Откуда пошли оленьи танцы

^[25]

На западе между сверкающих перистых облаков неожиданно пробились косые красные лучи заходящего солнца. Они залили поросшее мхом поле, и колосья мисканта, покачиваясь из стороны в сторону, вспыхнули, будто объятые белым пламенем. Я так устал, что прилег отдохнуть. Свист ветра превратился в слова, и я услышал историю об оленьих танцах, издавна исполнявшихся в горах и полях области Китаками.

Давным-давно на этом месте не было ничего, кроме высокой травы да черной рощи, но однажды сюда с восточного берега реки Китаками пришел мальчик по имени Кадзю. Он пришел вместе с дедушкой. Здесь они распахали маленькое поле и стали выращивать чумизу^[26] и просо.

Как-то раз Кадзю свалился с каштана на землю и повредил левую коленку. Такие болезни местные жители лечили на горячем источнике, бившем в западных горах. Там для этого даже была поставлена маленькая хижина. Стояла чудесная погода, и Кадзю отправился в путь один. Он взял с собой еды, пасту мисо для супа и котелок, и, прихрамывая, медленно-медленно побрел по полю, серебристому от проклюнувшихся колосьев. Миновав несколько ручейков и каменных плато, Кадзю уперся в огромную горную гряду. В этом месте деревья стояли редко, земля поросла мхом «сугигокэ».^[27] Солнце уже клонилось к западу, освещая косыми лучами сизые верхушки ольховых деревьев.

Кадзю свалил со спины поклажу, достал лепешки из конского каштана и чумизы и решил немного перекусить. Колосья мисканта серебрились, колыхались и, словно волны, бежали по полю. Кадзю жевал лепешку и любовался чудным видом черных ольховых стволов, возвышавшихся над полем мисканта.

После такого нелегкого путешествия так устаешь, что и кусок в горло не лезет. Кадзю так и не смог доесть до конца маленький кусочек лепешки из конского каштана — размером не больше самого каштана.

— Оставлю это оленям. Пусть придут и полакомятся, — сказал про себя Кадзю и положил кусочек лепешки под белый цветок болотного белозора. Опять забросил котомку за спину и медленно-медленно зашагал дальше.

Пройдя совсем немного, он вдруг вспомнил, что на месте привала забыл полотенце, поспешно развернулся и зашагал обратно. Он еще совсем недалеко отошел от черной ольховой рощи, вот и решил вернуться — дело-то нетрудное.

Однако, приблизившись к рощице, Кадзю остановился, как вкопанный.

Там были олени.

Пять или шесть оленей, вытянув влажные носы, медленно шли к роще.

Осторожно, чтобы не шевельнулись колосья мисканта, Кадзю ступил на мох, поднялся на цыпочки и стал наблюдать.

Похоже, оленей заинтересовал кусочек его лепешки из конского каштана.

— Как же они быстро прибежали, — хихикнул Кадзю в кулак.

Низко-низко пригнувшись, он стал тихонько подкрадываться поближе.

Высунув голову из-за колосьев мисканта, Кадзю чуть не ахнул от удивления и снова спрятался в заросли. Шестеро оленей водили хоровод вокруг поляны, на которой он недавно отдыхал. Кадзю наблюдал за ними, затаив дыхание.

В этот момент солнечный луч упал на вершину ольхи, она прямо вспыхнула серебряным светом, словно это было не дерево, а некое живое существо, тоже наблюдавшее за оленями.

Засеребрился каждый колосок мисканта, а оленья шерсть приобрела сказочно красивый оттенок.

Кадзю встал на одно колено и с восхищением смотрел на оленей. Образовав большой круг, они водили хоровод. Присмотревшись внимательней, Кадзю заметил, что хоровод они водят вокруг чего-то, лежащего на земле. Все морды, глаза и уши были словно прикованы к этому месту, время от времени олени делали острожный, неуверенный шаг вперед, словно что-то неумолимо влекло их к себе.

И в самом деле — в центре круга лежал кусочек его лепешки из конского каштана, однако вовсе не лепешка околдовала оленей, а то самое белое полотенце Кадзю, которое валялось рядом, сложенное углом. Кадзю осторожно подогнул больную ногу и уселся на мох поудобнее.

Олени замедлили кружение. То один, то другой заносил переднюю ногу по направлению к центру. Казалось, вот-вот кто-то осмелится, сделает последний шаг, но всякий раз, олени чего-то пугались и отскакивали назад. Стук их копыт отдавался сладостным гулом глубоко-глубоко в черной земле под поляной. Затем олени перестали кружиться, подошли совсем близко к Кадзю и остановились рядом с полотенцем.

Внезапно у Кадзю зазвенело в ушах. Он даже задрожал. Он услышал мысли оленей, колеблющиеся, словно волны дрожащих на ветру колосьев мисканта.

