Автострада

У Эдит Шварц, домработницы, не было телефона. Жила она милях в семи к северу от Стокгольма, возле Нивсты. Йона молча сидел рядом с Сагой, которая не спеша вела машину по Свеавеген. Они выехали из города через Норртулл и поехали по автостраде, миновав съезд к Каролинской больнице.

– Служба безопасности закончила работать на месте преступления в квартире Пенелопы, – говорила Сага. – Я просмотрела материалы. В них нет ничего, что указывало бы на связь Фернандес с левыми экстремистами. Наоборот. Пенелопа держится от них подальше, она убежденный пацифист и не согласна с методами левых. И я посмотрела то, что у нас есть на Бьёрна Альмскуга. Работает в «Дебасер» на Медбургарплатсен, политически неактивен, хотя однажды его задержала полиция. На уличном празднике, который организовала Reclaim the City.

Теперь машина ехала быстрее. За окном промелькнули черная ограда Северного кладбища и густая зелень Хагапаркена.

– Я просмотрела наш архив, – задумчиво сказала Сага, – все, что у нас есть на левых и правых экстремистов Стокгольма… просидела почти всю ночь. На материалах, конечно, гриф секретности, но тебе нужно знать, что Служба ошиблась: Пенелопа и Бьёрн не замешаны ни в диверсиях, ни в чем-либо подобном. Они почти до смешного невинны.

– Значит, по этому следу ты больше не идешь?

– Да. Мы расследуем дело, которое лежит совсем в другом поле, далеко от экстремизма, что левого, что правого… и, возможно, выходит за рамки деятельности и Службы, и уголовной полиции. Смерть Пальмкруны, пожар в квартире Бьёрна, смерть Виолы и так далее… мы имеем дело с чем-то, что не имеет отношения к уличным боям.

Сага замолчала, а комиссару вспомнилась домработница – как она посмотрела ему в глаза и спросила, сняли ли они Пальмкруну.

«Что значит „сняли“?» – «Извините, я всего лишь домработница. Я думала…»

Он тогда спросил, не видела ли она чего-нибудь странного. Женщина ответила: «Петлю на крюке от люстры в салоне».

«Вы видели петлю?» – «Естественно».

Естественно, подумал Йона и взглянул на автостраду. Справа тянулась красная ограда, защищавшая от шума частные домики и футбольное поле. Это «естественно», уверенно произнесенное домработницей, крепко засело у комиссара в голове и звучало снова и снова. Он вспомнил, какое у нее было лицо, когда он объявил, что ей придется пойти в полицию. Она не разволновалась, как он ожидал, а лишь кивнула.

Они проехали Ротебру, где нашли пролежавшие в земле десять лет останки Юхана Самюэльссона. Тело обнаружили в саду Лидии Эверс, когда искали Беньямина, сына Эрика-Марии Барка.^[27] Тогда была зима, сейчас зелень ковром покрывала бурые от ржавчины рельсы, парковки и землю до таунхаусов и частных домов.

Йона позвонил Натану Поллоку в Комиссию по расследованию убийств. После двух гудков послышался слегка гнусавый голос:

– Натан.

– Вы с Томми Кофоэдом осматривали круги следов под телом Пальмкруны.

– Расследование закрыто, – ответил Поллок, и Йона услышал, как он что-то печатает на компьютере.

– Да, но теперь…

– Знаю, – перебил Поллок. – Я говорил с Карлосом, он рассказывал о твоих подвигах.

– Ты можешь еще раз посмотреть, что там со следами?

– Как раз смотрю.

– Отлично, – обрадовался Йона. – Когда будет готово?

– Уже готово. Следы принадлежат Пальмкруне и его помощнице по хозяйству – Эдит Шварц.

– Других следов нет?

– Нет.

Сага гнала машину со скоростью 140 километров в час; они ехали на север по шоссе Е4.

…Йона с Сагой сидели в управлении полиции, слушали запись допроса Эдит Шварц и одновременно читали рукописные заметки Йона Бенгтссона.

Сейчас комиссар прокручивал беседу с Эдит Шварц в голове. После обычных формальностей Бенгтссон объяснил, что полиция не считает, что было совершено преступление, но он надеется, что госпожа Шварц поможет пролить свет на обстоятельства гибели Карла Пальмкруны. Потом стало тихо; из вентиляционной системы доносился слабый шелест, поскрипывал стул, ручка царапала по бумаге. В протоколе Бенгтссон написал, что он предпочел дожидаться первых слов Эдит, так как женщина выказывала совершенное безразличие к происходящему.

