Я слегка встряхиваю ее.

Я еще ни разу не видела, чтоб видение захватывало сестру с такой силой. Тэсс открывает глаза и, неровно дыша, непонимающе смотрит на меня.

— Ох, Кейт. — Она отодвигается и прижимает обе руки ко рту, будто сдерживая рвоту, и, закрыв глаза, несколько раз глубоко вздыхает. Ее личико в форме сердечка — такое же, как у Мауры и у мамы, — бледно.

Зара стоит перед дверью, загораживая собой смотровое окно.

— С тобой все в порядке? — спрашиваю я Тэсс, дотронувшись до ее колена.

Тэсс кивает, но ее серые глаза смотрят тревожно.

— Это сработает. Я видела, все получится. Сестра София правила фургоном, в котором было полно девушек. Я узнала некоторых, это пациентки из палаты для неконтактных. Я думаю, время было предрассветное, небо розовело, а они ехали по длинному тракту к какому-то странному дому. Дом тоже был розовым, с башенкой, огороженной площадкой на крыше, и стоял у моря. Я слышала звук прибоя и крики чаек и чувствовала запах соли. Очень необычный дом.

Она прижимает руки к вискам, и я чувствую, как болит у нее голова — боль наползает, словно красная дымка.

— Я… я знаю этот дом. Я там бывала. — Голос Зары превращается в сипение, и она откашливается. — Когда-то в Новой Англии существовала целая сеть образованных людей, которые симпатизировали Дочерям Персефоны. Конечно, они были на подозрении у Братьев и нуждались в безопасных убежищах. Этот дом — одно из таких убежищ.

— Вы можете сказать нам, где он находится? — спрашиваю я.

Худое лицо Зары растягивается в дьявольской улыбке.

— Я могу сделать кое-что получше. Если у вас найдется чем и на чем писать, я нарисую карту.

Тэсс дрожащими руками извлекает из кармана сложенный лист бумаги и огрызок карандаша и протягивает их Заре.

— Давай я полечу головную боль, — говорю я.

Сестра кивает и, съежившись в своем сером плаще, приваливается к стене.

Некоторое время в комнате слышно только, как Зара шуршит карандашом по бумаге.

После того как я облегчала страдания Коры и лечила роженицу в лазарете, мне ничего не стоит убрать головную боль, я чувствую лишь мимолетное головокружение. Меня гораздо больше беспокоит сама Тэсс. Она слегка вздохнула, когда голова перестала болеть, но на ее лице застыла печаль. Если нас ждет успех, почему она так расстроена? Где-то у моря стоит дом, который может стать безопасным убежищем для наших беглянок, и это большое благо, ведь мы не сможем всех их спрятать в монастыре.

И благодарение Господу за то, что видение посетило Тэсс сейчас, а не пятнадцать минут назад, когда мы стояли посреди палаты для неконтактных пациенток и нас окружало множество людей. Она не в том состоянии, чтобы колдовать, а я не смогла бы одна изменить память стольких свидетелей. Безумием было позволить ей сюда приехать.

— Вот. — Зара протягивает нам карту. Сейчас у нее совершенно нормальные зрачки: кажется, потрясение помогло ей прийти в себя. — Туда целая ночь езды, но это ближайшее из наших убежищ. Там жила супружеская пара, Джон и Хелен Грейсоны. И нужно было знать пароль, «corruptio optimi pessima». Он, конечно, мог измениться.

— Порча лучших — наихудшее зло, — переводит Тэсс.

Зара кивает. Она смотрит на Тэсс зачарованно, словно на сошедшего с небес на грешную землю ангела.

— А ты… ты та самая пророчица. — Она наклоняет голову и издает тихий застенчивый смешок. — Я… ох, у меня к тебе столько вопросов. Надеюсь, когда-нибудь мне удастся их задать. Я никогда не разговаривала с провидицей, которая не была бы затронута безумием.

Тэсс прикусывает губу.

— А они все были сумасшедшими?

