Полицейский

В доме Оссиана Валленберга было жарко и давяще душно. Бьёрн то и дело подходил к окну и смотрел на воду и мостки. Пенелопа сидела на диване с телефоном в руке и ждала, когда ей перезвонят из полиции. В участке приняли звонок о помощи и обещали связаться с ней, когда катер морской полиции будет на подходе. Хозяин сидел в кресле с большим стаканом виски в руках и наблюдал за ними. Он принял болеутоляющее и приглушенным голосом сообщил, что выживет.

Сигнал телефона стал слабее, но все еще хорошо ловился. Очень скоро позвонят из полиции. Пенелопа откинулась на спинку дивана. Чудовищная духота. От пота футболка промокла насквозь. Пенелопа закрыла глаза и вспомнила Дарфур, жару в автобусе по дороге в Куббум – Пенелопа ехала присоединиться к Джейн Одуйя и группе Action Contre la Faim.

Она уже шла к баракам, где размещалась администрация движения, как вдруг остановилась. Пенелопа увидела детишек, игравших в странную игру. Они лепили глиняные фигурки прямо на дороге, а потом ждали, когда какая-нибудь машина их раздавит. Пенелопа незаметно подошла поближе, чтобы разобраться в игре. Когда очередная фигурка оказывалась раздавлена, дети хохотали:

– Я убил еще одного! Дядьку!

– А я убил фора!

Какой-то мальчишка выбежал на дорогу и быстро поставил две фигурки. Большую и маленькую. Когда маленькая исчезла под колесами телеги, мальчишка торжествующе завопил:

– Сдох! Ублюдок сдох!

Пенелопа подошла к детям и спросила, во что они играют, но они не ответили, а просто разбежались. Пенелопа стояла и смотрела на обломки глины, лежащие на выжженной докрасна земле.

Форы – народ, давший имя провинции Дарфур. Древнее африканское племя, которое исчезает из-за террора джанджавида.^[36]

Африканцы традиционно занимаются земледелием, и между ними и кочевыми племенами с незапамятных времен происходят столкновения. Но настоящей причиной резни оказалась нефть. На земле, населенной старыми африканскими племенами, нашли нефть, и понадобилось побыстрее убрать их поселения из нефтеносных районов.

Так как на бумаге гражданская война закончилась, джанджавиды просто продолжили свои рейды, насилуя женщин, убивая мужчин и мальчиков и сжигая поселения дотла.

Пенелопа посмотрела вслед детишкам и собралась уже унести последние фигурки с дороги, когда кто-то позвал ее:

– Пенни! Пенни!

Она испуганно дернулась, обернулась и увидела Джейн Одуйя. Пенелопа помахала подруге. Джейн была полной и невысокой, ходила в застиранных джинсах и желтой куртке. Пенелопа едва узнала ее. Всего за несколько лет лицо Джейн стало морщинистым и постарело.

– Джейн!

Подруги крепко обнялись.

– Лучше не разговаривай с мальчишками, – проворчала Джейн. – Они как все остальные. Ненавидят нас потому, что мы черные… в голове не укладывается. Ненавидят черную кожу.

Джейн и Пенелопа пошли к лагерю беженцев. Люди собирались группками, ели, пили. Запах пригоревшего молока мешался с вонью отхожих мест. Везде виднелись синие пластиковые покрывала ООН, их использовали повсюду – в качестве занавесок и простыней, для защиты от ветра. Сотни белых палаток Красного Креста выгибались под ветром, продувавшим лагерь.

Пенелопа вошла следом за Джейн в медицинскую палатку. Солнечный свет, проходя сквозь белую ткань, становился серым. Через пластиковое окошко Джейн заглянула в хирургическое отделение.

– Мои медсестры стали опытными хирургами, – спокойно сказала она. – Самостоятельно проводят ампутации и операции попроще.

Двое мальчишек лет тринадцати внесли в палатку большую картонку с бинтами, марлей и пластырями и осторожно поставили ее возле других коробок. После этого мальчишки подошли к Джейн; та поблагодарила их и попросила помочь только что пришедшим женщинам – им нужна была вода, чтобы промыть раны.

Мальчишки ушли и вскоре вернулись, таща большие пластиковые бутыли с водой.

– Они служили в арабской милиции. – Джейн кивнула на мальчишек. – Но теперь стало спокойнее. Стрелять нечем, оружия нет – жизнь кое-как выровнялась. Люди не очень понимают, что им делать, так что многие начали помогать нам. У нас школа для мальчиков – там в классе есть несколько ребят из милиции.

