Четвертый

Сага свернула на обочину и остановила машину. Высокая трава заглядывала в окошко. Йона сидел неподвижно, рассматривая фотографию.

Что-то заслоняло верх картинки, но в остальном она была на удивление четкой. Вероятно, фотоаппарат был спрятан, снимок делали тайком.

На снимке четыре человека стояли в просторной ложе концертного зала. Трое мужчин и женщина. Лица были отчетливо видны. Один отвернулся, но лицо все же не было скрыто.

Шампанское в ведерке, накрытый стол – можно есть, беседовать и слушать музыку.

Йона сразу узнал Пальмкруну с конусом бокала в руке, а Сага – двоих из трех оставшихся.

– Это Рафаэль Гуиди, торговец оружием, о котором говорится в письме шантажиста, – она указала на мужчину с жидкими волосами. – Тот, который отвернулся, – это Понтус Сальман, директор «Силенсиа Дефенс».

– Оружие, – тихо сказал Йона.

– «Силенсиа Дефенс» – серьезное предприятие.

В свете софитов на сцене за спиной собравшихся в частной ложе был виден струнный квартет – две скрипки, альт и виолончель. Все музыканты – мужчины, сидят полукругом, лицом друг к другу, лица спокойные, сосредоточенные. Рассмотреть их глаза невозможно. То ли музыканты смотрят в ноты из-под полуопущенных век, то ли с закрытыми глазами слушают чужие партии.

– Кто эта женщина, четвертая? – спросил Йона.

– Минутку, – задумчиво сказала Сага. – Знакомое лицо, но… вот черт…

Сага замолчала, пристально глядя на лицо женщины.

– Надо узнать, кто она.

– Надо.

Сага тронула машину с места. Поворачивая на шоссе, она быстро сказала:

– Агата аль-Хайи. Военный советник президента Омара аль-Башира.

– Судан.

– Да.

– И давно она служит военным советником?

– Пятнадцать лет, может, больше. Не помню.

– Так что же там особенное на фотографии?

– Не знаю, пока не знаю. Я хочу сказать… в том, что эти четверо встретились и обсуждают возможность заключить сделку, нет ничего странного, – начала рассуждать Сага. – Наоборот. Такие встречи – в порядке вещей. Пожалуй, даже лучший способ что-то сделать. Встретиться, рассказать о планах и, может быть, попросить у Пальмкруны предварительное решение.

– А положительное предварительное решение означает, что Агентство скорее всего даст окончательное разрешение на экспорт?

– Именно. Решение директора Агентства – показатель.

– Разве Швеция продает оружие Судану? – спросил Йона.

– Нет, вряд ли. Надо поговорить с каким-нибудь специалистом по этому региону. Раньше, я знаю, Китай и Россия были самыми крупными поставщиками, но не уверена, что и сейчас так. В Судане с 2005 года мир, значит, с этого времени рынок полностью открыт.

– Так что же это за фотография? Почему Пальмкруна из-за нее покончил с собой? Единственное, что мы пока видим – это что он встречался в ложе вот с этими людьми.

Они в молчании ехали на юг по пыльному шоссе. Комиссар рассматривал фотографию. Перевернул ее, посмотрел на оборванный уголок и задумался, потом спросил:

– Так значит, фотография сама по себе совершенно не опасна?

– По-моему, нет.

– А вдруг Пальмкруна решил, что человек, сделавший эту фотографию, может раскрыть его тайну, и потому покончил с собой? Может быть, фотография – это просто предупреждение? Может быть, Пенелопа и Бьёрн важнее фотографии?

– Ни фига мы не знаем.

– Почему, кое-что знаем, – не согласился Йона. – Беда в том, что нам не удается соединить фрагменты, которые мы успели найти. Мы можем пока только догадываться, какое именно задание дали ликвидатору. Но похоже, что он искал фотографию, чтобы уничтожить ее, и что он убил Виолу Фернандес, думая, что она – Пенелопа.

– Фотографию вполне могла сделать Пенелопа. Но «гроб» не удовлетворился тем, что просто убил женщину.

– Вот и я начинаю так думать. Мы не знаем, что за чем следует… Фотография ли приведет нас к фотографу, которого считают безусловной угрозой? Или фотограф – к фотографии, которую считают безусловной угрозой?

– Первой целью ликвидатора стала квартира Бьёрна.

