Франция, городок Ситэ, 1960‑е

Пьер уже какое‑то время учился в новой школе и интересующимся говорил, что его отец – хозяин магазина. Друзей он себе не заводил, хотя многие пытались сблизиться с умным, самостоятельным и независимым мальчиком. «Если общаешься с человеком близко, то он непременно узнает о тебе то, что знать не положено», – решил Пьер и со всеми держался вежливо, но на дистанции. Немногие взрослые к своим зрелым годам обучаются таким защитным стратегиям, какие Пьер вывел для себя в своем мальчишеском возрасте. Надо быть осторожным, внимательным, трудолюбивым, больше наблюдать за другими, нежели рассказывать о себе, и отметать все, что мешает на пути к цели.

Когда Пьетро предложил переехать к нему и перейти в другую школу, Пьер воспринял это не как чудо, а как логичное продолжение его стараний. Вместо того чтобы поддаться на уговоры соседских дружков и одноклассников прогуливать уроки, покурить или украсть из магазина бутылку спиртного, или «пощипать» развесивших уши прохожих и одиноких туристов, забредших непонятно зачем в их неблагополучный район, он хорошо учился, добросовестно помогал Пьетро и всем своим видом давал понять, что он здесь – в этом пространстве бедных домишек и в этой социальной плоскости – находится временно. В итоге его не любили, задирали, обзывали, подставляли, но он не реагировал, не сдавался, воспринимая все, как мелкие препятствия на пути в другой мир. Лучшая месть – равнодушие, – это была еще одна формула, выведенная маленьким Пьером на пути к счастью. «Все они – мелкие, недостойные моего внимания, жалкие людишки. Пусть развлекаются так, если им больше нечем заняться. Я не имею к ним никакого отношения», – успокаивал он себя, в который раз получив в подворотне в глаз после очередного отказа пойти вместе с ними. Били не по одному, а сразу несколько человек. Но он настолько не считал их достойным своего внимания, что даже никогда никому не жаловался. В итоге они отстали, но Пьеру уже было все равно, его пригласили подняться на первую ступеньку новой жизни.

– Я нашел себе работу, – сказал он бабушке, расплывшейся на диване у телевизора в обнимку с наполовину пустой бутылкой дешевого виски, вернувшись из магазина после разговора с Пьетро.

– Давно пора, хватит сидеть на шее у женщины. А то все вы, мужики, не прочь за мой счет устроить себе красивую жизнь.

– Это далеко, поэтому я жить тут больше не останусь. Буду по выходным к тебе приезжать, привозить еду. – По давно сложившейся привычке он не отреагировал на выпад мадам Арналь. Несмотря на то что за всю их совместную жизнь бабуля лишилась ради него суммы франков, не превышающей ту, что она тратила на порошковое молоко и некоторое количество продуктов. Да и большую часть денег небось вытребовала в службе социальной помощи. Но спасибо ей и на том. Без нее он бы не выжил.

– Еду он будет привозить! Ну надо же! Мне что, нужно в благодарностях теперь рассыпаться?! Я все свои сбережения до последнего сантима на него потратила, а он будет привозить еду! Мне нужны деньги… – Услышанная новость и последовавшее за ней праведное негодование заставили ее даже подняться с дивана, но ноги ближе к ночи уже не держали, и она плюхнулась обратно. – Ну и еда, конечно, тоже, – подытожила она заплетающимся языком и усмехнулась, гордясь собственной сметливостью: нас, мол, не проведешь. – А что за работа? – спросила вдруг она через несколько минут, но, не дождавшись ответа, заснула.