Кадзю даже засомневался — а не чудится ли ему все это? Но нет, он и впрямь понимал, что говорят олени. А говорили они вот о чем:

— Ну, может, я попробую?

— Подожди. Опасно. Еще немного понаблюдаем. Вот что услышал Кадзю. А вслед за тем такие слова:

— Раньше так ловили лисиц — кидали им приманку. Отравленную приманку. Вот такую, казалось бы, ерунду — лепешку из конского каштана.

— Да-да, именно так!

— А может, это что-то живое? — неуверенно спросил один олень.

— Да-а, похоже на то…

Между тем самый храбрый, видимо, решившись, выпрямил спину, сделал шаг вперед и направился к центру круга.

Остальные олени стояли и смотрели на него.

Олень вытянул шею, и на дрожащих ногах медленно, через силу стал подходить к полотенцу. Но вдруг он подпрыгнул и отпрянул назад. Пятеро остальных оленей бросились врассыпную. Самый храбрый олень, наконец, остановился как вкопанный, успокоился, и тогда только остальные тоже медленно повернули обратно.

— Что это там такое? Кто это — такое белое и длинное?

— И все в каких-то морщинах!

— Нет, это не зверь, Может, гриб какой-то? Ядовитый.

— Нет, не гриб это. Скорее, зверь.

— Ну, если это зверь, весь в морщинах, значит, он очень старый.

— Древний сторож. Ха-ха-ха.

— Белый сторож.

— Ха-ха-ха. Белый сторож.

— Попробую-ка теперь я…

— Попробуй. По-моему, это не опасно.

— Только не ешь его.

— Не беспокойся, все обойдется.

Теперь второй олень принялся подбираться к центру круга, медленно-медленно. Остальные пятеро тихо покачивали головами и наблюдали.

А второго оленя страх разбирал все больше и больше. Просто нестерпимый ужас. Он то поставит свои копытца все вместе и весь сожмется, то снова распрямится — и медленно-медленно делает шажок-другой вперед.

Наконец он добрался до полотенца, вытянул мордочку, понюхал его — да ка-ак взвился — и прочь со всех ног. Остальные олени снова бросились врассыпную, но, через некоторое время, увидев, что храбрец остановился и успокоился, подошли ближе и уткнулись друг в друга мордами.

— Что случилось? Почему ты побежал?

— Эта штука меня укусить хотела.

— А что это вообще такое?

— Не знаю я. На нем пятнышки — белого и синего цвета.

— А запах? Чем оно пахнет?

— Похоже на листву ивы.

— Оно дышит?

— Этого я не заметил.

— Ну, теперь мой черед.

— Ладно, попробуй ты.

Третий олень медленно-медленно двинулся вперед. В этот момент налетел порыв ветра, и полотенце зашевелилось. Олень от ужаса встал, как вкопанный, да и остальные олени перепугались. Но вот третий смельчак успокоился, снова пошел вперед и дотянулся носом до полотенца.

Остальные олени тихонечко кивали друг другу головами. Но вдруг и этот смельчак взметнулся на дыбы, подпрыгнул и опрометью кинулся прочь.

— Что случилось? Почему ты убежал?

— Не знаю. У меня возникло нехорошее чувство.

— Оно дышало?

— Я не слышал. Да и рта у него нет.

— А голова-то есть?

— Да не понял я, есть там голова или нет.

— Раз так, теперь мой черед.

Четвертый олень сделал шаг вперед, тоже дрожа от страха. Однако все же осмелился приблизиться к полотенцу вплотную и даже ткнулся в него мордой, но потом отпрянул и отскочил назад.

— Оно мягкое.

— Мягкое, как грязь?

— Нет.

— Как трава?

— Нет.

— Как пушок на лиане «гагаимо»?^[28]

— Да нет, пожестче будет.

— Да что же это такое?

— Оно живое!

— Все же живое…

— Да, потом пахнет.

— Ну, теперь я. Посмотрю — и сразу обратно.

Пятый олень медленно-медленно приблизился к полотенцу. Этот олень был известным шутником. Он положил голову на полотенце, недоуменно покачал головой, да так забавно, что остальные подпрыгнули и расхохотались.

И тут пятый смельчак с гордостью высунул язык и лизнул полотенце, после чего на него напал такой страх, что он вихрем понесся назад, свесив набок язык. Остальные тоже перепугались.

— Ну что, ну что? Оно тебя укусило? Больно?

— Фыр-фыр-фыр!

— Оно откусило тебе язык?

— Фыр-фыр-фыр!

— Что было? Что было? Что было? Ну же!

— Ох, ох. Язык свело.

— Какой у него вкус?

— Нет у него никакого вкуса.

— Ну что, это зверь?

— Не знаю я. Теперь ты иди!

