Апрель Горного лешего

В кипарисовой роще на горе Нисинэ охотился горный леший. Выгнув спину, как кошка, и выпучив огромные, словно блюдца, золотые глаза, он выслеживал зайцев.

С зайцами нынче не повезло, зато удалось изловить фазана. Потревоженный фазан попытался было взлететь, но леший, сжавшись в пружину и прижав к себе руки, метнулся вперед и упал на фазана, расплющив того в лепешку.

Обрадовался леший, аж покраснел весь, растянул в ухмылке пасть от уха до уха. Небрежно помахивая добычей, он вышел из рощи. Выйдя на южную сторону, сплошь залитую солнцем, он вдруг бросил фазана в сухую траву, поскреб ногтями в красных волосах, свернулся калачиком — и сладко заснул.

Где-то неподалеку распевала свои песенки малая птаха — фюить-фюить — а в сухой траве покачивались только что распустившиеся нежно-лиловые «змеиные язычки».

Горный леший перевернулся на спину и уставился в синее-синее небо. Пестрое, как горная груша, солнце отливало червонным золотом, в воздухе растекался сладкий аромат сухой травы, а на вершинах гор, вздымавшихся прямо за спиною, ярко светились окруженные ореолом белые шапки снега.

«Ох и вкусная, наверное, штука эти солнечные конфеты… — подумал горный леший. — Уж сколько их делает Солнечная госпожа — и не счесть… А мне так ни одной и не досталось…». По синему чистому небу бесцельно плыли на восток легкие влажные облака.

Леший заурчал и лениво подумал:

«Вот ведь, возьмем облака… Летают они по небу по воле ветра — то появляются, то исчезают… Отлично устроились. Верно, это и называется — жить, как "перекати поле"».

И тут его ноги и голова сделались легкими-легкими, лешему даже почудилось, что он повис в воздухе вверх тормашками. И полетел он куда-то, покачиваясь, сам не зная куда. Ни дать, ни взять — «перекати-поле»… А может, и впрямь его несло ветром.

«Сейчас я над Семилесьем. Да, точно, здесь семь лесов. Иные зелеными соснами заросли, а есть совсем лысые, желтые, как одеяние монаха.^[15] Раз уж забрался в такую даль, пожалуй, что и до города доберусь, тут рукой подать. Только нужно принять другое обличье, а то в таком виде и насмерть забить могут!» — бормотал себе под нос леший. Раз-два, и готово — вместо лешего появился дровосек. А город был уже совсем близко. Голова у лешего по-прежнему была легкая-прелегкая, как воздушный шарик, да и руки-ноги слушались довольно плохо, а потому он медленно и осторожно вошел в город.

У городских ворот с давних пор стояла рыбная лавка. На прилавке были навалены грязные соломенные мешки с соленой кетой и сплющенные головы иваси. Под навесом крыши болтались красновато-черные щупальца пяти вареных осьминогов. Горный леший внимательно осмотрел их всех.

«Какие прекрасные щупальца! — восхитился он. — Все в бородавках, а как лихо закручены. Это куда красивее, чем штаны для верховой езды у господина помощника инженера из уездной управы. Представляю, как они великолепны, эти могучие осьминоги, когда они ползают в синей мгле по дну морскому!

От восхищения леший даже палец невольно в рот засунул. И тут к нему подошел китаец в светло-голубом платье, с огромным тюком за плечами. Он было уже прошел мимо, как вдруг остановился и похлопал лешего по спине.

— Китайские ткани… Продаю китайские ткани! — пропел он. — Покупайте «рокусинган»,^[16] очень десево, больсяя тяська!

Леший удивленно обернулся.

— Не надо! — оглушительно рявкнул он, но заметив, что на его странный голос в изумлении обернулись хозяин рыбной лавки с багром в руках и другие деревенские жители в накидках из коры липы^[17] поспешно замахал руками и прошептал.

— Ладно, ладно. Куплю.

На что китаец сказал:

— Мозесь не покупать, только смотли. — И свалил мешок со спины прямо посреди дороги.

А горного лешего при виде красноватых, влажных, как у ящерицы, глаз китайца почему-то мороз пробрал по коже.

Между тем торговец быстро распустил на тюке желтый плетеный шнур, развернул платок-фуросики,^[18] откинул крышку сундучка и выудил из него лежавшую прямо сверху маленькую красную бутылочку со снадобьем.

«Ух!! Какие тонкие пальцы. А ногти-то, ногти какие острые! Как-то мне все страшней и страшней… — подумал леший.