Пьер подумал, что, наверное, не стоило ей все это говорить. Мадам Арналь и так бы обрадовалась, если б внук просто тихо съехал и не мешал ей жить. Но Пьер решил, что все‑таки бабушка не чужой человек и надо как‑то о ней заботиться, наверное, она начнет в конце концов волноваться, куда он подевался. Заявит в полицию. Лучше уж предупредить сразу. И потом, в школе наверняка заинтересуются. А так пусть она скажет, что он переходит в другую. После сегодняшней ее реакции он также понял, что спокойной жизни ему не видать. Но может быть, Пьетро ему назначит какую‑то небольшую зарплату, и он будет привозить ей деньги. Он вообще мало представлял, как все произойдет на самом деле, но чувствовал, что будет лучше, чем сейчас. «La nuit porte conseil…»[4]– совсем по‑взрослому подумал он и лег спать, решив сосредоточиться на главном и не распылять себя на мелкие препятствия. Все разрешится, надо просто помнить о своей цели.

На следующий день после школы, пока он шел по улицам, составлявшим его привычный маршрут от уродской действительности до манящей, правильной и красивой, Пьер дал себе слово, что расскажет Пьетро о своей жизни без утайки. По сути, тот вообще ничего о нем не знает. Ничего – это, конечно, громко сказано. Главное, что должен знать будущий патрон, это что бабушка его юного помощника – жадная алкоголичка. Пьер очень волновался. Месье Аголини не захочет связываться с парнем, из‑за которого могут случиться проблемы, а Пьер после вчерашнего выступления пьяной мадам Арналь не сомневался, что они возникнут. Но все же лучше рассказать сейчас, чем потом, когда он начнет привыкать к другой жизни, а его из нее выкинут. Он подумал еще и о том, что его выстраданное и выстроенное годами равнодушное отношение к бабушке претерпевает изменения. В него вселились злость и обида, пришло понимание того, что из‑за бабки, которая, в сущности, ничего хорошего для него не сделала, а только попрекала его рождением на свет и считала обузой, может разорваться такая важная ниточка, по которой он только‑только осторожно, как начинающий альпинист, пытался взобраться на вершину волшебной горы. Но стало понятно, что она не отступится, не выжав из ситуации все, что возможно. И обо всем этом он должен предупредить Пьетро. Если откажется от своего предложения, ну что ж, он, Пьер, будет искать другие пути.

На самом деле все эти мысли о том, что ему будет все равно, если месье Аголини откажется от своего предложения, были простой бравадой. Пьер не представлял, что никто его уже не позовет после закрытия магазина за овальный стол на кухне, где висят на стенах потертые шкафчики цвета морской волны, расписанные нежными букетиками, переплетенными красными бантами, и сливочный кафель соединяет их со столами темного дерева, а на газовой плите стояла большая чугунная кастрюля с рагу. И Пьетро огромным половником черпал оттуда сочные куски мяса с морковкой и картошкой и клал ему в глубокую синюю тарелку со словами: «Da, figliolo, mangia…»[5]И никто не станет давать ему из библиотеки книги в красивых переплетах, которые читали еще дети Аголини, а теперь он их проглатывал по ночам. И невозможно было представить, что старенькая мадам Бриге, заходя в магазин за очередной порцией отбивных, не принесет ему несколько конфет. Пьер не любил конфеты, но принимал их с благодарностью, и обязательно съедал: в отличие от тех, что он когда‑либо пробовал по праздникам или по случаю (иногда оставляли бабушкины кавалеры), они действительно были вкусные. Как отказаться от того, чтобы не поиграть с двумя белыми терьерами месье Дюпрена на улице, пока тот выбирает себе паштет и колбасу к вину на ужин. Или просто от того, что любой из постоянных клиентов треплет его дружески по макушке и просит позвать месье. Отказаться и оказаться снова среди пьяниц, проституток, воришек и наркоманов, и просто бедных, несчастных, разочаровавшихся в жизни людей. И еще не факт, что ему выпадет второй такой шанс. Так что нечего зря бодриться, что все это он легко оставит и найдет новый путь, на самом деле он жутко этого боится, но нужно быть готовым ко всему.