— Бренна. А до нее — Томасина. Не знаю, что произошло бы потом с Марселлой, она дожила лишь до двадцати пяти лет.

Тэсс вздрагивает, и Зара протягивает к ней руку.

— Прости. Я вовсе не собиралась тебя пугать.

— Нет. Я хочу узнать все. Я для этого и пришла. — Сидя на кровати, Тэсс поджимает под себя ноги и расправляет свои розовые юбки. — Ваша книга мне очень помогла. Я ее два раза прочла, когда видения только начались. Благодаря ей я чувствовала себя не так одиноко, — признается она.

Зара улыбается, и ее улыбка могла бы растопить снег на склонах холмов.

Тэсс нужны материнская ласка и руководство — больше, чем способна ей дать я.

— Я знаю, что Сестричество ужасно с вами обошлось, Зара, — сбивчиво начинаю я, стиснув руки на коленях. — И я пойму, если вы решите уйти в укрытие или куда-нибудь еще. Но мне бы очень хотелось, если бы вы отправились с нами в монастырь. Вы могли бы очень помочь Тэсс… и мне.

Тэсс сидит рядом со мной совершенно неподвижно, она, кажется, даже дышать перестала. Зара в течение одного долгого мига смотрит на меня, ее темные глаза что-то ищут в моем лице. Потом она дотрагивается до золотого медальона на шее.

— Вы — дочери Анны. Если вы сможете вытащить меня отсюда, я буду с вами.

Тэсс вдруг начинает рыдать и бросается к Заре.

— Спасибо вам, — пылко говорю я.

Зара распахивает объятия.

— Это вам спасибо, — говорит она дрожащим от нахлынувших чувств голосом.

Я думаю о том, что в повседневной жизни мы постоянно проявляем свою любовь друг к другу. Любовь сквозит в объятиях, прикосновениях, в том, как мы заплетаем друг другу косы и завязываем пояса. Меня потрясает мысль о том, сколько же времени Зара была лишена этого простого утешения дружеских человеческих прикосновений.

Зара улыбается мне над плечом Тэсс.

— Вы — сильные девочки. Сильные и умные. Хотелось бы мне, чтобы Анна могла видеть вас сейчас. Она бы вами гордилась.

— Вы думаете? — Я смотрю на унылую бетонную стену. — Иногда я думаю, что ей хотелось бы, чтоб мы держались от всего этого подальше. Мама ненавидела свою магическую силу.

Тэсс вновь устраивается возле меня на грубом коричневом одеяле, а Зара качает головой:

— Так было не всегда. Когда мы были детьми, нам нравилось колдовать. Нравилось быть ведьмами. Но Анна сделала кое-что, о чем потом пожалела, и это отравило ее. Она стала думать о своем даре, как о проклятии.

Я крепче сплетаю руки, чтоб скрыть их дрожь. Может быть, сейчас я наконец смогу получить ответы.

— Сестры заставили ее сделать что-то ужасное?

Зара в сомнениях смотрит в окно. Там по-прежнему только серое небо, и белый снег, и красная силосная башня на дальнем холме.

— Это тайна вашей матери, а не моя. Она должна была все вам рассказать.

— Но она не рассказала, — говорю я, нетерпеливо притоптывая сапожком. — Она очень многого не успела нам рассказать. Никогда не забуду, как она на меня смотрела, когда поняла, что у меня есть способность к ментальной магии. Она была просто в ужасе.

Зара подается вперед и упирается локтями в колени. Она вся словно состоит из одних углов и очень похожа на марионетку.

— Дело не в тебе, Кейт. Она стыдилась себя. Она по собственной воле совершила то, что разбило ей сердце, и Сестры тут ни при чем.

Мы с Тэсс теснее прижимаемся друг к дружке на узкой кровати.

— Вы должны знать, что она очень любила вашего отца, — начинает Зара. — Помню, когда они начали встречаться, Брендан был простым бедным студентом, но Анне не было до этого никакого дела. Она была так счастлива! Ей хотелось оставить монастырь, стать женой и матерью. В ней всегда была романтическая жилка.