— Была не была.

Шестой олень стал подкрадываться к полотенцу. Остальные с интересом наблюдали, потряхивая мордами. А шестой храбрец принюхался, а потом взял и схватил полотенце зубами и побежал с ним обратно. Остальные заплясали на месте.

— Молодец! Молодец! Главное — вцепиться в него зубами, а там он уже ничего нам не сделает!

— Наверное, это просто большой слизняк, высохший от жары.

— Теперь я спою, и мы все вместе потанцуем.

Олень вошел в круг и запел, а остальные принялись водить хоровод вокруг полотенца.

Посреди поляны мы нашли

Ням-ням, лепешку конского каштана.

И одной такой находки нам довольно,

Но рядом белый часовой ножки грозно протянул.

Белый часовой с крапинками на коже

напугал нас до смерти.

Мягкий-мягкий,

Не лает, не плачет,

Тощий и длинный, весь в пятнах,

Где рот, где голова, не разберешь.

Вот оно что — просто слизняк,

высохший от жары!

Олени прыгали, кружились и танцевали, легкие, словно ветер, они подбрасывали полотенце рогами, топтали его копытами. Бедное полотенце Кадзю почернело от грязи, в нем засветились прорехи.

Олений круг становился все шире и шире.

— Эх, а теперь хочется полакомиться лепешкой!

— Вареной лепешечкой.

— Кругленькой.

— Ням-ням.

— Слюнки текут.

— Ох, хорошо!

Олени наперегонки бросились к лепешке и окружили ее с четырех сторон. А затем по очереди, начиная с храбреца, который первым осмелился подойти к полотенцу, стали откусывать от лепешки, так что последнему смельчаку достался кусочек не больше бобового зернышка.

Затем олени вновь встали в круг, закружились и завертелись в хороводе.

Кадзю так долго смотрел на их танцы, что показалось уже, что и он сам превратился в оленя и вот-вот пустится в пляс. Однако, посмотрев на свои руки, вспомнил, что он — человек, и вновь затаил дыхание.

А солнце уже спряталось в ветвях на вершине ольхи, зазолотилось. Круг оленей становился все шире и шире. Они кивали друг другу мордами, и, наконец, встали в ряд, обратив свои головы к солнцу, словно вознося ему свою оленью молитву. Кадзю казалось, что он видит все это во сне.

Крайний справа олень запел тоненьким голоском:

На ольху,

На каждый маленький зеленый листочек,

Ярко-ярко

Падают лучи солнца.

Голос был чистый, кристальный, как звук флейты. Кадзю даже глаза закрыл и покрылся мурашками. Второй олень подпрыгнул, мелкая дрожь пробежала по его шкуре. Он пронесся сквозь строй остальных оленей и несколько раз поклонился солнцу. Затем вернулся на свое место, замер и тоже запел:

Даже если солнце

Уйдет за спину,

Ольха все равно будет блестеть,

Словно металлическое зеркало.

И сам Кадзю поклонился замечательному солнцу и ольхе. Третий олень, поднимая и опуская морду, засопел:

Даже если солнце и покинет ольху,

Серебристый мискант будет ярко-ярко гореть.

И, правда, все колосья мисканта словно полыхали белым пламенем.

А от корней ольхи, что стоит

в серебристом мисканте,

Тянется длинная — длинная тень.

Тихонько, почти шепотом, пропел пятый олень, низко склонив голову.

А когда солнце опустится к самый корням

серебристого мисканта,

То по полю, покрытому мхом,

И муравей не проползет.

Все олени низко опустили головы, и тогда шестой олень вдруг резко поднял голову и запел:

Даже белозор болотный,

Что тихонько цветет у корней

серебристого мисканта,

Такой прелестный!

Затем все олени разом вскрикнули, будто флейта пропела, подпрыгнули и быстро-быстро закружились.

С севера подул прохладный ветер, ольха и вправду заблестела как расколотое на кусочки металлическое зеркало, листочки затрепетали, зашелестели, казалось, что они издают тихий звон, а мискант будто и сам закружился в танце вместе с оленями.

Кадзю совершенно забыл, что он не олень и с радостным воплем выскочил из кустарника.

Олени, оторопев, замерли, а затем кинулись врассыпную, стелясь по земле — будто их ветром сдуло. Разрезая грудью травы и солнечные лучи, они умчались далеко-далеко, и следы их тотчас же скрыл волнистый мискант, который продолжал блестеть, как вечно тихая озерная гладь.

Кадзю улыбнулся, поднял грязное и истоптанное до дыр полотенце и пошел своей дорогой на запад.

Ну, а я услышал этот рассказ от прозрачного осеннего ветра. Это было на закате солнца, в поросшем мхом поле.

Date: 2015-07-10; view: 511; Нарушение авторских прав