Потом они вдвоем сидели и долго обо всем говорили. Пьетро думал, что действительно при таких обстоятельствах его желание помочь парню выглядит довольно сомнительным, но, с другой стороны, мальчик оказался в еще более худшем положении, чем он представлял, и теперь отказаться от него будет так же бесчеловечно, как, например, выкинуть на улицу домашнего, но внезапно заболевшего и доставляющего неудобства кота. Вообще‑то, рассуждал он, можно оставить все как есть, пусть Пьер приходит, он будет ему помогать, но очень не хотелось оставлять этого умного, доброго и работящего парнишку на произвол судьбы, он уже привязался к нему. Мечтал, чтобы он стал его правой рукой, пока родные дети строят карьеру в далекой Америке и приезжают к нему раз в несколько лет. Хотелось, чтобы в старости у него была опора. Он верил, что Пьер никогда его не бросит, если все сложится так, как он задумал, и можно не бояться одинокой старости и ему будет на кого оставить лавку. Шут с ней, с этой бабкой. Надо дать ей денег, пусть она сходит с мальчиком в школу и напишет заявление о переводе. Пьетро понимал, что ступает на скользкую дорожку, что стоит один раз дать ей денег и потечет ручеек, который рискует превратиться в речку, потому что аппетит ее будет расти. Но что делать, не бросать же пацана, который уже привязался к нему, и, самое главное, видно, что Пьеру очень нравится магазин и работа в нем. Может, все будет не так уж плохо, как им представляется. В конце концов, qui ne risque, qu’il ne boit pas de champagne…[6]

Заявление обошлось не слишком дорого. Всего за сто франков мадам Арналь пошла в школу и театрально заявила, что переводит внука в другое учебное заведение, потому что ее умному мальчику учиться с хулиганами и прогульщиками не пристало. Пьер принес ей в тот вечер (хотя, на всякий случай, вручил все утром) не только деньги, но еще и пакет с колбасами и паштетом, и бутылочку красненького. Она растаяла и готова была сделать в тот момент для внука все, что угодно.

Месье Аголини действительно положил Пьеру небольшую зарплату, чтобы тот покрывал бабушкины нехитрые потребности. К тому же каждые выходные внук приезжал (у него уже появились деньги на метро и на автобус) к ней и вручал коробку со свежим мясом, котлетами, колбасой, чтобы на всю неделю хватило, и с хорошей бутылочкой красненького, лично от месье Аголини. Старуха недоумевала и радовалась. Наконец она, пребывая в полнейшей благости от происходящего, созрела до того, чтобы спросить внука, где же он все‑таки работает. Пьер самозабвенно и правдоподобно врал, что работает с другими ребятами в большом магазине и при нем учится. И что их кормят и платят им небольшую зарплату, которую он по долгу совести отдает бабушке, и у них такое училище, где растят будущих работников торговли. Раньше, когда у него не было цели, он не мог связать и двух слов, а сейчас говорил так складно, что поверили бы даже самые пристрастные родители, что уж говорить о мадам Арналь! Она осталась чрезвычайно довольна такими объяснениями:

– Не зря я молодость на тебя потратила, и все‑таки гены, я считаю, сыграли свою роль! Не было у нас в роду лентяев и дураков.

– Ты, бабушка, у нас первая труженица, – отвечал повзрослевший внук.

– Что ты имеешь в виду, mon cheri?! – заливалась бабуля кокетливым смехом, уплетая колбаску.