Я киваю. Я прекрасно помню, как смеялись мои родители, рука об руку гуляя по саду, когда мама достаточно хорошо себя чувствовала. При ее жизни отец частенько бывал очень весел.

— Тем не менее она никогда не рассказывала ему о своей магической сущности. — Подобное умолчание кажется мне огромной ложью. Слишком чудовищной для того, чтоб основанный на ней брак оказался жизнеспособным.

— А вот тут, — говорит Зара, — вы ошибаетесь.

Но ведь отец ничего не знал о том, что мы ведьмы. Мама дала нам очень четкие инструкции: никого, не исключая и отца, не посвящать в нашу тайну. Хотя если он знал про маму… Я не слишком ему доверяю, но маму он бы ни за что не выдал. А это значит, что…

Тэсс за миг до меня приходит к такому же выводу и вскакивает на ноги:

— Она стерла ему память, да?

Во мне поднимается волна возмущения. Зачем было лишать нас отца, который мог бы защитить своих дочерей, который знал бы об их сущности, но все равно любил бы их?

— Для его же собственной безопасности, — мягко говорит Зара. — Для его и для вашей. Он был на все готов ради Анны. Когда я попала под подозрение, она беспокоилась, что станет следующей, и что, если ее арестуют, Брендан бросится на помощь и совершит что-нибудь непоправимое. Тогда вы лишились бы обоих родителей.

— В каком-то смысле именно это и произошло, — ворчу я.

Отец вечно уезжал по делам бизнеса, но, даже когда он бывал дома, его присутствие не слишком-то ощущалось.

— Нет. Если бы вы осиротели, Сестры забрали бы вас, не дожидаясь, когда пробудится ваша магия. Из-за пророчества они стали бы растить вас поврозь, а ваша мама этого не хотела. Она хотела, чтоб у вас было нормальное детство, чтоб вы были вместе, независимо от того, какая участь вам уготована.

Участь. В этом слове слышится нечто грандиозное, оно словно сулит какой-то жуткий, роковой жребий. Одна из нас не доживет до начала нового века. Одна из нас убьет другую.

— Потом она сожалела о том, что не позволила Брендану знать правду о вас. И о ней самой. После того как она однажды стерла его память, ей приходилось делать это снова и снова. Она боялась того, что может произойти с вашим отцом, если он вдруг поймет, что к чему.

О, господи! Я жила с чувством обиды на отца с тех самых пор, как стала ведьмой. Я не видела в нем человека, способного любить и защищать нас, он был для меня тем, кого нужно дурачить и кем можно пренебрегать. Я так привыкла считать его слабаком, что мне трудно было принять это новое знание.

— Я знала! — кричит Тэсс, скаля жемчужные зубки. — Господь знает, у него есть недостатки, я унаследовала большинство из них. Но я никогда не могла понять маминых мотивов.

Тэсс было всего девять, когда умерла мама, а деловые поездки отца начали становиться все длиннее и длиннее. Когда он уезжал, Тэсс хандрила и волновалась, как бы с ним чего не случилось. Она опасалась, что карета может перевернуться, или что на отца нападут разбойники, или что он сляжет с инфлюэнцей, и некому будет за ним ухаживать. Она всегда зависела от него гораздо больше, чем Маура или я. Ей хотелось от него зависеть.

Я тупо смотрю на истертые деревянные половицы. Даже мысли на эту тему я воспринимаю как предательство, а уж говорить об этом мне не хочется совсем. Но придется. Ради Тэсс.

— Я любила маму, но я считаю, что тут она была не права.

Тэсс кивает.

— Отец сказал, что приедет в Нью-Лондон, чтоб отпраздновать с нами Рождество. Я хочу рассказать ему правду. Я на этом настаиваю.

Я смотрю на Тэсс. Она изготовилась спорить, об этом говорит ее поза: острый подбородок вздернут кверху, кулаки сжаты, руки упираются в бока. Она не из тех, кто часто на чем-то настаивает, ей больше по нраву мирная тишь библиотек и возможность спокойно читать книги. Я встаю.