С полчаса, до самого полицейского управления на Кунгсхольмене, они ехали в молчании, потом Йона принялся снова рассматривать фотографию. Четыре деловых человека в ложе, еда, четверо музыкантов на сцене у них за спиной, инструменты, тяжелый занавес, бутылка шампанского, высокие бокалы.

– Смотрю я на фотографию, – сказал Йона, – вижу четыре лица… и думаю: один из тех, кто находится в этой ложе, стоит за убийством Виолы Фернандес.

– Согласна. Пальмкруна мертв, так что его можно исключить. Остаются трое… двух из которых мы не сможем допросить, они для нас вне досягаемости.

– Надо разговорить Сальмана, – заключил Йона.

– Вызовем его на допрос?

Венец

Дозвониться до «Силенсиа Дефенс» оказалось нелегко. Все доступные телефонные номера вели в один и тот же лабиринт тонального набора и автоответчиков. Но в конце концов Сага нашла выход: нажала девятку и «звездочку» и позвонила в отдел продаж. Ее соединили с секретарем отдела. Сага пропустила мимо ушей вопросы секретарши и сразу перешла к делу. Секретарша помолчала, потом объяснила Саге, что та набрала неверный номер и что время, отведенное для телефонных звонков, закончилось.

– Пожалуйста, перезвоните завтра утром с девяти до одиннадцати…

– Передайте Понтусу Сальману, что сегодня в два часа дня к нему приедут из Службы безопасности, – перебила Сага.

В трубке послышалось тихое пощелкивание – секретарша что-то набирала на компьютере.

– К сожалению, он весь день на совещании.

– Но не в два часа, – сказала Сага помягче.

– И в два тоже, он…

– Потому что иначе я сама его сейчас отыщу! – снова перебила Сага.

– Я передам ваше пожелание.

– Большое спасибо. – Сага попрощалась и через стол взглянула на Йону.

– В два? – спросил он.

– Да.

– Томми Кофоэд хочет посмотреть на фотографии. Заглянем к нему после обеда, перед тем как ехать.

Пока комиссар обедал с Дисой, эксперты из уголовной полиции портили фотографию.

Лицо одного из четырех человек расплылось, и его стало невозможно опознать.

* * *

На кухне у Йоны Диса тихо улыбнулась, выложив рис из кастрюли. Протянула тарелку с рисом Йоне и стала смотреть, как он смачивает руки, чтобы проверить, достаточно ли рис остыл и можно ли начинать лепить из него шарики.

– Тебе известно, что в Сёдермальме есть собственная голгофа? – спросила она.

– Голгофа? Это разве не?..

– Голгофа, как в Иерусалиме, – кивнула Диса, открыла кухонный шкафчик, достала два бокала и налила белого вина в один и воды – в другой.

У Дисы было умиротворенное лицо. Веснушки стали ярче, растрепанные волосы заплетены в нетугую косу. Йона вымыл руки и взял чистое полотенце. Диса обняла его. Он зарылся лицом в ее волосы, вдохнул ее запах, почувствовал, как ее теплые руки гладят его по спине и затылку.

– Может, попробуем? – прошептала она. – Ведь можно же просто попробовать?

– Диса… – тихо ответил он.

Она крепко-крепко прижала его к себе и тут же высвободилась из его объятий.

– Иногда ты меня просто бесишь, – буркнула она и отвернулась.

– Я такой, какой есть.

– Хорошо все-таки, что мы не живем вместе, – перебила она и вышла.

Йона услышал, как она заперлась в ванной. Ему хотелось пойти за ней, постучать в дверь, но он знал, что Дису нужно ненадолго оставить в покое. Поэтому он продолжил готовить. Положил на ладонь кусочек рыбы, полил васаби.

Через несколько минут дверь ванной открылась и Диса вернулась в кухню. Встала в дверях, наблюдая, как Йона готовит суши.

– Помнишь, – посмеиваясь, сказала она, – как твоя мама всегда вытаскивала лосося из суши, жарила, а потом снова совала в рис?

– Да.

– Я начну накрывать?

– Если хочешь.

Диса перенесла тарелки и палочки для еды в большую комнату, встала у окна и посмотрела на Валлингатан. Деревья светились светлой летней зеленью. Ее взгляд соскользнул с красивых домов квартала возле гостиницы «Норра Банторгет», где Йона жил уже год.