В субботу ближе к закрытию в магазинчике, как обычно, было особенно людно. Все хотели накупить побольше еды на выходные. Пьер только успевал перемещаться от покупателя к покупателю, принимать заказы и паковать пакеты. Настроение становилось все лучше с каждой минутой и с каждым вновь зашедшим клиентом. Все с ним здоровались, все ему улыбались. Он любил шум людских голосов, любил запахи колбас, ветчины и паштетов, витающие в уютном, быстро ставшем родным пространстве, отделанном стеклом, сливочного цвета плиткой и темным деревом, любил продукты, которые они продавали, и стал постепенно разбираться в них все больше и больше. Он любил свою работу, звон колокольчика на двери, покупателей, вкусы которых уже выучил, любил их детей и собак. Ему доставляло радость даже мыть полы и выносить мусор. Но больше всего он ждал субботнего вечера. Когда магазин закрывался, месье Аголини считал выручку, а Пьер наводил порядок. Раскладывал все аккуратно по полкам и холодильникам, протирал витрины, окна и полы, закрывал жалюзи. А потом они шли на второй этаж, где долго сидели за ужином, месье Аголини учил Пьера готовить, и они разговаривали обо всем на свете. А потом мальчик шел в свою маленькую уютную комнатку, читал и засыпал счастливый в предвкушении, что завтра утром ему дадут горячий круассан и какао. Потом, правда, придется ехать к мадам Арналь, ну что ж, он съездит. Это же не то что раньше, когда он с ней жил. К тому же, получая съестное и материальное пособие, она стала гораздо добрее и вроде была довольна таким поворотом событий. «Неужели это все происходит со мной», – иногда думал Пьер и поражался удивительной и непредсказуемой судьбе. За что ему это все? За стойкость, за мечту, за непоколебимую уверенность, что он вырвется из той ужасной жизни? Ответить на этот вопрос он не мог, а по прошествии короткого времени понял, что очень боится все это потерять и никогда, ни за что по собственной воле не расстанется с тем, что обрел. Он будет беречь свой новый мир, как только сможет. Месье Аголини, друзья дома, покупатели, новые учителя не могли на него нарадоваться. Пьер старался вовсю: он отлично учился, не вступал ни в какие конфликты, с жадностью впитывал новые знания не только в школе, но и в магазине (в магазине особенно – он хотел знать про еду, которую они продавали, все), постигал новые законы поведения, учился, где надо схитрить, где надо приласкаться, вел себя скромно и дружелюбно, тренировал речь, читал книги и очень привязался к мсье Аголини, был ему фанатически предан и очень благодарен. И вот сейчас Пьер, протирая пол, в очередной раз думал о том, как неожиданно поменялась его судьба. Именно за этим занятием его и застала мадам Арналь.

– Хороший супермаркет! – Бабуля, пошатываясь, стояла посреди магазина пьяная в дребадан. – О! А вот и внук! Ну надо же, моет полы! Хоть бы раз бабке помог дома полы помыть, шельмец!

Покупатели замерли и удивленно переглянулись, недоуменно переводя взгляды с мальчика на женщину и на месье Аголини. Пьер выпрямился и несколько секунд стоял, держась за швабру, не зная, как реагировать на происходящее. Месье Аголини извинился перед посетителями и вышел из‑за прилавка:

– Мадам Арналь?

– Да! Я мадам Арналь! А вы кто такой?! – Она уткнула руки в боки и приняла воинственную позу.

– Очень приятно, мадам Арналь. Позвольте представиться, Пьетро Аголини, владелец магазина.

– А! Видимо, тот самый, что эксплуатирует моего внука за корзинку с едой. – Она, заметно покачиваясь, подошла к полкам с вином. В розовых ковбойских сапогах, ярких цветастых лосинах, обтягивающей обвисший живот водолазке и с макияжем, повторяющим все цвета наряда, она выглядела инородным телом среди элегантно одетых граждан, проживающих в респектабельном центре городка. Месье Аголини поспешил взять ее под локоть, но мадам выдернула руку.

– Ага! Так я и думала! – заявила она, разглядывая ценники. – Вино‑то не самое дорогое мне перепадает! Экономим на дешевой рабочей силе.

– Мадам Арналь, вы, похоже, не очень хорошо себя чувствуете. Может быть, встретимся завтра и поговорим? Давайте я закажу такси.

– Бабушка, поедем домой. Ты выпила. А завтра я к тебе приеду. Или, хочешь, сегодня ночевать останусь? – Пьер тоже пытался успокоить неожиданно возникшую родственницу. В тот момент, когда он наконец‑то смог отлепиться от ручки швабры, его пронзила страшная мысль, что вот сейчас все и закончится, все его счастье разрушит эта клоунски одетая алкоголичка, от которой он не слышал за всю жизнь ни одного ласкового слова. И, главное, какой позор! Покупатели извинялись и с вежливыми натужными улыбками выходили из магазина.