— Ладно.

— Он достоин того, чтоб знать о нас правду. Мы тоже достойны того, чтоб он знал правду, и… погоди. Ты что, согласна со мной? — Она обнимает меня, угодив макушкой точнехонько мне в подбородок. — Правда? Ты не будешь со мной из-за этого ссориться?

Я отстраняюсь, массируя челюсть.

— Правда-правда. Я даже помогу тебе обо всем ему рассказать.

— Спасибо тебе! Ты самая лучшая сестра на свете! — Тэсс отодвигается и с сомнением спрашивает: — Как ты думаешь, ему будет очень неприятно, что мы так долго таились от него?

Мне нравится, что Тэсс ни на миг не усомнилась в отце. Она полностью уверена, что он сможет принять ведьминскую сущность всех трех своих дочерей, и беспокоится лишь о его чувствах, ни на секунду не задумавшись о своих.

Я убираю обратно в прическу выбившуюся прядь волос:

— Не знаю. Надеюсь, он сможет понять, что мы просто поступали так, как хотела Мама. Мне только странно, почему она не открыла ему правду, когда поняла, что умирает.

Истина заключается в том, что у мамы было множество тайн. Если бы Зара не написала мне, то, может быть, я никогда не начала бы искать мамин дневник. Мы могли бы ничего не узнать о пророчестве и стать пешками в игре Сестричества.

— Она поступала неправильно, но сделала это, заботясь о нашей безопасности. Она считала, что так для нас будет лучше, только это и имеет значение. Она не была идеальна, но она любила нас, Кейт.

— Она делала, что могла, — признаю я.

Я тоже делаю, что могу. Я обещала маме, что позабочусь о Мауре и Тэсс. Возможно, они уже не дети, но это не значит, что я больше не хочу, чтобы они были целы, невредимы и счастливы.

— Тэсс, ты сделаешь мне одно одолжение? Можешь побыть тут с Зарой, пока я займусь кое-какими делами?

Все это время Зара тихо, задумчиво глядела в окно. Сейчас она приходит в себя, снова дотрагивается до своего медальона и спрашивает:

— Куда ты собралась?

— Тэсс — не единственная пророчица, которую мы знаем. Я хочу повидаться с еще одной и узнать, не поведает ли она чего-нибудь полезного.

Мое сердце выбивает барабанную дробь, когда я пробираюсь в южное крыло третьего этажа, где, согласно чертежам Пола, находится изолятор — самое недоступное помещение. Прямо перед дверью на табуретке расположилась сиделка, плотная женщина с седыми кудрями и двойным подбородком. Она читает Писание при свете свечи.

— Куда вы, сестра? — спрашивает она. — Тут никому нельзя находиться.

Собрав свою магию, я устремляю ее к синим теням под глазами сиделки, к ее ссутуленным плечам.

«Спи, — внушаю я, — ты совсем обессилела. Забудь, что видела меня».

В тот же миг она, прислонив открытую книгу к своей монументальной груди, утыкается головой в оштукатуренную стену, и по пустому коридору разносится негромкий храп.

Я понимаю, что не слишком расстроена тем, что пустила в ход ментальную магию. После рассказанного Зарой моя совесть стала куда как спокойнее. Когда приходит время действовать, все мы делаем то, что считаем правильным, и остается лишь надеяться, что те, кого мы любим, не станут судить нас слишком строго.

Я беру у сиделки свечу и иду с ней по коридору, кафельный пол скрипит под моими ногами. Вся богадельня выглядит мрачно и тоскливо, но эта ее часть пребывает прямо-таки в запустении. Тут нет ни одного окна и всего две газовые лампы, по одной в каждом конце коридора. Потолок протекает, и в центре коридора стоят, собирая капающую сверху воду, два ведра.