Лежавшая на койке девушка застонала; Джейн поспешила к ней, погладила по лбу и щекам. На вид девушке не было и пятнадцати; она была на последних сроках беременности, одна нога ампутирована.

Пенелопа весь день работала бок о бок с Джейн, делала, что велят, не задавая вопросов, ни о чем не говоря – просто старалась, чтобы медицинские знания и способности Джейн принесли максимальную пользу. Старалась спасти как можно больше людей.

Красивый чернокожий мужчина лет тридцати с мускулистыми руками почти подбежал к Джейн с маленькой белой коробочкой.

– Еще тридцать доза антибиотик, – улыбаясь, сказал он.

– Точно?

Он кивнул, все так же улыбаясь.

– Молодец!

– Я немного надавил на Росс. Он обещал, что передать нам ящик с тонометры на этой неделе.

– Это Грей, – сказала Джейн. – Вообще он учитель, но без него я тут не справлюсь.

Пенелопа протянула мужчине руку и встретила его веселый лукавый взгляд.

– Пенелопа Фернандес.

– Тарзан, – представился он и несильно пожал ей руку.

– Когда он пришел сюда, то захотел, чтобы его звали Тарзаном, – рассмеялась Джейн.

– Тарзан и Джейн, – опять улыбнулся мужчина. – Я – ее Тарзан.

– По-настоящему его зовут Грейсток. Но все остальные решили, что Грейсток – это не выговорить, так что приходится ему зваться Греем.

На углу палатки вдруг загудел грузовик, и они все втроем выбежали наружу. Вокруг ржавой машины стояла туча красноватой пыли. В открытом кузове лежали семеро человек с огнестрельными ранами. Грузовик привез их с запада, из деревни, где возле колодца возникла перестрелка.

Остаток дня делали неотложные операции. Один из раненых умер. В какой-то момент Грей остановил Пенелопу и протянул ей бутылку воды. Пенелопа измученно помотала головой, но он спокойно улыбнулся и сказал:

– Успеешь выпить.

Она поблагодарила, выпила воды, а потом помогала ему укладывать одного из раненых на койку.

Вечером Пенелопа и Джейн сидели на веранде жилого барака и ужинали. Обе измучились. Было все еще очень тепло. Подруги болтали и поглядывали на дорогу между домами и палатками, на людей, занимавшихся вечерними делами. На лагерь опускалась темнота.

И одновременно с темнотой ширилась угрожающая тишина. Сначала Пенелопа слышала, как люди расходятся по палаткам, слышала шорох из сортиров, слышала, как кто-то крадется в темноте. Но вскоре стало тихо, даже дети не плакали.

– Они боятся, что сюда ворвутся джанджавиды, – объяснила Джейн, собирая тарелки.

Подруги вошли в барак, заперли входную дверь и задвинули засов, вымыли посуду. Пожелали друг другу спокойной ночи, и Пенелопа отправилась в гостевую комнату в конце коридора.

Два часа спустя она вдруг проснулась, словно ее тряхнули за плечо. Пенелопа легла спать одетой и теперь лежала, вслушиваясь в величественную ночь Дарфура. Она и сама не могла сказать, что ее разбудило. Сердце уже начинало биться спокойнее, как вдруг на улице послышался крик. Пенелопа подошла к зарешеченному окошку и выглянула. Луна освещала улицу. Где-то продолжался громкий нервный разговор. Посреди улицы шли трое подростков. Они явно служили в джанджавидской милиции. У одного в руках был револьвер; мальчишки кричали что-то о мертвых рабах. Пожилой африканец, который обычно жарил над огнем батат и продавал его по две монеты за штуку, сидел на своем одеяле перед кладовкой. Мальчишки подошли к старику и стали плевать в него. Потом самый маленький поднял револьвер и выстрелил старику в лицо. Эхо от выстрела разнеслось между домами. Мальчишки завопили, похватали батат, несколько штук съели, а остальное бросили в пыль на земле возле убитого.

Они пошли по улице, оглядываясь и тыча пальцами в направлении барака, где жили Пенелопа и Джейн. Пенелопа вспомнила, как задержала дыхание, услышав, как они топочут по веранде, возбужденно переговариваются и колотят кулаками в дверь.

Пенелопа задохнулась и открыла глаза. Кажется, она задремала на диване у Оссиана Валленберга.