– Отделаться от меня дешевым вином хотите? Нет уж! Не выйдет!

Месье Аголини, проводив последнего покупателя, повесил на дверь табличку «Закрыто»:

– Мадам, что вы хотите, можете объяснить? Ваш внук ходит в хорошую школу, отлично учится, между прочим. Сытно ест, ни в чем не нуждается. Я понимаю, вы сейчас не трезвы и, возможно, завтра пожалеете о своем поступке, но все же зачем вы так себя ведете? Мы относимся к вам со всем уважением и, будьте любезны…

– Я?! Пожалею о своем поступке?! Да я жалею, что столько времени не догадывалась выследить этого шельмеца. Хотите откупиться продуктами за эксплуатацию малолетних? Решили поживиться на бедняках?! Этот номер у вас не пройдет, месье владелец магазина! Сегодня же я заберу внука домой! Имею полное право! Ну‑ка, давай, собирайся! А то полы он тут за бесплатно моет, а дома паутина по углам висит! Слышишь, что бабушка говорит! А вы мне пока налейте‑ка стаканчик вина, да того, что подороже! – Она подошла к витрине и взяла сэндвич, что лежал ближе. Понюхала и положила обратно. – С рыбой не хочу, где с мясом?

Пьер не выдержал и расплакался.

– Не волнуйся, малыш, мы что‑нибудь придумаем, – тихо сказал ему Пьетро, ободряюще похлопав по плечу. – Иди к себе. Я попробую уговорить твою бабушку.

– Мадам, вот хороший бутерброд. Хотите кофе?

– Нет, вина! А можно и чего покрепче.

– Давайте вы поедите, выпьете и мы закажем такси? А завтра Пьер к вам приедет. Да, и главный вопрос, чего вы хотите?

Видимо, зря месье Аголини в надежде на хорошее отношение укладывал бабке в коробку бутылочку вина. И, возможно, зря Пьер привозил ей каждые выходные немного денег, которые она тратила в местных барах и магазинах на все, что горит. Эти простые жесты, направленные на благо, стимулировали в мадам все большую алчность, особенно когда деньги и бутылки заканчивались. Ей хотелось, чтобы деньги не заканчивались никогда, и она понимала изворотливым умом алкоголика, ищущего, где бы еще поживиться, что можно их получить больше. Неудивительно, что теперь иллюзия наладившейся жизни Пьера рассыпалась, как карточный домик.

– Ладно, уговорил. Хочу получать продукты два раза в неделю. И вино получше выбирайте. – Мадам жевала, и салат и сыр из сендвича сыпались на пол. Она почти залпом махнула стакан. – Ну и деньги. Не ту мелочь, что мне дает прижимистый внучок, а скажем, для начала удвойте мое социальное пособие. От фонда месье Аголини! – Она засмеялась. – Я добрая, да. Не такая жадная, как вы.

– Пьер еще вам деньги дает? Не знал.

– А мой внук не обязан посторонним докладываться. Это наши с ним дела.

Пьер стоял за дверью и подслушивал разговор. Если Пьетро не согласится на ее условия, то не видать ему ни магазина, ни спокойствия и вкусной еды, ни новой школы. «Я лучше сбегу, но ни за что туда не вернусь!» – решил он. Через какое‑то время мальчик услышал, как у дома остановилась машина, и отодвинул занавеску. Такси. Неужели она согласилась уехать?

– Пьер! – С облегчением услышал он голос месье. – Выйди, проводи бабушку!

Мадам, держа в руке початую бутылку, пошатываясь, направлялась к такси. Аголини нес за ней полную корзину деликатесов. Она плюхнулась на заднее сиденье и послала всем воздушный поцелуй.

– Простите меня. И спасибо, – сказал Пьер, когда она уехала.