За дверью одной из комнат слышится какая-то возня, и я приникаю к узкому смотровому окошку. В темноте взад-вперед ходит девушка, ее белая блуза резко выделяется в темноте. Заметив свет моей свечи, она бросается к двери, и я узнаю дикие повадки и белокурые волосы той, что на прошлой неделе отказывалась пить свой чай в палате для неконтактных пациенток. Она шипит и скребет дверь, как кошка. Звук кажется странно приглушенным, и меня это удивляет, пока я не замечаю, что стены и дверь комнаты обтянуты какой-то тканью. Девушка начинает выть, и я поспешно отступаю.

Бренна должна быть где-то здесь.

Я заглядываю в следующую комнатушку. Пусто. На двери напротив какая-то табличка. На ней от руки написано: «Б. Эллиот». Полагаю, что Бренну держат тут постоянно, в отличие от других пациенток, которых, верно, запирают в изолятор только за плохое поведение.

Я вглядываюсь в узкое смотровое окно. В темноте трудно что-то рассмотреть, но в конце концов я замечаю скорчившуюся в углу фигурку. Комнатушка кажется пустой, лишь на полу валяется матрас и несколько шерстяных одеял. Окно заложено кирпичом и затянуто какой-то светлой тканью.

Agito, мысленно произношу я, и ригель замка скользит в сторону.

От этого звука Бренна подпрыгивает, и я на всякий случай готовлю заглушающие чары. Но, когда я открываю дверь и просачиваюсь в комнатушку со своей свечой, отбрасывающей на стены колеблющиеся тени, Бренна лишь молча вперяет в меня взор своих жутковатых голубых глаз.

— Бренна, это я, Кейт Кэхилл. Пришла вот тебя навестить.

— Ты выглядишь как ворона. Как одна из них, — говорит Бренна, снова вжимаясь в мягкую стену. Ее белая блуза застегнута не на ту пуговицу, подол грубой коричневой юбки болтается вокруг голых ног. — Они прислали тебя клевать мою память? Ты собираешься еще раз поломать меня?

— Нет. Нет, это был… — Как я могу сказать ей, что ее разум был уничтожен нечаянно? По ошибке? — Я очень тебе сочувствую, Бренна. Я хотела бы тебе помочь.

— Ты не сможешь. Никто не может. Они собираются убить меня. — Бренна плавно встает на колени и начинает раскачиваться взад-вперед. Спутанные каштановые волосы колышутся в такт движению. — Это странно, Кейт, но мне дано знать, что тебе суждено. О! Дано — суждено, в рифму! — Она хихикает.

— Э-э-э… да, — шепчу я, хотя никто и так не может нас услышать. — А ты… Бренна, все, что ты видишь, потом сбывается? Всегда?

Бренна кивает.

— Всегда. Но я тут ни при чем, ты же понимаешь. — Метнувшись ко мне, она вцепляется в мой плащ. За месяц здесь она еще сильнее исхудала и выглядит полуголодной, щеки запали, вокруг глаз синяки. — Ты же понимаешь, правда? Пойми, пожалуйста. Я старалась. Я предупредила про Джека и про дедушку, но никто мне не поверил. Они никогда меня не слушали.

— Я понимаю. — Я протягиваю руку, чтоб погладить ее по плечу, но она отпрыгивает, напугав нас обеих. Я пытаюсь побороть отвращение. Она всего лишь несчастная, сломленная девушка. Чтобы успокоиться, я глубоко вздыхаю. — Ты видела мое будущее?

— Ах, вот почему ты пришла. — Бренна прячет лицо в костлявых ладонях, но один голубой глаз пристально смотрит на меня сквозь пальцы. — Я видела, да.

— Ты мне расскажешь? Я хочу знать.

Бренна трясет головой, задев меня своими спутанными волосами.

— Нет. Думаю, ты не хочешь.

Я с трудом сглатываю.

— Пожалуйста.

— Спрашивай у этой малышки внизу. Она знает, — говорит Бренна. — Знает и хочет изменить.

От приступа паники мои ноги превращаются в желе. Неужели Бренна знает, что Тэсс тоже посещают видения? Может, она как-то почувствовала присутствие другой пророчицы?

— О ком это ты? — требовательно спрашиваю я.