Диса расставила приборы на молочно-белом столе, вернулась на кухню и выпила вина. Оно потеряло терпкость – слишком долго простояло в тепле. Диса подавила желание сесть на лакированный деревянный пол и спросить, нельзя ли им пообедать на полу, руками, забравшись под стол. Вместо этого она объявила:

– Мне сделали предложение.

– Предложение?

Диса кивнула. Ей на мгновение захотелось одновременно и позлить Йону, и не делать этого.

– Расскажи, – спокойно попросил Йона и понес поднос с суши в большую комнату.

Диса снова взяла бокал и легко сказала:

– Ну, один человек из музея полгода назад спросил меня, не поужинаю ли я с ним как-нибудь вечером.

– Неужели в наше время еще так делают? Приглашают дам на ужин?

Диса усмехнулась:

– Ревнуешь?

– Не знаю… немножко. – Йона подошел к ней. – Приятно, когда приглашают на ужин.

– Приятно.

Диса запустила пальцы в его густые волосы.

– Он красивый? – спросил Йона.

– Ну… довольно красивый, да.

– Здорово.

– Но он мне не нужен, – рассмеялась Диса.

Йона не ответил. Он отвернулся и замер.

– Ты знаешь, чего я хочу, – ласково сказала Диса. Комиссар вдруг странно побледнел, на лбу выступили крупные капли пота. Он медленно поднял взгляд на Дису; что-то стало с его глазами – они сделались черными, бездонными, смотрели тяжело.

– Йона, – поспешно сказала она, – давай забудем. Прости…

Йона открыл рот, словно желая что-то сказать, шагнул к ней, и у него подогнулись колени.

Диса закричала, взмахнула рукой, бокал полетел на пол. Она опустилась на пол рядом с Йоной, обняла его и зашептала, что все скоро пройдет.

Через минуту-другую по лицу Йоны скользнула тень, и выражение боли стало таять, словно его снимали слой за слоем.

Диса подмела осколки, потом оба в молчании сели за стол.

– Ты не принимаешь лекарство, – констатировала Диса.

– Я от него сплю на ходу. А мне нужно думать. Именно сейчас мне необходимо мыслить ясно.

– Ты обещал принимать таблетки.

– Обязательно буду, – согласился комиссар.

– Ты же сам знаешь, как опасно не лечиться, – прошептала она.

– Я начну пить таблетки, как только раскрою это дело.

– А если не раскроешь?

* * *

Издалека Музей северных стран напоминает безделушку слоновой кости, но на самом деле он построен из песчаника и известняка. Изящная мечта о временах Ренессанса, множество зубцов, башен и башенок. Музей был призван прославлять независимость северных народов, но когда его открывали дождливым днем лета 1907 года, союз с Норвегией уже распался, а король был при смерти.

Йона быстро прошел через огромный холл музея. Поднявшись по лестнице, он сначала долго стоял, глядя в пол и собираясь с мыслями, а потом медленно двинулся вдоль освещенных витрин. Взгляд ни за что не цеплялся. Йона просто шел мимо с отсутствующим видом, погрузившись в свои мысли.

Хранитель уже ждал его возле одной из витрин.

Комиссар сел и стал рассматривать похожий на сложенные ладони саамский свадебный венец с восемью зубцами. Венец мягко золотился в освещенной витрине. В ушах у комиссара зазвучал голос, перед глазами встало лицо, улыбавшееся ему, когда он в тот день сидел за рулем. Шел дождь, и лужи сияли на солнце, словно их подсвечивали из-под земли. Комиссар обернулся, чтобы проверить, хорошо ли сидится Люми на заднем сиденье.

Венец, сплетенный как будто из светлых веток, кожи или волос. Обещание любви и радости. Глядя на него, комиссар вспоминал серьезный рот своей жены, ее волосы цвета песка, падавшие ей на лицо.

– Ну, как дела?

Йона с изумлением посмотрел на хранителя. Тот работал здесь уже давно. Человек средних лет, с бородкой; он все время тер глаза, от чего те были красными.

– Трудно сказать, – промямлил Йона и встал.

Когда он уходил из музея, в памяти ощущением потери держалось воспоминание о маленькой руке Люми. Он просто обернулся проверить, хорошо ли ей сидеть, – и вдруг почувствовал ее прикосновение.