Прошло больше двух минут, прежде чем Эдит заговорила. Две минуты – это очень долго для человека, сидящего за столом напротив полицейского в полной тишине.

– Господин Пальмкруна снял плащ? – наконец спросила Эдит.

– Почему вы об этом спрашиваете? – доброжелательно отозвался Бенгтссон.

Эдит снова замолчала. Оба ничего не говорили с полминуты, потом Йон первым нарушил тишину:

– На нем был плащ, когда вы видели его в последний раз?

– Да.

– Вы говорили комиссару Линне, что видели, как с потолка свисает веревка с петлей.

– Да.

– Как вы думаете, зачем она там оказалась?

Эдит не ответила.

– Как долго она там висела? – спросил Йон.

– Со среды, – спокойно ответила Эдит.

– Итак, вы увидели веревку с петлей вечером второго июня, потом поехали домой. На следующее утро, третьего июня, вернулись, опять увидели петлю, поговорили с Пальмкруной, ушли, вернулись пятого июня в половине третьего… и встретили комиссара Линну.

В расшифровке было написано, что Эдит пожала плечами.

– Попробуйте рассказать об этих днях собственными словами, – попросил Бенгтссон.

– Я поднялась к господину Пальмкруне в шесть часов утра в среду. Мне разрешено пользоваться ключами только по утрам, потому что Пальмкруна спит до половины седьмого. Он всегда встает в одно и то же время, не залеживается, даже по воскресеньям. Я смолола кофе, отрезала два куска хлеба, намазала их маслом «Бреготт» сильного соления, положила сверху два ломтика печеночного паштета с трюфелями, маринованные огурцы и рядом – ломтик сыра «чеддер». Накрыла стол накрахмаленной скатертью и поставила летний сервиз. Подготовила утренние газеты – из них надо убирать рекламные и спортивные вкладки, а сгиб должен быть слева.

Эдит исключительно подробно рассказала о приготовлении телячьих отбивных в сливочном соусе, имевшем место в среду, и о приготовлениях к обеду следующего дня.

Добравшись до момента своего возвращения в четверг с продуктами на выходные, она снова умолкла.

– Понимаю, что вам нелегко, – сказал Бенгтссон, помолчав, – но я слушал все, что вы говорили. Вы рассказали о среде и четверге, вспомнили каждую деталь, однако никак не упомянули о внезапном уходе Карла Пальмкруны из жизни.

Эдит, молчала, никак не реагируя на его слова.

– Я вынужден просить вас снова вспомнить этот день, – терпеливо продолжал Бенгтссон. – Когда вы звонили в дверь, вы уже знали, что Карл Пальмкруна мертв?

– Нет.

– Разве вы не спросили комиссара Линну «он еще висит?»? – Йон слегка повысил голос.

– Спросила.

– Вы уже видели Пальмкруну мертвым?

– Нет.

– Что за ерунда, – явно рассердился Йон. – Разве нельзя просто рассказать, что вы знаете? Что заставило вас спросить, сняли Пальмкруну или нет? Вы спросили об этом! Зачем вы спрашивали, если не знали, жив он или нет?

В отчете Бенгтссон написал, что, к сожалению, допустил ошибку, позволив Эдит спровоцировать себя уклончивыми ответами, и что его брань подействовала на женщину, как рогатина на медведя.

– Меня в чем-то обвиняют? – сухо спросила она.

– Нет.

– Тогда мы закончили.

– Нам бы очень помогло, если бы вы…

– Я ничего больше не помню! – заявила Эдит и встала.

Йона глянул на Сагу. Та сидела, не отрывая взгляда от убегающей под колеса машины дороги и мчащейся впереди тяжелой фуры.

– Я все думаю про допрос домработницы, – начал он.

– Я тоже.

– Йон на нее разозлился, решил, что она сама себе противоречит. Он утверждал, что, звоня в дверь, она уже знала о смерти Пальмкруны.

– Верно, – согласилась Сага, не глядя на комиссара.

– Но она говорила правду. Она не знала, что Пальмкруна умер. Предполагала, но не знала наверняка. Потому и отказалась отвечать.

– Эдит Шварц – непростая женщина.

– По-моему, она хочет что-то скрыть от нас, но так, чтобы не пришлось врать, – заключил Йона.