А китаец тем временем достал два малюсеньких стаканчика размером с мизинец и всучил один лешему.

— Мозьно пить, мозьно пить… Не яд, не яд! Пей-пей. Смотли! Я пельвый пить! Я пиво пить, тяй пить, яд — не пить! Это вольсебное следство, дольго-дольго зить будись! Пей! — И китаец опрокинул в рот свой стаканчик.

«Может и, правда, выпить?» — подумал леший. Огляделся по сторонам — и видит: стоят они с китайцем не на городской улице, а в чистом поле, синем, как небо, — и кроме них вокруг ни единой живой души. Только он, да красноглазый китаец. И стоят по разные стороны от тюка. А на траве лежат их черные-пречерные тени.

— Пей-пей! Дольго зить будись! Ну зе, пей! — Китаец все ближе и ближе тянул к лешему свои острые ногти.

Леший совсем растерялся. «Выпью — и убегу», — решил он и залпом проглотил китайское снадобье. Но тут… Тут с ним стало твориться нечто невероятное. Тело его вдруг утратило все углы и изгибы, стало плоским и стремительно уменьшилось в размерах. Не успел он и глазом моргнуть, как превратился в лежащую на траве коробочку.

«Обманул, сукин сын, обвел-таки вокруг пальца! — с тоской подумал леший. — Видел же я, видел, какие у него острые когти! До чего все ловко подстроил, скотина!»

Увы! — возмущайся, не возмущайся, а дело сделано. Превратился леший в малюсенькую коробочку с лекарством…

А китаец аж запрыгал от радости. То одну ногу поднимет, то другую, еще и ладонью по ступне постучит. И этот стук разносился по всей равнине, как барабанный бой.

А затем прямо под носом у лешего появилась огромная рука китайца, подняла горемыку высоко-высоко и бросила в сундучок к остальным коробочкам. Крышка тут же захлопнулась, но солнечный свет все-таки просачивался сквозь щели в сундучке.

— Заточили, заточили меня в темницу, — запричитал леший. — А солнышко все равно светит…

Уж так захотелось ему хоть немного утешить себя. И тут стало еще темнее.

— А, он еще и фуросики на сундук набросил! Чем дальше, тем хуже. Теперь поедем в темноте, — прошептал леший, стараясь не поддаваться страху.

Вдруг откуда-то сбоку послышался голос. Леший едва не подпрыгнул от неожиданности.

— Откуда будете?

Леший поначалу дара речи лишился, но тут его осенило: «Верно, все эти коробочки с «рокусинган» — это бывшие люди, хитрый китаец обманул их, как и меня!» — и рявкнул:

— Меня заколдовали рядом с рыбной лавкой!

Торговец даже зубами от злости заскрежетал, да как гаркнет:

— Слиськом гломко клитись! Ну-ка, потисе говолить!

Поначалу леший не собирался дразнить китайца, но тут вдруг озлился.

— Что? Чего мелешь, ворюга! Как только войдем в город, сразу шум подниму. Все узнают, что ты жулик! Как тебе это понравится?

Торговец молчал. Какое-то время стояла тишина. Леший сразу представил себе картину: китаец плачет, прижав руки к груди. Наверное, ему и раньше кто-то говорил то же самое. Пожалел его леший, и только хотел сказать, что передумал, как раздался скрипучий голос китайца.

— Бедный я, бедный… Совсем не идет толговля. Дазе на лис не хватать. Вляд ли мне повезет и в длугом розьдении…

Леший даже посочувствовал китайцу. В самом деле, продав его тело, китаец сможет выручить аж шестьдесят сэн, пойдет на постоялый двор и наестся селедочных голов с супом из зелени:

— Ну, будет вам причитать, господин китаец. Не плачьте так горько. Не стану я кричать в городе. Успокойтесь.

Тут же последовал облегченный вздох китайца, а затем звук шагов «шлеп-шлеп». Китаец взвалил поклажу на спину, отчего бумажные коробочки с лекарствами стукнулись друг о друга боками.

— Эй, кто тут? Кто тут со мной разговаривал? — спросил леший и тут же услышал ответ.

— Это я с тобой говорил. Продолжим же нашу беседу. Раз ты попался у рыбной лавки, то, наверное, знаешь, почем нынче одна тушка окуня, сколько плавников акулы можно купить на десять таэлей.^[19]

— Такого товара в лавке не было. Зато там были осьминоги. Какие красивые у них щупальца!