– Ничего, ничего, дружок. Ты ни в чем не виноват. Мы обязательно что‑нибудь придумаем. И завтра можешь бабушку не навещать.

Пьер обнял его и, улыбаясь, уткнулся головой в бок. Пьетро вздохнул и посмотрел на часы.

– Между прочим, мы еще можем немного поработать. Если кто‑нибудь придет.

– Простите меня, простите, пожалуйста.

– А ну‑ка не унывать, малыш! Все будет хорошо.

В среду, как и договорились, Аголини отправил мадам корзинку с едой. А в пятницу она вновь явилась сама, хорошо, что во время обеденного перерыва, потому что уже после первого ее посещения Пьетро боялся, что ряды покупателей могут поредеть. Пьер только вернулся из школы, и они ели пасту, обсуждая его блестяще написанную контрольную по математике, когда снизу раздались настойчивые звонки в дверь. Мадам вновь была пьяна и наряжена, как новогодняя елка. Птичью голову венчала новая короткая стрижка, волосы были интенсивно белого цвета, а вокруг тонкой шеи обвивались бусы и толстые золотые цепочки с разнообразными кулонами.

– Вот, прибарахлилась, – довольно заявила она опешившему Пьетро.

– Проходите, – промямлил он.

Неровной походкой она поднялась наверх.

– Здравствуй, внучек. – Она полезла с пьяными объятьями к Пьеру. Ни дать ни взять – любящая бабушка. – Неплохо тут у вас. Обедаете?

– Да. Садитесь с нами.

– Не откажусь. – Мадам Арналь села за стол и закурила сигарету.

– Тут не курят.

– Ничего, переживете разок.

Пьетро поставил перед ней тарелку с макаронами:

– Чем обязаны?

– У меня закончились деньги. Очень нужны.

– Но мы же договорились. И в этом месяце я уже выплатил оговоренную сумму.

– У меня было много расходов. И поймите, я могу сделать так, что Пьер вернется домой сегодня же.

– Тем самым вы только навредите своему внуку.

Пьер, сжав зубы, ковырялся вилкой в пасте. Он ненавидел мадам Арналь всем сердцем.

– Ну если вы не хотите, чтобы я ему навредила, придется принять меры.

– Мадам, вам не кажется, что вы переходите пределы разумного?

– Нет, не кажется. Стаканчик нальете?

Пьетро заглянул в шкаф:

– У меня ничего нет.

– Так откройте.

Она выпила, по традиции взяла начатую бутылку:

– Ну, я вижу, мне тут не очень рады. И я, так и быть, подожду до воскресенья. Но сейчас мне нужно хотя бы франков сто‑двести на жизнь.

Пьетро достал бумажник и дал ей деньги.

Во вторник на школьный урок пришли две женщины из социальной службы.

– Пьер Арналь?

– Да.

– Нам очень жаль, но твоя бабушка умерла.

– Когда?! Не может быть?!

– Вчера. Тебе придется сейчас поехать с нами.

Мадам Арналь похоронили без лишних торжеств, скромно и по‑быстрому. На кладбище пришли два человека – Пьер и Пьетро, который уже оформлял опеку над мальчиком. У мадам Арналь не оказалось ни подруг, ни друзей, которые захотели бы проводить ее в последний путь. Да никто и не знал о ее смерти, кроме соседки, которой старуха задолжала денег, и та, видя свет в окне и слыша телевизор, целый день безуспешно пыталась наведаться к ней, а на следующее утро, увидев все тот же свет и услышав невыключенный телевизор, вызвала полицию. В медицинском заключении значилось, что смерть мадам Арналь наступила в результате острой алкогольной интоксикации. На ее могиле Пьер поклялся, что никогда в его жизни не повторится ничего подобного. Он забудет свое прошлое и начнет все заново. Теперь он другой и то, что было, не имеет к нему никакого отношения.

План

Date: 2015-07-11; view: 268; Нарушение авторских прав