Прогремел гром – глухо, с треском. Небо потемнело.

Бьёрн стоял у окна, Оссиан тянул свой виски.

Пенелопа взглянула на телефон. Никто не звонил.

Морской полиции уже пора быть здесь.

Гром прогремел ближе. Свет погас, вентилятор на кухне перестал жужжать – произошел обрыв линии. По крыше и подоконнику застучало, и вдруг полил дождь.

Сигнал мобильного телефона пропал окончательно.

Молния осветила комнату, и тут же оглушительно грохнуло.

Пенелопа откинулась на спинку, слушая дождь, вдыхая прохладный воздух, снова задремала, но проснулась – Бьёрн что-то сказал.

– Что? – спросила она.

– Катер. Полицейский катер.

Пенелопа подбежала к окну. Вода как будто кипела под струями ливня. Большой катер уже подходил к причалу. Пенелопа взглянула на телефон. Сигнал все еще не ловился.

– Скорее, – позвал Бьёрн.

Он пытался отпереть дверь террасы. Руки дрожали. Катер приближался, взвыла сирена.

– Не подходит, – нервно сказал Бьёрн. – Не тот ключ.

– Какая жалость, – ухмыльнулся Оссиан и вытащил связку ключей. – Наверное, он здесь.

Бьёрн схватил ключ, вставил его в скважину, повернул; послышался металлический щелчок – задвижка замка отошла.

В струях ливня трудно было рассмотреть катер; он уже начал отплывать от причала, когда Бьёрн наконец открыл дверь.

– Бьёрн! – закричала Пенелопа.

Мотор затарахтел; катер оставлял за собой белый пенный след. Бьёрн замахал руками и со всех ног побежал через дождь по дорожке, ведущей вниз по склону.

– Эй, на катере! – кричал он. – Мы здесь!

Насквозь промокший Бьёрн сбежал на причал; грохотал мотор, рывками вращались винты. На корме стоял чемоданчик для оказания первой помощи. В окне Бьёрн разглядел полицейского. Молния опять осветила небо. Оглушительно грохнул гром. Полицейский в окне как будто говорил по рации. Дождевые брызги отскакивали от крыши катера. Волны плескали на берег. Бьёрн кричал и махал руками изо всех сил. Катер плавно развернулся и левым бортом пристал к причалу.

Бьёрн схватился за мокрые перила и прыгнул на палубу, сбежал в нижний коридор и оказался у металлической двери. Катер качнулся. Бьёрн споткнулся, открыл тяжелую дверь и шагнул через порог.

Сладкий металлический запах, похожий на запах мазута и пота, наполнял рубку.

Загорелый полицейский лежал на полу с размозженной головой. Глаза широко открыты. Под ним растекалась лужа почти черной крови. Бьёрн тяжело задышал и зашарил взглядом по темной рубке – полицейское снаряжение, дождевики, журнал о серфинге. Сквозь грохот мотора Бьёрн расслышал голос. Оссиан Валленберг вопил что-то, идя по дорожке. Он, постоянно оступаясь, приближался к причалу; над головой у него был желтый зонтик. У Бьёрна застучало в висках; он понял, что ошибся, попал в ловушку. Увидел кровавые отпечатки на стекле и стал нащупывать дверную ручку. Лестница, ведущая к каюте, скрипнула; Бьёрн обернулся. Из темноты выходил преследователь. Теперь он был в полицейской форме; лицо внимательное, почти любопытное. Бьёрн понял, что бежать поздно. Чтобы защититься, он схватил с полки отвертку. Преследователь взялся за перила, спустился в рулевую, мигнул от яркого света, потом перевел взгляд на окно, за которым виднелся берег. Дождевые капли стучали по стеклу. Бьёрн быстро повернулся. Он нацелился отверткой в сердце, выставил ее перед собой – и не понял, что происходит. Просто рука вдруг задрожала и утратила чувствительность от косого встречного удара. Руки как будто больше не было. Отвертка упала на пол и закатилась за алюминиевый ящик с инструментами. Преследователь продолжал держать Бьёрна за безжизненную руку, потом дернул его к себе, перевернул, пнул под колени и направил так, что жертва повалилась лицом прямо на основание руля. От удара затылок сломался с глухим хрустом. Бьёрн ничего не почувствовал – только увидел странные искры, сноп огоньков, поднимавшихся из темноты – медленно и призывно. Лицо Бьёрна дрогнуло, и через несколько секунд он был уже мертв.