— О другой пророчице. О малышке. — Бренна хмурится, пальцами расчесывая всклокоченные волосы. — Я не хочу, чтоб ее схватили. Я не вижу, почему она тут. Мы не должны допустить, чтоб они заполучили ее. Если о ней узнают, ее тоже запрут тут и выпытают все ее тайны. Я одинока, но не настолько, чтоб пожелать того же малышке.

— Не рассказывай о ней, Бренна. Братья не должны о ней узнать.

— Нет, от меня они о ней не узнают. Запру эту мысль и выброшу ключик, — Бренна, хихикая, изображает, будто запирает рот на замок и швыряет ключ через плечо. Но на заверения безумицы надежды мало.

— Я не хочу, чтоб тебя тут держали. Что, если… что, если я заберу тебя отсюда? — шепчу я, наклоняясь к ней. — Что, если мы отправимся в какое-нибудь безопасное место? Ты, я и маленькая пророчица. И еще Рори.

Бренна почти вплотную приближает свое лицо к моему:

— Рори? Рори дяди Джека?

— Да. Мы с ней о тебе позаботимся. И с тобой все будет в порядке.

Она морщит лоб, будто совершенно не понимает, о чем это я, отворачивается и водит ладонью по обитой тканью стене.

— Меня все равно, в конце концов, убьют. Но — да. Думаю, мне бы хотелось снова увидеть Рори.

— Я скоро вернусь за тобой. Всего через несколько дней. Никому ничего не рассказывай.

— Мне хочется повидаться с малышкой, — бормочет Бренна. — Она не поломанная, как я. Пока нет.

От страха у меня по позвоночнику бегут мурашки.

— Нет. Я буду ее защищать.

Бренна качает головой:

— Ты не сможешь защитить их обеих, Кейт. Такова уж твоя судьба.

Что она имеет в виду? Что придет день, когда мне придется выбирать между Маурой и Тэсс? Я хочу задать ей этот вопрос, но, боюсь, ответ на него может сломить меня.

Я начинаю пятиться, пока мне в бедро не впивается дверная ручка.

— Мне надо идти. Но я вернусь за тобой, Бренна. Обещаю.

Взгляд голубых глаз Бренны словно разрывает мне сердце. Она смотрит так, будто люди постоянно обещают ей что-то, но никогда не держат обещаний. Она кивает мне из-за занавеси своих растрепанных волос:

— До свидания, Кейт.

Господи, надеюсь, что смогу сдержать свое слово. Бренна больна и несчастна, она заслуживает лучшей доли. Они все заслуживают.

Выйдя в коридор, я поникаю у стены, будто увядший подсолнух. Сиделка храпит, и капли воды с прохудившейся крыши со звоном падают в ведра.

Я не хочу признавать истину. Не хочу превращаться в человека, который хладнокровно взвешивает чужие жизни, принимая решение, которая из этих женщин более ценна, а которой можно и пожертвовать. Я не позволю Сестричеству сделать из меня подобие Инесс или даже Коры. Я останусь верна себе.

Но факты говорят сами за себя, и мысли в моей голове начинают бесконечный бег по кругу.

Бренна знает о Тэсс.

Бренна безумна. Надежды на то, что она сможет бесконечно хранить тайну, нет и быть не может.

Тэсс уже не просто моя маленькая сестренка. Она — провидица, которая может выиграть для нас войну.

А это значит…

Это значит, что, если я не смогу вытащить отсюда Бренну, я должна буду убить ее.

Как мы и договорились, в половине четвертого я подхожу к дверям лазарета и заглядываю внутрь. Сестра София разговаривает с сиделками: ее задача — отвлечь их. Адди, как и на прошлой неделе, сидит подле кашляющей девушки. Скелетоподобной старухи уже нет, ее постель пуста, и я думаю, что она, видимо, умерла. Роженицы, которую я лечила, тоже нет. Надеюсь, ее перевели наверх, а не закопали в общей могиле, о которой говорила Зара. Я даю себе клятву, что ни одна из этих женщин не встретит здесь свой конец.