— Осьминоги, говоришь. Я тоже очень люблю осьминогов.

— Думаю, нет человека, который не любил бы осьминогов. А те, кто не любит их, все сплошь негодяи!

— Верно говоришь. Потому что осьминоги — самые прекрасные создания в целом свете!

— Согласен. А ты откуда будешь?

— Я-то? Из Шанхая.

— Выходит, ты тоже китаец? Вот незадача… Выходит, из китайцев тоже делают лекарство, и китайцы же им и торгуют! Вот негодяи!

— Это не так. Только бродяги, вроде нашего Чина скверные люди, а вообще китайцы — очень достойный народ. Мы же потомки великого Учителя — Конфуция.

— Так ты говоришь, нашего подонка зовут Чин?

— Ну да. Ох, как жарко, хоть бы крышку открыл!

— Да уж. Эй, Чин-сан! Душно нам. Дайте хоть чуть-чуть воздуха глотнуть!

— Подозьдете, — ответил снаружи Чин.

— Если не откроете крышку, мы тут совсем спаримся. Вам же убыток будет.

— Дальсе легсе будет, потельпите, — нервно откликнулся Чин.

— Не можем мы больше терпеть, мы же не для собственного удовольствия здесь преем! Сам прей, если хочешь! Давай, открывай крышку, да поживее!

— Ну, есё двадцать минут.

— Ну ладно. Топай тогда поживее! Что с тобой сделаешь… Ты там один?

— Нет, здесь много людей. И все плачут.

— Жалко их. Чин — дрянь-человек. Теперь нас, поди, уже и не расколдовать обратно?

— Почему же? Тебя-то еще можно. Ты ведь пока не до конца превратились в «рокусинган». Если проглотишь пилюлю, снова станешь тем, кем был. Там, рядом с тобой, лежит бутылочка с черными пилюлями.

— Отлично! Сейчас выпью, нечего откладывать! Ну, а вы что же?

— Нам уже поздно. Ты сначала выпей и верни себе прежний облик. А потом не забудь и про нас. Нас нужно положить в воду и хорошенько помять, потереть. Тогда и мы сможем выпить пилюли и тоже станем людьми!

— Положитесь на меня. Я всех вас спасу. Ага, вот они, пилюли! А вот бутылочка с жидкостью, от которой человек превращается в «рокусинган». Но Чин-то пил вместе со мной. Почему же он не превратился в «рокусинган»?

— Потому что принял пилюлю.

— Ага, понятно. А если Чин съест только пилюлю? Интересно, что с ним тогда будет? Он же пока ни во что не превращался…

И тут снаружи послышался голос Чина:

— Китайськие ткани, китайськие ткани… Плодаю китайськиеснадобья!

— Опять за свое взялся, — заметил леший, и тут вдруг крышка сундучка распахнулась, и стало нестерпимо светло.

Щурясь, леший выглянул наружу и увидел коротко стриженую девочку. Она доверчиво стояла перед торговцем.

А Чин уже и пилюлю ко рту поднес, и стаканчик своим зельем наполнил — и говорит:

— Вот, выпей. Дольго зить будись! Пей зе, пей!

— Ну, опять началось, — проворчал кто-то в сундуке.

— Пиво пить, тяй пить, а яд — не пить… Выпей. И я выпью.

В этот момент леший тихонько проглотил пилюлю. И тут раздался страшный хруст — «хрясь-хрясь-хрясь-хрясь».

К лешему вернулся его прежний вид, красные волосы и прекрасное тело. А Чин собрался было проглотить пилюлю вместе с лекарством, да от удивления пролил свое зелье и проглотил одну только пилюлю. И тут — о, ужас! — голова китайца вытянулась, как дыня, и сам он стал расти вверх — все выше и выше. С жутким криком он попытался вцепиться в лешего. Но леший превратился в шар и попробовал откатиться подальше. Но, как ни старался, никак не смог сдвинуться с места. И тут кто-то вцепился ему в спину.

— На помощь! — заорал леший.

И открыл глаза. Оказалось, что все это ему только снилось.

Блестящие облака бежали по небу, сухая теплая трава сладостно благоухала.

Какое-то время леший сидел с задумчивым видом, затем посмотрел на блестящие перья фазана. Вспомнил, что бумажные коробочки нужно окунуть в воду и хорошенько помять… Потом лениво зевнул.

— Вот ведь дрянь какая приснилась… Все там, во сне, и осталось. Какое мне дело до Чина и его волшебного зелья?

И он зевнул еще раз.